.
Молчание.
Плотное, звенящее. В нём было слишком много всего — и удивление, и подозрение, и лёгкий привкус безумия.
Лиа не сразу смогла заговорить.
Слова застряли в горле, потому что мозг пытался переварить то, что только что прозвучало.
— Жена? — переспросила она тихо.
— Да, — просто сказал Данте, будто предлагал договор аренды. — Законная. С подписью, кольцом, фамилией.
Она шагнула назад, ошеломлённо.
— Но… почему? Вы могли бы просто—
— Я мог бы дать тебе деньги, — перебил он. — И получить что? Благодарность? Обещание? Мимолётную преданность?
Он подошёл ближе. На этот раз — медленно, шаг за шагом. И каждый шаг будто вбивал в неё осознание: это не благотворительность. Это выбор. Его выбор.
— Но я этого не хочу, — продолжил он, тихо, ровно. — Я не покупаю тела. Я подбираю то, что могу сделать частью себя.
Он замолчал, затем добавил:
— Мне нужна жена. Не ширма. Не кукла. Не актриса. А реальная, настоящая. С языком, с характером, с огнём. Чтобы ни один из моих врагов не посмел сказать, что она — просто красивая оболочка.
Лиа стояла, не дыша.
Он смотрел на неё — почти спокойно. Но в его взгляде было что-то личное. Как будто он уже решил. Как будто уже видел её в своей жизни.
— Это не любовная история, Лиа. Не глупый роман. Это сделка. Ты — моя. Полностью. Я — твой. Целиком. И ни один человек в этом городе не сможет дотронуться до твоей сестры, пока ты носишь мою фамилию.
— Вы предлагаете… себя? — прошептала она.
Он кивнул.
— И взамен — забираю тебя. Без остатка.
Марко молчал. Он знал брата. Видел, что сейчас Данте не играет. Он выбрал.
Лиа облизнула пересохшие губы.
— А если я откажусь?
— Тогда выйдешь отсюда, как вошла. И начнёшь снова. В одиночку.
Он сделал паузу.
— Но не забывай: в жизни есть две категории женщин. Те, кого хотят — и те, кого берут. Ты пришла ко мне. А я не отдаю обратно то, что выбрал.
Она стояла в тишине. В груди — ураган. Разум кричал: опасно, глупо, безумие.
Но сердце — вспоминало лицо Айви. Тёплую улыбку. И слова врача.
«Месяц. Или…»
Лиа подняла голову.
— Я хочу… увидеть условия. Напечатанные. Хочу всё знать. Без ловушек.
Данте приподнял уголок губ.
— Вот теперь ты говоришь как моя будущая жена.
— Договор будет готов к завтрашнему обеду, — сказал Данте.
Он подошёл к столу, нажал кнопку на встроенной панели.
— Кир, подготовь юридический бланк. Завтра. На двенадцать.
— Это всё? — спросила Лиа. Голос был сдержанным, но в глубине звучало что-то между страхом и решимостью.
— Пока — да. Завтра ты прочтёшь всё. Строчка за строчкой. Я отвечу на любые вопросы. Но предупреждаю: это не благотворительность. Это соглашение. Один раз.
Лиа кивнула.
— Моя смена окончена. Могу я вернуться домой?
— Мои люди отвезут тебя, — сказал Данте.
— Я справлюсь сама.
— Нет, — спокойно отрезал он. — С этого момента ты — под нашей защитой. Пока по намерению. Завтра — официально.
Она взглянула на него в последний раз, будто пытаясь прочесть в этом лице хоть крупицу человечности. Но нашла только контроль и силу.
Не слабость.
Не жалость.
И ушла.
Когда за ней закрылась дверь, в комнате повисло напряжённое молчание.
Марко первым нарушил тишину.
— Ты серьёзно насчёт свадьбы?
Данте вернулся к столу, налил себе виски, сделал один глоток и не обернулся.
— Да.
— Это же не по любви, Дан. Даже не по логике. Девчонка с улицы. Официантка.
— Идеально, — бросил Данте. — Она ничем не связана. Ни с кланами, ни с политикой. Ни с моим прошлым. Она — чистая. И значит — управляемая. Пока.
Марко прищурился.
— Тогда объясни мне, зачем тебе жена, а не очередная молчаливая благодарная любовница?
Данте развернулся и посмотрел на брата прямо.
— Потому что я устал от бессмысленных связей. Потому что мне нужен человек, который будет формально рядом. На бумаге, на фотографиях, в сделках. Чтобы укрепить мою позицию.
Он подошёл ближе.
— Ты знаешь, как смотрят на нас сейчас? Как на мясников в костюмах. Уважение — это дым. А брак, семья, стабильность — это структура. Наследник — это гарантия.
Марко вскинул бровь.
— Наследник?
— Я не молодею. Наш род должен продолжаться. Но я не отдам своё имя первой встречной.
Он бросил взгляд в сторону двери, где минуту назад стояла Лиа.
— Она — умна. Не рвётся играть принцессу. Не врёт. Не плачет. И, главное, готова заключать сделку, не прося пощады.
Он сел, сцепив пальцы.
— Из такой делают жену. А не игрушку.
Марко с уважением кивнул, на этот раз без усмешки.
— Понял. Тогда, может, в этот раз ты не обожжёшься.
— Я не собираюсь греться, чтобы обжечься, — хладнокровно бросил Данте. — Я собираюсь построить империю. И мне нужна женщина, которая будет стоять рядом, а не болтаться в ногах.
Квартира встретила её тишиной.
Обычно уютной, привычной. Но этой ночью — она казалась чужой. Слишком тихой. Слишком пустой.
Айви не было здесь.
Она находилась в больнице — в стерильной палате, среди капельниц и приборов. Лиа видела её всего пару часов назад. Девочка спала, измотанная уколами и капельницей. Врач сказал: пока стабильна.
Но время пошло.
Тридцать дней. Иначе будет поздно.
Они подвезли её к подъезду в чёрной машине с тонированными стёклами. Молча. Без вопросов, без взглядов.
Когда она вышла, двое мужчин в чёрном костюме заняли пост у её двери.
Просто — остались.
Как немое напоминание: теперь она под их наблюдением. Под их защитой.
Под их решением.
Лиа закрыла замок, прислонилась к двери затылком.
Выдохнула. Долгий, медленный выдох, как будто только сейчас разрешила себе осознать, что день закончился.
Сменила туфли на носки.
Механически поставила чайник.
Скинула сумку на табурет, стянула с себя рабочую одежду, оставшись в тонкой футболке и шортах.
Прошла в ванную, включила воду, умылась.
Лицо в зеркале — чужое.
Уставшее, с тусклым взглядом, напряжённой линией губ.
Но глаза оставались сухими.
Она вернулась на кухню. Чайник закипел, но она забыла про него. Просто села за стол. Обняла кружку ладонями — пустую.
И сидела.
Смотрела в одну точку. Через окно — во тьму.
Там, внизу, за окнами, спал город.
А внутри неё — ни сна, ни покоя.
«Он сказал: жена.
Не игрушка. Не любовница.
Жена.»
Слово звучало глухо. Тяжело.
Оно не пугало — оно переворачивало всё.
Лиа достала из ящика старую распечатанную фотографию.
Айви.
Пять лет. В школьной форме, с широким беззубым смехом. На той самой скамейке, где они ели мороженое после приёма у педиатра.
«Я сделаю что угодно, чтобы спасти тебя.
Хоть продам душу. Хоть отдам имя. Хоть перестану быть собой.»
Ночь была длинной.
Она не легла в кровать. Просто свернулась на диване, укрывшись пледом, сжав фотографию в ладонях.
И лежала. С открытыми глазами.
Слушала тишину. Часами.
Слышала дыхание улицы.
Знала, что за дверью стоят люди, чья лояльность стоит дороже жизни.
И знала: завтра её жизнь перестанет быть её.