Глава 10.
NERESA
Каждая секунда проведенная с эмбрионами в моем животе меняет мои мысли. С каждым днём, который проходит в этой комнате, я все больше думаю о том, что они не виновны в том, что произошло, и это разрушает меня изнутри.
Отвечаю на смс Неи, говорю, что собираюсь спать, а сама стою у окна, любуясь видом на город, который уничтожил меня. Нью-Йорк — мегаполис возможностей, город мечты и высот, а на деле — пустота, заполонившая мое сердце. Сейчас дышать легко, когда я знаю, что за дверью никого нет, что в соседней комнате нет пьяного тела, которое вот-вот может превратиться в труп.
—Зачем ты спасла его, Нери? — спрашиваю у самой себя уже который раз, но не нахожу ответа.
Он даже не поблагодарил меня, даже не вспомнил о том, что мог сдохнуть в собственной рвоте, если бы не пёс и я, но даже здесь ему плевать.
Слышу звуки шагов, смешанные голоса, и тревога тут же сковывает горло. Я цепляюсь пальцами за подоконник, и пытаюсь разобрать фразы, звучащие за дверью.
—Все будет хорошо, — глаголет женский голос, и раздается стук в дверь.
Страх того, что Тео снова не в адеквате, окутывает меня, я неуверенно шагаю к двери, и открываю ее. Передо мной предстает волшебной красоты девушка: волнистые, будто после моря волосы, тонкие плечи, и вытянутое, миловидное личико с голубыми глазами. Будто бы ей едва есть восемнадцать, как и мне. Как только я перестаю мысленно восхищаться девушкой в длинном, черном платье, мой взгляд цепляется за высокую фигуру позади нее: тот самый мужчина, что был с Теодоро, когда меня забирали из дома. Кажется, его зовут Кассио. Его взгляд пронзает меня до костей, и я чувствую, как холод бежит по позвоночнику. Зачем они здесь?
—Доброго вечера, — произносит девушка, улыбаясь. —Я принесла смузи. Выпьем, поболтаем?
Она демонстрирует в руках небольшую коробочку с двумя стаканчиками, наполненными зелёной и розовой жидкостью.
Я киваю, и отхожу, тем самым позволяя ей войти. Я могла бы воспротивиться, но вот Кассио, стоящий позади со взглядом зверя, что в любую секунду может наброситься на меня, пугал.
Когда девушка оказывается в комнате, а я неуверенно, но все же закрываю дверь перед лицом Кассио, она садится на край кровати.
—Меня зовут Мирелла, я жена Кассио, — представляется она, и тепло улыбается.
Я же инстинктивно обхватываю свой животик, и глажу его, искоса смотря на нее. Мне нельзя доверять кому-либо здесь.
—Слушай, здесь один смузи с яблоком и сельдереем, а другой с клубникой и ванилью. Какой тебе больше нравится? — Мирелла старается расположить меня к себе, а я в свою очередь молчу, не зная, как реагировать.
Спустя несколько минут ее монолога, Мирелла берет зелёный смузи, и начинает пить его, осматривая комнату. Я замечаю, что будто специально она не смотрит на меня, и тем более мне в глаза.
—Нереза, я знаю, что тебе кажусь незнакомкой, потому что таковой и являюсь, но мне хочется помочь тебе адаптироваться.
—Как? — выпаливаю я, опуская глаза. —Здесь невозможно адаптироваться, не в моей ситуации.
Мирелла ерзает на месте.
—Хочешь, я расскажу тебе все, что тебя интересует, и ты уже решишь, действительно ли здесь невозможно адаптироваться?
Я поднимаю глаза, и прищуриваюсь. Мирелла сдержанно улыбается.
—Ты моя ровесница? — спрашиваю я, и она усмехается.
—Нет, мне двадцать четыре, через несколько месяцев исполнится двадцать пять.
Я изгибаю губы в форме буквы "о".
—Ты хорошо выглядишь, — смущаясь, бормочу я.
—Ты... наверняка тоже, — проговаривает Мирелла, а затем хлопает по краю кровати. —Садись, ну же.
Я решаю присесть, и через несколько минут моя тревога становится меньше, когда Мирелла рассказывает свою историю жизни, как только она оказалась замужем за Кассио. Оказывается, ее тоже выдали замуж без ее согласия, но она настолько восхищена собственным мужем, что считает это подарком судьбы. Глупо? Возможно. А возможно, это действительно так, ведь он не насиловал ее перед браком.
—Нереза, я не хочу сказать что то, что произошло является нормальным, но у Теодоро были причины, чтобы употребить наркотики, и они довольно весомые.
Я замираю со стаканом вкуснейшего смузи в руках, когда Мирелла говорит это. Сразу в мыслях всплывает тот день, когда Теодоро схватил меня за руку, посадил к себе на колени, а потом...
—Но у него не было причин делать это с тобой, я знаю, — выдыхает она, и опускает голову. —Извини меня, что снова заставляю тебя вспоминать это. Моя сестра пережила тоже самое что и ты, поэтому я издалека знакома с этой темой.
Я широко распахиваю глаза, наклоняясь к Мирелле.
—Ее... ее изнасиловали?
Я знала, что это далеко не редкость в мафии. Знала, но все равно удивлялась жестокости людей. Жестокости мужчин.
—Две недели над ней издевались люди, которые держат девушек в рабстве для продажи их тел. Я не была с ней рядом после случившегося, но знаю, что что-то сломалось в моей Лие.
Вижу, как взгляд Миреллы гаснет, она отворачивается, и ее грудь начинает вздыматься чаще.
—Пойми, что пока ты сама не переборешь этот страх, не справишься с болью, раны будут кровоточить, — шепчет она. —Тео тоже глубоко ранен...
Я слышу последние слова, и неистовая ярость окутывает меня. Они все оправдывают его. Они все пытаются доказать мне, что этот человек просто ранен. Просто ранен...
Я отодвигаюсь от Миреллы, вскакиваю с места, и истерически усмехаюсь.
—Ох, ты не понимаешь меня, — сглотнув, говорю я, качая головой.
Мирелла же поднимается, оглядывается, будто ищет в комнате ещё кого-то, кроме меня, а затем неуверенными шагами подходит ко мне, и сначала промахнувшись мимо моей руки, все же обхватывает мой локоть. Я начинаю дрожать. Слова о том, что Теодоро ранен, звучат в моей голове как грёбаный колокол, бьющийся об мои виски.
У меня не может быть друзей. Здесь — никогда. Я отталкиваю девушку от себя, пячусь назад, и вижу, как она ударяется плечом об стену и шипит.
—Твоя сестра не я, и она не живёт с насильником в одном доме. Она не замужем за ним! Вы все просто защищаете Теодоро! Все считаете его такой же жертвой, что и меня! — выкрикиваю я, и чувствую, как образуются слезы в уголках глаз.
—Нереза, успокойся, — все так же спокойно произносит она, а я начинаю сбрасывать все, что стояло на подоконнике, на пол.
Паника окутывает меня, комната становится маленькой. Мне просто страшно. Мирелла не смотрит в мою сторону, а хмурится, будто боится звуков, а затем пятится назад.
—Мири? — дверь в комнату распахивается, влетает Кассио, и тут же подбегает к Мирелле, что скатывается по стене на пол, держа себя за плечо.
—Она не желала тебе зла, — сквозь зубы цедит Кассио, когда я дрожа забираюсь на подоконник, и пытаюсь хоть как-то избавиться от паники и ужасного давления в груди. —И она не видит, Нереза, ни тебя, ни твоих эмоций, ни чертового стекла от ваз на полу.
Я застываю, обхватив свои колени руками.
—Кассио, я в порядке, — говорит Мирелла, пока мое сердце готово вырваться из груди от паники. —Я напугала ее, это нормальная реакция.
—Пойдем отсюда, я больше не соглашусь на это, принцесса, — Кассио моментально подхватывает ее на руки, и выносит из комнаты, оставляя меня одну.
Я задыхаюсь. Грудь сжимает так сильно, что кажется, воздуха больше нет, только пустота, разрастающаяся внутри. Мир плывёт перед глазами, стены комнаты давят, сужаются, сжимаются, превращая меня в загнанного зверя. Паника нарастает, и я не могу её контролировать. С подоконника я спрыгиваю слишком резко — колени подгибаются, ноги не слушаются. Руки дрожат, пальцы судорожно сжимаются и разжимаются, пытаясь найти хоть что-то, за что можно зацепиться, хоть какую-то опору, но её нет. Дыхание сбивается, становится рваным, прерывистым, а сердце бьётся так громко, что оглушает меня. С психом хватаю постель, рву её с кровати, сбрасываю на пол. Простыни, подушки — всё летит в стороны, но этого мало, этого недостаточно. Меня захлёстывает волна отчаяния, такая огромная, что я больше не могу её сдерживать. Я кричу. Крик рвёт мне горло, отдаётся в стенах, эхом возвращается обратно, но этого мало. Больше нельзя держать всё внутри. Я падаю на колени, пальцы вцепляются в волосы, сжимаются до боли. Всё тело дрожит. Бью себя по голове, снова и снова, пытаясь вытряхнуть из себя эту боль, эту пустоту, этот ужас.
— Господи... — мой голос срывается, превращается в всхлип. — Забери это дерьмо. Забери... Я больше не могу...
Я не сильная. Я больше не могу быть сильной. Боль захлёстывает, выходит наружу вместе с криками, с рыданиями, с каждым судорожным вдохом. Я цепляюсь за воздух, но он скользает сквозь пальцы. Все разрушено.
Вдруг, в комнату влетает Теодоро. Его шаги быстрые, тяжёлые, наполненные напряжением. Я слышу, как он дышит — резко, шумно, почти в такт моим сбившимся вдохам. Сквозь пелену слёз я едва различаю его силуэт, но мне не нужно видеть ясно, чтобы понять, что он здесь. Он слишком близко. Паника вспыхивает с новой силой, как пламя, которому не хватало воздуха. Меня охватывает леденящий ужас, страх превращается в животный, безысходный. Я судорожно отползаю назад, спиной натыкаясь на кровать, на смятые простыни, но этого мало. Мне нужно дальше, дальше, прочь, подальше от него, от этого мира, от самой себя.
— Не подходи! — я кричу изо всех сил, голос срывается, но мне всё равно. — Не смей подходить!
Я больше не контролирую себя. Руки трясутся, пальцы сжимаются в кулаки, ногти впиваются в кожу. Грудь сжимается от боли, но я не хочу её чувствовать. Я должна чувствовать что-то другое. Я бью себя по животу. Резко, сильно. Боль разливается по телу, но её недостаточно, недостаточно, недостаточно. Это не избавляет меня от ужаса, не вытесняет его, не заставляет замолчать голоса внутри. Я снова заношу руку, но Теодоро уже рядом. Он хватает меня за запястья, резко, грубо, заламывая их, чтобы я не могла продолжить. Его пальцы впиваются в мою кожу, удерживая, не давая мне пошевелиться.
— Пусти! — мой голос рвётся наружу в истерическом крике. Я дёргаюсь, пытаюсь вырваться, но он держит крепко. Слишком крепко. — Пусти меня!
Страх становится невыносимым, сдавливает грудь, не даёт дышать. Он близко. Я не хочу, чтобы он был так близко. Я не хочу, чтобы он снова сделал что-то, что превратит меня в пепел.
— Убей меня... — слова срываются с моих губ хриплым шёпотом, полным боли. — Ты ведь можешь это сделать!
Я больше не могу. Я не хочу больше бороться. Не хочу чувствовать. Не хочу существовать. Пусть он это сделает. Пусть покончит с этим. Серые глаза впиваются в мои, хватка на запястьях усиливается.
— Убей меня, — рыдания душат меня, разрывают изнутри.
—Я бы убил себя, если бы мог, — скрежет его зубов слышен, от чего я в панике застываю, словно кукла. —Я не хотел этого, черт возьми! Я делал это неосознанно! Я не хотел причинять тебе боль!
Его крик становится громче моего, я пытаюсь вырваться, но он сильнее сдавливает мои запястья, нависает надо мной, словно зверь над жертвой, и его глаза будто наливаются кровью.
—Я не хотел, слышишь? Не хотел детей, не хотел насиловать тебя, я не хотел этого всего! Не хотел! — кричит, пока слезы текут ручьем по моим щекам. —Я впервые попробовал эту дрянь, и не знал, что все так обернется! Я не знал! Хватит, черт возьми! Хватит смотреть на меня так, будто я не знаю, что сломал тебя! Ты единственная ошибка в моей жизни, за которую я готов расплатиться чем угодно, но у меня нихрена нет! Нихрена нет! Только я сам, поэтому если ты действительно хочешь смерти, то проси у бога мою, а не свою, поняла?
Моя дрожь становится сумасшедшим тремором, когда я смотрю на него снизу вверх, заливаясь слезами.
—Если бы я мог повернуть время вспять, ни тебя, ни меня здесь бы не было, — шипит он с особой злостью. — Я бы нежился на каких-нибудь островах рядом со своей женой, которая была бы жива, а ты бы счастливо жила в Остине со своими братьями и сестрой, даже не подозревая, что в мире существует такой мудак как я. Я знаю, что сделал, и знаю, что ты не простишь меня, поэтому не извиняюсь. Все, что сейчас имеет значение — они.
Он кивает на мой живот.
—И если бы я мог, я бы отпустил тебя. Если бы мог — я бы сдох, — бросает Теодоро, а затем в считанные секунды исчезает из моего поля зрения, а я чувствую, как силы покидают меня.
Я не сразу понимаю, что очнулась. Голова тяжёлая, мысли вязкие, как будто я провалилась в трясину и никак не могу выбраться. Глаза открываются медленно, с трудом, и первое, что я вижу, — темнота за окном. Сколько времени прошло? Я слабо шевелюсь, ощущая, как тело ломит, как неприятно тянет живот. В комнате всё так же разбросано: простыни смяты на полу, подушки валяются в углу, будто их швыряли в порыве ярости. На мгновение мне кажется, что Теодоро здесь не было. Что его появление — это просто сон, кошмар, порождённый истерикой.
Но тогда почему руки так ноют? Я поднимаюсь, стараясь не думать об этом. Каждое движение даётся с трудом, как будто я плыву сквозь густую, липкую тьму. Ноги подгибаются, не слушаются, но я всё же делаю шаг, потом ещё один. Ванная.
Добравшись до раковины, я открываю кран, опираюсь на холодный фарфор, чтобы не упасть. Вода стекает по коже, смывает липкий пот, слёзы, остатки паники, но внутри всё равно пусто. Я смотрю на своё отражение в зеркале — чужие глаза смотрят на меня в ответ. Я хочу пить. Возвращаясь в комнату, вижу разлитый смузи. Стакан валяется на полу, розовая жидкость растеклась по доскам, впиталась в ткань постели, смятую среди хаоса. Пить это я точно не буду. Я иду на кухню мимо гостиной. Тишина давит, воздух застоялся, и когда я ненароком поворачиваюсь, мне становится не по себе, но я не сразу понимаю, почему. Только через несколько секунд взгляд цепляется за диван. Я застываю, меня снова бросает в дрожь. Теодоро. Он лежит точно так же, как вчера, в кровати. Голова свесилась набок, губы синие, бледность лица пугает. Меня тошнит, когда я замечаю рвоту, запёкшуюся на подбородке, и пустую бутылку виски рядом.
Я не могу дышать. Мир качается, стены словно давят на меня, воздух становится густым, как сироп. Я хватаюсь за косяк, цепляюсь, как утопающий за спасательный круг, но руки всё равно дрожат. Его слова всплывают в голове, как чёрное масло на поверхности воды.
"Если бы я мог, я бы убил себя."
Я смотрю на него. Смотрю на его мертвенно-бледное лицо, на синие губы, на рвоту, запёкшуюся на подбородке. Моё сердце глухо стучит в груди. Это... правильно. Это судьба. Она словно ведёт меня, даёт мне шанс, которого у меня не было. Ведь если он умрёт... если его не станет... тогда я буду свободна. Тогда мне больше не придётся чувствовать эту боль. Я смотрю на него с отвращением. Пусть умирает.
Я опускаю взгляд на свои запястья. Синяки. Грубые, тёмные отпечатки его пальцев, как клеймо. Как напоминание о том, что он сделал. О том, как он меня держал, как ломал, как не давал мне даже причинить себе боль.
Ждать не стоит, я резко разворачиваюсь и бегу в комнату. Хватаю первую попавшуюся кофту, натягиваю её через голову, беру телефон, руки дрожат, но это уже неважно. Нахожу ботинки, запинаюсь, но торопливо их надеваю. Всё. Выбегаю из квартиры, и мчусь к лифту. Мне всё равно, куда бежать, главное — прочь отсюда.
Пусть он умирает. Так нужно, так будет лучше.
Но как только я ощущаю это облегчение, два мужчины предстают передо мной, когда я выхожу из лифта. Нет сомнений — это охрана. Они осматривают меня с ног до головы, а я сую руки в карманы, и не глядя на них, пытаюсь пройти. Один из них хватает меня за локоть, и я со всей силы бью его по руке.
—Я беременна от гребаного мясника, ты уверен, что хочешь лишиться рук? — срывается с моих губ быстрее, чем я успеваю подумать.
Мужчина будто бы осознает свою ошибку, и отпускает меня. Я же срываюсь с места, и выбегаю на улицу.
Я бегу.
Холодный воздух хлещет по лицу, пробирается под тонкую ткань кофты, но я не останавливаюсь. Нью-Йорк живёт своей жизнью, не замечая меня, не замечая, как я несусь по тротуару, будто пытаюсь сбежать от самого времени. Машины проносятся мимо, люди разговаривают, смеются, кто-то ловит такси. Для всех этот город остаётся прежним, а для меня — нет.
Я оставила его умирать. Я не должна думать об этом. Не должна представлять, как его тело неподвижно лежит на диване, как медленно замедляется дыхание, как сердце, возможно, уже делает последние удары. Но совесть не даёт мне забыть. Моё когда-то чистое сердце не позволяет мне просто уйти. Я сбавляю шаг и влетаю в переулок, наконец останавливаясь. Грудь вздымается от быстрого дыхания, холод пронзает лёгкие. Я поднимаю голову к небу. Над крышами высоких зданий — темнота, звёзды едва видны, их свет теряется в огнях города. Рука медленно опускается на живот.
Он пока не такой большой, но скоро малыши начнут пинаться, скоро я увижу, как он растёт, станет необъятным, тяжёлым, а потом... потом они появятся на свет.
И что я скажу им? Что их отец — насильник? Нет. Что он умер в пьяном угаре, захлебнувшись собственной рвотой? Тоже нет.
Мои пальцы дрожат, когда я достаю телефон. Экран светится в темноте, слишком яркий, слишком реальный. Я открываю контакты, нахожу имя, которое мне дали совсем недавно. Андреа.
Он сам дал мне свой номер. Я нажимаю вызов. Гудки тянутся бесконечно, и я почти думаю, что он не возьмёт трубку. Но он отвечает.
—Да?
Я сглатываю. Голос звучит ровно, спокойно, но мне тяжело говорить.
— Тео... плохо, — слова застревают в горле. — Пожалуйста... помогите.
—Где он? Где ты? — незамедлительно спрашивает Андреа, а я опускаюсь на корточки, и выдыхаю.
—Я неподалеку от дома, а Тео в квартире, перепил.
—Я скоро буду, милая, вернись домой, хорошо? — его голос звучит успокаивающе.
—Хорошо, — отвечаю я, и слезы сами катятся по щекам.
Звонок обрывается вместе с последней ниточкой моего здравого смысла. Есть ли причины, по которым я спасаю того, кого должна убить своими руками? Да. Единственная причина — я не он. Я не жестокая и не черствая.