Помолвленные ненавистью

Палата была тёплой и тихой.Мягкий свет солнца проникал сквозь полупрозрачные шторы, рассыпаясь по белым стенам и создавая почти сонную атмосферу. За окном пели птицы, где-то в коридоре глухо проехала каталка, и снова всё стихло. Монитор у кровати ровно отсчитывал ритм жизни — жизни, которая уже два дня держалась за этот мир с невероятным упрямством.Бель лежала в той же позе, с повязкой на животе,капельницей в руке и кислородной маской. Но теперь... дыхание стало глубже. Пальцы — чуть-чуть шевельнулись. Брови — дрогнули.

Свет вернулся в её сознание.

Медленно. Тягуче. Будто она всплывала с огромной глубины, сквозь воду, страх, тьму... и вдруг — воздух.

Она дёрнула пальцами.Веки дрогнули.И, наконец, она открыла глаза.Всё было расплывчатым, как будто мир смотрел на неё сквозь стекло. Пахло хлоркой и чем-то стерильным. В горле — сухо. Тело будто не её, слабое, тяжёлое, как будто она пробежала марафон во сне.

Голова медленно повернулась вбок.
И она увидела его.

Эштон.

Он сидел у кровати, сгорбившись, подперев подбородок рукой. На щеке — лёгкая щетина, волосы растрёпаны, под глазами — тень бессонницы. Он дремал, всё ещё держа её за руку.

Бель моргнула.Попыталась пошевелить пальцами — и он сразу проснулся.Вскинулся, резко выпрямился, глаза распахнулись — и встретили её взгляд:

— Бель... — голос его сорвался, будто он не поверил. — Ты...

Она едва заметно кивнула.Слабый, еле ощутимый жест.Но для него — это было как возвращение света в тёмную комнату.Он наклонился ближе, сжал её руку аккуратнее, как будто боялся повредить:

— Ты слышишь меня? — прошептал он.

Она снова моргнула.А потом... губы чуть дрогнули.Тихо. Хрипло.Еле слышно:

— Ты пришёл...

Эштон закрыл глаза. Слёзы брызнули мгновенно, не стесняясь, не сдерживаясь. Он опустил лоб на её руку и прошептал:

— Конечно. Конечно пришёл. Всегда приду, Бель. Я здесь. Я никуда больше не уйду.

Она смотрела на него. Такая слабая, но живая:

— Воды... — выдохнула она. — И... скажи Люксу, что я не умерла. А то он разнесёт всех к чёрту.

Эштон тихо рассмеялся сквозь слёзы:

— Он уже в коридоре. Готов броситься на врачей с сумкой, если его не пустят.

— Как всегда... — она закрыла глаза на секунду, улыбнулась слабо.

Эштон сидел рядом, держал её за руку обеими ладонями, словно боялся, что она снова исчезнет, если отпустит хоть на секунду. В его глазах плескалось всё сразу: облегчение, усталость, счастье и страх. Он не мог перестать смотреть на неё — живую, дышащую, с этой упрямой, усталой, но всё ещё дерзкой искрой в глазах.

Бель моргнула, глубже вдохнула, а потом чуть сдвинула бровь:

— Ты выглядишь, будто три дня пил и спал на полу,— голос был слабый, но интонация — узнаваемая, Бельовская.

Эштон усмехнулся, провёл пальцами по её лбу:

— Почти так и было. Только без алкоголя. И с полным осознанием того, что я — полный мудак.

Она хотела что-то сказать, но в этот момент...

Дверь палаты распахнулась:

— ПОДВИНЬСЯ, Я СКАЗАЛ! Я ЕЁ ЛУЧШИЙ ДРУГ, Я ВОСЕМЬ ЛЕТ ПЕРЕЖИВАЮ ЕЁ ИСТЕРИКИ, Я ИМЕЮ ПРАВО ЕЁ УВИДЕТЬ!

Люкс.

На нём — шёлковая рубашка, торчащая из-под спортивной куртки, волосы завязаны в кривой пучок, глаза в красных кругах. Он буквально влетел в палату, не замечая ни медсестры, ни охранника, который пытался его остановить.

И когда он увидел её...
На больничной койке.
С открытыми глазами.
Улыбающуюся слабо, но по-настоящему —
он остановился.

На секунду.

— Ох... — он выдохнул и уронил сумку на пол.— Ты... сучка. Чуть не угробила меня. Я уже на похороны текст писал. Со стихами. Бель, блядь...

Он кинулся к кровати, прижался к её свободной руке, и закрыл лицо, дрожа:

— Ты не имеешь права меня так пугать. Я... Я не переживу второй сезон этой драмы. Я даже не досмотрел первый до конца.

Бель усмехнулась, медленно, еле заметно:

— Я тебя тоже очень люблю, Люкс.

Он всхлипнул, потом поднял голову и, не вытирая слёз, уставился на Эштона:

— Если ты снова её обидишь, я тебя кастрирую.

— Не обижу, — тихо сказал Эштон, — Клянусь.

— Хорошо. Я это запишу.

Он сел с другой стороны кровати, взял её вторую руку, и оба теперь держали её.Слева — друг, который знал её с детства.Справа — парень, который... наконец понял, сколько она для него значит.

И в этот момент Бель закрыла глаза.Не от боли — от спокойствия:

— Знаете... если я и должна была умереть — то, наверное, только чтобы вы оба перестали быть такими упрямыми идиотами.

Они оба хмыкнули.

Бель сидела, откинувшись на подушку, в окружении тишины, разорванной только ровным, спокойным пиканием монитора у изголовья. В палате наконец стало немного уютно: на тумбочке стояли белые гвоздики, принесённые Люксом, у окна лежала его куртка, а на подоконнике — книга, которую кто-то положил, пока она была без сознания.

Люкс рассказывал очередную историю, полную драматических жестов и возмущения в духе «а потом этот медбрат сказал, что у тебя глаза открылись — и я чуть не грохнул вендинговый автомат от радости», когда Бель вдруг... замолчала.Её взгляд стал немного рассеянным, потёк в сторону окна. Она чуть нахмурилась, а потом — словно шёпотом, почти самой себе:

— А где Лео?..

Люкс мгновенно замолк.Эштон, сидевший тихо сбоку, тоже поднял глаза.Воздух стал немного плотнее.Люкс быстро отреагировал, мягко, но чётко:

— Он был здесь всё время, пока ты была без сознания. Каждый день. По нескольку часов.Он привозил тебе чай в термосе и читал итальянские новости, как будто ты что-то понимала.

Он усмехнулся:

— Он только сегодня утром уехал — на пару встреч. Сказал, что вернётся к обеду.

Бель кивнула, глядя в одну точку:

— Он правда... меня..не бросил?

Эштон опустил взгляд. Люкс ответил первым:

— Нет. Он даже заорал на медсестру, когда тебе укол ставили без предупреждения. Из-за этого его чуть не выгнали.

Он улыбнулся:

— Лео слишком хороший. Иногда мне даже хочется, чтобы он был... ну, хоть чуть-чуть ублюдком, чтобы у тебя был выбор попроще.

Бель снова улыбнулась — устало, но искренне:

— Он не просто хороший... он добрый. Это редкость.

И снова замолчала.

Эштон смотрел на неё — с пониманием. Без требований.Без притязаний.Он знал: она только что вернулась с грани.А значит, теперь всё будет только так, как она выберет.

В палате снова воцарилась тишина, но теперь она была другой.Не напряжённой. Не тревожной. А почти... задумчивой. Бель откинулась на подушки, медленно поводя пальцами по белой простыне. Мысли в голове перемешивались, как страницы незаконченной книги. Лео...

Лео был рядом. Все эти дни.А она даже не помнила, как он держал её за руку, как читал ей по-итальянски, как ждал, когда она откроет глаза.

Почему тогда внутри так тихо?И... почему так тепло, когда она смотрит на Эштона, который сидит в углу и боится даже вздохнуть громче?

Вдруг — легкий стук в дверь.

— Можно? — голос был мягким, знакомым, с лёгкой интонацией чужака, который не уверен, имеет ли он право войти.

Лео.

На нём — светло-серый лонгслив, простые брюки, на плече — сумка. В руках — небольшой букет  белых тюльпанов. Без намёков.Он вошёл несмело, оглядел палату, задержался взглядом на Бель.Когда увидел её глаза — настоящие, осознанные, живые —он тепло и искренно улыбнулся:

— Ты проснулась...

Бель чуть приподнялась, голос был слабым, но с той самой ноткой:

— А ты всё-таки не сбежал. Даже после всего этого цирка.

Лео подошёл к кровати, поставил цветы на тумбочку:

— Я итальянец. Мы не сбегаем, когда сердце остаётся.

Он сел на край стула, взял её за руку — аккуратно, легко, без давления:

— Ты напугала нас всех. Я думал, что если ещё один день не услышу твоё "отойди, ты мешаешь мне быть драматичной" — я сойду с ума.

Она улыбнулась:

— Ты действительно каждый день приходил?

— Каждый. Даже ночью пару раз.

— Зачем? — она смотрела прямо в глаза.

Он не отводил взгляда:

— Потому что... я хотел быть здесь, когда ты вернёшься. Чтобы ты не открывала глаза в одиночестве.

Бель не ответила сразу. Она просто посмотрела на него долго.А потом сказала:

— Спасибо.

Тихо. Просто. Но откуда-то из глубины.

Лео кивнул.Он не ждал признаний. Не просил любви. Он просто был.Как свет в окне. Как тишина, которая ничего не требует.И где-то в углу...Эштон смотрел на них.И молчал.Потому что от него — тут ничего уже не зависело..

Поздний вечер.

Солнце давно спряталось за городскими крышами, в палате горел только один светильник у изголовья кровати. Мягкий, тёплый, будто специально созданный для разговоров, которые нельзя произнести при дневном свете.

Лео уже ушёл, оставив Бель с лёгким поцелуем в лоб и словами «Отдыхай, я вернусь завтра». Он был таким бережным.
Слишком хорошим, слишком понятным, слишком... правильным.А после него в палату вернулся Люкс — с огромной бутылкой минеральной воды, двумя бананами и охапкой журналов.

— Я принёс всё, что нужно для восстановления гламура и твоей ироничной натуры, — произнёс он, вальяжно разваливаясь в кресле.

Бель усмехнулась:

— Если бы ещё кто-то принёс мне смысл жизни, цены бы ему не было.

— Подожди, я сейчас загуглю, — сказал Люкс, доставая телефон. Но, увидев, что она серьёзна, убрал его и посмотрел прямо. — Ну? Говори.

Она молчала несколько секунд. Глядела в потолок.Потом — перевела взгляд на него:

— Я не знаю, что теперь делать, Люкс.

— С чем? С телом, с памятью, с ножевой раной, с клубом или... с двумя мужчинами, один из которых бог, а второй — грех?

Бель фыркнула:

— Ты иронизируешь, а я реально... чувствую, как будто меня разрывает на части. Лео... он рядом. Он такой добрый. Он смотрит на меня, как будто я не сломанная, не грязная, не запутавшаяся. Как будто я — просто я. Без прошлого.

— И Эштон? — мягко.

Она кивнула:

— А Эштон... Эштон — это рана, которая почему-то больше не болит, а ноет. Он пришёл. Он держал меня, пока я умирала. Он меня спас. И... я увидела в его глазах, что он был готов умереть вместе со мной, если бы я ушла. Я это видела. Я не придумываю.

Люкс встал, подошёл к ней, сел на край кровати и обнял:

— Ты не обязана выбирать прямо сейчас, Бель. Ты только что вернулась. Ты только учишься снова дышать. И у тебя есть право любить, даже если ты не знаешь как...и кого..

Она прислонилась к нему лбом, закрыла глаза:

— Я устала, Люкс. От всего, от ожиданий, от боли, от памяти.

Он кивнул, целуя её в макушку:

— Ты жива. И это уже победа. Всё остальное — решится. А пока... я здесь. Я твоя подушка, психотерапевт и модный оракул.

Бель выдохнула.Тихо. Долго.Как будто сбрасывала с плеч то, что носила всё это время.И в этой тишине, между их дыханием и мерцанием лампы,родилась пауза, в которой не нужно было слов.Потому что иногда... просто быть рядом — важнее любого ответа.

Следующее утро было особенно тихим.

Сквозь шторы в палату медленно проникал мягкий, золотистый свет. Он ложился на простыни, на капельницы, на прикроватную тумбочку, где стояли вчерашние белые тюльпаны, принесённые Лео. В воздухе витал слабый запах больничной чистоты, перемешанный с чем-то ещё... родным.

Бель проснулась не сразу. Её веки чуть дрогнули, пальцы сжались на пододеяльнике.Она была ещё где-то между сном и реальностью, когда почувствовала: что-то изменилось. В комнате стало легче, спокойнее, теплее.Она повернула голову и увидела.На подушке рядом лежала записка.Сложенная аккуратно пополам, с её именем, выведенным твёрдой, чуть резкой рукой: Бель.

Она посмотрела вокруг — палата была пуста.Ни Люкса, ни медсестры, ни кого из охраны.Только записка.Сердце стукнуло сильнее. Она медленно потянулась, развернула лист бумаги, и в голове зазвучал знакомый голос:

«Ты спала. А я смотрел на тебя.Смотрел, как будто никогда не смел делать этого раньше.Ты выглядела живой. Такой живой, как я всегда тебя помнил.Я не стал будить. Мне казалось, что если ты проснёшься, всё это исчезнет. Я хотел сказать тысячу слов — но ты и так знаешь.Знаешь, что я виноват.Знаешь, что я был трусом.
Знаешь, что я любил тебя. И люблю.Но теперь... я даю тебе свободу.Ты заслуживаешь её. Я не ухожу. Я просто отступаю, чтобы ты могла дышать.Ты знаешь, где меня найти.Если когда-нибудь захочешь, чтобы я снова был рядом —я приду.С первого слова.С первого взгляда. Ты — моё всегда. Э.»

Бель долго смотрела на записку. Пальцы дрожали, но губы чуть тронула грустная, но теплая улыбка.

Он понял.
Он не давил.
Он... отпустил.

И в этой тишине она вдруг почувствовала, как сердце сжалось.Он дал ей выбор.А это — самая редкая, самая настоящая форма любви.

Стук в дверь был мягким, вежливым, как у человека, который знал: за этой дверью — кто-то, вернувшийся с грани.Бель быстро свернула записку Эштона, убрала под подушку, выпрямилась насколько позволяла боль.Грудь всё ещё сжимало — не от шрама, а от слов. Но лицо оставалось спокойным, собранным. Привычная маска. Та, что защищала лучше любой охраны.

В палату вошёл врач — тот самый, что стоял у двери той ночью, когда она почти ушла.
Доктор Хавьер Ли. Высокий, в прямом белом халате, с добрыми, но строгими глазами за очками. В руках — планшет и тонкая папка.Он улыбнулся, сдержанно, но искренне:

— Доброе утро, Мисс Монро. Или, как минимум, — живое.

Бель хрипло усмехнулась:

— Для живого утра мне не хватает кофе и каблуков. Но спасибо, доктор.

Он подошёл к кровати, заглянул на мониторы, бегло проверил показатели, щёлкнул пальцем по трубке капельницы. Всё профессионально. Чётко.И лишь потом посмотрел ей в глаза:

— Вы крепче и сильнее чем мы думали. И везучее, чем другие люди..

Бель склонила голову чуть вбок:

— Коротко: я умираю или выживу в стиле драмы?

Доктор позволил себе короткий смешок:

— Вы выживете. Официально. Состояние сейчас у вас стабильное. Повреждённый сосуд восстановили. Кишечник задет, но шов держится, внутренние органы не задеты глубоко. Шрамы будут, немного боли, немного реабилитации. Но... вы будете жить. Полноценно. С кофе. С каблуками. Даже с танцами — если не в ближайшие пару недель.

Бель впервые за все дни глубоко выдохнула.И, кажется, по-настоящему расслабилась:

— Сколько я здесь ещё пробуду ?

— Минимум неделю под наблюдением. Дальше — по вашему самочувствию. Но физически вы справляетесь. Главное — не спешить.

Он сделал шаг назад, взглянул на неё внимательнее:

— Но я вам скажу, Мисс Монро, честно. В ту ночь... если бы не реанимация до вашего приезда — у вас не было бы шанса. Кто бы это ни был... он вас вытянул с того света...

Бель опустила глаза. Пальцы снова коснулись подушки — там, где спрятана записка.Она только кивнула:

— Я знаю.

Доктор посмотрел на неё долгим, почти уважительным взглядом:

— Иногда любовь сильнее всего, что есть в медицине.

Он развернулся, сделал пару шагов к двери, но обернулся:

— И да... полиция уже на месте. Тея Санчез объявлена в розыск. Нам нужно будет взять у вас показания, как только вы будете готовы.

Бель сжала простыню в пальцах:

— Я скажу всё.

— Я не сомневаюсь, — кивнул врач и вышел, закрыв за собой дверь.

А Бель осталась одна.С жизнью, с телом, которое снова стало её, с выбором.И с новым шрамом — не только на животе...но и в сердце.