15
Никитин осторожно сгружает меня на заднее сидение своей машины, и я тут же забиваюсь куда-то в угол, поджав под себя босые ноги. Вижу рядом свою сумку и на всякий случай подгребаю ее к себе поближе, сжав ремень в руке.
Никитин хмурится.
- Домой тебя отвезти? Или...
- Домой, - почти беззвучно отвечаю я.
- Хочешь, может, вперед сесть?
- Не хочу.
Он медлит, разглядывая меня, потом кивает и садится вперед. И едва эти голубые глаза перестают меня прожигать непонятным, пробирающим до костей взглядом, мое горло словно разжимается, и я начинаю захлебываться словами, которые льются из меня потоком:
— Я не виновата! Я никого не сдавала! Там просто пришла комиссия на урок... и я была одна, и мы пошли к директору, а потом список... Я не успела! Они меня не отпустили! А когда я пришла, ты уже уехал! Ты ведь тоже потом ко мне даже не подошел! Думал, я соврала, да? А я правда не успела! И не сдала тебя, хотя они спрашивали! И декан эта про тебя говорила...
Никитин молчит, с силой сжимая руки на руле.
- Не веришь? - Я горько смеюсь. — Ну да. Никто мне не верит.
- Я верю, - с силой говорит он.
Мне на мгновение становится легче, но потом грудь снова как будто тисками сжимает. И опять хочется плакать.
Я сжимаю зубами нижнюю губу до тех пор, пока не чувствую во рту соленый привкус крови, потом осторожно зализываю ранку и тихо говорю:
- Веришь или не веришь... Это уже неважно. Совсем неважно. Ты все равно уже все испортил.
- Я? - Пользуясь тем, что мы стоим на перекрестке, Никитин поворачивает ко мне голову. Взгляд у него удивленный. — В смысле?
- Все было хорошо, пока ты не приехал, - упрямо говорю я. - У нас был хороший класс, у меня были подруги, все ко мне хорошо относились, я им тоже всегда помогала, все для них делала. А потом пришел ты, и все сломалось...
- Я тут не при чем, Ира, - резко перебивает меня Никитин. — Или хочешь сказать, это я твои шмотки в мусорный бак бросил?
- Не ты. - Я смотрю в окно. Почему-то мы едем к моему дому по длинной дороге, в объезд, но я не протестую.
- Одежду у меня и правда забрал не ты, но ты первый начал надо мной издеваться. И остальные решили, что им тоже можно. Начали подражать тебе.
Никитин вдруг так резко выворачивает руль, буквально швыряя машину в сторону, на обочину, что я чуть не бьюсь головой об стекло. Тормозит, врубает аварийку, а потом яростно ко мне оборачивается.
- Ты меня приравниваешь к этим тупым ублюдкам?
Я теряюсь.
Его глаза полыхают так, что страшно смотреть, челюсть сжата до желваков, а я даже не понимаю, что именно его так разозлило.
- Ты помог мне, - очень осторожно говорю я. - И я... Спасибо. Но если бы ты не сорвал класс без предупреждения с итогового урока, то всего этого вообще бы не было, и не пришлось бы...
Я вдруг вспоминаю жуткие удары, которые я слышала из коридора, и тошнота внезапно подкатывает к горлу.
- Ты правда сломал кому-то из них нос? - шепотом спрашиваю я.
- А ты что, собралась защищать их? - Голубые глаза недобро прищуриваются.
- Нет. Просто... у тебя же, наверное, могут быть проблемы из-за этого.
- Переживаешь за меня, Петренко? - невесело усмехается Никитин. - С чего бы? По твоим словам, я просто исчадие ада. И всю жизнь тебе нахрен испортил, и всех твоих ангелочков одноклассников на темную сторону перетащил. До меня-то они добренькие были, а потом как меня увидели, так капец какими злыми стали. Так?
- Нет, но...
- Люди, - перебивает он меня, - в большинстве своем неблагодарные мрази, которые любят жить за чужой счет. И твой прекрасный класс целиком состоит из таких. И знаешь что, вот сюрприз! Не я их такими сделал, они изначально были гнилыми. Сначала ехали на твоей шее, потом попытались залезть на мою. Так это и работает. Добро пожаловать в реальный мир, Петренко!
- Нет! - зачем-то протестую я. - Нет, это не так! Не все они такие...
- Не все, - подтверждает Никитин. Его рука вдруг тянется к моему лицу и неожиданно ласково заправляет прядь волос мне за ухо. - Ты отличаешься. Первый раз в жизни вижу такую упертую идеалистку и непроходимо наивную дурочку.
Слова обидные, но звучат они почему-то так нежно, будто Никитин меня хвалит.
- Тебе случаем не пять лет? - вдруг со смешком спрашивает он.
- Нет, - послушно отвечаю я. - Восемнадцать.
- Странно. А веришь в людей так, как будто тебе пять.
Его пальцы гладят мое ухо, переходят на щеку, потом касаются губ, и я вздрагиваю.
Между нами словно проскакивает заряд статического электричества, и кожа губ становится такой болезненно чувствительной, что я отстраняюсь от руки Никитина.
Иначе... Иначе может что-то случиться.
- Ладно, - неожиданно хриплым и низким голосом говорит он и отворачивается. - Это... Потом. Я обещал отвезти тебя домой. Поехали.
Он разворачивается, едет в другую сторону, и у моего двора мы оказываемся меньше, чем за минуту.
- На руках до квартиры тебя донесу, - говорит Никитин, заглушает мотор, и тут до меня доходит.
Мама же сегодня в ночную смену, а значит, уйдет только вечером.
Сейчас она наверняка в квартире.
И ее реакцию на то, что меня домой занесет на руках сын ее начальницы, сложно предсказать. К тому же я буду босиком, почти голая в одной только мужской футболке, едва доходящей мне до колен.
«Никитин...» - хочу сказать я, но вместо этого у меня вырывается:
- Артём!
- Что?
- Мне нельзя сейчас домой.
- Поехали ко мне, - тут же откликается он с неожиданным энтузиазмом.
- Это не решит проблемы, - с отчаянием говорю я, глядя на свои голые коленки, торчащие из-под его черной футболки.
- А в чем у нас проблема, Петренко?
Я кусаю губы.
- Мне очень сильно попадет от мамы, если я приду домой в таком виде.
- За что? - хмурится Никитин. - Ты типа пострадавшая сторона, не? Разве она не должна тебя ну... пожалеть?
- Ты не знаешь мою маму, - горько усмехаюсь я. - Виноватой в ста процентах случаев окажусь я.
- В чем виноватой? - агрессивно спрашивает он. - В том, что твои одноклассники дебилы конченные?
- Мама скажет, что надо было быть внимательнее, что надо было лучше смотреть за своими вещами, что надо было позвонить ей, а не... а не идти в таком виде по школе и по городу...
«А еще не надо было общаться с тобой и тем более ни в коем случае нельзя было надевать на себя твою футболку, - мысленно добавляю я. - Мама точно скажет, что так поступают только девушки легкого поведения».
- Что, твоя мать из тех, кто точно знает, как надо жить, да? - вдруг как-то очень понимающе ухмыляется Никитин. - Знакомо.
- Нет, она нормальная, - почему-то чувствую я потребность защитить свою маму. - Просто она... ну...
- Просто жрет мозг чайной ложкой, ага. А так нормальная.
Я неловко усмехаюсь. Сказать, что это правда, вроде как некрасиво, но сравнение и правда очень похожее.
- Я офигеть, как счастлив был, когда уехал отсюда, - вдруг сообщает Никитин. - У нас были в спортивном интернате пацаны, кто плакал, по родителям скучал, ну что ты хочешь, нам тогда по десять-двенадцать лет было. А я кайфовал без матери. Без ее указаний прям дышать легче стало. Тренеры тоже, конечно, прессуют, но не так. А она... Прикинь, мы с ней как-то поругались, и мать целую неделю меня на футбольные тренировки не отпускала. Говорила: извинишься передо мной, тогда пойдешь.
- Ого, - не удерживаюсь я.
Меня удивляют сразу две вещи: и внезапная откровенность Никитина, и то, как похожи, оказывается, наши мамы.
Может, все, кто работает в медицине, дома такие командиры?
Ситуация с «не пускать» вообще до боли узнаваемая.
Было у нас так с мамой, когда я получила четверку с минусом за контрольную и меня за это не пустили на день рождения к подружке.
- А тебе сколько тогда было? - тихо спрашиваю я у него.
- Не помню, - пожимает он плечами. - Лет семь-восемь, типа того.
- Обидно было, наверное.
- Я уже даже рюкзак собрал, чтобы из дома уйти, прикинь? - хмыкает Никитин. - Еды туда всякой напихал и форму футбольную.
- А потом? Все-таки извинился?
- Неа, - ухмыляется он. - Тренер матери позвонил и сказал, что или я приду на тренировку, или меня выгонят из команды. А я был способный, меня уже во все матчи ставили, и мать очень гордилась этим. Короче, пришлось ей сдаться.
Я вдруг испытываю острую зависть к характеру Никитина. Кажется, у него мама еще похлеще моей (еще бы! главврач!), но у него даже в детстве хватало сил ей противостоять. А у меня...
С другой стороны, мне, наверное, нет особого смысла ругаться с мамой, потому что она, несмотря на свою строгость, всегда хотела для меня только хорошего.
Она выбила для меня целевое направление на медицинский, следила за моей учебой, помогала мне с дисциплиной... Это ведь хорошо, правда?
- Так что, Петренко, - вдруг резко меняет тему Никитин и выруливает из моего двора обратно на дорогу, - какой у нас план? Тебе надо где-то переждать, пока мать на работу не свалит?
- Мама уйдет поздно, - качаю я головой. - И мне надо прийти домой раньше, иначе будет много вопросов.
- У тебя прям тюрьма строгого режима, - хмыкает он.
- А у тебя разве нет? - с вызовом отвечаю я.
Он ведь сам сказал, что у него мама тоже очень суровая.
- Уже нет, - презрительно фыркает Никитин. - Как только я подписал первый контракт с шестью нулями, мать мне уже ничего не предьявляет. Ну и попробовала бы она, ага.
- Хорошо тебе, - вздыхаю я.
- Не жалуюсь, - скалится он, а потом вдруг резко тормозит. - Все. Вылезай. Приехали.
Я бросаю взгляд в окно и вижу, что мы стоим на парковке у торгового центра.
- А зачем мы тут?
- Купишь себе шмотки типа тех, что у тебя сперли, - небрежно бросает Никитин. - Вряд ли твоя мать будет особо приглядываться.
- У меня нет денег, - мотаю я головой.
- У меня есть.
- Я не могу брать у тебя деньги!
Никитин как будто не слышит: спокойно выходит из машины, открывает заднюю дверь и смотрит на меня оценивающим взглядом, от которого я очень остро чувствую, что под футболкой у меня нет ничего, кроме тонких трусиков.
- Расслабься, Петренко, - советует он лениво. - Считай, что это финансовая компенсация. Я все равно потом это бабло стрясу с твоих одноклассников. Пусть платят, раз башкой думать не научились.
- Ну я не зна... ай, куда ты меня тащишь! - взвизгиваю я, потому что он сгребает меня в охапку.
- Ты слишком долго думаешь, - сообщает Никитин и без малейших усилий несет меня к торговому центру, а там заносит в ближайший обувной и опускает на скамейку.
Через десять минут у меня на ногах уже новые сандали, а потом в магазине одежды я выбираю самую дешевую темную юбку и белую рубашку, очень похожую на ту, в которой была сегодня.
Если быстро проскочить через коридор в свою комнату, мама точно ничего не заметит.
Никитин поворачивает голову в мою сторону, когда я выхожу из примерочной. Оценивающе смотрит и недовольно кривит губы.
- Что-то не так? - неуверенно спрашиваю я, одергивая новую юбку.
Никитин неторопливо подходит почти вплотную ко мне, наклоняется, и мое ухо обжигает его развязный, жаркий шепот:
- В моей футболке ты смотрелась намного лучше. А сейчас на тебе тоже нет лифчика, да, Петренко?