Ошибка выжившего: Фалсум

Сестры Сапфир не менее прочего поддерживали тенденцию на "каменные" имена. Рубин и Гранат. Две стороны одной и той же медали.

Хоть Грана и Руби были близняшками, характеры их были совершенными противоположностями. Мария заметила это сразу же.

Грана была раскрепощенной и открытой девушкой, она не стеснялась лезть на рожон, из-за чего на ее теле частенько можно было обнаружить последствия драки - бесконечные ссадины и синяки. Она могла приходить домой за полночь, спокойно выпивать без мысли погибнуть. Она была яркой, дикой, опасной, такой, которую другие посчитали бы сумасшедшей и за километрами обходили бы стороной. Она могла огрызаться, кусаться, кричать, если надо, набить и морду. Она была настоящим ходячим кошмаром в увядающей плоти.

Так и казалось, что Грана совершенно не страшилась людей и событий, которые творились вокруг. Она словно сама придумывала совершенно любые правила поведения общества по отношению к ней. А ядерный и буйный характер, так и казалось, совершенно ничем не отличался от урагана - был столь непредсказуемым. Однако Мария сразу раскусила, почему близняшка была такой: хоть Грана и пыталась оттолкнуть своей жестокостью от себя остальных, Мария знала, что девушка делает это только потому что чертовски сильно боится опять потерять. Потерять совершенно все.

Иметь с Граной любого вида отношения было довольно трудно - нельзя было точно сказать, что именно находится в голове девушки, а из-за этого часто можно было услышать, как кто-либо называл подобный характер тяжелым. Однако близкие и родственники точно могли сказать о Гране совершенно иное - хоть язык ее был остр на любые слова, а глаза так и предупреждали о возможности нападения, Грана была достаточно ранимой и любящей сестрой. Она всеми силами только что и делала - это пыталась защитить семью. Но из-за тяжести характера, попытки практически никогда не увенчались успехом. Только сильнее солили раны. Тогда-то на выручки приходила сестра.

Единственным человеком, который принимал вспыльчивость удивительной девушки, была, пожалуй, только ее сестра-близнец - Руби. Руби кардинально отличалась от своей сестры: Руби могла часами напролет наблюдать за тем, как сестренка ссорится с кем-то, как сестренка поливает кого-то порцией отборочной грязи (и на словах и на деле), но никогда не смела встревать в разговор. Была слишком робкой и зажатой для подобных вещей. По крайней мере так казалось на первый взгляд.

В то время, когда Грана сначала делала, а потом думала, Руби поступала наоборот. Спокойствие Руби пугало: она могла часами напролет терпеть все, что происходило вокруг и с нею, могла долго наблюдать за тем, как кто-то выливает свою агрессию на нее, как кто-то всеми силами пытается испортить не только то же вечно несчастное настроение, но и день. Как кто-то пытается улучшить обстановку нелепыми шутками и деяниями, видеть которые, на самом деле, не хотел бы никто. Но никогда, сколько бы Руби сильно не хотела, она никогда не отвечала на подобные злодеяния. Она долго-долго копила всю эту едкую ненависть и злобу в себе, пропитывалась абсолютно каждым сантиметриком своего тела подобным гневом. И только потом, когда чувства зашкаливали в ее душе, она выбирала месть. Жестокую, неожиданную, внезапную и кровожадную месть. Руби была готова ждать, пока недоброжелатель закончит, чтобы потом, его же оружием, атаковать. Она была подобием океана - на вид таким спокойным и безупречным. Но от греха подальше лучше было не знать, что находится внутри. Она была лишь немым надзирателем в бесконечном цирке сменяющихся дней. Она была тихой только тогда, когда такими с ней были другие. В противном случае пощады было не жди.

Близняшки сильно дополняли друг друга, успевали тушить за собою костры. В то время, когда Сапфир только что и делала - это всеми силами пыталась не допустить образования тех же пожаров. Она знала, что нельзя давать сестричкам играться с огнем - случайно подожгут амбар.

Когда Алеса арестовали, остальных посетителей паба усадили в машины и принялись куда-то везти. Сапфир понимала, что именно военным было нужно от нее больше всего, и это пугало до чертиков. Она понимала, что ее будут пытать, допрашивать, ей будут угрожать за все произошедшие события, которые некогда разбивали сердце. Она точно знала, кто предал их всех и из-за кого Алес оказался на острие ножа. И этот кто-то наверняка, понимала Сапфир, рассказал офицеру куда больше информации, чем следовало бы. Сапфир только сильнее наполнялась ядом ненависти к Ари, которого и так никогда не долюбливала. Мария постепенно узнавала полною историю происходящего и всеми силами пыталась ее принять.

Алес помог выжить. Когда Сапфир выкинули из лаборатории на произвол судьбы, единственным, кто действительно захотел ей помочь - стал Алес. Он дал Сапфир укрытие, накормил ее, напоил. И, самое главное, помогал ей во всем, о чем она смела просить. Он был единственный человеком в мире жестокости и насилия.

В лаборатории было ужасно. Сапфир рассказывала, как люди там, одетые все в абсолютно одинаковые робы, такие грустные, жестокие, несчастные, готовые идти по головам, чахли в заключении, подобно бабочкам в банке. Женщинам не разрешалось общаться друг с другом, а если они и делали это во время обедов, прогулок, сна, да даже когда мылись, то только под надзором военных, которые контролировали каждое сказанное слово и каждый сделанный шаг. Если женщины говорили что-то не то, их тут же отправляли в закрытую камеру для "промывки мозгов", где им включали бесконечные пропагандистские фильмы о том, что можно обсуждать, а что нет. Из них пытались сделать настоящих роботов или солдатов, которые только на что и были бы способны, так это родить.

Белые лампы в палатах, которые давили на мышление значительно неприятнее того же нечеловеческого отношения к людям там, также сводили с ума. Как и белые, словно больничные, стены. Как и злость, которая была везде. Сапфир было ужасно плохо, она каждый день просыпалась от ужасов и кошмаров, потому что точно знала, что ей некуда бежать. Когда она видела, как из маленьких девочек, которые в подобных возрастах должны бегать, радоваться жизни и чего-то хотеть, правительство делало "пчелиных маток", сердце начинало стонать от боли. Сапфир ведь сама могла стать чьей-то мамой! Она тоже должна была иметь детей! И разве такой участи желала бы для своего ребенка?

Каждый день был похож на другой. Каждый день был ненавистнее предыдущего. Сапфир не знала, куда бежать. Не знала, как бежать. Она не знала совершенно ни-че-го, что могло бы облегчить ей ношу. Она просто существовала, каждый день только надеясь, что кто-нибудь ее спасет, но этого не происходило.

Сестры Сапфир также были заключены в лаборатории, но видеться с ними было нельзя - таков был приказ правительства. Женщины делились по корпусам, в зависимости от возрастов. Это позволяло эффективнее определять методики и средства для оплодотворения, все-таки молодые организмы имели отличия от более зрелых. Именно поэтому Сапфир, которая была на 12 лет старше близняшек, не имела права идти в корпус для более молодых. И видеть женщин и девочек других возрастов имела возможность только через окошки.

В лаборатории было несколько "профессий": женщины могли быть акушерками, санитарками, могли воспитывать рожденных детей или выкармливать ребятишек, пока те не смогут питаться чем-то помимо материнского молока. Каждая женщина обязана была работать на других, потому что в противном случае почиталось жестокое наказание - избиение или расстрел. Это была достаточно гениальная идея со стороны страны - по сути женщины не только сидели на шее правительства, но и обеспечивали себя многим необходимым самостоятельно. Прямо как в тюрьме. Однако после того, как ребятишки больше так остро не нуждались в матерях, детей забирали в соседнее здание - кажется, в другую лабораторию, где непосредственно занимались воспитанием их. Женщины конечно же хотели оставить своих детей при себе, но пропаганда внушало твердо - лишь от женщин зависит будущее страны. А нельзя своими эгоистичными хотелками "отбирать это будущее у ребенка". Именно поэтому в отделении, где и была Сапфир, девочек меньше половозрелого возраста увидеть было нельзя (помимо новорожденных). Правительство не готово было выкармливать лишние бесполезные рты. И теперь дамы могли только через высокий забор смотреть, как из их ребятишек создают солдат.

Сапфир больше не могла так жить, она каждый день просыпалась в душной палате, где помимо нее спало и еще около десятка женщин, она хотела с ними поговорить, хотела рассказать что-нибудь, обсудить. Поделиться своими переживаниями. Но не могла - везде, куда бы она не посмотрела, куда бы она не пошла - везде были они, военные и ученые, которые только твердили: "Быть женщиной - это божий дар! Это умение продолжать род, передавать свои гены из поколения в поколение. Это честь стать частью истории страны!" Вокруг все твердили только о значимости рождения дитя, но никто, совершенно никто больше не смел сказать, что женщина не только чья-то мать. Но и человек. Сапфир было очень больно, она молила о пощаде, но с каждым днем только чаще ловила себя на мысли, что никакого спасителя нет. И тогда наконец понимала, что, кроме нее, ей не сможет помочь ни один человек. Она пошла на крайне отчаянный поступок и приняла решение хоть как-то попытаться изменить жестокую судьбу. Бежать.

Так, во время очередной прогулки, куда их выводили подышать "свежим воздухом для здоровья детей", она наконец решилась сделать хоть что-то, чтобы облегчить собственную ношу. Сапфир понимала, что она не может открыто причинить себе вред - если кто-то увидит, как она пытается убить себя или ребенка - расстреляют при всех. Как и делали с матерями, которые, как и она, желали бежать. Именно поэтому Сапфир решила инсценировать несчастный случай, чтобы ее отпустили на волю.

Сапфир сделала вид, что споткнулась, упала прямо на свой живот. Живот уже был не маленьким, кажется, 26 или 25 неделя беременности. Недалеко до родов. Боль была невыносимая, адская, Сапфир чувствовала, как что-то в ее животе словно лопнуло или хрустнуло, было страшно. Очень и очень страшно. Но Сапфир не могла допустить, чтобы было еще хуже, чем было ей. Так произошел выкидыш.

Никто не смел предположить, что Сапфир упала намеренно - чувства насчет умершего дитя ее не были наиграны. Однако Сапфир больше не имела возможности родить. Как и правительство в таком случае больше не было в ней заинтересовано.

Сапфир за локти вывели из здания, грязную, практически голую, уставшую, без всего. Выкинули на улицу, как ненужную вещь, как бесполезную игрушку, которая уже не вызывала такого ажиотажа, как все остальные.

Как только выяснилось, что ребенок не выжил и что мать больше не может иметь детей, место Сапфир заняла другая женщина, а Сапфир сделали эту дурацкую метку на шее и отправили к диким мужчинам, которые требовали вернуть женщин назад. Сапфир еще не знала, что происходит в мире, не знала о жестокости мужчин, к которым бежала, в надежде приобрести свободу. И только в порыве уныния и бесконечного отчаяния, кажется, минутно решилась всего, к чему так стремилась - дома, сестер, ребенка. И себя.

Каждый день, когда Сапфир была "на свободе", и когда она только-только собиралась жить, она вспоминала о том, какими именно жертвами далась ей эта свобода. И ненавидела себя за это еще больше, чем успевала ненавидеть в стенах безжалостной лаборатории.

Сапфир прекрасно знала, что она убила своего ребенка. Она постоянно прокручивала в голове воспоминания о бесконечной крови и боли, которая убила ее дитя. Вспоминала свои жестокие мысли, когда многими ночами напролет сидела с ножницами в руках и желала избавиться от существа, которое, казалось, так сильно испортило ей жизнь. Она помнила каждый миг, когда вместо мыслей о будущем счастливом материнстве в голове возникали лишь образы отвращения от своего же дитя. Как она много раз молилась всевышним силам, чтобы они забрали у нее этого мучителя, потому что только из-за него, Сапфир так сильно хотела в это верить, только из-за этого маленького червячка, все было так плохо! Ведь, думала Сапфир, если бы не этот маленький ребеночек, она бы была свободной, счастливой. Не взаперти! Не было бы обязанности находиться в лаборатории...

Однако реальность оказалась невероятно жестокой, когда Сапфир, не имея абсолютно никаких сил или же оправданий, понимала, что беды после смерти дитя не прекратились. И что это она, только она убила его. Незащищенного невинного человечка.

Тогда-то каждый день Сапфир начала ненавидеть себя еще больше, чем успевала так ненавидеть в стенах той же лаборатории. Каждый чертов день, когда глаза ее открывались и она понимала, что "свободна", каждый дурацкий день Сапфир думала лишь о нем. О ребенке, которого не спасла. Ведь это именно она, а не кто-то другой, лишила жизни несчастного дитя. Она поступила куда не лучше, чем другие поступали с нею.

Сапфир всем сердцем ненавидела себя за этот выбор. Да и свободы, о которой она так долго мечтала, оказывается, и не существовало. Да и разве можно было после подобного поступка считать, будто бы Сапфир стала свободной? Это была лишь сладкая ложь.

Сапфир долго не могла оправиться от своего деяния, от боли, от этих удручающих мыслей, которые делали ей больней. Но длилось это ровно до тех пор, пока в ее жизни не появился Алес, который прекраснее всех знал, кто на самом деле убил этого дитя. И это была далеко не Сапфир.

Как только женщина оказалась на свободе, мужчины сразу же накинулись на нее, как на горячие пирожки или кислород, в воздухе которого им будто бы и не хватало. Сапфир им в этом только проигрывала: ее безупречная ангельская внешность, которая только сильнее возбуждала разъяренных зверей, усугубляла ситуацию, потому что, так и сказал бы народ, появлялась и еще одна причина "провокаций". Животные дикими глазами смотрели на ее немощное тело, только-только более-менее восстановившееся после травмы. Они ненавидели ее, презирали. Желали через нее отомстить, потешить собственное возвышенное эго. Они желали жестоких кровопролитий, которых, так и казалось, им будто бы и не хватало на поле боя. Ненависть. Вокруг пылала лишь она, а не яркие вспышки желанной свободы.

Долгими неделями Сапфир морили голодом и водой, заставляли выполнять совершенно все поручения и обязанности, которые ей говорили. Заставляли ее ублажать мужчин, облизывать их со всевозможных сторон, причем, к сожалению, иногда и во всех смыслах данного выражения. Сапфир была лишь полезной игрушкой в руках очередных узурпаторов. Да и она сама, полностью потерявшая совершенно любую мотивацию в желанное "завтра", только продолжала терпеть все, что происходило вокруг, потому что больше не видела никакого смысла продолжать жить. Она чувствовала себя ужаснее, чем отвратительно, она каждый день мечтала закрыть глаза и больше никогда, только об этом молилась она небесам, никогда не чувствовать этого снова - кандалы на своих руках. Свободы не оказалось, да Сапфир так и продолжала себя убеждать, что это она убийца и предательница. А не кто-то еще.

Алес нашел Сапфир в одном из городов, когда в очередной раз пришлось прогуливаться по миру из-за вездесущих дел. Сапфир пользовалась несомненной популярностью: так и знать, каждый желал побывать с ней наедине, узнать, что же такое "эксклюзивное" и "прекрасное" предлагает один из очевидцев, который быстрее всех среагировал, что на Сапфир можно заработать деньжат.

Сапфир приструнили, как собаку на цепи, заставили ее заниматься ужасными и омерзительными вещами. Она была половой тряпкой, которой желали смыть грязь, она была мусорным ведром, задуматься о состоянии которого никто никогда и не смел. Со временем женщина и сама начала считать себя просто такой же вещью, какой и являлась для всех. Она, так и казалось, окончательно сдалась и продавилась под непосильные требования общества. И искра недавней мотивации настолько скоро потухла в ней.

Алес долго не мог понять, что же за километровые очереди выстроились в бар. Он частенько наблюдал за непотребством и разгильдяйством человеческого народа, часто слышал истории, как тех же женщин делали рабынями, несколько раз и сам видел, как мужчины шугали невинных дам. Однако теперь, когда он глядел на сумасшедших мужчин, которые так и были готовы отдать бесконечные деньги за "невероятную штучку", Алес больше не мог пройти стороной. В нем взыграл то ли интерес успешности подобного бизнеса, то ли самому хотелось увидеть, что же там за такая дива, которую желали себе абсолютно все.

Алес прошел в бардель без очереди - почитался в преступных кругах. Увиделся с хозяином, который тут же устроил почетному гостю персональную встречу. Алеса завели в какую-то комнатушку, дали ключик от клетки, в которой сидела она - птица его жалостливых речей. И только тогда, когда он своими же глазами увидел весь происходящий ужас, понял, что просто не может пройти стороной. Напротив него, избитая, покалеченная, окровавленная и такая заплаканная душа сидела в каких-то лохмотьях, лишь изредко напоминающих подобие одежды. Ее волосы были спутанными, грязными, на голове в местах буквально не хватало волос. И это тело, такое худое, такое измученное, высохшее, испорченное жестокостью наступивших и будущих дней. Сердце Алеса залилось черной кровью, когда он понимал, какой же был идиот и дурак, раз считал свою жизнь хоть каплю несчастной. За что так с ней? Кто так с ней? Зачем?

Он хотел плакать. Кричать. Ломать стены голыми руками и разбивать голову о поверхности. Ему было омерзительно от людей, которые сделали с ней это, сделали из нее это. Алес не мог поверить, что все увиденное реальная правда. Он не мог поверить, что люди и вправду могут быть настолько сильно жестокими к другим. Да, Алес был военным и ничуть не был лучше всех остальных, но это... Он понимал, что это уже даже и не война. Это бесчеловечность. Это настоящие последствия решений, которые будут только расти.

Алес собрал все силы, которые только когда-то имел, в кулак. И принял для себя решение, что не позволит человечеству пасть настолько глубоко, насколько оно могло. Алес вытащил Сапфир из клетки и увез с собой. Он не мог позволить невинной душе продолжать так горько страдать. Тот день же стал первым и последним, когда Алес позволил чувствам взять вверх над его разумом и уничтожить всех, кто позволил себе подобным образом обращаться с ней. С женщиной.

Алес увез Сапфир к себе в бар, где обеспечил всем необходимым, чтобы она смогла начать жизнь с чистого листа. С листа, на котором бы не было места для рабства и бедствия. И так в жизни Сапфир началась новая глава жизни, под названием "Сопротивление".