Глава 15.
В последующие дни я поняла, что то, что мы испытывали, находясь в запасном полку и на курсах радистов, было тем самым мифическим раем, который прямо противоположен мифическому аду. Ну или курортом. Сейчас же все начали понимать по-настоящему, что такое война.
Судя по всему, та первая атака, которую предприняли немцы была просто-напросто так называемой разведкой боем. Достаточно рискованный ход, который мы в теории изучали на тактических занятиях, пока находились в запасном полку. А сейчас за город шел уже настоящий бой не на жизнь, а на смерть.
Немцы штурмовали Харьков с каким-то непостижимым уму упорством. Нет, с одной стороны мы понимали его промышленное значение в войне, но с другой защищали его не те, кто понимал его ценность на карте, а именно мы – рядовые солдаты. И если в первые дни обороны города перед нами стояла задача удержать его, то потом пришел иной приказ: удерживать его до тех пор, пока не будут эвакуированы основные промышленные объекты.
И мы старались. Правда иногда эта задача казалось не просто трудной, а невозможной. Просто нереальной. Каждый день шли тяжелые бои с огромными потерями что с нашей, что с немецкой стороны. В определенные дни приходилось отбивать по семь-восемь немецких атак. Артиллеристы подтянули свои орудия к окопам и били фрицев прямой наводкой. Все наши запасы были на исходе.
В городе полным ходом шла эвакуация. Ей активно помогали те, кто находился в медицинской, хозяйственной и хлебопекарной роте. Все понимали, что запасы боеприпасов, продовольственных ресурсов и сил далеко не безграничны. И спешили эвакуировать город, позволяя нам немного отступить для переформирования. И если в первые дня три мы еще были в окопах, то сейчас же практически все бои велись чуть ли ни на территории города. Правда в сам город мы фашистам прорваться пока не позволили, но они уже были близки к этому.
В дополнение к тяжелым боям и практически полному отсутствию какого-либо отдыха на следующий день после первой атаки начались дожди. В окопах было ужасно сыро, некоторые ребята просто не выдерживали нагрузки и заболевали. Однажды, когда я в короткую передышку была в городе и отправилась помогать в госпиталь, узнала, что ефрейтор Яровой, тот самый молодой парнишка-связист при штабе скончался от воспаления легких. Скорее всего простудился он еще в запасном полку, а сложившаяся погодная ситуация его просто добила. Мне было жалко парня, хотя мы практически не общались.
Участились и бомбежки. Теперь практически каждая атака начиналась с налета немецких бомбардировщиков или разведчиков, к которым немцы цепляли легкие бомбы. Эти моменты я боялась и ненавидела больше всего. Было очень сложно справиться со страхом, да и оглушало довольно часто, что лишало, пусть и на короткое время боеспособности и делало тебя абсолютно беззащитной перед врагом.
Правда, от страха смерти я отвыкла быстро, хотя и было несколько эпизодов, когда моя жизнь действительно весела на волоске. Первый эпизод произошел на второй день нашей обороны города. Тогда я вела огонь из одного из самых первых окопа к врагу. Сделала выстрел, убила немца и приняла решение поменять позицию. Только это сделала, как сзади, ровно в то место, где стояла я, приземлился снаряд. Будучи поглощенной боем, я тогда не придала этому значения, весь ужас произошедшего дошел до меня потом. Благо в этот день моему взвод посчастливилось побывать в городе, и то Йося полночи отпаивал меня водой и чаем, а меня просто трясло. Так накатило последствие перенесенного ужаса.
Следующий случай произошел несколькими днями позднее. Тогда мы с майором шли от дома, где находился наш штаб к окопам. Поступило задание: выследить и уничтожить немецкого снайпера. Выбор пал на нас с Лисом. В каком именно месте его искать мы примерно представляли, друзья-разведчики в этой ситуации сильно помогли. И тут слышим летит снаряд, при чем очень тяжелый. По звуку стало ясно, что летит в нашу сторону. Упали на землю, снаряд приземлился в каких-то тридцать метрах. Лежим и ждем. Сейчас взорвется. Вот сейчас. Я мысленно уже начала прощаться с жизнью. Но проходит пять, десять минут, но он так и не взорвался. Аккуратно отползли, пошли на задание. Снайпера мы обнаружили быстро, маскировка у него была слабенькой даже на мой взгляд. Право выстрела досталось мне, Александр Сергеевич выступал в роли наблюдателя. Вернувшись в штаб, мы рассказали об этом странном снаряде, на ту улицу послали отряд из саперов. А на следующий день в перерыве между атаками майор рассказал мне, что вместо взрывного механизма в нем была записка со словами: «Чем можем, тем поможем». Кто создал этот снаряд? Антифашист или наш человек, служивший на заводе под дулом автомата? Не знаю...
После атак мы помогали медикам выносить раненых с поля боя. Однажды я в числе тех, кто делал это, ползла по полю, услышала, как кто-то стонет. Смотрю, а это мой хороший друг – ефрейтор Петя Шукшин. Как я тогда за него испугалась! Подхватила его, потащила. Петя был такого же роста, как и я, выглядел худым, но оказался просто невероятно тяжелым. Я с большим трудом дотащила его до окопа, Кощей Бессмертный и Йося, оказавшиеся рядом помогли его спустить вниз. Алексей принес воды, полил ефрейтору на лицо. Он очнулся.
- Как себя чувствуешь? Встать можешь? – спросил старшина.
Петя медленно ощупал себя и радостно воскликнул:
- Все хорошо! Я целый!
Если честно, я в этот момент так разозлилась, что, не дожидаясь решения Журавлева, назначила ему два наряда вне очереди. Нет, я понимала, что он скорее всего довольно сильно испугался, но очень хотелось его придушить.
Также в редкие минуты свободного времени, после того как удавалось чуть-чуть покушать, обогреться и отдохнуть, многие, в том числе и я, ходили помогать в госпиталь. Медицинские работники там просто зашивались. Когда я пришла в школу, которую переоборудовали под госпиталь, мне стало дурно. В воздухе стоял запах крови и гноя. Всех раненых обслуживали всего четыре человека: две молодых медсестры, едва старше, а то и младше меня, один военврач, пожилой хирург, и тоже совсем молодой фельдшер, с которым мне удалось подружиться. Весь остальной персонал вместе с нами сражался в окопах, отражая атаку за атакой.
Мы делали все: кормили и поили раненых, помогали перевязывать, писали вместо них письма, убирались. Запомнился мне один молодой красноармеец, лежавший на парте в коридоре. Он все время просил пить.
- Что с ним? – спросила я у Тимура, так звали того фельдшера. – Почему вы не даете ему воды?
- У него очень серьезное ранение в живот, - ответил парень. – При таком пить ему давать нельзя, только ускоришь его смерть. Жалко его, но осталось ему немного, вот увидишь.
Он ушел, а я осталась рядом с раненым. Он постоянно облизывал пересохшие губы и, не открывая глаз, просил: «Пожалуйста пить. Сестра, пить». Через час его стоны затихли, он умер.
Многие медики и бойцы, которые помогали в госпиталях курили. Я очень хорошо их понимала. От постоянного вида кровоточащих и гноящихся ран, невероятных запахов начинало тошнить. А вот нам, таким же снайперам, как и я, приходилось терпеть. Еще на курсах при Осоавиахиме нам в голову твердо вбили правило: сверхметким стрелкам курить нельзя. Один раз, выйдя не на долго из госпиталя, я поинтересовалась у Тимура, курящего на улице почему так с медицинской точки зрения.
- Никотин как бы сжимает сосуды, понижает остроту зрения, чувствительность и восприимчивость. Также ускоряется пульс, - пояснил фельдшер. – Так что тебе придется терпеть.
Он ушел обратно во внутрь, а я, хотя и задала вопрос сама, скрипнула зубами. Пусть с этим парнем мы были знакомы недолго, но я успела зауважать его за прямолинейность и свой неповторимый взгляд на вещи, однако иногда это жутко раздражало.
Одиннадцать дней после начала обороны города, произошло то, чего я тайно очень боялась. Я, будучи комсомолкой, верила в реализм, но отец воспитывал меня в уважении к людям, которые все еще верили в Бога. В судьбу сама я не верила, но подсознательно искренне благодарила ее за то, что Йося был жив и находился рядом. Я искренне переживала за своего друга. И в этот день судьба решила нас развести. Возможно, в этом виновата была мифическая карма, а возможно так судьба дарила нам обоим шанс на жизнь, не знаю.
Тогда был тот самый редкий день, когда наше отделение находилось в городе на отдыхе. Мы сидели в нашем доме все вместе и молча пили чай, когда в сопровождении старшины Журавлева к нам в дом вошел старший лейтенант. Он выглядел серым от горя, измученный, обросший, вся шинель изорвана, сам в глине. Обратился ко мне:
- У меня осталось по одному солдату на десять метров. Мне нужна помощь снайперов. Пожалуйста, помоги.
Если честно, я была настолько вымотана, что единственное, что хотелось сделать мне – просто лечь спать, но вид этого старшего лейтенанта внезапно придал мне сил. Молча поднялась, взяла свою винтовку. Офицер вышел, я направилась за ним. За мной было поднялись еще несколько ребят.
- Отставить, - приказала я. – Ему нужны снайперы. Я пойду одна.
- Но, - начал было Петя Шукшин, но тут голос подал Йося:
- Отставить! Сядь на место и сиди спокойно. Тебе там нечего делать.
Я бросила короткий взгляд на старшего сержанта. Выглядел он не очень. Скорее всего просто устал. Коротко вздохнув, я вышла из дома. Та атака была очень долгой. Домой я вернулась около часу ночи, но атаку немцев мы отбили.
В карауле около дома стояли ефрейтор Шукшин и Кощей. Они мне коротко кивнули, я молча проследовала в каморку. Спать хотелось безумно, на ногах я уже чуть больше суток была на ногах. Но только войдя во внутрь, я поняла, что с моим другом происходит что-то не то. Вроде все как обычно, он спал, но дыхание у него было слишком быстрым для сна, поверхностным, частым. Подойдя ближе, я заметила два красных пятна у него на щеках. Будучи светловолосым, у Йоси была довольно бледная кожа. И сейчас два этих пятна выделялись очень ярко даже в темноте. Волосы на лбу выглядели мокрыми, а когда я аккуратно дотронулась до него, то поняла, что у друга жар.
- Йося, - тихо позвала я. – Проснись. Дима, ну проснись же, - я дотронулась до плеча его левой руки, которая была сверху. И судя по всему, это была ошибка, потому что парень застонал, однако проснулся. Обычно он ставал очень быстро, но сейчас старший сержант перевел на меня мутный взгляд серых глаз. Пару минут у него ушло на то, чтобы сфокусироваться на моем лице. У меня засосало под ложечкой от беспокойства.
- Что с тобой?
- Не знаю... Жарко... - парень застонал. – Рука... левая... Разогнуть не могу. Больно.
- Вставай, - я отложила винтовку и помогла ему подняться. – Пошли, отведу тебя в госпиталь.
Мы медленно направились к выходу из дома. Я коротко объяснилась со Скелетом, получила от него добро задержаться там на столько, на сколько потребуется. И мы пошли к госпиталю. Находился он не далеко, всего в квартале от места, где располагался наш взвод, однако сейчас на мне почти весел Йося, который, кажется, находился в полубессознательном состоянии. Так что шли мы очень медленно.
- Что с ним? – Тимур, дежуривший в эту ночь, усадил нас на стул и преступил к осмотру Димы. Когда руки фельдшера дотронулись до левой руки, у старшего сержанта вырвался стон. Я почувствовала вкус крови во рту. Скорее всего, прокусила губу.
- У него недавно было ранение в руку? – спросил Тимур.
- Да, немец ножом.
- Ну понятно, - выдохнул медик. – У него флегмона пространства Пирогова-Парона.
- Что это значит?
- Он, скорее всего выживет, но нужна операция, причем срочная, так как у него уже идет интоксикация. Подожди пару минут здесь.
Тимур ушел, а вернулся уже в сопровождении хирурга. Тот, тоже произведя короткий осмотр, помог Тимуру увести Йосю, а я села на стул и осталась ждать. И, кажется, задремала, потому что очнулась, почувствовав на себе руку Тимура.
- Что с ним? – спросила первым делом. – И сколько сейчас времени?
- Восемь часов утра, - ответил на первый вопрос фельдшер. – Он сейчас спит после наркоза. Третий этаж, палата, то есть кабинет, триста восемь. Пройдешь к нему? Помогать тебе правда придется всем, кто в палате, но она не для тяжелых, так что в основном ухаживать придется только за ним сейчас.
- Конечно, - ответила не раздумывая.
Йося пришел в себя только к вечеру. Рука у него была перевязана, в ней стояли дренажи. Я сходила с ума от беспокойства за друга, но, понимая, что и остальным тоже нужна помощь, старалась ухаживать и за остальными больными.
- Ира, - тихо позвал старший сержант. – Что со мной? Где я? Плохо помню...
- Ты в госпитале, - сказала я, присаживаясь на стул рядом. – У тебя после ранения началась флегмона, но сейчас ее вскрыли. Как ты себя чувствуешь?
- Пить хочу ужасно, - облизал друг пересохшие губы.
- Нельзя после наркоза, - покачала головой. Один из бойцов посоветовал намочить марлю и обтереть губы старшего сержанта, так я и сделала.
- М-м-м... спасибо, - поблагодарил Дима. – Как долго я здесь пробуду?
- Дней пять, не меньше, - передала я слова Тимура. – Гноя оказалось довольно много, тебе будут делать уколы антибиотиков.
- Не хорошо, - вздохнул Йося, устраиваясь поудобнее, на сколько это было возможно. Через пару минут он уснул снова, даже такой небольшой диалог его сильно утомил. В палату зашел Тимур.
- Как он?
- В себя приходил недавно, - тихо ответила я. – Сейчас опять уснул. Пить очень хочет.
- Скоро ему будет можно, - успокоил меня фельдшер. – Тебе, наверное, уже пора.
- Да, спасибо тебе, - кивнула, попрощалась с остальными в палате, и направилась к выходу из госпиталя.
- Что с Давыдовым? - первым делом спросил у меня старшина, когда я пришла к дому, где наш взвод отдыхал после атаки. Я коротко пересказала все, что узнала в госпитале. Алексей выслушал меня, не перебивая.
- Что случилось, пока я отсутствовала? – спросила я, не испытывая большого желания узнать новости. Кощей отвел глаза.
- Кто? – внезапно я поняла, что и так знаю ответ, но мозг отказывался воспринимать эту информацию.
- Ефрейтор Петр Шукшин, - вздохнул старшина, опускаясь на землю. – Его сегодня убило гранатой.