Глава 5.
TEODORO
Вода стекает по моим пальцам, смешиваясь с тёмными разводами, прежде чем исчезнуть в ржавом сливе. Кровь уходит легко — пахнет железом, но не цепляется за кожу, как это бывает с виной. Я задерживаю дыхание, наблюдая, как алые пятна растворяются в прозрачных струях.
— С этим всё, — бросаю парням, встряхивая руку, отгоняя остатки влаги. — Больше из него ничего не выжмете.
Никто не спорит, в этом нет смысла. Мы все знаем: если бы у пленного была хоть капля полезной информации, он бы уже ей поделился, или попытался.
Цербер поднимает голову, улавливая мой запах, и лениво поводит хвостом, когда я провожу пальцами по его густой шерсти. Тёплая морда касается моей ладони, и в этом прикосновении — что-то вроде молчаливой верности. Я выдыхаю. Всё идёт как надо. Всё спокойно.
Шаги гулко отдаются в подвале, когда я направляюсь к выходу. За последнее время ничего примечательного не случалось, и в этом было странное, но неоспоримое облегчение. Я знал, что стоило бы напрячься — затишье никогда не бывает вечным, но позволил себе на мгновение просто быть благодарным.
Мартино. Чёрт, три месяца назад он мог меня слить. Спокойно, без лишних проблем. Он знал о наркотиках, он мог сказать, но не сказал, и я был ему за это благодарен больше, чем когда-либо осмеливался признать.
Я уже почти дохожу до лестницы, когда звук врезается в стены, отскакивает от них, пробирается под кожу.
— Тео!
Рык. Не зов, не оклик — чистая, необузданная ярость, замешанная на чём-то, что не даёт мне права даже на секунду сомневаться. Пришел Андреа, и явно не с хорошими новостями.
Моё тело напрягается прежде, чем я успеваю это осознать. Холодок пробегает по спине. Я судорожно вспоминаю, что мог натворить за последнее время, но понимаю, что кроме данных им задач, я не делал ничего, что бы вызвало в нем гнев. Останавливаюсь посреди коридора, даю Церберу команду "прятаться", а сам жду, когда ярость брата захлестнет меня.
Его фигура приближается слишком стремительно, и я не успеваю опомниться, как удар приходится под дых. Я жадно хватаю воздух, сгибаюсь, и упираюсь спиной в стену.
—Богом клянусь, если где-то ты нашел перерезанного солдата, это не я, — кашляя, произношу я.
Удар Андреа отличался от моего. Он был в несколько раз сильнее, об этом говорили его большие мышцы, которые он качает по сей день.
—Я нашел кое-что поинтереснее, — Андреа снова бьёт меня, и я кашляю сильнее.
—Да объясни ты, я скоро лёгкие выплюну! — рявкаю я, стискиваю зубы.
Я поднимаю глаза на брата, чье лицо покраснело, а глаза налиты кровью. Снова пытаюсь вспомнить свои проколы, но их нет. Я пьянствовал, издевался над пленными, но занимался с детьми, и даже заказал клининг в свою квартиру, в которой никто не убирался три недели, что, мать твою, нашел Андреа?
—Стефано кинул мне на стол грёбаный тест ДНК, и фото малолетней девчонки, — проговаривает Андреа, и я все ещё непонимающе смотрю на него. —Ты обрюхатил ее, и теперь ее опекун ставит условия.
На секунду я замираю, мотаю головой, пытаясь переварить информацию.
—Я все знаю. И про таблетки, и как ты засунул ей в глотку наркотик, и как трахнул ее без согласия, тоже знаю, — тише произносит брат, и я вижу в его глазах что-то большее, чем презрение. —Консильери, мать твою. Я не верил словам Стефано, отказывался от аудиенции с гребаным Риччи, думая что он пытается овладеть делами покойного Бруно, но нет, это не обман и попытка меня обвести вокруг пальца, это гребаная правда, подтвержденная ДНК тестом.
Тревога зарождается в груди, я выравниваюсь в спине, и испуганно бегаю глазами по лицу Андреа. Он же со всей силы хватает меня за горло одной рукой, и впечатывает в стену.
—Я прощал тебе столько дерьма, — рычит он мне в лицо. — Закрывал глаза, пытался найти управу. Ни сила, ни психотропные, ни нормальная жизнь и хорошее отношение никак не влияют на тебя. Ты изнасиловал девушку, будучи обдолбанным, какой же ты мудила, Тео.
Я снова окунаюсь в тот день, когда Мартино рассказал мне о моей измене, о которой я ничего не помню по сей момент. По телу бегут мурашки от чувства вины и волнения.
—Риччи поставил меня в неловкое положение, тыкнул носом в то, что я не могу держать в узде собственного брата и консильери, — продолжает Андреа, и я уже почти не могу дышать.
—Просто убей его за неуважение, — хрипло тяну я, сам не понимая, откуда во мне столько смелости.
Андреа усмехается.
—Он разнёс информацию по всему Техасу, и если я убью его, солдаты поймут, что я и правда прикрываю все дерьмо, которое ты делаешь.
Андреа давит мне на горло, а я лишь смотрю на его темные волосы, меж которых блестит седина. Мой брат поседел ещё не достигнув сорокалетия, в чем есть и моя вина.
—Ты опозорил меня снова, — его взгляд тускнеет, хватка слабеет. —Раньше я думал, что став капо, обрету поддержку в твоём лице, но получил лишь гору дерьма, которую невозможно разгрести.
Я криво улыбаюсь, делая вид, что его слова меня не ранят, но это не так.
—Ты женишься на невинной девушке, если хочешь хотя бы постараться заслужить каплю моего доверия. Если нет — Каморра больше не держит тебя. Иди, живи так, как ты хочешь, но с того момента ты станешь для меня никем.
Треск где-то в глубине души отдает в ушах. Он оглушает меня, и когда хватка Андреа исчезает с моего горла, я скатываюсь по стене, не в силах даже издать звук.
—Мне плевать на твои чувства, Тео. Впервые в жизни мне плевать на то, что творится у тебя здесь, — брат с напором тыкает мне в грудь, где-то в районе сердца. —Потому что когда я пытался, старался вытащить тебя из дерьма, винил себя в твоём состоянии, и ночами не спал, думая где твоя пьяная задница валяется на этот раз, тебе было плевать. Я больше не твой брат, и мои слова не просьба. Я грёбаный капо, и это приказ. Не выполнишь — исчезни.
Боль накатывает волной. Глухая, ноющая, засевшая глубоко в остатке руки — там, где давно уже ничего нет. Культя изнывает, как будто мышцы всё ещё там, как будто пальцы сжимаются в кулак, а потом выворачиваются назад от судороги. Я стискиваю зубы, но это не помогает. Во рту появляется привкус металла. Густой, липкий, будто я прикусил язык или снова хлестанул по зубам кулаком, тлько крови нет. Это другое. Это что-то, что ползёт изнутри, давит, выворачивает желудок, но наружу не выходит.
Андреа уже не говорит, теперь он просто смотрит. Глаза — как раскалённое лезвие, резкие, прямые, скользят по мне, не оставляя ни капли тепла. Я хочу сказать что-то, хоть что-то. Не для оправдания — их нет, просто чтобы... Черт. Какая разница. Его силуэт отдаляется. Шаги ровные, без суеты. Но я знаю, что это не спокойствие. Это что-то хуже. Намного хуже.
Сердце колотится так, что, кажется, рвётся из груди. Это похоже на то, как если бы мне вышибли воздух из лёгких, но я всё ещё сижу, всё ещё дышу — а оно болит. Болит с какой-то неестественной силой, как будто я выдрал его сам и теперь держу в ладонях, глядя, как оно трепыхается в беспомощном протесте. Я сорвал чеку. Сорвал чеку со своего брата, который прощал мне всё. Всё это дерьмо, все эти решения, которые я принимал, потому что мог, потому что думал, что со мной ничего не случится. Но это? Беременность девушки, с которой меня связала только одна ночь. Одна пьянка, одно плохо принятое решение. Это он не простит, и я это знаю. Потому что на его месте я бы тоже не простил. Воспоминания с того момента, когда я видел своего брата разбитым, накатывают сумасшедшей волной.
—Андреа, уходи, — я отталкиваю брата от себя, но он отрывает кусок ткани со своей руки, и намочив ее в крови рядом, прижимает к моему носу и рту.
—Дыши, сукин сын, — рявкает он, смотря на меня сумасшедшими глазами. — Дыши, и не открывай рот.
Я вижу, как он глотает угарный газ, как пламенные языки касаются его спины, когда он буквально накрывает меня своим телом, прижимая к углу.
—Я не позволю тебе умереть, даже если ты будешь тем, кто сожжёт меня заживо, ублюдок, — его шепот проникает в мои уши, когда я снова пытаюсь оттолкнуть его от себя. —Будешь жить, и умрёшь позже меня, ты понял? Лучше ты увидишь мою смерть, чем я подохну на твоей могиле. Давай же, мальчик, дыши.
—Уйди, брат, у тебя семья, — сквозь кашель и затуманенный разум, бормочу я.
—Ты их семья тоже, — Андреа сильнее давит на меня своим весом, я вижу, как рубашка плавится на его спине. — Молчи, Тео, это приказ.
Я встаю на ноги, меня качает в разные стороны, когда я выхожу из подвала на свежий воздух. Цербер мчится за мной, выйдя из тыла. Мысли все там же, но Кассио, стоящий около своего внедорожника, скрестив ноги в щиколотках, заставляет меня слегка отрезветь от собственного дерьма.
—Так как Мартино теперь отрезан от тебя за обман капо, я побуду твоей нянькой в поездке к Риччи, — хмыкает Кассио, и смотрит на часы. — Надеюсь ты помнишь, что я не такой добрый, и мое время ограничено?
—Какая к черту поездка к Риччи? — выпаливаю я, ощущая себя не в своем теле.
В голове ничего не сходится, я пытаюсь хоть немного прийти в себя, и на негнущихся ногах подхожу к машине. Распахиваю дверь, падаю на переднее сидение, и выдыхаю. Когда мотор заводится, резкий звук прорезает воздух, но заглушить моих мыслей не может. Ты женишься на невинной девушке.
Фраза Андреа ударила в голову только сейчас.. Я резко втягиваю воздух, но он застревает где-то в груди. Паника накатывает так стремительно, что трудно дышать. Я боялся этих слов. Четыре года. С того самого момента, как Инесса покинула этот мир, унося с собой мою любовь, мой свет, мою душу.
Она была воздухом, которым я дышал. После ее смерти я задыхался. Инесса разрешила мне любить ее, показала, что значит быть любимым, а затем ушла, оставив после себя миллионы шрамов. Они не заживали, они разрастались, охватывая сердце, пропитывая каждую мою мысль.
Я не собирался жениться, не собирался забывать, хотел хранить верность единственной, даже если она осталась лишь в воспоминаниях. Но одна таблетка изменила все.
ЛСД перевернул мой мир, растоптал границы между прошлым и настоящим. Моя ошибка стоит мне верности любимой жене.
—Я завезу тебя домой, оденься по приличнее, — хмыкает Кассио. —И приготовься извиняться перед девушкой Риччи, а ещё, лучше будь готов к тому, что Оттавио попытается превратить твое лицо в фарш.
Пустым взглядом я смотрю на Кассио, а затем осознаю.
—Риччи..., — проговариваю я. —Оттавио Риччи.
—Ты изнасиловал его младшую сестру, — с отвращением говорит Кассио. — На его месте, я бы убил тебя.
Твою мать. Что я натворил?!
Самолет мягко касается взлетной полосы, и меня бросает в дрожь. Я не знаю, холодно ли здесь или это просто мое тело, реагирующее на что-то более глубокое, более разрушительное.
Я смотрю в иллюминатор — серый асфальт частного аэропорта Маккини размывается перед глазами, как будто я все еще под воздействием наркотика. Все кажется неправильным. Воздух слишком густой, звук моторов слишком резкий, а Кассио, сидящий рядом, слишком молчалив. Зачем я здесь? Этот вопрос стучит в висках, но ответа нет.
Я чувствую только смутное осознание того, что сделал. То, что сотворил с ней, с этой девушкой. Это было непоправимо. Но я все еще не до конца понимаю свою вину, не до конца осознаю, что именно разрушил, насколько глубоко пустил корни в чужую судьбу. Моя вина — это что-то далекое, абстрактное, размытое. Но боль настоящая.
Я не думаю о той, что сейчас где-то неподалеку, со сломанной судьбой. Я думаю о другой. О той, кто мертва. Что бы сказала Инесса, если бы видела меня сейчас? Я поднимаю глаза к потолку, но ответа не следует.
Машина несётся быстро, Кассио жмёт на педаль газа активнее. Я смотрю прямо перед собой, но взгляд расфокусирован, будто застыв между сном и реальностью.
Кассио говорит всю дорогу, не умолкая, не давая мне возможности спрятаться в тишине.
— Ты должен извиниться перед ней, Тео. Хотя я сомневаюсь, что за такое вообще можно извиниться. — Его голос твердый, как сталь. — И поговорить с ее опекуном о свадьбе.
Я не отвечаю. Слова тонут в вязкой пустоте внутри меня. Свадьба? Это звучит так, словно кто-то берет мою жизнь, заворачивает ее в незнакомые декорации и требует сыграть роль, для которой я даже не знаю текста.
— Мне плевать, что для тебя это резко, — Кассио стискивает руль так, что побелели костяшки пальцев. — Это твоя ответственность, и никто кроме тебя ее не понесет.
Я моргаю, ощущая странное оцепенение, словно смотрю на себя со стороны. Слова, которые я произношу, не кажутся мне настоящими.
— Она... действительно беременна?
Кассио бросает на меня короткий взгляд, в котором больше презрения, чем удивления.
— Да, Тео. Именно твоими детьми.
Я чуть наклоняюсь вперед, пытаясь осознать сказанное. Детьми. Во множественном числе.
— Детьми?
Кассио глубоко вдыхает, его пальцы еще сильнее сжимают руль.
— Тройня, — Он бросает на меня взгляд, полный раздражения. — Ты трахнул тройняшку, и в ее животе трое детей.
Я опускаюсь в кресло, чувствуя, как подкашиваются ноги, даже если я просто сижу. Машина несется вперед, но я будто выпал из реальности. Трое. Трое моих детей.