Глава 6. Белая тишина
Через час я уже сидела в машине. Мир за стеклом плыл размыто и беззвучно, как будто погружённый в воду. Я отвернулась к окну и молча слушала музыку в старом плеере, который когда-то подарил мне отец. Он всё ещё пах его одеколоном, и, наверное, только этот запах удерживал мою реальность на месте.
— Ханна, ты переживаешь? — Саймон выдернул один наушник из моего уха.
Я вздохнула.
— Сэм... Не совсем. Просто... странное ощущение. Как будто надвигается что-то нехорошее. Не тревога даже — скорее, предчувствие. Словно шаг за шагом я иду навстречу чему-то, от чего уже нельзя свернуть.
— Всё будет нормально. Я постараюсь приходить, как только смогу. — Саймон посмотрел на меня серьёзно, пытаясь улыбнуться, но улыбка вышла какой-то жалкой.
— Не факт, что там будут разрешены посещения. — голос мамы, отрезанный и твёрдый, разорвал момент. — Ей нужно будет отдохнуть от всех нас.
— Но если появится шанс — я приду. Обещаю. — упрямо добавил брат.
— Я не брошу свою единственную сестру.
— Мы рады, что вы стали дружны, но сейчас главное — её восстановление, — вставил Дэвид, глядя в зеркало заднего вида, как будто проверяя, всё ли на месте — его мнение, его позиция, его контроль.
— Я всё понимаю, но бросать её я не собираюсь, — Саймон ответил резко, почти броском.
Я протянула руку и коснулась его запястья, чтобы немного приглушить накал. Потом молча передала ему наушник. Мы слушали одну и ту же песню, но слышали, наверное, разное.
---
Я уснула в дороге, облокотившись на брата, как в детстве, когда мир казался безопасным и простым. Проснулась от его осторожного прикосновения к плечу.
— Мы приехали.
Перед нами раскинулась белая громада здания, будто вырезанная из тумана. Психиатрическая клиника носила слишком мирное название, почти ласковое — «Рэйвен-Хилл». Но внутри всё кричало обратное. Холод. Тишина. Идеальная стерильность, в которой не осталось места для живого.
Мы вошли. Огромный зал. Пространство в белом. Пол — блестящий, как лёд. Стены — безукоризненно гладкие, от них веяло пустотой. Далеко впереди — массивная стеклянная дверь, за которой начинался коридор. Он казался бесконечным, как если бы времени за ним не существовало.
Белый цвет... он начал меня нервировать. Он больше не ассоциировался с чистотой. Скорее — с бессилием. С забвением. С принудительной тишиной.
Пока мама с отчимом заполняли документы у стойки, мы с Саймоном стояли в стороне. Его рука была в моей — крепкая, но дрожащая.
— Здесь пахнет болью, — прошептала я.
— Здесь просто слишком чисто, — ответил он, не глядя по сторонам. — Будь осторожна, Ханн. Не позволяй им проглотить тебя. — Ты ведь знаешь ту самую историю, где человек, у которого не было ничего, приобрёл всё? Тебе рассказывали о том, как ему было тяжело оторваться от общественного мнения и каждую ночь вытирать свои слёзы. Ты слышала эти истории десятки раз. Эти истории совершенно разные, но у них есть одно общее заключение: в ту самую минуту, когда человек хотел сдаться, он выбрал пережить эту минуту и пойти дальше.
Я молча слушала брата, не решаясь вставить и слова.
— Эта история про каждого из нас. У каждого из нас будет минута, которая повлияет на многие события в нашей жизни. Ты либо поддашься этой минуте, либо переживёшь её. Какова твоя цель: отпустить человека? Воплотить в жизнь долгожданную мечту? Переехать в другой город? Может, в другую страну? Принять свои чувства? Найти своё любимое дело? Я не знаю, какая у тебя цель, но я знаю, что тебе придётся пережить ту минуту, когда ты будешь думать, что всё потеряно. Давай я покажу тебе, что будет, если ты не сдашься. Ты вырастешь и, встав на ступеньку выше, начнёшь отсеивать людей, что тянут тебя вниз. Эти люди неплохие, просто им хорошо там, где они находятся и это нормально, если ты не хочешь находиться там же. Ты всегда будешь помнить о своей победе. Как бы застенчива ты не была, я никогда не боялся сказать: «Я горжусь тобой». — брат обнял меня.
---
Вскоре к нам направилась женщина в белоснежном халате, словно сама вышедшая из стерильных стен. Она шла медленно, сдержанно, будто каждое её движение было просчитано.
— Мэри Кинг, — представилась она сухим голосом, в котором не было ни теплоты, ни угрозы — только ледяная отчуждённость. — Главврач. Вы — Ханна?
Я кивнула.
Миссис Кинг была высокой женщиной с коротко подстриженными, седыми волосами. На лице — идеальная неподвижная маска. Ни одной морщинки, ни намёка на усталость или сострадание. Её глаза — стального цвета, и в них не отражалось ничего. Ни я, ни мой брат, ни вообще жизнь. Только холодная уверенность и порядок.
— Прошу следовать за мной. Ваши вещи мы проверим позже. Телефон останется у родителей.
— А можно... — я не договорила.
— Вопросы вы сможете задать после первичного осмотра. — Она даже не повернула головы.
Я чувствовала, как каждый шаг по этой полированной плитке отрывает меня от привычного мира. Здесь не было случайностей. Не было спонтанности. Даже дыхание, казалось, кто-то измерял линейкой.
За стеклянной дверью нас встретил другой мир — коридор, бесконечный, как тоннель. По бокам — комнаты. Закрытые. Без имен. Без индивидуальности. Только номера.
— Ваша палата — 216. — сказала Миссис Кинг, и её каблуки отстукивали по полу, как удары хронометра. — Сегодня вас ждёт собеседование с куратором и наблюдение. Убедительно прошу соблюдать распорядок. Нарушение режима — причина для изоляции.
Изоляции.
Это слово повисло в воздухе, как занавес.
Перед дверью в палату я обернулась. Саймон всё ещё стоял в холле. Он поднял руку, словно хотел что-то крикнуть, но его не пустили дальше.
Я сделала шаг внутрь. И дверь за моей спиной закрылась с мягким щелчком, который звучал куда страшнее любого лязга замка.
Палата напоминала декорации странного спектакля — белые стены, ровные линии, железные кровати, застеленные одинаковыми серыми покрывалами. Казалось, даже воздух здесь пропитан чем-то плотным, липким, как смола. Я едва переступила порог, как в груди стало тягостно и тяжело, будто я зашла не в комнату, а в чьё-то воспалённое сознание.
Внутри было две девочки. Их поведение сразу показалось мне странным, и в то же время — до боли знакомым. Я уже видела это. Видела, как у Лоран слипались зрачки после кокаина, как её смех становился стеклянным, а глаза — полыми. Здесь было то же самое, но хуже. Хуже — потому что постоянное. Бесконечное.
— Я Кейт, — одна из девочек поднялась с кровати. Её движения были порывистыми, как у марионетки, которой управляет дрожащая рука. Она пошатывалась, будто воздух давил на неё со всех сторон, и, подойдя ко мне, склонила голову чуть набок, с детской настороженностью.
— Я Джесси, — подала голос вторая, улыбаясь неестественной, замороженной улыбкой. Губы шевелились, но глаза ничего не выражали.
— Я Ханна, рада знакомству, — отозвалась я с механическим равнодушием и села на свободную кровать. Сердце бешено колотилось, будто тело знало больше, чем разум.
Кейт продолжала двигаться по палате — нервно, рывками, почти театрально. Сначала она металась от стены к стене, будто искала выход, потом вдруг обмякла и поплыла, как медуза в аквариуме — движения её стали вязкими, заторможенными, будто вязли в невидимой патоке. За ней было тяжело, но завораживающе наблюдать — как за огнём в тёмной комнате, в котором угадывается что-то запретное и страшное.
— Кейт, — донёсся раздражённый голос Джесси, — Сядь уже. Хватит шататься. Раздражаешь.
Она говорила медленно, протяжно, словно каждая фраза проходила через болото. Её взгляд не был сфокусирован, будто она смотрела сквозь стены, слышала какие-то собственные, тихие голоса, которых не слышал больше никто.
Я чувствовала, как тревога заворачивается в животе плотным узлом. Всё моё существо кричало: «Беги». Но некуда было бежать. Эта комната стала моей новой реальностью, и в ней не было дверей, ведущих к свободе — только к привычке. К притуплению. К чужим зависимостям, которые шептали из каждого угла.
Моя кожа покрылась мурашками. Я не знала, чем накачаны девочки, но это точно было чем-то, что стирало грань между телом и тенью.
Я боялась. Не столько их — сколько себя среди них.
Я боялась, что скоро начну чувствовать то же самое.
Я боялась, что это начнёт казаться нормой.
— Ну что, Ханна, ты уже познакомилась с девочками? — Мэри Кинг появилась в дверях так внезапно, что я вздрогнула.
Она смотрела на меня с прежней холодной невозмутимостью, как хирург на пациента перед анестезией. Голос её был ровным, почти заботливым, но что-то в этом «заботливом» заставляло сердце сжаться.
Да, я познакомилась.
С девочками.
С тенью.
С новой реальностью, где всё белое — и всё безумно.
— А теперь пойдём за мной, — выдохнула Миссис Кинг, ни разу не обернувшись. Её голос был хищно-ровным, будто затаившийся зверь звал меня в своё логово. Я поднялась с койки и пошла за ней — медленно, неуверенно, как человек, ведущий себя на казнь.
Коридор был длинный, тускло освещённый, свет гас в начале пути и зажигался перед нашими шагами, будто стены сами дышали. Воздух пах дезинфекцией, металлическим привкусом тревоги и чем-то ещё — слабым, сладковатым, чужим. Мы свернули в небольшой кабинет — тесный, душный, с забрызганным оконным стеклом, за которым ничего не было видно, кроме мутной серости.
Только мы вошли, маска дружелюбия сползла с её лица. Теперь передо мной сидела женщина с каменным взглядом, полным едва сдерживаемого презрения.
— Присаживайся, — приказала она, не сводя с меня глаз. В её голосе не было ни капли доброжелательности. Он напоминал мне дрель, входящую в бетон.
Я опустилась на край стула, словно боялась касаться его всей спиной.
— Расскажи, Ханна. Как у тебя с едой? Самоповреждения? — без предисловий, с усталой яростью, она начала перелистывать мою карту, будто рвала страницы из моего прошлого.
— Раньше... было хуже. Сейчас, вроде бы, всё под контролем, — ответила я, стараясь не встречаться с ней взглядом. На стенах кабинета висели фотографии — в рамках, аккуратные, стерильные. На них были улыбающиеся пациенты, возможно, уже мёртвые внутри.
— А отношения с отчимом? — бросила она, словно проверяя, где больнее.
— С ним мы почти не разговариваем. Но... думаю, я ему небезразлична, — слова давались с трудом. Я будто проглатывала ржавые гвозди.
— Подпиши, — холодно протянула она мне лист. Я взглянула на текст — слова прыгали, теряли смысл, строчки расплывались, но рука автоматически взяла ручку. Я поставила подпись, как приговор.
— Ты боишься? — вдруг спросила она, склонив голову набок. Её глаза сверкнули — змеиной хитростью, желанием вытащить страх наружу и покопаться в нём пальцами.
— Нет. Всё нормально, — солгала я и сжала кулак под столом, так сильно, что ногти впились в ладонь.
— Тогда, раз всё *нормально*, — проговорила она с ядовитой усмешкой, — заполни вот это. — На стол легла ещё одна бумага: психологическое тестирование, знакомое до боли. Только на этот раз вопросы резали по-живому. Домашнее насилие. Мысли о смерти. Наркотики. Ощущение реальности. Хочется ли тебе исчезнуть?
Хочется ли?
Бумага казалась мокрой от слёз, которых не было. Я смотрела на вопросы и чувствовала, как в висках стучит пульс. Я вспоминала свой дом. Лоран. Саймона. Свободу.
— Нет времени думать, — резко сказала она и с силой поставила кружку на стол. Керамика лязгнула о дерево, заставив меня вздрогнуть. Я опустила глаза.
Её тень отбрасывалась на меня, длинная, тёмная, похожая на лапу.
В Миссис Кинг было что-то невыносимо чужое — будто она не человек, а голодная система, которая перерабатывает души в молчание. Я чувствовала, как она смотрит не на меня, а *сквозь* меня, как будто я уже разложена на составные части: слабость, страх, сопротивление. Всё, с чем она привыкла иметь дело.
Когда мои родители покинули стены клиники, доброжелательная женщина с сочувствием в голосе исчезла. Её место заняла надзиратель, тюремщик, наблюдатель. И она больше не скрывала, что я здесь — её собственность. Как и Кейт. Как Джесси. Как те, чьи имена уже стёрты с кроватей.
Она больше не притворялась.
И я это знала.