3.
Мои прогулы в школе отразились плохой успеваемостью, морем из долгов и тем, что меня могут исключить из профильного класса гимназии.
В одиннадцатом классе это не есть хорошо.
Теперь я каждый день ходил на учебу, через кровь и пот, сжимая до треска зубы, ведь не особо любил учится у некоторых преподавателей. Я не был любимчиком, но являлся хорошистом, которого за тишину на уроках и трудолюбие ценили, даже шли на уступки, если было нужно. И им откровенно плевать на мой внешний вид или поведение, но некоторым из учителей просто из кожи вон лезь, но надо было узнать, почему да как у меня в жизни. Их бесила моя прическа, мой постоянно черный дресс-код, моя "серость", депрессивность и суицидальный посыл моей философии жизни, их это выводило из себя, и они пользовались этим.
Училка немецкого обожала обращать на меня внимание каждый урок. Каждый урок в течение срока пяти минут она удивляла двадцать минут мне, и всем классом они обсуждали, что суицид не выход, а черный цвет - цвет смерти и угнетения, и что в мире есть больше цветов, чем черный и его оттенки.
Преподаватель химии, злой и уже отживший свое старый хрыч, издевался каждую лабораторную работу. Мол, волосики забери в хвостик или косичку, вон, девчонки заплетут, а то поди, в реактиве облысеешь или цвет сменится.
Но превосходил всех наш физрук.
Он просто не мог не сказать мне "пару ласковых" в течении урока. Я уже и дрышь, и хиляк, и сморчок, и все наименования перенес, о, ещё любил тыкнуть меня в то, что ногти у меня крашенные, и когда мы играли в игры с мячом, то он постоянно говорил: Девчонки, принимайте своего! Или вот, Илюшенька, ты мячик то задень, он не кусается, или что, маникурчик жалко?
Учителя жаловались классной руководительнице. А женщина эта безумно меня любила и принимала как своего ребенка. Жалела, защищала, получала выговоры от директора за меня, терпела мои выходки, но это единственный человек, который полностью понимал меня и не отворачивался.
Нине Петровне приходилось создавать видимость того, что со мной проводятся профилактические беседы и сеансы психолога.
А наш школьный психолог - ноль без палочки. Я сравниваю его с психологом из сериала "13 причин почему". Вот прям как с нашего писали! Тоже, что-то делает и делает, а на деле - ничего.
Сейчас я иду из школы, куртку я оставил дома, вторая неделя октября, а жара стоит невыносимая, оолкьо к вечеру холодеет, а ночью вообще морозит.
На мне черные джинсы и лёгкая водолазка, поверх которой черный пиджак с эмблемой гимназии. Сегодня волосы я убрал назад и закрепил лаком, потому, выглядел хоть чуть чуть позади на нормального парня.
Моя худоба страшила лишь учителей и родителей, которые считали что я болен анорексией. У меня острый овал лица, ярко выраженные черты лица, кости скелета рук и пальцев обтянутые кожей визуально торчат. Я не хиляк, просто очень худой. Бледность моей кожи меня не страшила.
А от сюда вопрос — почему меня так гнобят, травят и ненавидят?
Я никогда и никого сам не трогаю, живу своей жизнью, точнее, существую, делаю свои дела и ничего более. А все равно раздражаю и бешу общество.
Прошла неделя, и Гриша испарился.
Я видел его мельком на улицах и во дворах, как-то раз его машина остановилась около моей школы, но как оказалось, у меня просто паранойя и фобия, машина была другая, не его. И всё. Гриша вроде есть, но как бы его и нет.
Странное чувство предвкушения и ощущения бури наростала с каждым днём. Он как черт. Выскочит из табакерки и ты коньки от страха отбросишь.
Дойдя до дома я достал ключи и зашёл в подъезд, но перед этим посмотрел на площадку, где носились дети, но привычной компании не было. Они или другое место для тусовки нашли, или правда грядет что-то опасное.
"Илья, успокойся, у тебя уже паранойя и фобия!"- твердил мой внутренний голос, - "Ты ему надоел уже, поиграл и успокоился, другую жертву нашел".
И я почти выдохнул, но когда пондялся на второй этаж, и мой взгляд оторвался от пола.
— Ёпт твою мать сука!— мне стало дико страшно. Я чуть ли не орал на весь подъезд,— Х... хули ты тут стоишь?!
Гриша стоял у двери в мою квартиру, вальяжно опираясь о стену спиной, подогнув одно колено, одна его рука была в кармане джинсов, а голову он запрокинул назад, усмехаясь. Только сейчас я заметил татуировку у него на шее. Из-за испуга, я не мог понять, что набито, но татуировка начиналась с шеи, и уходила под одежду. Парень курил вейп, дым которого на солнце был белым-прибелым, таким густым и туманным. Гриша опять усмехался. Кажется, у меня скоро будет так же, только не уверенно, а истерично.
Аж глаз дёргается.
Ноги мои подкосились, чтобы не упасть я схватился за перилу лестницы, и в голову сразу ударила боль.
— Иля, — парень отошёл от стены, — Ты не стесняйся, иди куда шел.
— Н...нет, — я стал заикой из-за него!— Скажи, чо ты тут Блять забыл!?
— Тебя?
— Не подходи, — я вытянул вперёд руку, но Гриша воспользовался этим и схватил ее, дёрнул меня на себя, — Отпусти!
— Надо проговорить. Пустишь в свою обитель?
— А на улице что, никак?
— Нет,— коварно улыбнулся он, — Если меня увидят, засмеют, да и, есть люди, которым повод дай, сразу слухи пустят. Согласись, ты же не хочешб быть избитым до смерти каждый день?
Это его "Согласись" как исповедь у батюшки в церкви. Праведное Блять, благословение.
Я согласно кивнул и парень поставил меня на ноги, открывая проход к двери. Пока я открыл дверь в квартиру, то чувствовал его взгляд на себе. Тяжёлый и одновременно ветреный, невесомый, но цепляющий. От прошлого проназающего меня на сквозь взгляда не осталось ничего.
Мы зашли в мою квартиру, было тихо, но в комнате работал телевизор, видимо, папа приехал с работы. Рановато...обычно командировки у него по два месяца, а щас только месяц прошел.
— Проходи, — сказал я, и почему-то чувство неловкости посетило меня, Гриша уверенно зашёл в мою квартиру, скинул обувь и повесил куртку на вешалку,— Ванная прямо и налево, если надо.
— Это подождёт, — серьезным тоном продолжил парень, и мне на минуту показалось, что я разговариваю не с ним, а со своим троюродным братом, которому под двадцать пять лет, — Твоя комната?
Парень кивнул в сторону открытой двери комнаты, за которой можно было увидеть гитару, часть длинного стола, и небольшой бардак.
— Угу, — я мельком взглянул на Гришу. Серьезный, статный, взрослый, — Иди, я щас.
Парень прошел по коридору в мою комнату, и я прикрыл за ним дверь, а сам пошел к отцу.
В кабинете, где окна некогда были завешанны шторами, сейчас покрывали жалюзи, на столе у окна работал ноутбук, а телевизор на комоде показывал очередную политическую передачу.
— Привет пап, — мужчина повернулся на меня, натянуто, от усталости улыбнулся.
— Привет, Илья, — поздоровался папа, и отдал мне пакет, — Как ты и просил, ну, и сам подумал, что тебе понравится, купил.
Я принял пакет, обнял отца, в крадце рассказал про свои дела и успехи в учебе (нет), и поспешил уйти, кто знает, че там Гриша делает.
— Погоди, — остановил меня папа, — Тот парень, твой друг?
— А..Эм...да, друг, — замялся я. Да, пап, этот мой друг, который бьёт меня и его дружки тоже, — А что?
— Ничего, просто, у тебя никогда и друзей то не было, не считая Михаила, рад за тебя.
Я кивнул и удалился.
А, да, конечно. Рад он, я конечно понимаю, но не понимаю.
—Я думал, ты там умер, — я вздрогнул, низкий голос Гриши, который разлёгся на моей кровати так, будто он здесь хозяин, — Не дергайся, я не кусаюсь.
— Кусаешся, — съязвил я, вспоминая, про тот случай во дворе.
— Я тебя не кусал, — со спокойствием удава, ответил парень, — Ну, если ты так хочешь...
— Нет!— парень засмеялся, а я почувствовал, как покрылся краской от кончиков ушей и до пальцев ног, — Так, о чем ты хотел поговорить?
— О всём, — Гриша сел на кровати, закурил, — Будешь?
— Я не курю, — сел я напротив него, на подоконник.
— А зря, я ведь могу и заставить, — от лёгкой угрозы, стало не по себе, и я взял вейп, — Так то лучше.
— Гриш, — я выпустил дым, — Что ты хотел?
— Прекрати, — парень встал, — Ты каждым своим словом заставляешь меня...,— Гриша быстро подошёл, положил руки мне на колени, а меня заколотило, — Не дрожи. Иль, ты заставляешь меня по другому жить...
— Гришааа, если это твои шуточки, то мне не смешно, — голос мой сел ещё сильнее, почти перешёл на писк. Гриша не смотрел на меня, осторожно коснулся рукой моей щеки, провел пальцами по разбитой скуле, зарылся пятерней в волосы, по самые корни,— Немцев, не шути так...это все..не игрушки..
—Я и не играю, — выдохнул он, и его горячее дыхание опалило кожу моего лица,— Я не могу....понять, что чувствую, когда ты рядом. Мне нравится, чувствовать твой страх, от тебя так и фонит разными чувствами и эмоциями.
— Я тебе не теория, которую нужно испытывать на практике, или подопытный кролик, — Гриша встал между моих ног, одна его рука была в моих волосах, а вторая обвила талию, и мне было приятно-страшно, — Гриш, мне страшно...ты же., откуда мне знать, не прикалываешься ли ты надо мной, и вдруг все это спор, и ты...
— Нет, я серьезно настроен, — я ощутил его губы на своей шее, и запрокинул голову назад, открыл шею Грише, сам того не понимая, что обречаю себя на страдания, после всего этого...
— Ты презираешь и ненавидишь таких как я, — выдохнул я, ожидая удара, оскорбления или ещё чего-нибудь, но этого не последовало.
Гриша коснулся губами моего оба, и просто обнял меня, а я искренне, сидел в культурном шоке.
Приятные ощущения....такие прохладные губы, а я весь горю изнутри, словно у меня жар, и его прохладный и лёгкий поцелуй, как глоток воды в пустыне. А руки....пальцы...залипна них.. такие длинные, худые, изящные, грациозные, созданные для игры на инструменте, а не для уличных драк и футбола. Вены. Отдельный вид искусства. Они выпирали у него на руках, разветвлялись как корни дерева, образуя разные узоры. Костяшки рук у него покрыты синяками, в местах уже сошедших кровяных корост, но отеки и фиолетовые кровянистые подтеки ещё остались.
Я не понимал, почему разрешаю делать ему это все со мной.
— Пошли, — парень потянул меня за руку,— У тебя велик есть?
— Да, а что? — главное мысль не потерять....снова смотрю на его руки.
— Не против прогулки?
— М, ну да, — замялся я, все ещё не мог отойти от шока, — А что?
— Только надо за моим великом сгонять, подождёшь в прихожей?
— Да, а что?
— Бля, пошли уже.
***
Мы неспеша ехали на скоростных великах, и почему-то оба молчали. Я вот могу объяснить, почему молчу я, а вот почему Гриша - нет.
Я все ещё не отошёл от выходки Гриши. Немцев Блять, я не верю ему, слишком много он делает обратных действий, приводящие к НЕдоверию. Хоть под дулом пистолета заставляйте - я не доверяю ему. А разве вы бы поверили в слова человека, который открыто заявил вам, что ненавидит геев и презирает готов и эмо? Тогда, почему же я сейчас катаюсь с ним на велосипеде, и почему я впустил его к себе в квартиру?
А выхода не было.
И не надо заявлять, что выход есть всегда. Не всегда! Я каждой клеточкой совего тела боюсь этого парня, от его слов меня бросает в дрожь, а от прикосновений меня колотит тремор. Что касается моей психики, то за несколько дней начала октября я начала потихоньку сходить с ума. Если этот парень так вьелся в мой мозг, что даже места в голове не оставил для депрессии и одиночества. Потом это перешло в паранойю, а она и в фобию. Мне кажется, что Гриша везде.
Удивительно, как быстро человек может изменить твое отношение к себе.
— Сколько тебе лет?— внезапно спросил я, и сразу повернул голову.
— М.., — Гриша ухмыльнулся, — Двадцать один.
Я начала падать с велосипеда, но Гриша вовремя ухватил меня, и вернул в обратное положение. Двадцать один. Карл. Пиздец. А по нему и не скажешь...
— И ты в университете учишся?
— Да, третий курс юриспруденции, — а Грише видимо нравилось видеть мой шок, который сменялся другим шоком.
—П.понятно...
— А тебе сколько лет?— страшнее было то, что я отчего то стал бояться, что узнав мой возраст, он от меня отвернётся.
— Семнадцать.
— Школу заканчиваешь?
— Да, одиннадцатый класс профильный.
— А профиль какой?
— Обществознание и история. Да там, всякие предметы с ними связанные, упор больше на них.
Меня удивила его заинтересованность, а видимо, Гришу удивил факт того, что эмо-гот-гей может быть нормальным человеком.
— Почему ты решил, что я гей?— Гриша тоже стал падать, но я схватил его за руку. Хило, но получилось удержать.
— Ну....разве...это не так?— усмехнулся парень, и я вспомнил сцену в моей комнате, — Весь покраснел, смущаешся так?
— А ты не зазнавайся, итак чувство самовлюблённости у тебя не занимать, — с язвил я, и мы вновь двинулись дальше, — То есть, если ты знал что я гей и призераешь таких, что зачем...
— Иль, я сказал это перед парнями.
— А, аааа, — у меня начался истерическтй смех, — То есть, все это унижение ради компании? Ну ты и эгоист Немцев.
— А ты думаешь, мне легко?— резко стал ещё серьезнее парень и мне вновь стало не по себе, — Я не могу разобраться в себе, понять, что Блять происходит, а ещё ты тут... светишься везде.
— Где везде? Из дома в школу? Пиздец как везде. Ты меня на улицу первый кто без ругани вытащил, не считая родителей.
— Иль...
—Я просто не въезжаю, как можно за неделю, Карл, за неделю, решить что гей, или проверить это, подкараулив меня у квартиры и ещё соблазнять меня в моей комнате? Или ты воспользовался тем, что присутствие моего отца в соседней комнате не даст тебе отыметь меня? Гриша, я не дурак. Неужели это не спор? Не пари? Не желаете в игре правда или действие? Или неудачная "бутылочка"? Я не поверю, что такой как ты, просто решит из брутального натурала, стать заднеприводным.
Гриша остановился, замер, помолчал, закурил. Так мы стояли полчаса, у меня жутко затекли ноги, и опять разболелась голова.
— Вон, — я кивнул головой в сторону идущей компании, — Твоя свора идёт.
И резко, меня развернули, Гриша впился в мои губы, грубо сминая их, проникая внутрь языком. Я оторопел, но ничего не мог сделать, тело будто онемело. Парень целовал меня грубо, покусывал губы, языком проходясь по ним, и всасывая, заставляя меня застонать, но я молчал, лишь отвечая на поцелуй. Влажно. Пошло. О такой мечтает каждая девушка, которая увидит Гришу, но не парень. Я к такому был совсем не готов.
Гриша отпустил мои волосы, что сжимал в руке на затылке, и последний раз целуя, отстранился.
Молча развернулся и поехал в противоположную сторону от меня.
А я молча поехал домой.
***
Уснуть мне не удалось сегодня.
Я решил взяться за ум и кипеть над долгами и уроками. На улице уже одинадцать ночи, а компания Немцева все никак не затыкается. Я сидел у открытого настежь окна, и ветер, едва ощутимый, переворачивал страницы учебников и тетрадей.
До меня с улицы доносились как обычно: смех, лаи собак (все того добермана и наглой овчарки), смех девушек, звуки "чоканья" бутылок пива, музыка, и голоса парней. Гришина машина стояла под моими окнами, но парень был с друзьями.
Я вновь отвлекся, когда услышал, что кто-то упомянул мою кличку. Челкастый. Удивительно, но Гриша, в личном нашем разговоре не разу меня так не назвал. А, да, это же для общества. Я сразу приподнял голову от конспектов и рефератов, всматриваясь в окно. В темноте смутно можно было понять что происходит, но Гришу Немцева можно было узнать издалека. Он один там самый высокий и самый адекватный. Возможно. Но это не точно.
К активно что-то обсуждающим парням подскочила девка Немцева. Ее голоса я не слышал, или не хотел слышать, но зато прекрасно увидел, как она села на колени Гриши, и засосала его. Одобрительный смех и свист со стороны парней выбесили меня ещё больше. Гриша так самоудостоверяется. Проверяет, кто он, гей или натурал. А может вообще бисексуал.
Я успел покрыться румянцем, резко побледнел, потом опять покраснеть, а потом, когда я увидел, как Гриша ведёт девушку к своей машине, и как он по пути целует, снимая с нее куртку, тупо упал.
Да, упал, не чувствуя боли от удара. Куда уж мне, неудачнику, тем более, сотрясение я уже вылечил, модно хоть галопом скакать.
Непонятные чувства, неясные мне ощущения, новые эмоции, все это снесло меня с ног. Я боюсь уже не самого Гришу, а того, что начинаю, кажется, влюбляться.