Глава 3.
TEODORO
Тело ломит. Режущие, яркие лучи пробиваются сквозь жалюзи, едва слышный скулеж над ухом заставляет меня перевернуться с живота на спину.
—Цербер, у меня сегодня выходной, — старый пёс лижет мне щеку, и пытается разбудить меня.
Я же хмурюсь, чувствую во рту вкус тухлятины, и ощущаю, что рука болят неизвестно от чего. Я не помнил большую часть ночей в последние пару месяцев, и это начинало раздражать. После моего последнего мясного шоу на мосту, Андреа ненавидит меня больше, чем когда-либо, и считает ублюдком, которым я и являюсь.
—Доброе утро, — без стука в комнату врывается Мартино, и скрестив ноги в щиколотках, упирается плечом в косяк. —Просыпайся, у тебя сегодня сеанс терапии.
—Нет, сегодня у меня сон и виски, — тяну я, и слегка почесываю живот Цербера.
—У меня для тебя новости. Я стащил девчонку с тебя прошлой ночью, — Мартино стоит в косяке, поглядывая на часы. —Посмотри на свой член, Тео. Ты трахнул гребаную девственницу.
И если бы тот, кто сказал мне это, не был бы Мартино, что уже больше пяти лет является моей тенью и спасением, я бы точно отрубил ему голову.
—Я не мог, — уверенно выдавливаю из себя я, и хочу закатить глаза, но Мартино достает из кармана пакетик с таблетками, и показывает мне.
—Под действием этой дряни ты мог все, и даже больше. Если я сейчас отнесу это Андреа, как и должен сделать законопослушный солдат Каморры, то тебе отрубят член, и все выше к нему прилагающееся. Чем ты думал?!
На секунду я замираю, присматриваюсь к пакетику, и пытаюсь вспомнить, как наркотики связаны со мной.
—Теодоро, ты грёбаный стыд Каморры, — Мартино разочарованно качает головой. —За столько лет ты так и не понял, что своим конченным поведением не вернёшь погибшую жену, и не понял, что позоришь брата. Никто из солдат не хочет работать под твоим руководством, потому что ты всех заебал.
Я стараюсь заглушить его слова в своей голове, чтобы в очередной раз не заниматься самобичеванием. Мне хватает того, что каждый в этом гребаном мире пытается доказать мне, что я — дерьмо. Чуваки, я знаю это и без вас.
—Подробнее о девчонке, — бормочу я, и посмотрев на себя под одеялом, удивлённо вскидываю брови.
Черт, да я и правда был в крови, только вот не могу поверить, что трахнул кого-то спустя чертовых четыре года. Не может быть.
—Ничего интересного, какая-то кудрявая девчонка, накаченная наркотой, — начинает Мартино, а в моей голове происходит буря.
Я не могу этого осознать, не могу принять. Все внутри меня кричит, отторгая произошедшее, но факт остается фактом. Я предал Инессу. Мартино что-то говорит — его голос доносится словно сквозь вату, приглушенный, далекий, не имеющий ко мне никакого отношения. Я даже не пытаюсь разобрать слова. Все, что есть во мне сейчас, — это образ ее глаз, теплых, глубоких, таких живых, будто она смотрит прямо на меня, прямо в самое сердце. Я хочу объясниться, оправдаться, но какие тут могут быть оправдания? Я предал ее. Предал ее память, растоптал ее святость, перечеркнул четыре года верности одним шагом в бездну, и, что страшнее всего, я даже не помню, как этот шаг сделал. Как это случилось? В какой момент я позволил себе забыться? Я держался так долго, оберегая ее образ, словно саму жизнь, не позволяя никому занять место, которое по праву принадлежит только ей. А теперь я нахожусь перед ней, перед призраком, живущим в моем сознании, и не нахожу слов.
Прости меня, кошка. Прости, если можешь. Я не хотел... Я не знал... Я не думал...
Мартино трогает меня за плечо, но я не реагирую. Я словно за стеклом, в тишине, окруженный только своим стыдом. Я не имею права на прощение. Инесса умерла, и я должен был хранить ее память. Я обещал себе, что не предам ее даже после смерти. Я обманывал себя. Оказалось, что я слабее, чем думал.
Прости меня, любимая. Или не прощай. Я заслужил это.
—Ты обдолбался, Теодоро, — Мартино ударяет меня в район живота. —Смотри на меня!
Я скручиваюсь, но мысленно продолжаю быть где-то рядом с Инессой. Ее голубые глаза смотрят на меня, а улыбка расползается по ее миловидному личику. Моя жена.
—Где ты взял эту дрянь? — Мартино вертит пакетиком перед моим лицом, и Цербер недовольно воет рядом.
Последнее время он достаточно слаб, и в ветеринарных клиниках говорят, что он уже стар по их собачьему возрасту, что очень сильно пугает меня.
—Мне нужно найти дилера, и убить его, пока тот не донес кому-нибудь о том, что консильери Каморры кидает колеса, — голос моего телохранителя становится жёстче.
Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить, где я вообще вчера был, но Мартино не отступает. Если бы не он, я бы сдох где-нибудь в канаве после очередной попойки. Помимо Кассио и Андреа, со мной возится Мартино, и получает хорошую прибавку к зарплате, наверное поэтому он ходит за мной по пятам.
—Я изменил жене, — единственное, что я могу сейчас сказать.
—Господи, как бы я не любил Инессу, как бы я по ней не скучал, и как бы сильно я не уважал эту женщину, но то, что ты сделал — не измена, потому что твоя жена мертва, — сквозь зубы цедит Мартино, и во мне рождается гнев, который уничтожает остальные чувства внутри меня за гребаную секунду.
Я вскакиваю с места, хватаю Мартино за горло, и вдавливаю в край кровати. Он не противится. Нельзя говорить мне о том, что она мертва. Нельзя, потому что кошка жива в моем сознании, и чем чаще я пью, или убиваю, тем чаще я вижу ее в своей голове. Она обещала мне вытеснить Амелию оттуда, и она сделала это, только чертовски хреновым способом.
—Я сильнее тебя, и если ты прямо сейчас меня не отпустишь, я применю силу, — шипит Мартино, стараясь сберечь кислород. —После ЛСД, ты гребаный мешок с дерьмом.
Я расслабляю хватку, сажусь на край кровати и тяжело вздыхаю. Мартино кашляет, затем кидает на меня одеяло, и я понимаю, что сижу здесь совершенно голый.
—Я не помню вчерашнюю ночь, — недовольно хмыкаю я. — Помню лишь то, как разобрался с русскими, нажрался, и поехал в бар.
—Там я тебя и нашел, — отвечает Мартино, а затем смотрит на часы. —Я мог бы скрыть от тебя тот факт, что ты переспал с девушкой, но иногда мне кажется, что твои яйца должны опустеть, чтобы ты хоть на секунду показался адекватным. Собирайся, сначала терапия, затем встреча с Андреа, а потом твоя любимая резня.
Я ежусь от его слов про секс с другой женщиной. Блядь, какое же я дерьмо.
—Кто сегодня? — спрашиваю я, медленно поднимаясь с постели.
—Флавио и Неро, — кивает Мартино.
—О нет, пожалуйста, эти дети снова заставят меня играть с ними в футбол.
—В этом и состоит твоя терапия. Ты должен уметь сосредотачиваться на чем-то кроме алкоголя и видений.
—Пусть их горе родители признают, что им просто нравится смотреть, как мальчики издеваются надо мной.
—Не могу говорить за всех, но мне это приносит особое удовольствие.
Я криво усмехаюсь. Когда-то Мартино был просто солдатом, затем телохранителем Инессы, а позже стал моим другом и тем, кто хранит мои тайны от Андреа и остальных. Он стал моей тенью, и моей помощью, а я взамен разрешаю ему говорить со мной как с ублюдком, ему нравится это.
Вода стекает по моим плечам, горячая, почти обжигающая. Она смывает с меня усталость, но не мысли. Их не смоешь. Я опираюсь ладонями о кафель, закрываю глаза. В груди что-то гулко стучит — не то злость, не то пустота. Я выключаю воду и остаюсь так, пока капли скатываются с волос, падают на плитку. Пар заполнил ванную, запах мыла смешался с чем-то привычным, почти домашним. Смахиваю влагу с лица и выхожу, оставляя мокрые следы на полу. Полотенце накинутое небрежно, стягиваю и натягиваю штаны, застёгиваю рубашку, не глядя в зеркало. Часы на тумбе говорят, что я уже опаздываю, но мне плевать. Цербер уже ждёт.
Я слышу, как когти лениво шуршат по полу. Раньше его шаги были гулкими, твёрдыми, он носился по дому, как тень. Теперь лишь осторожные шаги, словно он боится, что мир под ним вдруг разломится. Я опускаюсь на корточки, когда он подходит.
— Ну что, старик, голоден?
Он поднимает морду, смотрит на меня глазами, в которых слишком много виденного. Когда-то он выл так, что стены дрожали, теперь это больше похоже на тихий, протяжный стон — не от боли, нет, просто голос сдал, как и тело. Но для меня он всё равно лучший. Самый лучший. Я накладываю еду в миску, сажусь рядом, наблюдаю, как он ест — медленно, с расстановкой. Чешу его за ухом, и он довольно прикрывает глаза. Я помню, как Инесса въехала сюда вместе с ним. Тогда я думал, что эта псина — просто проблема, он рычал на меня, ссал мне под дверь, а я не доверял ему. Но потом... Потом её не стало. Остались только я и он. Мы оба долго не знали, как быть друг с другом. А потом стали семьёй. Я приглаживаю шерсть на его макушке, наклоняюсь и целую её — тепло, без слов.
— Вечером пойдём на резню, старик.
Цербер поднимает голову, морда его слегка дрожит, как будто он усмехается. Я встаю, беру куртку, кидаю последний взгляд на него, а потом ухожу.
Руль холодный под пальцами, машина едет плавно, мотор урчит ровно, но у меня в голове шум, сильнее, чем этот звук, чем ветер за окном. Я провожу языком по зубам и в который раз стараюсь вытащить из памяти хоть что-то. Какого чёрта? Какого чёрта я вообще натворил? Я не помню. Ни лица, ни голоса, ни даже прикосновения. Только ощущение, что сделал что-то, чего не должен был.
После Инессы я закрыл эту дверь. Сам перед собой поклялся, что не буду спать с кем-либо, не позволю другой коснуться себя. Всё это— ненужное, чуждое, неправильное. Близость с кем-то казалась чем-то грязным, чем-то, что размывает память о ней, что делает меня слабее. И вот теперь... Я убираю руку с руля, сжимаю пальцы в кулак и снова кладу на место. Как будто это поможет, как будто можно выжать из себя воспоминание или, наоборот, вытряхнуть его. Дорога тянется, но я почти не вижу её. Всё на автомате, город сменяется пустыми дорогами, затем появляются старые ворота, а за ними — особняк. Только я его не сразу замечаю, первое, что вижу — мальчишки. Бегают по двору, визжат, толкают друг друга, спорят, кто первый добежит до ступеней. Кто-то из них падает, но тут же поднимается, хлопает по колену и снова несётся вперёд. Я выдыхаю. Вот и моя терапия. Машина медленно останавливается. Я глушу двигатель, но не выхожу сразу, смотрю на них, слушаю их голоса. То, что в голове бурлило, немного стихает.
Открываю дверь и выхожу.
—Эй, занозы в заднице, — окликаю я Флавио и Неро, и те тут же обращают на меня внимание.
Две темные макушки несутся в мою сторону, параллельно болтая между собой. Как только они оказываются рядом, первый руку для приветствия протягивает Неро, за ним же Флавио, что куда сдержаннее, чем его кузен. Я же глажу их по плечам, и киваю на дом.
—А теперь доложите обстановку.
—Отец на работе, бабушка улетела на Сейшелы с бабушкой Грацией, а мама хлещет вино с Миреллой на нашей кухне, пока Тизиана сидит в своих цветах, — отчитывается Неро, и поправляет свою курточку. — А ещё, дядя Кассио сказал, ты должен заняться со мной и Флавио метанием ножей.
Я усмехаюсь, и смотрю на Флавио, что до чёртиков похож на Артуро в детстве. Я не намекаю, но вдруг куколка решила родить от брата мужа? Мало ли.
—Давайте я дам вам свои ножи, а сам лягу спать в домике Тизианы, а вы за это скажете, что я занимался с вами метанием? — пытаюсь договориться с парнями я, но они непреклонны.
—Мы знаем, что отцы отругают нас за прикрытие твоей задницы, — произносит Неро с особым недовольством. —Мы не хотим подрывать их доверие.
—Меня иногда бесит, что ты слишком умный для своего возраста, — фыркаю я, и поправляю брюки на своих бедрах. —Ладно, пойдемте.
Нож ложится в руку привычно, как продолжение пальцев. Я провожу большим по рукояти, примериваюсь, взвешиваю, хотя давно уже не нужно.
— Смотри, — говорю, отступая на пару шагов от дерева.
Оно стоит перед нами, как вечный свидетель всех попыток, все израненное, уставшее от наших игр. Я напрягаю запястье, взмах — нож уходит в воздух, крутится раз, другой и вонзается в древесину ровно, без раскачки.
— Видели? — я улыбаюсь, смотрю на мальчишек, которые склонились вперёд, словно готовы кидаться наперегонки. — Теперь вы.
Они хватают свои ножи, строятся в ряд. Неро — всегда первым. Он уже неплохо управляется, рука у него твёрдая, взгляд цепкий. У Флавио всё ещё дрожь в запястье, но он старается, хоть у него и получается пока лишь царапать кору. Я смотрю на них и вспоминаю, как после Инессы меня боялись подпускать к детям. Когда я слетел с катушек, когда внутри всё разорвало в клочья — они отдалили меня от всех, а от них — особенно. Будто я мог им что-то сделать, как будто моя злость могла перекинуться на них, как болезнь, как будто я не знал границ. Как будто я не любил их сильнее всего на свете. Я бы никогда не причинил им вреда, но они не верили.
Я кидаю взгляд на дом, на окна, где за шторами прячется тень. Тизиана.С мальчишками мне теперь разрешают заниматься. Позволяют учить их оружию, дают мне их на руки, доверяют. А её — нет. Её прячут, как будто я мог её напугать. Я сжимаю челюсти. Инесса ладила с ней. Я помню, как она брала её на руки, поднимала высоко, кружила, а Тизиана смеялась, хваталась за её плечи. Я помню, как она заплетала ей маленькие хвостики, как гладила по щеке, как Тизиана тянулась к ней, а потом ко мне. Тогда мне было всё равно. А теперь её держат от меня подальше.
—Тео?
Я моргаю, возвращаясь в момент. Флавио смотрит на меня держа нож в руке, ждет похвалы.
— Хороший бросок, — киваю.
Он улыбается. Я беру другой нож, и снова показываю движение. Тизиана за шторой замирает с детской и невинной улыбкой на лице, я же машу ей.
—Зайди и поздоровайся с ней, — вдруг проговаривает Неро, пока Флавио бежит за ножами к дереву.
Я качаю головой.
—Не хочу тревожить женщин, — веду головой, и тяжело вздыхаю.
Неро странно смотрит на меня своими отцовскими глазами, а затем пожимает плечами.
—Если что, я могу провести тебя в комнату Зизи через второй вход. Мама даже не заметит.
Я удивлённо смотрю на племянника.
—Ты сказал, что не хочешь подрывать доверие отца, прикрывая мою задницу, — парирую я.
—Отец мой капо, а мама — это мама, — произносит Неро без сомнений. — С ней иногда можно хитрить.
—О, нет, чувак, твою мать сложно обхитрить.
—Если ты ее сын — легко, — мальчик подмигивает мне, и бежит за Флавио, а я ошарашенно ухмыляюсь.
Элиза и правда была хорошей матерью и женой, а для меня даже сестрой. Несмотря на то, что я когда-то давно испытывал к ней чувства, сейчас мы остались близкими друг другу людьми. Да, я совершал миллионы ошибок, подставлял Андреа, делал вещи, за которые меня нужно было убить, но Элиза в тайне от него всегда меня поддерживала, и пыталась донести одну единственную мысль — они будут любить меня, даже если я ублюдок.
И снова мои мысли возвращаются к тому, что с утра сказал мне Мартино. Я медленно поднимаю голову, и смотрю в небо.
—Я приеду сегодня, — говорю я, криво улыбаясь. —Не знаю, можно ли простить такое, но богом клянусь, я был не в себе, когда совершал такой грех.
Касаюсь пальцами браслета на протезе. Меня не волновала та девушка, с которой я это сделал. Меня волновала лишь она.