Глава 9.
TEODORO
Я открываю глаза и сразу чувствую, как холодный кафель впивается в щеку. Голова гудит, во рту пересохло. Я лежу на полу в ванной, рядом валяется лейка для душа, часть одежды все еще мокрая. Отлично, видимо, снова перебрал с виски и уснул прямо в душе. С усилием поднимаюсь, игнорируя тупую боль в висках. Запускаю воду, быстро моюсь, смывая с себя липкость и запах вчерашнего вечера. На автомате чищу зубы, плещу в лицо ледяной водой – становится чуть легче.
Выбираюсь в комнату и замираю. Бардак, рубашка валяется на полу, рядом перевернутая бутылка, одеяло скручено в комок, а на простыне — бурое пятно рвоты. Черт, даже думать не хочу, что было ночью. Достаю телефон, набираю номер клининговой службы. Пока соединяют, натягиваю сухую одежду. Говорю коротко:
— Уборка, срочно. Адрес знаете.
Сбрасываю вызов. Сажусь на кровать, зарываюсь пальцами в волосы, и вдруг вспоминаю: Нужно отвезти Нерезу в больницу. Надо ехать.
С момента, как она поселилась здесь, я почти не замечал ее присутствия, и это радовало. Ни попыток разговоров, ни лишних взглядов. Будто живу один, так и должно быть. Встаю, нахожу ключи, и выхожу, стараясь не смотреть на постель.
Я стучу в комнату к Нерезе, и жду. Секунды тянутся, и когда я уже собираюсь повторить, замок щелкает, дверь приоткрывается. Нереза. Она стоит на пороге в каком-то тонком свитере, обхватив себя руками, словно пытаясь стать меньше. Карие глаза тут же опускаются вниз, к полу, избегая моего взгляда. Я замечаю, как она сжимается, едва заметно, но все же достаточно, чтобы понять, мое появление вызывает в ней тревогу.
Она молода. Очень молода. Младше меня на гребаных тринадцать лет. И все же она безумно красива. Это невозможно не заметить. Кудрявые волосы, беспорядочно распластавшись по плечам, торчат во все стороны, но не делают ее неряшливой — наоборот, в этом есть что-то дикое, естественное. Вздёрнутый нос придает лицу дерзости, но сейчас, когда она стоит передо мной, явно не зная, чего ожидать, в ней нет ничего вызывающего. Но... В ней нет того, что было в Инессе. Нереза не моя жена.
Я провожу языком по пересохшим губам, отвожу взгляд.
— Поехали.
Мы приезжаем в больницу. Я паркуюсь, глушу двигатель, но не спешу выходить. Вцепляюсь пальцами в руль, ощущая под кожей знакомый зуд — где-то в культе, под протезом. Он всегда появляется, когда я оказываюсь в таких местах. Будто тело помнит, что здесь мне когда-то было больно. Выдыхаю.
Нереза молчит. Она сидит рядом, сгорбившись, взгляд уперт в колени. Её плечи едва заметно дрожат — от холода или чего-то другого, я не уверен.
— Пошли.
Она открывает дверь, выходит, не глядя на меня. Я тоже вылезаю, привычным движением поправляю рукав куртки, скрывая протез, и следую за ней.
Внутри больницы пахнет антисептиком и несвежим кофе. Коридоры узкие, стены блеклые. Пока идём к кабинету, я стараюсь не думать о том, что было здесь когда-то со мной.
Нереза идет чуть впереди, но не слишком быстро, будто не решается отдалиться. Дыхание у неё неглубокое, будто она сдерживает себя, чтобы не сорваться и не убежать. Я виноват, и неудивительно, что она боится меня, и будет продолжать бояться.
Кабинет врача. Доктор Сандерсон — женщина средних лет с тёмными волосами, собранными в низкий хвост. Она кивает мне, потом переводит взгляд на Нерезу.
— Присаживайтесь.
Нереза послушно опускается на стул, руки сжимает в кулаки. Доктор берет планшет.
— Имя?
— Нереза Риччи, — тихо отвечает она, а затем испуганно смотрит на меня. —Романо. Нереза Романо.
Доктор сначала кидает взгляд на меня, а затем снова смотрит в планшет. Они все знают, кто такие Романо.
— Возраст?
— Восемнадцать.
Доктор бросает на неё быстрый взгляд, но ничего не говорит, просто продолжает задавать вопросы — про жалобы, про общее самочувствие. Нереза отвечает коротко, тихо. Голос её срывается на некоторых словах, но она тут же берет себя в руки.
В какой-то момент доктор кивает, откладывает планшет и надевает на неё тонометр. Обхватывает манжетой её тонкую руку, начинает нагнетать воздух. Я замечаю, как пальцы Нерезы слегка дрожат, когда она держит их на коленях. Она по-прежнему не смотрит ни на меня, ни на доктора. Я отвожу взгляд, стискиваю челюсть, чувствуя, как зуд в культе становится сильнее.
Я хожу по кабинету в разные стороны, то ближе к Нерезе и миссис Сандерсон, то дальше.
—Мистер Романо, у нее давление повышенное, когда вы рядом, — дрожащим голосом произносит доктор, смотря на меня поверх очков. —Пульс зашкаливает.
Я отхожу на пару шагов назад, чувствуя неприятный привкус на языке. Гребаное похмелье. Доктор продолжает проводить некоторые манипуляции, к ы то и дело ловлю на себе испуганный взгляд Нерезы. Наверное, мне не нужно переживать, что ей причинят вред, ведь здесь я единственный, кто сможет это сделать.
—Не могу, — миссис Сандерсон сбрасывает с ушей фонендоскоп. —Вы можете выйти?
—Пожалуйста, — сглотнув проговаривает Нереза, опуская глаза, и мне приходится подчиниться.
Я выхожу в коридор, опираясь плечом на стену, и достаю телефон из кармана. Пара смс от Кассио, одно от босса Луизианы, и одно от Элизы. Обычно ее сообщения состоят из фраз "Надоел", "веди себя нормально", "перестань доводить Андреа", "приезжай пить виски, я устала", но сейчас это было длинное сообщение, от чего я напрягся.
Дорогуша: «Я не знаю, что произошло между тобой и Андреа после того, как твои похождения вскрылись, но я хочу, чтобы ты навестил нас. Неро скучает по тебе так же сильно, как и Виттория. Вернись к нам нормальным, Теодоро, ты мучаешь не только самого себя, но и всех нас. Возьми малышку Риччи с собой, попытайся хоть что-нибудь сделать, чтобы исправить свои ошибки, и черт возьми, перестань бухать в казино, Андреа знает об этом.»
Кривая улыбка выступает на моих губах. В ее претензиях всегда присутствует нежность, какой бы надоедливой и дерзкой не была Элиза.
«Я приеду, только предупреди маму, что лучше не задавать лишних вопросов. Вы ведь не сказали ей правду?»
Дорогуша: «Мы — нет, но я напомню, что Стефано в курсе, а если в курсе он, то скорее всего Франко и Грация тоже. Мы ждём вас сегодня на обед, не опаздывайте. Я люблю тебя, чертова проблема.»
Снова улыбка.
«Иди к черту, дорогуша. Я тоже тебя люблю.»
Спустя время, Нереза выходит из кабинета, так же молча, как и зашла. Плечи опущены, взгляд вниз, она движется быстро, почти поспешно, как будто хочет уйти отсюда как можно дальше.
Я провожу её взглядом, прежде чем дверь снова открывается, и выходит доктор Сандерсон. Она поправляет очки, смотрит на меня сдержанно, но пристально.
— С ней не всё в порядке, мистер Романо.
Я молчу, жду.
— Она питается слишком мало, особенно для женщины, которая носит тройню. Это может быть опасно и для неё, и для детей. Плюс стресс — её организм реагирует на него сбоями.
Я киваю, но внутри всё словно сжимается.
— Я взяла анализы. Нужно подождать результаты, но уже сейчас ей нужна поддержка и нормальное питание.
Поддержка. Я сжимаю губы, отвожу взгляд. Всё это — моя вина. Я мог бы следить за этим, мог бы замечать, но я этого не делал. Потому что... потому что что? Потому что мне было удобно не замечать её? Проклятье. Отталкиваю мысли, делаю глубокий вдох и киваю доктору.
— Понял.
Она смотрит на меня ещё пару секунд, словно собирается что-то добавить, но передумывает. Просто коротко кивает и возвращается в кабинет. Я поворачиваюсь.
Нереза стоит у стены, руки скрещены на груди, взгляд по-прежнему опущен. Её волосы немного прикрывают лицо, но я всё равно замечаю, как напряжённо сведены её брови. Я медленно, почти осторожно, протягиваю руку и беру её за локоть. Она вздрагивает. Я чувствую, как напрягаются её мышцы, как будто она ждёт чего-то. Но не вырывается. Я тоже не двигаюсь, даю ей пару секунд. Затем мягко веду её вперёд. Мы выходим из больницы. Воздух снаружи кажется тяжелее, чем внутри.
Когда мы оказываемся в машине, я поворачиваюсь корпусом к Нерезе, и открываю рот, чтобы что-то сказать, как она жмется к двери. Выдыхаю от бессилия. Этот брак обречён. Я прикрываю глаза, вспоминая о первых днях в браке с Инессой. Она была дерзкой, прямолинейной, и умеющей расставлять приоритеты и границы, но и я на тот момент не сделал ей настолько больно, как сделал Нерезе.
—Андреа и Элиза пригласили нас на обед. Ты хочешь поехать? — спрашиваю я, устремляя взгляд вперёд.
—Нет, — незамедлительно отвечает Нереза, и я не могу спорить.
Будь на ее месте другая, любая женщина, которую я не использовал будучи обдолбанным, я бы даже не спрашивал, а просто повез бы ее к своей семье, но с ней это не пройдет. Я молча киваю, завожу мотор, и мы едем домой.
—Я закажу тебе еды побольше, — заходя в квартиру, говорю я, и мне в ноги тут же бросается Цербер.
Твою мать, я забыл выгулять его.
—Не надо, — бросает Нереза, и быстрым шагом пропадает в коридоре, ведущем в ее комнату.
Страх. Она пропитана им доверху. Цербер вертится у моих ног, слабо лает, а затем ложится, и скулит.
—Поехали к детям, старик, Неро сейчас тебя развеселит, — я смотрю на часы, железной рукой поглаживая голову Цербера.
Он тут же лает активнее, затем бежит в сторону моего крыла, и возвращается обратно. Я понимаю, к чему он клонит.
—Она не едет. Я ей не нравлюсь, — слабо улыбнувшись, говорю я, и киваю Церберу на дверь. —Давай же, старик, поехали.
Цербер скулит, но подчиняется. Он стал моим самым близким другом с момента, когда Инесса оставила нас одних. Будто потерянные, мы нашли в друг друге то, что давала нам она — любовь.
Когда мы оказываемся во дворе особняка, мой взгляд цепляется за синюю шапочку, что мелькает на крыльце. Это Тизиана. Маленький комок счастья, по которому я скучаю так сильно, как только могу. Открываю дверь, Цербер выскакивает из машины, бегает по двору, а я лечу к крыльцу, в надежде подхватить Тизиану на руки. Андреа появляется будто из ниоткуда, и берет дочь, прижимая ее к своей груди. Ее невинные глаза находят меня, она улыбается, пока мой брат с осуждением осматривает меня. Я застываю у первой ступени, смотря на них снизу вверх.
—Дядя, — восклицает Тизиана, протягивая ко мне уже довольно большие ручки.
—Малышка, — радостно бормочу я, делаю шаг, а Андреа поворачивается ко мне спиной, тем самым отгораживая меня от Зизи.
Сердце пропускает удар.
—Я трезв, Андреа, правда, — говорю я, и улыбаюсь, видя, как зелёные глазки, в точности как у Элизы, выглядывают из-за большого плеча. —Пожалуйста, дай мне ее обнять.
Он игнорирует меня, и молча входит в дом.
—Пап, там дядя Тео остался! — восклицает Зизи, когда дверь с грохотом захлопывается.
Андреа никогда меня не простит, и однажды, Зизи забудет, насколько сильно я ее любил, потому что я исчезну из ее жизни. Да, я вел себя как мудак, нажирался где не попадя, являлся к матери и племянникам пьяным и окровавленным, но я не переставал их любить и уважать. Черт возьми, почему моя жизнь рушится с каждым днём всё сильнее после смерти моей кошки?
—Заходи, мама тебя ждёт, — Неро выглядывает из-за двери, и машет мне рукой.
Я повинуюсь. Вхожу в когда-то родной дом, прохожу в гостиную — пусто, на кухне — пусто, и лишь в столовой, за длинным столом сидит Элиза и моя мать. Больше никого. Мама тут же поднимается с места, я подхожу ближе, и обнимаю ее что есть силы.
—Мой мальчик, — шепчет она хриплым голосом. —Я по тебе скучала.
—Я тоже, мам, — так тепло в ее объятиях.
Я так редко говорил ей о том, что люблю, так редко приезжал, редко обнимал, и редко делал что-то, что заставляло бы ее гордиться мною.
После крепких объятий с мамой, я приветствую Элизу, затем жму руку Неро, что уходит из столовой, и мы принимаемся есть. Первый вопрос, который задаёт Элиза за столом: Где Нереза?
—Она не захотела ехать, — честно отвечаю я, а затем смотрю на маму, жду ее реакции, жду осуждения, жду, что она обвинит меня в моем ужасном поведении, но этого не происходит.
—Я говорила с Мири, она сказала, ты запретил ей говорить со своей женой, — Элиза с укором смотрит на меня, отпивая сок из стакана.
—Я не запрещал, просто в тот момент это было неуместно.
—Она вечером заедет, — предупреждает она, и я киваю.
Мы едим, перебрасываемся фразами, обсуждаем что-то лёгкое, не касаемо тех тем, что могут вызывать напряжение. Я ощущаю себя хорошо рядом с этими людьми, но все же в те минуты тишины, я снова окунаюсь в прошлое, снова вспоминаю Инессу, и все катится к чертям.
—А Андреа и Тизиана не голодны? — спрашиваю я, вытирая рот салфеткой.
Мама тут же отводит взгляд, а Элиза откладывает вилку.
—Он пока что не готов к твоему общению с нашей дочерью, Тео, — произносит Элиза спокойно. —Думаю, это изменится в скором времени, если ты начнёшь жить нормально.
Я напрягаюсь.
—Я выполняю все его приказы беспрекословно, слежу за всем, чем нужно, и не создаю проблем, — сцепив зубы, бросаю я. —Думаю, меня можно подпустить к племяннице, я трезв и в порядке.
Снова эта давящая атмосфера, мама гладит меня по плечу, встаёт, целует в щеку и уходит. Она всегда мастерски делала вид что не имеет отношения к чему-то, что она не должна знать, но она знала. Всегда. Всю жизнь.
—Теодоро, когда ты перестанешь бухать? — когда мама покидает столовую, говорит Элиза.
Я истерически усмехаюсь, откидываясь на спинку стула. Нужно притворяться дурачком, это лучшая защита.
—Кто сказал, что я бухаю? Так, иногда выпиваю.
Дорогуша отбрасывает прядь своих волос за плечо, и тяжело вздыхает.
—Тебя сдают все, кто хочет жить, Тео. Каждый солдат знает, что ты пьешь в казино, в барах, и в машине, — фыркает она, от чего у меня перехватывает дыхание. —Ты приходишь в усмерть пьяный туда, где живёт девушка, которую ты изнасиловал будучи бухим и обдолбанным, Тео. Ты вообще понимаешь, какую травму ты ей оставил?
Я только хочу ответить, как она снова продолжает.
—Тебя мучил отец, ты видел жестокую смерть будучи ребенком, и да, пережил гибель своей любимой женщины, и ты уже перерезал достаточно людей, чтобы перестать плодить насилие из-за своих травм, но она тут причем? Восемнадцать лет. Если бы на ее месте была я, — глаза Элизы вспыхивают яростью, когда она смотрит прямо на меня. —Я бы убила либо тебя, либо себя, потому что с этим дерьмом жить не просто. Разве не ты помогал уничтожать Мара, когда они похитили Лию? Не ты размахивал тесаком, помогая Луке истерзать их?
Воздуха в лёгких становится все меньше, я вскакиваю с места, и ударяю кулаком по столу, от чего тарелки летят на пол, а приборы подскакивают.
—Я сделал это неосознанно! Не хотел причинять ей боль, и не хотел изменять жене! Я знаю, что виноват, знаю, мать твою! — рявкаю я, пристально смотря в глаза Элизе. —И я готов сдохнуть, но не могу, потому что я не трус!
—Нет, ты трус, Тео! — парирует Элиза, встав с места. —Ты грёбаный трус, потому что считаешь, что изменишь жене, если заведешь новые отношения. Ты трус, потому что все ещё живёшь прошлым, трус, потому что не можешь справиться с собственным дерьмом и болью. Ты трус, потому что ведёшь себя как полный мудак по отношению к моему мужу и всем, кто тобой дорожит.
Я замираю, и мои руки начинают дрожать от звенящей в висках агрессии.
—Твоя сестра пережила грёбаный плен в руках моего кузена, и мы все подозреваем, что с ней там происходило, но молчим, потому что она смогла побороть свои страхи, смогла выжить там, где казалось, могла сдохнуть, — каждое ее слово отдается эхом в моей голове. —Сицилия стала ебаной королевой Ндрангеты, хотя могла там просто рассыпаться. Мири, что пережила семейное насилие, потеряла зрение, но не потеряла гребаную человечность. Она встала с колен, она разбудила в Кассио что-то живое, она, блядь, сделала все, чтобы почувствовать себя счастливой. И таких примеров с женщинами я могу привести ещё сотню. А ты оправдываешь себя тем, что потерял Инессу, и не можешь контролировать все дерьмо в себе. Феликс тоже потерял жену, а потом потерял и дочь, и даже он стоит на своих двух лучше в свои почти шестьдесят, чем ты в тридцать два. Очнись, Теодоро, ты превратил свою жизнь в прах.
Я оседаю, падая на стул.
—И заметь, ты сделал это с собой, никто больше, — Элиза с психом отталкивает от себя стул, и идёт к выходу, я же пытаюсь переварить то, что она сейчас сказала.
Каждое ее слово было правдой. Каждое.
—Мы любим тебя, а тебе плевать. И даже не смей обижаться на Андреа. Тебе стоит поблагодарить его за терпение, и сказать мне спасибо за то, что я все ещё пытаюсь доказать ему, что ты чего-то стоишь.