Больница для душ

Внутри меня царит пустота, но в этой пустоте — непрекращающаяся буря. Моё сознание словно раздирают тысячи острых лезвий — мыслей, страхов, воспоминаний, что не дают покоя ни днём, ни ночью. Каждый вдох — борьба, каждый миг — пропасть, в которую я падаю всё глубже, без конца и дна.

Я — запертая в собственном теле тень, застылая и безжизненная, но внутри меня всё ещё пульсирует что-то живое — отчаяние, гнев и безумная жажда свободы. Эта борьба безнадежна, но я не могу сдаться. Ведь сдаться — значит раствориться навсегда.

Мои мысли скачут, как дикие звери в клетке: «Почему меня здесь держат? Почему мать так безжалостна? Почему Миссис Кинг смотрит на меня этими глазами — холодными, бездонными, жаждущими чего-то тёмного?»

Да, именно жаждущими. В её взгляде я вижу голод — не голод плоти, а голод власти, контроля, крови. Она будто охотница, которая нашла свою добычу, и теперь не отпустит меня никогда. В её ухмылке проскальзывает зловещая тень, а движения — хищные, точно зверь, готовый к смертельному прыжку.

Я чувствую, как она буквально вдыхает моё отчаяние, впитывает страх и боль, превращая их в собственную силу. Её присутствие — как ледяной холод, пробирающийся в костный мозг, от которого тело немеет, а разум сжимается в ловушке паники.

Стараясь удержаться на грани рассудка, я слышу за стенами шёпоты — то ли голоса пациентов, то ли призраки прошлых мучеников этой клиники. Они зовут меня, тянут вниз, к бездне забвения. Внутри меня возникает безумный вопрос: «Может, лучше отпустить себя? Перестать сопротивляться и раствориться в этом мраке?»

Но даже в этом мраке живёт слабый огонёк — я хочу дышать, хочу жить, хочу выбраться из этой клетки. Только как? Когда каждый шаг назад сопровождается новыми цепями, а каждый взгляд Миссис Кинг — словно клык, готовый вонзиться в плоть.

В моём теле — холод и дрожь, сердце то сжимается в тисках тревоги, то бьётся так быстро, что кажется, оно рвётся на части. Каждая клетка словно кричит о помощи, но никто не слышит этот крик.

И всё же я продолжаю бороться — против неё, против своих страхов, против самой себя. В глубине души я надеюсь, что однажды свет прорвётся сквозь тьму, и я смогу вырваться из этого кошмара.

Но сейчас — здесь и сейчас — я только тень, пленница холодного взгляда и жаждущей крови улыбки Миссис Кинг. И я боюсь, что этот кошмар только начинается.

Внезапно границы реальности растворяются — мир вокруг становится жидким, словно тёмное, вязкое масло. В голове закружилось, и тело словно обволакивает густая пелена. Голоса, которые только что доносились из коридоров, превращаются в далекий, мерцающий шум, от которого хочется спрятаться глубже, подальше от этой холодной стены, что давит на грудь.

Мир качается, дыхание становится редким и прерывистым, грудь сжимается, будто её стянули невидимыми стальными обручами. В животе — тяжесть и пустота одновременно, будто что-то съело меня изнутри, и от этого пробирает слабость. Я закрываю глаза, но тьма внутри не становится мягче, наоборот — кажется, что она растет, разрастается до размеров вселенной.

В этом зыбком, наркотическом состоянии я чувствую, как сознание медленно уходит в бездну — там, где нет боли, страха и боли. Только холодное забвение и забытые сны. Но вместе с этим приходит паника — чувство, будто я ускользаю из самого себя, теряю контроль над телом и разумом.

«Не отпускай меня...» — шепчет внутренний голос, срываясь на крик. Но с каждым вдохом наркотик затуманивает страх, делает боль далёкой и невыносимой только на миг.

Я чувствую, как тело расслабляется, мышцы ослабевают, и мозг погружается в зыбкое состояние между сном и явью. В этом зыбком пространстве перед глазами всплывают обрывки — тени прошлого, слова, лица, события, смешанные с неясными видениями. Лицо Миссис Кинг появляется передо мной в мимолётном, искаженном образе — её холодные глаза становятся черными безднами, а улыбка — хищной и опасной.

Её присутствие ощущается даже здесь, внутри моей затуманенной головы, словно она — тёмный яд, медленно наполняющий каждую клетку моего тела.

И всё же внутри меня, глубоко под слоем этого наркотического тумана, что-то сопротивляется — тихий, но настойчивый голос, который напоминает: «Ты не одна. Ты должна выжить. Ты должна выбраться отсюда.»

Но пока я сижу в этом полусне, затянутом между реальностью и иллюзией, между страхом и забвением, я знаю — битва только начинается.

    Меня жестко сдвинули с места — холодный, ровный голос Миссис Кинг резал слух, как лезвие.
— Ханна, пора. Процедурный кабинет ждёт.

Два огромных санитара схватили меня за руки, и их ледяной захват словно вгрызался в кожу. Я пыталась вырваться, но тело будто отказывалось слушаться, мышцы предательски поддавались, сквозь пелену наркотического оцепенения всплывали волны паники. Сердце бешено колотилось, горло сжималось, дыхание рвалось — грудь словно сдавили стальными тисками, и каждый вдох казался болезненным, будто в лёгких забился колющий шип.

Миссис Кинг шагала впереди, медленно, величественно, как хищница, следящая за добычей. Её холодные глаза сверкали жаждой контроля, в улыбке играла что-то безжалостное, извращённое.

— Всё для твоего же блага, — произнесла она без тени сомнения, — но ты должна понять — сопротивление только усугубит страдания.

Процедурный кабинет был почти пуст, и лишь тусклый свет лампы создавал холодные тени на стенах. Санитары поставили меня у стола, и я почувствовала, как руки крепко прижимают к металлу — безысходность сдавливала грудь всё сильнее.

Когда игла вошла в вену, вводя первую дозу, весь мир разом сжался в острую боль — холодный укол разливался огнём по венам, а затем накатывала волна, как будто тело погружалось в горькую бездну.

Вскоре вены наполнились жидкостью, которая жгла изнутри, обжигая каждый нерв. Я пыталась сопротивляться, но вещество затуманивало разум, размывало грани между болью и забытьём.

Вместе с препаратом приходила мучительная растерянность — сознание то взмывало в болезненно яркие видения, где сливались прошлое и настоящее, страхи и воспоминания, то опускалось в тёмную яму, где каждый вдох был пыткой, а каждая мысль — острой стрелой.

В теле играли волны дрожи и жара, пот прятался под кожей, как чужой враг. Сердце, будто вырвавшись из плена, вырывалось из груди, а мозг, напуганный и растерянный, упрямо цеплялся за остатки здравомыслия.

В этих мучениях я осознавала страшную правду — лекарства не лечат, а затягивают меня в паутину забвения, где нет выхода, только бесконечное повторение боли и страха.

Миссис Кинг смотрела на меня, как на эксперимент, как на сломанную игрушку, в её взгляде горела холодная жажда власти, будто она сама — хищник, питающийся моей слабостью и страданиями.

Я была всего лишь марионеткой, за ниточки которой дергали чужие руки. И в этом темном мире без надежды и света я пыталась удержаться за каплю своей человечности — того, что ещё осталось внутри меня.

Но с каждой новой дозой всё больше растворялось в тумане — я теряла себя, тонувшая в собственном страхе и боли.

Я жаждала вырваться, сорваться с цепей и кричать, пока не сойдет с ума. Но тело отказывалось слушаться — я была пленницей своей собственной кожи, своей боли, своего безумия.

В глубине сознания всплывали отрывки воспоминаний — смех Итана и теплота Саймона, их лица, как маяки в темном океане страха и боли. Они были моей последней ниточкой надежды, но даже эта нить тонка и вот-вот порвётся.

— Всё закончится? — спрашивала я тишину, надеясь, что внутри меня найдётся хоть капля силы для борьбы.

Но тьма была безжалостна, а холодный голос Миссис Кинг звучал как приговор:

— Ты — моя собственность теперь.

И я знала — я ещё не раз погружусь в этот кошмар, ещё не раз буду бороться с собственной душой, скованной цепями чужой воли и ядом забвения.

В этот момент я была одновременно разбитой и несломленной — девочкой, потерянной в лабиринтах боли, и женщиной, что отчаянно пытается дышать в удушающем плену. В этот миг я ощутила — это не просто борьба за свободу тела. Это сражение за мою душу, за то, чтобы остаться собой в этом аду контроля и бездушия.

И где-то в самом глубоком уголке сознания засиял слабый свет — мёртвая надежда, жаждущая жить.

Всё внутри меня плавилось. Я ощущала, как реальность ускользает из-под пальцев, как песок сквозь трещины на ладонях — и неважно, сжимаю ли я кулаки из последних сил, не отпускаю ли — она всё равно исчезает.

Тело больше не принадлежало мне. Оно стало тяжелым, как будто налилось свинцом. Мышцы то напрягались судорожно, то обмякали, как у марионетки, у которой давно отпустили нити. Я чувствовала, как меня шатает, будто по волнам, но волны эти были не из воды, а из боли, химического жара и рвущего изнутри ужаса.

Где-то в висках бился пульс — отчаянный, неровный, как крик внутри тишины. Воздух в лёгких стал липким, будто я дышала туманом, насыщенным ядом. Мир вокруг двигался в замедленной съёмке: шаги санитара, вспышка света в неоне лампы, белый халат, как саван, — всё это становилось частью какого-то чужого сна, в который меня затолкали против воли.
     «Они не люди. Они — призраки. Демоны. Существа без глаз, без сердец.»

Эта мысль всплыла из глубины, как пузыри на поверхности трясины. И тут же утонула. Потому что появилась другая — сильнее:

«Я — не я. Это не моя кожа, не мои кости. Это оболочка. Меня уже нет.»

Миссис Кинг всё ещё стояла в углу, как королева над клеткой с изуродованной птицей. Её руки сцеплены за спиной, лицо спокойное, почти скучающее. Но глаза... в них не было пустоты. В них была жажда. Чёрная, голодная, жгущая — не крови, но власти. Она хотела не просто подавить меня — она хотела вычистить из меня всё, что ещё сопротивлялось. Даже боль.

«Сломать до основания. Выжечь голос. Вычеркнуть из жизни.»

И внутри я заорала. Без звука. Без слов. Просто крик — первобытный, рвущий внутренности изнутри. Ярость и отчаяние слились в одно. Сердце колотилось с яростью зверя, загнанного в угол. Паника сковала желудок, тошнота подступала к горлу, но меня всё ещё держали.

Я не могла ни дышать, ни кричать, ни бороться.

«А что, если умереть — это выход? Не победа, не спасение. Но свобода.»

От этой мысли стало страшно до судорог. Жить — означало страдать, но умереть — означало отдать победу им. Ей. Кинг. Твари в белом.

Ноги подкашивались. Сердце грохотало, как барабан войны внутри груди. По коже прошёлся холод — липкий, сырой. Как будто я погружалась в воду. Где нет воздуха. Где всё, что у тебя есть — тишина и страх.

Я чувствовала, как начинаю теряться внутри себя.

Где-то в углу сознания дрожало воспоминание — лицо Саймона, его голос. Усталый, но полный любви. Итан. Его глаза, наполненные тревогой. Лоран. Тёплые руки. Шепот: «Ты нужна нам».

Я уцепилась за это воспоминание, как за спасательный круг в шторме.

«Я — не их. Я — живая. Я — своя.»

Но было трудно удержать эту мысль. С каждой каплей препарата в моих венах, она становилась всё тише, слабее. Как голос из другого мира. Но пока он звучал — я была.

Я была. Я есть.

Пусть даже в аду.