Глава 20.
TEODORO
Стоя у монитора, я сжимаю кулаки, желая разбить его нахрен. Видеть то, как какой-то ублюдок кладет шипы на дорогу перед тем, как мы с Нерезой проедем там, чертовски невыносимо.
—Машина, вылетевшая на встречку была пустой, с кирпичом на газу, — Кассио откидывается на спинку кресла. —Ребята все проверили. Этот фокус был предназначен мне.
Наши взгляды встречаются, и я даже вижу сожаление, смешанное с виной, в глазах Кассио. Если бы я не попросил поменяться машинами, Нереза бы не пострадала, и вероятно, сыновья родились без травм, но я понимаю, что это не его вина.
—Мне нужно, чтобы вы нашли этих ублюдков, и сделали все, что потребуется. Я бы занялся этим сам, но... — я смотрю на часы. —Нери и малыши. Я должен быть с ними, пока их не выпишут.
Кассио кивает. Ярость из-за этой гребаной поездки и аварии грызет меня изнутри, а ещё я продолжаю считать себя дерьмом из-за того, что Нерезе пришлось порезать себя, чтобы я хотя бы чуть-чуть поумнел. Да, я мог сделать это раньше, но, черт, мой мозг думал совершенно о другом. После появления Инессы в моем сознании все изменилось. Мне нужен был этот толчок именно от нее. С ее уст.
—Мирелла просила передать, что всегда к вашим услугам, если нужно помочь. Джулиана уже довольно взрослая, поэтому Мири хорошо справляется с несколькими делами сразу.
Я улыбаюсь, укладывая ладонь на плечо Кассио. Он всегда рядом, какое бы дерьмо я не творил. Его преданность не знает границ.
—Скажи Андреа, что я в больнице, но всю информацию вы должны передавать мне. Мне нужно знать, какие твари решили, что могут беспределить на территории Каморры.
Снова кивок, и я покидаю кабинет офиса.
Я вхожу в больницу быстрым, уверенным шагом, но внутри меня всё ещё гложет страх. Прошла уже неделя, но я до сих пор чувствую, как дрожь пробегает по спине при одном воспоминании о той ночи. О родах, о криках Нерезы, о собственной беспомощности, когда я лежал, сломленный, с переломанными рёбрами и разбитой головой, неспособный сделать ничего, кроме как ждать и молиться. Тогда я был готов вырвать у судьбы любой исход, лишь бы они выжили. Все. Без исключений.
Врачи пытались сказать мне, что в случае угрозы матери её жизнь будет на первом месте. Но я заставил их понять: они должны были спасти и Нерезу, и детей. У них не было права на ошибку. И теперь, с каждым днём, я вижу, что они сделали невозможное.
Я прохожу мимо знакомых коридоров, пока не оказываюсь перед дверью палаты. Сердце начинает биться быстрее. Каждый раз одно и то же: будто я снова и снова проживаю первый момент встречи с ними. Медсестра встречает меня кивком, мягко улыбается. Она знает – я прихожу сюда каждый день, без исключений.
Мы входим. Комната наполнена ровным, размеренным звуком аппаратов, тихим шорохом движений медперсонала. Я замираю перед капсулами. Маленькие прозрачные колыбели, внутри которых — три крошечных чуда.
Я прижимаю ладонь к стеклу, наклоняюсь, всматриваясь в их крохотные тела. Они такие маленькие, такие хрупкие, но я вижу, как их грудные клетки поднимаются и опускаются в ритме жизни. Они дышат. Они здесь. Они со мной.
Медсестра что-то говорит – наверное, рассказывает, как прошла ночь, как они набирают вес, как становятся сильнее. Но её голос звучит где-то на фоне. Всё, что я слышу, — это биение собственного сердца, застывшего в этот миг. Я прихожу смотреть на них каждый день. Следить, как они растут. Как крепнет их дыхание. Как двигаются их крошечные пальчики. Это всё, что имеет значение.
—Эй, Рафаэль, кажется, ты перегнал своего брата по весу, — бормочу себе под нос, наблюдая за первым малышом.
Увидев их впервые я думал, что буду путать их, но нет, они все совершенно разные, и каждый особенный. Больше всех меня восхищает моя маленькая дочь, которая получила защиту от братьев даже находясь в утробе. Так будет всю ее жизнь: Рафаэль и Рензо сделают все, чтобы уберечь Селесту Инессу от ужасов этой жизни. Она станет их сокровищем.
—Скоро я заберу вас домой, — улыбаюсь, и делаю шаг назад. —Вас, и вашу золотую мать. Клянусь, вы будете самыми любимыми и защищенными малышами во всем мире.
***
Прошел месяц. За это время я не сидел на месте ни дня. Пока Нереза и малыши оставались в больнице, я заставил Элизу помочь мне подготовить всё для их возвращения. Я не разбирался в детских вещах, но это не имело значения — я просто не мог позволить себе ошибиться.
Мы обошли десятки магазинов, выбирая колыбели, одежду, пеленки, бутылочки — всё, что могло понадобиться. Я отдал свою комнату под детскую, не раздумывая. В ней теперь пахнет свежей краской и чистым деревом, стены украшены мягким светом ночников, а в воздухе — ощущение чего-то нового, того, что меняет жизнь навсегда.
Нереза восстановилась за две недели. Это было почти чудо. Она быстро набирала силы, и когда смогла держать малышей на руках без усталости, её глаза светились таким счастьем, что я ловил себя на том, что просто стою и смотрю на неё, забывая о всём остальном. Нея осталась в Нью-Йорке, чтобы помогать сестре, и я был ей за это благодарен. Теперь Нереза не была одна.
Я открываю дверь палаты и вижу её.
Она стоит у кроватки, покачиваясь из стороны в сторону, напевая тихую мелодию. Голос её мягкий, тёплый, он словно заполняет всё пространство вокруг. В её руках Селеста — крошечная, сонная, укутанная в легкое одеяльце. Нереза держит её так естественно, так бережно, что кажется, будто в этом движении — вся суть материнства.
Я делаю шаг внутрь, но не произношу ни слова. Не хочу разрушить этот момент. Селеста чуть шевелится, прижимаясь к матери. Её крошечные пальчики сжимаются в слабый кулачок, и Нереза тут же успокаивающе гладит её по спинке, продолжая напевать. Я смотрю на неё и чувствую, как внутри что-то сжимается. Столько боли было позади, столько страхов. Но сейчас... Сейчас она здесь. Они здесь. И я ни за что не позволю им исчезнуть из моей жизни.
—Как ты? — спрашиваю я шепотом, видя, как мальчики уже спят.
Даже будучи месячными, они все ещё были малышами, так как плохо набирали вес из-за проблем с кровоизлиянием. Я жутко корю себя за то, что позволил им пострадать.
—Немного не высыпаюсь, но зато они рядом, — улыбнувшись, произносит Нереза.
Сейчас она выглядит усталой, с темными кругами под глазами, но горящим взглядом. Ее тело исхудало, кожа почти обтягивала кости, но доктор сказала, что скоро она поправится.
—Доктор Сандерсон сказала, что я могу забрать вас завтра.
—Я буду рада наконец оказаться за пределами больницы, — Нереза выдыхает, а затем я слышу визг Селесты Инессы.
Она и Рафаэль очень беспокойные малыши, и зачастую именно они являются причиной недосыпа Нерезы и Рензо. Они могут реветь по несколько часов, и это взрывает мой мозг, когда я остаюсь с ними на ночь.
—Нея где? — спрашиваю, но прекрасно знаю, хорошо, что мы с ней не столкнулись.
Она ненавидит меня так сильно, что при любом удобном случае бьёт меня по лицу, и я даже не сопротивляюсь. Нея имеет на это полное право. Самовлюбленная, истеричная стерва защищает свою сестру, и это даже заслуживает уважения. Даже если она защищает ее от меня.
—Спит в ординаторской. Она уложила Рензо, и решила отдохнуть. Я вижу, как ей сложно возиться с малышами, она сама ещё ребенок, — Нери жмёт плечами. —Завтра я буду ждать тебя с утра, Тео. Малыши в порядке, мы сможем выходить их дома.
Я улыбаюсь, подхожу ближе, и поглаживаю ее по спине. Видеть ее улыбку приятнее всего. Собираюсь уходить, как она окликает меня.
—Вы... Вы выяснили, кто подстроил ту аварию?
Я смотрю на Нерезу.
—Да. Сейчас делаем все, чтобы отомстить, — хрипло произношу я, потому что с этим как раз таки возникли проблемы.
Нереза кивает, и я ухожу.
Гребаный картель. Гребаная Мексика. Грёбаный Кастро, заимевший поддержку Русской Братвы. Оказывается, за месяц до аварии ебаный Нестор Кастро окольцевал младшую сестру Исая, назвав ее первой женщиной, которая будет им руководить. И именно он решил доказать свою преданность своей жене, и хотел уничтожить Кассио, который был тем, кто угрожал жизни ее сестре. Чёртовы ублюдки чуть не убили мою семью, и мы с Андреа не промолчали. Наркокартели летят друг за другом, поставки не доходят до мест назначения, вгоняя Ла Мэ в долги, а благодаря Пяти Семьям, мы даже перебили их отряд, находящийся на границе с Южной Америкой. И это только начало. Я буду делать все, чтобы Кастро пожалел о содеянном.
Рафаэль орёт так, что мне кажется, стекла в машине вот-вот разлетятся на мелкие куски. Его крошечные лёгкие выдают удивительную мощь — он кричит с такой силой, будто возмущён самим фактом своего существования. Я украдкой бросаю взгляд на Нерезу. Она сидит рядом, крепко держа дочку, её руки едва заметно дрожат, но то ли от напряжения, то ли от дороги — сказать сложно. Колёса мягко подскакивают на неровностях, и в это мгновение я чувствую, как внутри всё сжимается от нежности.
Снаружи нас сопровождает огромный кортеж. Машины идут плотно, словно охрана главы государства. Теперь, после аварии, никто не хочет рисковать. Я тоже не хочу. От одной мысли, что с ними может что-то случиться, в груди поднимается тёмная волна страха. Но я гляжу на Нерезу, на малышей сзади, и этот страх сменяется чем-то другим.
Мы подъезжаем к дому, и охранники тут же выходят из машин, внимательно осматривая территорию. Я не обращаю на них внимания — мои мысли заняты только четыремя существами, которых я люблю больше, чем мог бы представить. Мы выходим из машины, и воздух кажется влажным, чуть тяжёлым после кондиционированного салона.
Поднимаемся к квартире. Нереза идёт чуть впереди, я за ней, и я ловлю себя на том, что смотрю не столько на её силуэт, сколько на маленький комочек в её руках. Селеста Инесса. Дочка.
Бог мой. Отцовство — это не просто слово, не просто статус. Это что-то большее, что-то, что я чувствую каждой клеткой тела, каждой мыслью. Словно какая-то часть меня, которая всегда была пустой, наконец заполнилась.
Я думаю о том, какими они будет. Как будут смотреть на меня своими глазами, как будут улыбаться, как будут произносить первые слова, как я буду учить их всему, что знаю. В груди плещется такое тепло, что я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться от счастья. Это ощущение захлёстывает меня полностью. Я не могу нарадоваться.
—А вот мы и дома, — я неотрывно смотрю на Рафаэля, держа его на руках.
Следом входит Нереза, держа дочку, а замыкает наш круг молодых родителей та, кто ненавидит меня сильнее, чем кто-либо на этой планете — Нея, держа Рензо.
—Заткнись, я не хочу слышать твои комментарии, — фыркает Нея, и Цербер, услышав наши голоса, тут же выбегает в коридор.
Я провел с ним беседу на счёт того, что теперь в нашем доме будут дети, и он, кажется, согласился на соседство.
—Вы можете не ругаться? — раздражённо бросает Нереза. — От вас один негатив.
—Я ещё надеру ему задницу, и покажу вам настоящий негатив, а сейчас я наслаждаюсь обществом своего красивого племянника.
—Это он в меня, — шепотом бурчу я.
—Это гены Риччи, ублюдок, тобой здесь и не пахнет.
Я с недовольством смотрю на Нею, но молчу, затем же прохожу вглубь квартиры, и иду к детской комнате. Сейчас, конечно, они будут спать с Нерезой, но в будущем, мы будем учить их спать отдельно, а затем сделаем отдельные спальни.
Селеста начинает плакать, и я слышу, как Нереза успокаивает ее.
—Ну же, Нес, ты ведь совершенно недавно поела, — от ее слов в душе становится тепло.
Узнав, что Нереза решила назвать нашу дочь в честь Инессы, мое сердце растаяло. Это был поступок сильной и невероятно светлой девушки.
—Я купил все, что им потребуется, — произношу я, когда девочки с малышами входят следом.
—Купи мне новую спину, — криво улыбнувшись, бормочет Нереза. — Один лишь Рензо не заставляет меня носить его круглыми сутками.
—Он у нас спокойный, да? — Нея улыбается, смотря на ребенка. —Мой маленький, тихий, весь в тетю, весь в Риччи.
—Нея, — фыркает Нереза, а затем вздыхает. — Тео, тащи кроватки в мою спальню, я не буду бегать из комнаты в комнату.
—Ты можешь поспать, а я посижу с ними, — пытаюсь подбодрить ее, но вижу, как она старается держаться.
Нери даже не может кормить грудью, так как молока нет, а ещё ее вес... Он не прибавляется. Она худее, чем была в начале беременности, и это заставляет меня волноваться.
—Одному с ними тяжело.
—Я помогу этому бездарному отцу, Нери, — Нея подходит к сестре. —Действительно, иди отдохни, а мы уложим малышей, простерилизуем все, что потребуется, и обещаю, я не буду пытаться убить этого придурка.
Нереза усмехается, а затем с надеждой смотрит на меня. Такая чистая, все ещё невинная, до безумия красивая. Я киваю ей, подхожу ближе, и уложив Рафаэля на сгиб протеза, получаю Инессу на вторую руку. Она кричит, ее личико краснеет, а я показываю Нерезе взглядом на дверь.
—Иди, мы справимся.
Когда Нереза благодарно улыбается, и уходит, мы с Неей переглядываемся.
—Я положу Рензо в кроватку, заберу Рафа, и пойду готовить смесь, а ты успокой Селесту, и попытайся не угробить собственную дочь, — приподнимая одну бровь, говорит Нея.
—Не язви, стервочка.
—Не делай вид, что не навалил дерьма в жизнь моей сестры. Если она забыла, я — нет. До конца своих дней я буду жрать твой мозг, пока ты не умрешь от деменции, и даже твой пост консильери мне до задницы, — Нея кладет Рензо в кроватку, берет Рафаэля, и покидает комнату, заставляя меня в очередной раз почувствовать себя дерьмом.
Ох, Нея справлялась с этой задачей на все десять баллов.
Время тянется вязко, наполненное тихими шорохами и пронзительным криком Инессы Селесты. Пока Нея возится на кухне, готовя смесь, я остаюсь с ними. Рензо мирно спит в своей кроватке — такое маленькое тёплое чудо, свернувшееся калачиком. Даже дыхание у него ровное, спокойное. А вот его сестра... Она кричит без остановки.
Этот звук режет тишину, цепляет нервы, но не раздражает — нет, он скорее тревожит, заставляет сердце сжиматься. Я осторожно беру её на руки, прижимаю ближе, но она не унимается, крошечные кулачки разжимаются и сжимаются, ножки дёргаются. Глупо, но я чувствую беспомощность. Потом вспоминаю. Нереза. Её голос. Как она пела им.
Закрываю глаза на секунду, позволяя памяти провести меня туда, в момент, когда она напевала эту мелодию, такую мягкую, почти неуловимую. И я начинаю петь, негромко, медленно. Голос мой немного хриплый от усталости, но я продолжаю, позволяю звукам течь, как делала она. Инесса Селеста не сразу, но постепенно затихает. Она больше не плачет, только морщит лобик, будто пытается вспомнить или понять что-то важное. Я глажу её по крохотной спинке, ощущаю, как она становится легче, спокойнее. Держать её на руках — это что-то необъяснимое. Волнение, трепет, страх, любовь — всё перемешано в один удивительный коктейль эмоций. Я смотрю на её крошечное личико, на ресницы, на эти едва заметные тёмные волоски на голове. Как можно так сильно любить такое маленькое существо? Я бы, наверное, отдал всё, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Чтобы эта тихая связь между нами, это тепло, которое я чувствую от её дыхания, осталось со мной навсегда.
Когда я сажусь около кроватки Рензо, укачивая Инессу, Нея входит с тремя бутылочками на подносе в одной руке, а в другой держа Рафа, я удивлённо вскидываю брови.
—Из тебя выйдет классная официантка, — бросаю я тихо.
—Я буду лучшей тетей, мудак, но не официанткой, — фыркает она, и следом в комнату неторопливо входит Цербер.
Он не обращает внимания на меня, на Нею и на мальчиков. Его осознанный взгляд прикован лишь к малышке на моих руках, и он целенаправленно идёт к нам. Мне вдруг кажется, что он чувствует ее. Именно ее.
Слабо скулит, ложится у моих ног, а затем тыкает носом в сторону Селесты.
—Знакомься, — я наклоняюсь, позволяя псу коснуться носом тельца малышки.
Он принюхивается, затем пытается лизнуть пеленку, но не рискует, укладывает голову на свои лапы, и чего-то ждёт.
—Он не укусит? — с подозрением спрашивает Нея.
—Ни за что. Он чувствует, кого должен защищать. Когда Нери была беременна, он оберегал ее.
—Хорошо. Давай кормить, — бормочет Нея, садится на тумбу около двери, и взяв одну бутылочку, подносит ее ко рту Рафаэля. —Давай, крикун, открывай свой маленький рот.
Я тихо выдыхаю, проводя рукой по лицу. Мы с Неей только что закончили кормить тройняшек, поменяли им памперсы и, наконец, уложили Рензо и Инессу Селесту. Они уснули почти сразу, будто этот ритуал – всё, что им нужно было для полного спокойствия. Маленькие, мирные, свернувшиеся в своих кроватках, такие родные. Но Рафаэль... Рафаэль даже не думает спать. Он вертится на руках у Неи, извивается, слишком бодрый для такого позднего часа. Нея, сама уже почти засыпая, раскачивает его в такт своим собственным наклонам, но я вижу, что она на грани.
–Дай его мне, – тихо говорю я, забирая сына.
Нея качает головой, будто хочет спорить, но даже для этого у неё нет сил.
–Иди к Нерезе, – настаиваю я.
–Но... – она устало трёт глаза.
–Нея, иди, я здесь. Всё под контролем.
Она колеблется, но потом вздыхает, сдаётся и выходит из комнаты. Я слышу, как её шаги растворяются в тишине дома.
Остаёмся мы: я, Рафаэль и наш пёс, свернувшийся у стены. Я опускаюсь в кресло, качая сына. Он всё ещё шевелится, но постепенно его движения становятся ленивее. В комнате полумрак, едва различимые силуэты кроваток отбрасывают мягкие тени. Я смотрю на Рафаэля, его крошечное личико, его дыхание – такое тёплое и ровное. Это ли не счастье?
Каждая минута с ними, каждый миг, когда я могу держать их в руках, видеть их улыбки, слышать их дыхание – всё это наполняет меня такой любовью, что кажется, внутри не остаётся места ни для чего другого. Но я не знаю, что это только начало. Я не знаю, что в какой-то момент всё изменится. Что будут бессонные ночи, не такие умиротворённые, как эта, а наполненные криками и тревогой. Что послеродовая депрессия – это не миф, не что-то далёкое, а реальная бездна, в которую можно провалиться. Что в какой-то момент радость сменится усталостью, а я буду искать ответы, но не находить их. Я ещё не знаю, что мои ошибки снова настигнут меня, и поставят на колени в очередной раз.