Коломбина для Рыжего

* * *
Элечка разрешает – странно, если бы отказала. Соглашается сразу и кажется куда менее удивленной, чем отец.

– Конечно, – кивает сдержанно, – если Павлуша хочет, я не буду против.

– Таня, ты уверена, что Паша тебе не помешает? – а это Андрей Крюков, и в ответ на его вопрос я только пожимаю плечами.

– Нет, не уверена, но какая разница. Все равно мальчишка один в комнате сидит, пока вы тут… разговариваете. Спасибо, очень вкусно, – сдавшись уколу совести, бурчу в румяное лицо Элечки, засовывая в рот кусок сочной отбивной, которую новоявленная подруга отца минуту назад опустила на мою тарелку.

Она справилась с готовкой и теперь сидит на краешке кухонного табурета, как школьница, сложив руки на коленях, пряча глаза от моего взгляда. С последней нашей встречи Элечка заметно похорошела и расцвела в красках, и я сейчас скорее рассматриваю эту молодую женщину, нежели испытываю ее терпение.

Серая моль, готовая превратиться в бабочку. Надо же!

Ее неловкость передается отцу, и у него начинается нервное покашливание: да, определенно на этой кухне сегодня кто-то лишний.

– Эм, дочка, а как ты смотришь на то… – но о чем он собирается спросить, я так и не узнаю, потому что в дверях появляется запыхавшийся Снусмумрик. Взволнованный, одетый и даже причесанный.

Странно, в его возрасте я понятия не имела, где в нашем доме лежит расческа. Так и носилась по улице перемазанным зеленкой чертенком. Хотя чему я удивляюсь? Мы же к девчонке идем!

– Мама, а м-можно мне п-пойти с т-тетей Таней?

Снусмумрик гораздо смелее своей матери, – взгляд Элечки затерялся в парах остывающего чая, как и не случившийся разговор, – и только я поворачиваюсь к нему, он тут же обращает свою надежду на меня. От ожидания едва ли не подпрыгивая на месте.

– Можно?

И я отвечаю, вставая из-за стола, отодвигая стул, – раз уж в этой комнате только у меня, похоже, развязан язык:

– Можно, пошли! – этим коротким ответом разрешая нам двоим сбежать оттуда, где все грустно, не очень уютно и непривычно.

* * *

Я задерживаюсь в своей комнате минут на пять, чтобы надеть джинсы, ветровку, кепку и захватить в рюкзак рабочий комбинезон. Все это время юный пожарный покорно ждет меня в прихожей, и когда я появляюсь, безропотно топает следом по лестнице, а после – по улице, не отвлекая лишними расспросами и не путаясь под ногами. Лишь когда мы подходим к перекрестку и останавливаемся, пережидая красный сигнал светофора, в мою руку вплетается маленькая ладошка, крепко обхватывая пальцы.

Ладонь мягкая и теплая, а мальчишка у моего бока – совсем ребенок, и мне становится стыдно, что я сама не догадалась обнять его. Пусть за руку, но все равно.

– Если хочешь, не отпускай, – говорю Снусмумрику, когда мы выходим на тротуар, и он несмелым взглядом спрашивает разрешение держаться за меня. – И зови меня Таней, хорошо? Никакая я тебе не тетя.

– Хорошо, – кивает мальчишка, послушно топая рядом, и вдруг подпрыгивает, удивленно вскрикнув, вскинув в сторону указательный палец. – См-мотри, Таня! М-машина! На крыше! Н-настоящая!

Улица закончилась, и мы сворачиваем в производственный проулок, направляясь мимо стоянки с машинами к распахнутым настежь широким воротам отцовского автосервиса. Реакция мальчишки более чем неожиданна, и я удивляюсь: неужели Крюков никому не показывал свою Элечку? И, что самое главное, зная любовь ее сына к технике – не привел мальчишку сюда, чтобы просто потешить любопытство пацана?

М-да. Ай-да папа. Как же все запущено-то у тебя, оказывается. Пусть мне и показалось обратное.

– Это макет, Снусмумрик. Хотя и очень точный макет знаменитого «Серебряного Призрака». Первого шедевра компании Роллс-Ройс, на котором ездили настоящие короли и королевы! Ты знаешь, что такое «макет»? – Мальчишка потрясенно вертит головой, и я объясняю: – Не настоящий автомобиль, а игрушечный, вроде твоей пожарной машины. Только все равно впечатляет, правда?

– Да-а! – тянет восторженно малыш, и я, не удержавшись, сознаюсь. – Это подарок отца на моё пятнадцатилетие. Я в школе увлекалась историей автомобилестроения, вот и выпросила, чтобы максимально похоже получилось. Зато теперь наш автосервис вся округа знает! Если бы ты знал, Снусмумрик, сколько людей над этим макетом трудилось… Как-нибудь обязательно расскажу! Я уже и не рада была, что уперлась рогом, но такой уж у меня характер. Сначала требую – потом думаю. Кстати, у нас с отцом есть собрание старинных коллекционных машинок – почти шестьдесят штук! Вот придем – покажу. Хочешь?

– Очень! – кивает Снусмумрик.

Мы прошли двор и останавливаемся перед входом в широкий гараж. Вскинув голову, я спрашиваю, указывая взглядом на стильную вывеску рядом с «Серебряным Призраком»:

– Ты читать умеешь?

– Н-немного, – признается мальчишка.

– Тогда читай! – командую. – Это гараж дяди Андрея, и все, что здесь находится – тоже его, кроме машин клиентов. Теперь ты будешь здесь часто бывать, так что хорошо бы тебе запомнишь не только дорогу сюда, но и название автосервиса. Ну!

– А т-ты не б-будешь см-меяться? – неожиданно смущается мальчишка.

– Почему это?

– Я же з-заикаюсь.

– Буду! – совершенно серьезно заверяю я. – Поэтому давай сразу красиво, Снусмумрик, а то будем читать до посинения, а нас Глаша ждет.

И он читает, очень серьезно и старательно, вспомнив о «девочке»:

– Ше-еста-я ми-ля. Ав-то-сер-вис.

На этот раз Егорыч занят клиентами, и я лишь коротко приветствую Мишкиного отца рукой, проходя мимо мужчин и проводя следом за собой мальчишку. Зато Сан Саныч свободен, и в редкую минуту отдыха маляр читает журнал, развалившись на стуле, попивая кофе, закинув ноги в забрызганных краской до бурого цвета ботинках на рабочую стойку.
– Здрасти, Сан Саныч! – останавливаюсь возле мужчины, чтобы поздороваться. – Как дела?

Этот человек, так же, как Егорыч, проработал бок о бок с отцом больше десяти лет, знал меня сопливой девчонкой, и я искренне рада встрече с ним.

– О! – вскидывается мужчина. – Наша Закорючка пожаловала! Привет-привет, Танечка! Отлично! А это кто еще с тобой! – интересуется, щурясь. – Эй, малец! – хлопает себя по коленям, широко расставляя ноги, наклоняясь к мальчишке. – Ты кто?

Снусмумрик молчит, глядя исподлобья, крепко сжав мою руку, и я толкаю его в бок.

– Кажется, это тебе. А ты у нас не немой.

Я уже поняла: несмотря на сегодняшний шаг Снусмумрика и наш с ним разговор, для него затруднительно общение с людьми. Сыну Элечки спокойнее всего наедине со своими вымышленными монстрами и молчаливыми игрушками, но делать нечего, я не всегда буду рядом, а оставлять его наедине с собой в нашей квартире, – пусть даже из-за стены звучит не крик, а родительский смех, – жестоко. У отца и Элечки, если у них действительно все серьезно, конечно, в будущем найдется время на мальчишку, но не сейчас. Слишком долго они оба были по-настоящему одиноки.

– Я П-павлик П-пе-етров.

– Петро-ов?! Пашка, значит? – подхватывает мужчина, протягивая Снусмумрику крепкую ладонь для рукопожатия. – Здоров, Пашка! А я – дядь Саша! Будем знакомы! А ты чего сюда пришел, Пашка Петров? На машины посмотреть?

– Н-нет, – мотает головой Снусмумрик. – Мы к Глаше.

– А-а, – с пониманием подмигивает пацану мужчина, растягивая рот в улыбке. – Ну, это конечно! Это понятно! Глаша у нас оригинал! Особенно теперь, когда приоделась в цвет!

Для первого раза достаточно, и я снова забираю внимание Сан Саныча.

– Спасибо, дядь Саш! Я в прошлый раз видела, все замечательно получилось! Ваша работа, как всегда выше всяких похвал! Правда, спасибо вам большое!

– Андрей говорил, что тебе понравилось. Ну, еще бы, девочка, краска – эталон! Лучшее немецкое качество! Скажи спасибо отцу. Каждый раз бы с такой работать!

– О! Это точно!

– Осталась работа с трафаретом, но это ты уже сама. Здесь я к тебе в подсобники пойду. А то еще сделаю, что не так, испорчу нашу красавицу.

– Сан Саныч, – смеюсь я, – мне кажется, или вы, старый лис, напрашиваешься на комплимент?

– Иди уже, Танечка, иди! А то заговоришь меня! – довольно хохочет мужчина, возвращаясь к журналу и чашке с кофе, а я утягиваю Снусмумрика за собой ко второму боксу.

Сегодня здесь тихо и темно. Смотровая яма свободна, Мишки нет, я захожу и включаю яркий верхний свет, закрываю за нами дверь, отгораживаясь от лишних голосов, чтобы оставить Снусмумрика наедине с первым впечатлением от встречи с Глашей. То, что автомобиль мальчишке понравится, я совершенно уверена. Я еще хорошо помню себя в его возрасте и на его месте. И отца, вот так вот приводившего меня в свой первый гараж, чтобы познакомить с машинами.

– Ну как тебе? – спрашиваю через пять минут, расчехлив «Хонду», обхватив Снусмумрика за плечи и поставив перед собой. – Нравится? Это – моя Глаша!

Мальчишка молчит. Долго. Раскрыв от удивления глаза и рот. Команда отца здорово постаралась, я тоже все это время не была в стороне, и сегодня перед нашими глазами, вместо кучи покореженного аварией металла, стоит небольшая и аккуратная двухдверная спортивная «Хонда». Снежно-белая, с черным верхом, стальными хромированными накладками на бамперах и дверях, блестящими как зеркало дисками на угольно-черных колесах, со стильным двойным черным спойлером-крылом на багажнике.

Сумасшедшая любимая красавица! Самая лучшая и быстрая!

Снусмумрик так онемел, что я уже не надеюсь вытянуть из мальчишки хоть слово. Поэтому просто говорю, наклонившись к его уху, сообразив, что он и дальше намерен стоять столбом:

– Хочешь, покатаемся? – и получаю в ответ восхищенный вздох.

Ну, еще бы!

Наверно, мне это нужно сейчас гораздо больше, чем ему, – оказаться внутри машины и почувствовать жадным нервом истомившее ее ожидание. Удостовериться, что она жива, дышит, скучает и ждет меня. Верит мне так же безоглядно, как я когда-то поверила в то, что «Хонда» достойна новой жизни. Моя Глаша. Моя гордость. Только моя и ничья больше.

На месте водителя лежит автомобильный шлем, и я, как доспех, водружаю его на голову затаившего дыхание в ожидании чуда Снусмумрика, усаживая мальчишку на пассажирское сидение, регулируя механизм, защелкивая на худенькой груди крепкие, двойные ремни безопасности. Я не намерена лихачить, сегодня в нашем распоряжении только лежащий за гаражом объезженный пустырь, но вот обставить нашу поездку по-серьезному мне ничего не мешает, и я сообщаю обалдевшему Пашке, чтобы готовился к настоящим испытаниям. Потому что сегодня мы с ним будем учить Глашу рисовать. Настоящие фигуры. Все, что только сможем придумать.

Глаша умница, она урчит довольной кошкой, шутя и лениво объезжая расставленные мной дорожные колпаки, а я невольно отвечаю смехом на восторженный хохот мальчугана и довольные хлопки в ладоши, когда мы виртуозно замыкаем восьмерку, выползая на новый круг. И снова, в который раз, разрешаю Снусмумрику огласить тишину пустыря высоким звуком клаксона.

– Таня! Еще! Пожалуйста! Давай еще! Ну, хоть разочек!

– Давай!

Намного позже, когда мальчишка, вволю налюбезничавшись с Глашей, доставлен домой к Элечке, а отец под моим взглядом обещает рассказать ее сыну о «Серебряном Призраке», я уезжаю за город и долго гоняю по автомобильному треку с такими же, как я, одержимыми техникой и скоростью гонщиками. А после до ночи вожусь с Сан Санычем в гараже – приводя мою девочку в порядок и просто болтая о своем.

* * *

– Серебрянский, я же тебе только что русским языком сказала – не звони! Ты что, издеваешься?! Ну, не могу я вечно телефон из-за тебя отключать! Угомонись уже, а? Не нужно ко мне приходить ни сегодня, ни завтра, никогда! На носу экзамен, а ты меня отвлекаешь!

– Привет.

Голос в динамике совсем не Вовкин. Я отрываю взгляд от учебника, чтобы посмотреть перед собой в темное окно, за которым спустился вечер, и в которое слабо барабанят первые капли дождя.

– Медвед?

– Ну, я, Закорючка. А ты, смотрю, от одиночества не страдаешь. Такое горячее приветствие.

– Не жалуюсь. Тебе что надо, Медвед? – Наш короткий разговор на следующий день после Мишкиного задержания был всего в три предложения и оборвался на его словах: «Все в порядке, я дома». Рыжий не выдвинул против Мишки обвинение, история с поездкой в клуб закончилась, но обида на старого друга осталась, так что говорить с ним совсем не хочется.

Как и заново вспоминать случившееся.

– Поговорить.

– Извини, но у меня куча дел. Правда. Да и ухо горит, как у телефонистки Смольного. Давай как-нибудь в следующий раз.

– Тань…

– Слушай, Мишка, будь человеком. Один желающий поговорить только что нервы вытрепал, теперь ты… Приеду к отцу, может быть, и забегу в гости, а сейчас…

А сейчас мне вовсе не хочется тебя слышать. Совсем! Особенно после твоих слов и недвусмысленных объятий.

– Просто выйди, Тань, я рядом с твоим домом. Не превращайся в зануду. Обещаю, что надолго не задержу.

– Возле общежития, что ли? – удивляюсь я. – А что ты здесь делаешь?

Но Мишка, гад, уже вешает трубку, не собираясь объяснять причины своего появления в городе, и мне остается только порычать в телефон в бессильной злости на него. И на себя тоже. Потому что мы оба знаем: я не смогу отгородиться от старого друга четырьмя стенами и несколькими лестничными пролетами. Как бы ни обижалась и как бы ни злилась. Слишком много между нами было разного: хорошего и не очень.

Сегодня в университете был трудный день, завтра предстоит день не легче, и последние три часа я усиленно штудирую учебник по макроэкономике, рассчитывая выучить за вечер две новые темы. В комнате горит настольная лампа, тихо работает телевизор… Всю прошлую неделю мне было не до косметики и полноценного сна, но я все равно включаю верхний свет и подхожу к зеркалу, чтобы лишний раз удостовериться, что выгляжу достаточно уныло и непричесанно для Мишкиных глаз.

Леший его забери!

Я выхожу из подъезда в домашнем халате и наброшенной на плечи куртке и сразу же замечаю в нескольких метрах от крыльца Саню Лома и Ромыча, в полной экипировке сидящих в седлах своих мотоциклов. И Мишку, остановившего «Kawasaki» у самых ступеней. Он коротко кивает мне, не вставая со спортбайка, не снимая шлема, и я отвечаю ему таким же сухим и коротким приветствием, подходя ближе:

– Ну, привет, Медвед.

– Привет, Закорючка.

Вечер давно сгустился, дождь моросит все настойчивей, но Мишка молчит. Я тоже не в настроении болтать ни о чем, пусть мои волосы и мокнут под холодными каплями, а ветер обдувает голые ноги, а потому плотнее запахиваю куртку на груди и продолжаю ждать, отсчитывая секунды своего терпения.

– Обижаешься? – наконец, осторожно спрашивает Мишка, и я признаюсь, не играя:

– Да.

– Ненавидишь?

– Не говори глупости.

– Тань, ты права. Это не мое дело, с кем ты спишь.

– А вот сейчас лучше заткнись, Медвед! Даже не начинай.

– И все-таки я дурак. Прости меня, Закорючка. Сам не знаю, что на меня нашло. Поверь, мне самому противно от того, как я поступил. По большей части с тобой поступил, чем с ним.

– Ты был пьян.

– Это не оправдание. Все должно было случиться не так.

– Не так.

– Но почему, Танька? Почему он? Ты хоть знаешь, что о нем говорят?

– Осторожно, Медвед. Кажется, я просила.

– Че-ерт! Как все сложно с тобой, Закорючка!

Мишка стягивает шлем, раздраженно ероша пятерней отросший ежик волос. Сплюнув в сторону, вскидывает голову, смеясь…

– Что с твоим лицом? – я спрашиваю это быстрее, чем на самом деле понимаю причину толкнувшейся в груди тревоги.

– А-а, это? – парень с улыбкой проводит тыльной стороной ладони по разбитым губам. Поворачивает голову, демонстрируя наливающийся багровым цветом кровоподтек под левой бровью и заплывающий глаз. – Это должок, Тань, который мне вернули полчаса назад. Только и всего.
– Кто вернул? – не понимаю я.

– А ты догадайся. Он сказал, что предупреждал тебя, так что ты не должна сильно удивиться. Кстати, этот Бампер, кажется, деньги любит не меньше, чем симпатичных девчонок, – не думай, подруга, что я не видел, как он оглаживал ту брюнетку у клуба. Но я дал себе слово не лезть в твою жизнь и не буду. В конце концов, каждый из нас волен совершать свои собственные ошибки. Не замуж же тебе за него выходить! Так что личное бизнесу не помеха. Мы с ребятами уже в деле и сегодня ночью выжмем Черехинскую трассу по-серьезному. Ты не представляешь, Закорючка, сколько людей готовы платить хорошие деньги за зрелище. Такие ставки, грех не рискнуть! Может, через пару-тройку удачных заездов, когда меня узнают, – в меня поверят так же, как в Сашку Лома! А почему нет? Даже первоклассному механику наличный капиталец не лишний, если у него есть совершенный спортбайк.

– Постой, – я пропускаю замечание Медведа насчет совершенных мной ошибок мимо ушей и сосредотачиваюсь на последней новости. – Ты решил принять участие в нелегальной мотогонке? Я правильно поняла?

– Правильно, Тань, – криво улыбается Мишка. – Не все же тебе одной по треку гонять. Кстати, поздравляю с последней победой, – салютует друг, – мне Сан Саныч рассказал. Похоже, ты была права, и Глаша действительно способна на большее, чем все мы думали. Жаль, что ты ограничила себя рамками дружеского заезда на уровне провинциального городка. Когда в деле пахнет интересом, это совсем другие ощущения, поверь мне, детка!

– Не хочу! К черту, Мишка! Ты что, вчера родился или сошел с ума? – искренне удивляюсь словам Медведа. Он что, шутит? – Я что-то не пойму? Ты на трассу посмотри! Она уже сейчас скользкая от дождя, а что будет через пару часов? Убьешься! Какие гонки в такую погоду?

– Риск тоже стоит денег, – невозмутимо отвечает Медвед. – А я в своем спортбайке уверен на все сто!

– В спортбайке – возможно. А в себе? В себе ты уверен? – заглядываю в карие глаза, подходя к парню. – Думаешь, погонял с месяц по колдобинам с друзьями и уже спец?.. Да, какой из тебя гонщик, Мишка? Ты даже на велосипеде никогда не мог обогнать меня! А на мотоцикле едва не убил нас обоих!

Вокруг поздний вечер, и все же я вижу, как бледнеют щеки друга, мокрые от дождя.

– Ну, спасибо за прямоту, Тань, не ожидал.

– Да возьми с довеском, пожалуйста! Для дурака не жалко! – возмущаюсь я. – Ты хороший механик. Дай время и станешь лучше, чем наши отцы вместе взятые! Но трасса… Оставь ее в покое, Медвед, послушай меня. Да вот хоть своему Лому! Он не убьется. И Ромыча с собой прихвати! Похоже, сегодня вам обоим жить надоело!

Вот дура! Знаю, обидела. Признаю, перегнула палку. Ну так ведь не чужой же человек! И двумя руками на месте так просто не удержать!

Медведев меняется в лице, отводя взгляд. Надев шлем, включает зажигание тут же взревевшей «Kawasaki».

– Мишка, – я делаю шаг в сторону, понимая, что натворила. Тщетно пытаясь поймать стремительно ускользающую от меня руку. – Только посмей уехать, ничего не сказав! Только посмей, и ты мне больше не друг! – кричу вслед, холодея сердцем… Но он уезжает. Бросив короткое «увидимся», дав команду друзьям сорваться с места, оставив меня одну мокнуть под дождем.

– Крюкова, эй! Выручи с конспектом? Нужна теория отраслевых рынков! Всего часа на два, не больше. Мне бы на последнюю лекцию Мартыненко хоть глазочком взглянуть! Я свой конспект Ленке Куяшевой дала, а она его дома у Димки забыла, представляешь? А тот дрозд найти не может! Короче, засада полная! Выручай!

– Что? – Я останавливаюсь на пороге своей комнаты и поднимаю глаза на Лильку, высунувшую голову из-за соседней двери. – Какой конспект?

– Говорю же, по теории отраслевых рынков! Тань? – окликает меня соседка через минуту, следом за мной входя в комнату, когда я, застыв у стола, тщетно пытаюсь сосредоточить внимание на стопке с тетрадями. – Что с тобой? И почему ты вся промокла? Делать, что ли, нечего – под дождем стоять?

Я все-таки нахожу конспект и отдаю девушке. Сажусь на кровать, снимая с плеч куртку.

– Мишка приезжал, Лиль. Вышла поговорить. Как видишь, неудачно.

– Да ну? – удивляется подруга, опускаясь рядом. – Это тот, который с Ломом и Ромычем? На спортбайке?

– Он самый.

– Еще один дрозд! А как люди под навесом нельзя, что ли, было поговорить? И вообще, Тань, я думала: ты с ним порвала. Еще тем вечером, у клуба.

Еременко не отличается тактом, а я – душевной субтильностью. Жизнь в общежитие лишает лишней шелухи, сдирает верхнюю одежку, оставляя тебя перед глазами соседей почти нагим, так что я вовсе не удивляюсь словам девушки.

– Если бы все было так просто, Лиль, то не было бы на душе так гадко. Мы с Мишкой друзья детства, говорила же. А теперь вот и не знаю даже кто. Как-то сложно все выходит.

– Что-что? Вот это место, где про дружбу – это ты нашей Насте в уши залей, она, быть может, и поверит, – фыркает соседка, вскидывая к лицу указательный палец, – а мне не надо! Я сама видела, как твой Мишка к тебе подкатывал. Тоже мне, друг.

– Дурак, – вздыхаю я.

– Вот это точно! – кивает Лилька. – А ты дуреха! – беззлобно замечает, утаскивая со стола конфету.

– Это еще почему, Еременко? – Нет, я, конечно, согласна, но знать все равно интересно.

– Потому, Крюкова, что ты еще после Вовки своего не перебесилась. То к одному тебя кидает, то к другому. Вот что хочешь про меня думай, а я знаю, что той ночью из клуба ты с хозяином уехала. Как его, Бампером, кажется. Хоть и не признаешься, но мы с Настей не слепые, видели, как вы глазели друг на друга. Представляю, что твой Мишка, который типа друг, – Лилька хитро подмигивает, – подумал. Он же тоже в зале был, видел, наверно. И дураку ясно, что он Бамперу не соперник. Ромыч мне трепался, что они к Рыжему по делу приехали, а ты карты смешала. На ровном месте как петухи завелись… Эй, Танька! Ты куда?

Но я уже вскакиваю на ноги и несусь к дверям.

– В клуб! К Рыжему! Не спрашивай! Прямо сейчас!

– В халате?! – Не знаю как, но Еременко ловит меня, возвращая назад. – Точно дуреха!

Думать некогда, и я тут же сбрасываю халат, доставая из шкафа джинсы. Запутавшись в штанине, падаю на пол.

– Не вздумай! – орет Лилька, вырывая брюки из рук.

– Лилька, отдай! – я тоже ору, но руки так дрожат, что подруга легко побеждает.

– Фиги две! Не знаю, Танька, что у тебя вдруг стряслось, но я тебя в брюках не пущу! Тем более в «Бампер и Ко»! Посмотри на себя, Крюкова! Бледная худая немощь! И так, как кошка мокрая, а в штанах – чистый детсад! Да тебя никто в приличное место не пустит! Давай платье какое-нибудь! Ноги у тебя что надо, а на каблуках – так вообще звезда!

Я стараюсь, но, как назло, попадается все не то.

– Еременко, я тебя убью! – кричу девушке, когда она выдергивает из рук оранжевое платье, а я со злостью натягиваю на себя первую схваченную с полки вещь – оказавшийся в руках «везучий» желтый топ.

Вот же гадство! Но Лилька молчит, а искать что-либо другое нет времени.

Длинную цветастую юбку, до середины икры, расклешенную и немодную, под натуральный шелк, купленную в комиссионке за три копейки из-за дикой расцветки, я выбираю сама. Сдергиваю с вешалки короткую черную куртку, впрыгиваю в туфли на каблуках, хватаю сумку и, выбегая из комнаты, прошу Лильку быть человеком и вызвать к подъезду общежития такси.

Когда машины нет спустя пять минут, дождь сыплет крупной моросью, забытый зонт пылится на полке, а у меня заканчиваются слова ругательств, я подхватываю прилипший к ногам подол юбки и припускаю в беге к остановке, завидев вывернувший из-за угла автобус…

– Я же сказала! Мне нужен Бампер! Срочно! Читай по губам, парень: прямо сейчас! И нет, красавчик, ты мне никак не подойдешь!

Я сама не знаю, почему меня не пустили в клуб, а задержали у входа, – надеюсь, не по той причине, что неслась, как шальная, и из-за моего мокрого вида? – но я стою возле двухметрового детины уже добрых десять минут и не могу сдвинуть это каменное изваяние и на шаг.

– Удивила, девочка! – невозмутимо рокочет Халк*, глядя на меня сверху вниз веселыми глазами. Верзила явно заскучал и наслаждается беседой, но развлечение упрямых вышибал сегодня не входит в мои планы, и я все больше склоняюсь к мысли лишить его жизни стопервым ударом сумочки. – Он всем нужен. Кому больше, кому меньше. Так почему именно ты? Давай, убеди меня, детка.

– Нам надо с ним поговорить!

– Да-а? И, наверняка, очень серьезно?

– Не твое дело! Слышь, ты, Громобой, не зли меня! В последний раз предупреждаю!

– Даже не начинал, глазастая. Ты все еще меня не убедила.

– Я не пойму, тебе что, позвонить трудно? Просто взять и набрать номер? Тык-тык-тык! Или Рыжий специально ставит сюда шибко «умных» парней, для которых освоить телефон – непреодолимая сверхзадача? У тебя что, от приема стероидов серое вещество рассосалось?

– А вот теперь ты меня не зли, девочка. Могу ведь нечаянно и помять.

– Давай, Бинго-Бонго*! Рискни здоровьем! Может, и сделаем из тебя человека! Только я за последствия не отвечаю!
Я отступаю на шаг, занося главное оружие девушки – сумочку, над плечом, но вдруг громко вскрикиваю:

– А вот и Бампер нарисовался, собственной персоной! Ой! – испуганно прикрываю рот ладонью. – Кажется, там, чья-то тачка горит! Точно! Смотри, Громобой! Черный мерс!

Из меня плохая актриса, но отвлечь внимание верзилы все же удается. На короткую секунду, не больше, но мне и ее вполне хватает, чтобы проскользнуть под рукой вышибалы, распахнуть массивную дверь и юркнуть в клуб. Сразу же в гущу толпы трясущегося танцпола.

– Пропусти! И ты! И ты тоже! Да, пропусти же!

Я пробираюсь сквозь толпу, отыскивая взглядом в мелькающих лучах света полутемный коридор, в котором мы с Рыжим скрылись в прошлый раз, и не нахожу.

Черт! Кажется, кому-то для памяти не хватает нужного градуса!

– Хорошо, Виктор! Как скажешь! Я все сделаю! – едва приближаюсь к трем дверям, замирая перед ними в нерешительности, как тут же из-за одной из них выпархивает незнакомая девчонка и, гордо тряхнув длинной гривой волос, с улыбкой цокает мимо меня в зал. Оставляя наедине с больно кольнувшем в сердце воспоминанием: голый Рыжий, отвернутый лицом к умывальнику, неспешно споласкивающий руки… А минутой раньше – целующий мое плечо. Не в страсти, а просто потому, что ему так хотелось…

Так неужели он и правда такой со всеми?.. И почему это меня волнует? Почему я вообще думаю об этом именно сейчас?!

Я почти готова увидеть его таким – голым и праздно-удовлетворенным, не зря Мишка упоминал о витавших вокруг парня слухах, а девчонка казалась такой довольной. Да я и сама видела его с блондинкой на свадьбе, и потом уже здесь, с брюнеткой, у клуба… И неожиданно, подумав об этом, не могу переступить порог. Смотрю перед собой на дверь, кусая губы.

Что? Что значит: она все сделает? И «как скажешь»?

– А! Вот ты где, проныра! Я тебе сейчас покажу «тачка горит»! Дай только до тебя добраться, зараза глазастая! – раздается низкий рык за спиной, и я уже ни о чем не думая прыгаю в комнату. Со стуком захлопываю за собой дверь, проворачиваю ключ в замке и, тяжело дыша, приваливаюсь к деревянной панели спиной, роняя к ногам сумочку.

Он сидит за письменным столом перед включенным ноутбуком, непривычно сосредоточенный и серьезный, и для разнообразия что-то настукивает на клавиатуре, держа перед собой в руке только что отпечатанный на работающем принтере лист бумаги.

Я вошла слишком шумно, в дверь стучат, и ему приходится поднять на меня взгляд.

– А ну открой, коза мокрая! Не то пожалеешь! Снесу замок к чертям и собственноручно ноги вырву! Бампер, ты там в порядке?!

Мы смотрим друг на друга долго, пока дверь ходит ходуном, и, наконец, я не выдерживаю первой:

– Если твой громила меня хоть пальцем тронет, я буду кричать! Громко! И защищаться!

Полдела сделано, я его нашла и теперь не намерена уйти так просто.

Рыжий откидывается на спинку стула, оценивая ситуацию, рассматривая незваную гостью на своем пороге, затем встает из-за стола и не спеша направляется ко мне. «Сейчас он вышвырнет меня за дверь!» – неожиданно проносится в голове, когда он подходит слишком близко и на мгновение замирает, едва не коснувшись широкой грудью, но вместо этого он уверенно отодвигает меня в сторону, открывая замок.

– Бампер, я пытался ее остановить, честно! Но она пёрла, как таран, а я девушек не бью, ты же знаешь.

– Все нормально, Антон. Это ко мне. Запомнил в лицо?

– Да.

– В следующий раз пропускай.

– Понял.

И все. Тишина. Но от меня не укрывается тот факт, что Рыжий оставляет нас за закрытой дверью, проворачивая ключ в замке.

Он поворачивается ко мне и сует руки в карманы брюк, оказавшись вновь слишком близко. Смотрит внимательно, не спеша говорить. Не замечая, как его близость обезоруживает меня, заставляя сердце гулко стучать, а дыхание окончательно сбиться от коснувшегося ноздрей тонкого запаха табака, чистого мужского тела и дорогого парфюма. Обездвиживая и подчиняя себе.

Я вдруг отчетливо понимаю, как неприглядно выгляжу со стороны на его фоне, и касаюсь мокрых волос рукой, отводя взгляд, поправляя на груди распахнувшуюся было куртку.

– Я думал, ты не хочешь меня видеть.

Мы стоим молча, снова глядя друг другу в глаза, прежде чем мне удается упрямо ответить, наперекор затапливающему меня знакомому чувству голода и жаркой пустоты, путающей мысли, заставляющей глубже дышать.

– Не хочу.

– Но ты здесь.

– Да, – мой голос странно глохнет под голубым взглядом. – Здесь.

– Чем обязан, Коломбина?

Он сегодня собран и сух, совсем не похож на себя прежнего, и я теряюсь. Наклоняюсь за сумочкой, выгадывая необходимую мне паузу, чтобы собраться с духом и начать разговор. Вспомнить не пальцы Рыжего, пробирающиеся меж моих бедер, не сказанные на прощание слова, смущающие и обещающие одновременно, а то, зачем я сюда пришла.

Просить за Мишку.

– Я пришла поговорить с тобой.

– Вот как? О чем? – о его прямолинейность сегодня можно ровнять углы, но я готова к тому, что признание будет стоить мне гордости.

– Я пришла тебя просить.

Вот теперь в его глазах отражается удивление. Только теперь. Не тогда, когда он меня увидел.

– Как интересно, – и снова взгляд цепляется за мои губы. Обветренные и сухие, забывшие о помаде. – Надеюсь о том, о чем я подумал?

– Нет! – я отвечаю слишком стремительно для того, чтобы сыграть в непонимание и успешно скрыть свои мысли. – Не об этом, – смотрю на него прямо, но меня выдают пятна румянца, вспыхнувшие на щеках, и голос, от его давящей близости упавший почти до шепота. – Совсем не об этом.

– Жаль. А я уж было подумал, что ты по мне соскучилась.

Ручка замка за моей спиной внезапно щелкает, раздается стук в дверь, и растерянный женский голос, принадлежащий длинноволосой девице, не так давно покинувшей кабинет Бампера, произносит, спасая меня от ответа.

– Виктор?.. Извини, но ты просил. Я так поняла, что ты хотел сейчас.

Что просил и что хотел? Неужели…

Неважно! Оглянувшись на стук, я поднимаю на Бампера глаза.

– Если я не вовремя, и ты занят, я подожду! Могу на улице, чтобы не злить твоего вышибалу. Но мы должны поговорить.

– На улице дождь, а судя по твоему внешнему виду – ты пришла без зонта. Одна.

Я снова для него слишком прозрачна, но мне плевать.

– Подумаешь! Я спешила. И потом, мне все равно.

– Даже так?

Он открывает дверь и берет из показавшихся в проеме девичьих рук чашку кофе.

– Спасибо, Неля! – закрывает дверь на замок, протягивая мне дымящийся напиток.

– Держи, Коломбина! – предлагает без права выбора. – Еще чихать начнешь. Избавь меня от жалкого зрелища тебя сопливой.

Эта чашка кофе ему до неприличия идет. Даже зубы сводит от картины уместности. Рабочий кабинет, вечер, уверенный в себе молодой мужчина. Дорогая обувь, ремень, часы… Расстегнутый ворот закатанной до локтей рубашки. Только девушки не хватает рядом ему под стать. Такой же вылизанной и красивой, как его мать. С такими же глянцевыми манерами.

– Издеваешься, да? – я чувствую, как шелк юбки змеей ползет по моей голой ноге, а мокрые волосы щекочут шею, когда тщетно пытаюсь вернуть себе приличный вид.

– Пытаюсь быть обходительным, милая. Жалею. Возвращаю долг. Сама в нужном месте поставь галочку.

Ну вот, он снова натягивает струну, но я не дам ей сейчас так просто порваться.

– Мне ты ничего не должен, Бампер. А Мишке ты долг отдал. Я знаю.

– Бери, кому сказал! А то вылью на голову! Хоть так согреешься! – реверансы закончились, и парень, ловко подхватив меня под локоть, уводит к столу. Огибает его – массивный, из темного дерева, опускаясь в кресло, со стуком ставя передо мной чашку. – Знает она…

– Не буду!

Пошел к черту! Только попробуй вылить, и я тебе покажу, где у Колобка плешивое место! И милую вспомню, и вообще… Все вспомню! Но я молчу, помня о Мишке, глядя, как меняется взгляд парня, вновь становясь из раздраженного равнодушным.

– До свидания, Коломбина. Как-нибудь встретимся. Сама найдешь выход или тебя проводить?

– Черт! – я знала, что Рыжий крепкий орешек, но это же сущая глупость, честное слово! Упрямство чистой воды, на которое и отвечать смешно! – Ну, ты и гад!

Я беру чашку с кофе и подношу ко рту, делая жадный, обжигающий горло глоток. Горько-сладкий, но неожиданно приятный, пусть и излишне демонстративный. С удовольствием повторяю, раз уж хозяин клуба сегодня такой щедрый к своей гостье.

– Уж чья бы буренка мычала… Ну вот, присосалась она. Вампирша! Оставь хоть глоток! Все же Нелечка для меня старалась.

Он заставляет меня поперхнуться и едва не разбить чашку о его лоб, возвращая полупустую на стол.

– Нет, все-таки издеваешься! Я с тобой с ума сойду!

Я упираю ладони в стол и смотрю на него сверху вниз, – в самоуверенное, породистое лицо любимчика фортуны, – но его ничуть не смущает моя нахохленная поза. Напротив, Рыжий спокойно допивает кофе, подхватывает со стола зажигалку, пачку сигарет и спокойно закуривает, откинувшись на спинку кресла, удерживая мой взгляд. Я жду, что вот сейчас он выдохнет дым мне в лицо, наказывая за упрямство, но он в последний момент отворачивается.

Слова вырываются прежде, чем я успеваю подумать, есть ли мне дело до его привычек, как и до него самого. Он снова молчит, – мне просто необходимо хоть что-нибудь сказать!

– Терпеть не могу курящих мужчин!

Если Рыжий и удивляется, то виду не показывает.

– И много их у тебя было – курящих? – лениво интересуется, затягиваясь дымом, и я тут же уверенно отвечаю:

– Ни одного!

– Лгунья, – его глаза смеются, но я вижу в них непонятную злость. – Ну, один-то был точно, Коломбина, – поднимает бровь с намеком. – Печально, что ты обо мне упорно забываешь. Да и хлыщ твой ревнивый тоже не прочь сигареткой побаловаться, – замечает с подтекстом, – значит, уже два. Сегодня пришлось даже в зубы вставить болезному, чтобы не скулил. Если бы не подвернувшиеся интересы, может, и по-серьезному поговорили бы с ним за жизнь, а так… Впрочем, еще не вечер, чтобы судить.
– Он не мой хлыщ, я тебе говорила.

– Ну да, – ухмыляется Бампер. – Что же ты тогда здесь делаешь, милая? Заявляя, что все знаешь? – Прикрыв глаза, парень откидывает запястье, бросая взгляд на часы. – Разговор был чуть больше часа назад… Что, уже прибежал к юбке жаловаться на меня? Так я ему, вроде, палки в колеса не вставлял. Пусть живет, если он для тебя так важен. Кстати, милая, мы в большом городе живем. Здесь девушке одной ходить поздним вечером – чревато. Даже с просьбами. Особенно в клуб. Опоздай ты на десять минут, и меня могло здесь не оказаться.

– Прекрати. Прекрати называть меня милой. Пожалуйста, – неожиданно прошу я, чувствуя, как к горлу подкатывает обида. – Уж лучше Коломбина. Тем более что тебе все равно.

– Как скажешь, – отвечает он отрывисто и сухо, сквозь дым. Так отстраненно, что я уже не надеюсь быть услышанной.

Я опускаю руки, отстраняясь от стола. Тянусь к мокрым лацканам куртки, чтобы одернуть их – неприятно льнущие к коже, дав себе чуть больше свободы для вздоха.

– Мишка мне друг. Друг детства. Близкий и дорогой, хоть и дурак. И он не ябеда и не трус, чтобы бежать ко мне с нытьем. Я не знаю, какое тебе дело до того, есть между нами что-то или нет. Да, было! Давно! И что?.. Было один раз и то только потому, что кто-то обозвал меня безгрудой комедианткой в юбке! На которую без стопаря и не взглянешь. Смешной Коломбиной! Самой вспоминать не хочется! Хотелось доказать себе, что могу быть хоть кому-то интересна.

Рыжий тушит сигарету о пепельницу и вновь прячет руки в карманах брюк, откидываясь на высокую спинку кожаного кресла. Смотрит прямо в глаза, напрягая скулы.

– Да, ты прав, я пришла просить за Мишку. Полчаса назад он приехал ко мне в общагу и сказал, что намерен участвовать с друзьями в мотогонке на трассе под твоим прикрытием. На ваши с ним личные долги мне плевать, разбирайтесь сами, не маленькие, но мне не все равно, если с ним сегодня что-то случится. Да и завтра тоже! Потому что он не гонщик! От слова «совсем»! Даже имея первоклассный спортбайк, он может не удержать под собой на скорости мокрую трассу, ориентируясь на Лома, а его «Kawasaki» не так уж и хорош, как Мишка мнит себе. Если он разобьется к чертям собачьим, как я буду смотреть в глаза его отцу и матери? Зная, что не остановила? Не помешала? Пожалуйста, Артемьев, будь человеком, я тебя очень прошу. Помоги. Даже если тебе плевать.

Бампер поднимается на ноги, отворачиваясь к окну. Вновь чиркает зажигалкой, выбив из пачки сигарету, но вдруг бросает ее, так и не подожженную, вместе с зажигалкой на стол.

– Нет, – отрезает почти грубо, напрягая плечи. – Это мужские дела, не лезь, Коломбина. Твой друг уже достаточно мужчина, чтобы решать за себя сам.

– Ты не понимаешь! – Я сама не замечаю, как обхожу стол, приближаясь к нему, гулко цокая по полу каблуками.

– Нет, это ты не понимаешь. Я сказал – не лезь.

Он так и не оборачивается, а я не верю, что передо мной сейчас стоит Рыжий. Тот самый Рыжий, наглый и беспринципный тип, с вечно играющей на губах ухмылкой, которого я знала все это время. Настолько в парне от прежнего Бампера не осталось и следа.

– Черта с два я стану тебя слушать! – Но это всего лишь жалкая бравада, и она теряется в ответном молчании. – Эй! – я останавливаюсь за его спиной. – Ну как мне тебя еще просить?

– Не проси.

– Не могу, – признаюсь я. – Потому что знаю Мишку. Сам он ни за что не отступится, а я сегодня здорово сглупила, спровоцировав его. Пожалуйста. – Я поднимаю непослушную руку и опускаю ее на напряженную спину Бампера. – Пожалуйста… Витя, помоги.

– Ч-черт!

Он впивается руками в подоконник, но я уже одергиваю пальцы и отступаю, почувствовав, как от моего прикосновения под тонким хлопком рубашки отвердели мышцы. Испугавшись непонятного желания прижаться к этой сильной, теплой спине щекой, обвить талию руками, позволив Рыжему освободить меня от душащего, сдавившего грудь беспокойства, мешающего во всю силу вздохнуть.

– Коломбина, – он почти выплевывает, – ты просишь невозможного. Я не люблю, когда мне связывают руки. Какого черта, девочка, ты вообще забиваешь голову всякой хренью! Зачем тебе?

– Я же сказала. Потому что знаю Мишку и потому что не хочу… – но он перебивает меня.

– Видимо, не достаточно хорошо, раз пришла ко мне! Меня, получается, ты знаешь лучше.

Он прав. Я не знаю, что на это ответить и в накатывающем отчаянии кусаю губы. Если Бампер сейчас откажет, идти за помощью мне больше не к кому, а взывать к Медведу, после моих опрометчивых слов, – бесполезно. Разве что лечь под колеса спортбайка, опозорив парня окончательно.

– У меня есть условие, – наконец разрывает Рыжий затянувшуюся между нами паузу, вскидывая голову. – А скорее, два…

– Я согласна! – выпаливаю, не дождавшись, когда он закончит говорить.

– Что, даже не интересно какое? – Бампер снова стоит, расправив плечи, сунув руки в карманы брюк, глядя перед собой в задернутое жалюзи окно.

Сейчас, в его кабинете, мой ответ прозвучит куда как самонадеянно, но я должна это сказать, пусть и выгляжу, как мокрая кошка на фоне уверенного парня с глянцевой обложки журнала «Успешные люди». Даже после хорошенькой и угождающей хозяину Нелечки, отирающейся под рукой. Даже после данного себе, так легко нарушенного обещания никогда не видеться с ним. Чтобы убедить себя. Обезопасить. Доказать, что могу… Могу контролировать этот проклятый голод, от близости парня шевелящийся в животе змеей. Контролировать дважды захватившее меня прежде помешательство.

– Спать с тобой я не стану! А все остальное неважно для меня.

Я сказала это достаточно уверенно и убежденно, но с губ Рыжего почему-то срывается горький смешок.

– Спать? Не станешь?.. Коломбина, – он поворачивается и смотрит на меня с удивлением, говорит спокойно, справившись с раздражением в голосе, но так и не убрав его из глаз, – ты все еще не поняла, как это между нами происходит?.. Не думаю, что я могу заставить тебя спать со мной. Впрочем, так же как ты… – эта пауза прошивает меня насквозь, нанизывая на холодный как лед голубой взгляд, – отказать мне.

Господи, он снова прав и знает это. Напряжение уже здесь и вновь звенит между нами. Такое же острое, почти болезненное, как и прежде. Я чувствую, как натягиваются нити в нашем молчании, как прерывается в ожидании встречи и без того уже учащенное дыхание. Я почти вижу, как делаю этот последний, разделяющий нас до освобождения шаг навстречу. За которым накроет волной уже знакомое нам двоим удовольствие. Томительно сладкое, яркое в своем долгожданном исходе, полноценное, потому что он знает, потому что умеет, потому что он… это он.

И неважно, что будет после.

Не важно.

Не важно.

Все это будет потом, завтра, где-то там. Не сегодня и не сейчас.

Потому что ожидание длинною в шаг стоит раскаяния и стыда…

Я с усилием закрываю глаза, отворачиваясь от парня. Прийти сюда было не лучшей идеей.

– Так где собака зарыта, Коломбина? – возвращает меня к разговору вновь хмурый Бампер. – В чем сила твоей преданности другу? Может быть, скажешь, в обмен на мое «да»? Здесь есть что-то еще, не хочу ходить в дураках. Поверь, это будет непросто – удовлетворить твое желание, милая. Так как?

Я пропускаю обращение, сказанное со смыслом, понятным нам обоим, мимо ушей. В конце концов, я получила обещание, а не верить Рыжему у меня причин нет.

– Я тебе уже все объяснила.

– Не убедила.

– Но больше ничего нет! – Я снова смотрю на него, не понимая, что он имеет в виду. Что ждет услышать? – Я просто боюсь за Мишку, вот и все.

– Я видел его сегодня на трассе. Да, до некоторых парней твоему приятелю далеко… – губы парня вдруг сжимаются добела, словно сдерживая готовое сорваться с них ругательство, – опыта маловато, но он вполне себе уверенно держится в седле и умело ведет спортбайк, как мне показалось. Иначе я бы не стал включать его в тотализатор.

Я молчу, не зная, что сказать, как еще объяснить свою просьбу.

– Если тебе будет легче, считай, что во мне говорит шестое чувство, – предлагаю Рыжему удовлетворить любопытство предложенным вариантом. – Я просто знаю, что Медведа нельзя допускать, и все. Во всяком случае, сегодня точно.

– Хорошо, Коломбина, как скажешь.

Бампер резко обходит меня, возвращаясь к столу. Садится в кресло, включая потухший было экран ноутбука. На его мобильном срабатывает световой индикатор звонка, и он коротко отвечает в трубку:

– Да, Люк? Я в курсе, Кира звонила. К черту такую рекламу! Согласен. Нет, все пришло отличного качества. Давай.

Теперь исходящий звонок:

– Привет, Стас. Нет, еще в клубе. Будь через полчаса на месте, я сам подъеду, нужно кое-что утрясти по сегодняшнему разговору.

И снова включенный экран ноутбука, и заново защелкавший принтер.

Похоже на то, что мне пора уходить, хозяин кабинета занят, и я делаю несколько неуверенных шагов в сторону двери. Но на полпути останавливаюсь и возвращаюсь к столу, чтобы все же спросить у Рыжего, пусть я уже и вышла из зоны его внимания:

– Извини, но ты не сказал про условия, а я не сказала тебе спасибо. Спасибо, Артемьев. И… что ты хотел? Что я должна сделать для тебя в обмен на мою просьбу?

– Не сейчас, я занят.....