Когда звезды обещают проснуться

Я не мог перестать думать о ее сладких рассыпанных волосах, на ощупь напоминающие шершавые волокна дерева, в детстве которые имели привычку впиваться в руки, когда часами напролет сидел на грязных качелях, привязанных к толстым ветвям.

Вызывали у меня эти волосы чувства неизбежной и слишком приторной безопасности прожитых дней. Они, словно прутья железных клеток, обвивали меня целиком, давая понять, что я самый, что ни на есть, плененный ее очертаний.

Ощущать счастье или любые другие смежные чувства, подстать тонкому аромату надежды, который сейчас танцевал в воздухе, возможности больше не было. Я был категорически уверен, что жизнь моя, столь был бы я недостоин каких-то поворотов событий, наконец перестала быть такой жестокой, насколько она всегда была жестокой ко мне в дни отсутствия звезд на небе.

Любое воспоминание о Луне отдавало в мозг некоторой любовью к самому себе и сложившимися обстоятельствами, которые позволили снова ее разглядеть. Я знал, что времени больше не было. Я, словно безумец, наконец знал, что надеялся не просто так.

Сколько есть энергии, сил и мочи начал осматривать комнату в поисках телефона. Хоть дума и казалась мне вечной в дурацком мышлении, на деле же она длилась значительно короче, чем я мог рассказать. Были мысли все эти лишь в моей памяти прожитых суток и недель, времени на которые сейчас у меня, я уверен был, нету. Я снова хотел бежать к ней навстречу. И бежал.

Телефон же тот предательски валялся недалеко от соседа, который смотрел на меня, кажется, скорее обычного разрастаясь злостью. Ему явно не понравилась моя реакция на серьезные замечания, которые он говорил, поэтому и предпочел проглотить язык на мои очередные выходки и очередную наглость, не в силах уже просто кричать на дурака меня. Видно было, что я ничего не слушал.

- Чт... Куд... Чт... Что ты делаешь?! Куда собрался?! Я вообще-то с тобой разговариваю! - Но я уже ничего не слышал.

Как настоящий экстремал, ну или хотя бы дурачок, схватил телефон, ключи, пропуск в общежитие, накинул какую-то страшную куртку (главное что помнил об обещании даже в жару носить кофту ради нее) на плечи и выскочил вон из комнаты. По пути расталкивал прохожих в коридорах, которые в ответ мне лишь ахали да охали после падения или очередного моего эгоистично агрессивного толчка, ну а я, сам того не желая, перескочил турникет, потому что комендантша так сильно не желала меня выпускать. И, кажется, уже в полной мере, хотя и без этого до сих пор, потерял любую логику и рассудок, отдавшись чувствам. И надежде, что на пляже грустных взглядов наконец вспыхнет луна любви моей.

Я бежал, как сумасшедший, ненормальный, нервнобольной, как психопат. В голове было пусто и слишком много мыслей одновременно. Я постоянно глядел на небо, считывая картины небытия, глядел, как огонек надежды мой скорее устремляется в небо, когда я, в очередной раз гонимый горячим воздухом теперешних близьлетних дней, перебегал дороги, асфальты, тротуары. И любые препятствия, которые не желали, чтобы я имел возможность объединиться с Луною сумеречных ночей.

Я не знал, что было в моей голове. В сердце испытывал странное чувство, которое скорее напоминало мне последнюю точку отчаяния, когда я, влюбленный в собственную идею быть так близок к ней, бежал, сломя голову, не обращая внимания ни на что. Одному лишь Богу было известно (да и луне), как я был близок к смерти, когда, плененный фонариком темноты, бежал, не жалея сил, скоростей, погони, бежал к ней, к моей любимой, к моей единственной! К моей звезде.

Я не мог остановиться. Знал, что нужно, знал, что нельзя забывать о другом, знал, что смерть моя физическая и духовная будет близка, сколь позволю себе расслабиться и полностью отдаться бестолковым чувствам и эмоциям, так внезапно поразившим мне сердце. Знал, что неосторожность моя и нерассудительность лишь помогут попасть под какую-нибудь машину ну или хотя бы горячую руку всё тех же прохожих. Но я бежал. Я бежал, преодолевая любые сооружения, веселых людей, которые парами успевали проходить мимо меня. Любые магазины и поводы остановиться и вздохнуть. Подумать, а стоит ли бежать вообще. Но я больше не хотел думать, потому что устал постоянно думать, что не нужен ей. Я до последнего отчаянно мечтал, что не бесполезен.

Я был полон той любви, которую долго хранил в груди, вынашивая любую, даже незначительную мысль о ней. Я был полон тем отчаянием, которое не только в дни встречи с Луной было рядом со мной. Я ничего больше не хотел, я устал, я действительно устал бороться с жизнью, устал думать, что ничего не смогу, ничего не добьюсь. Я устал постоянно тонуть в омуте страха и негодования от самого себя, тонуть в бесконечном небосводе отсутствия путеводных звезд и даже той дурацкой луны, которая вроде и была на пути моей жизни, но светила не так ярко, чтобы я хотел светить вместе с ней. Я бежал. Я бежал будто бы вовсе и не за любовью, не для любви, а для себя! Я бежал от тревог и страха, от темноты, которая пожирала меня все эти годы. Я бежал от беды, которая постоянно, сколько я не страдал и сколько бы не желал, пронзила мне сердце. Я, кажется, только сейчас наконец осознавал, что всё это время бежал от самого себя. И в попытках узнать самого себя.

В голову лезли разные мысли, воспоминания прошлого и очередные вездесущие страхи. Я медленно вспоминал, как постоянно пытался бороться с мраком, который каждый раз, сколько бы я не пытался, всегда одолевал меня в борьбе за жизнь. Я вспоминал мягкие руки матери, ее теплые объятия, в которых обожал тонуть, когда, в очередной раз, упав на самое дно бескорыстных моих намерений от жестокости бытия, ранил не только тело, но и душу. Я вспоминал ту боль, которая разорвала мне сердце и те причины жизни, которые я так старательно искал каждый раз, но так каждый раз и не находил. И теперь понимал лучше любого другого человека на этой дурацкой и жестокой планете, что бежал, не потому что хотел ее увидеть, не потому что ее любил! Я бежал, потому что наконец-то мог. Я наконец-то мог справиться хоть с каким-то страхом, который сопровождал меня все эти дни. Я наконец-то смог сделать хоть что-то, хоть что-нибудь, только чтобы жить не так паршиво, как я и жил!

Я долго думал, что спасаю ее от тьмы. До конца так и не сообразив, что всё это время она спасала меня от мрака жизни.

Дыхание затаилось. Я проходил по набережной, вдоль темных капризных волн, которые всегда ударялись о носики моих ботинок. Я шел ближе к краю реки, которая могла стать мне самым последним домом. Но я больше не боялся, я был готов, на этот предательский раз, я наконец-таки был готов бороться с жизнью и бессмысленными правилами, которыми я стал ограничен. И наконец-таки был готов сделать шаг и увидеть ее под легким трепетом ночи и громкими стихиями бурлящей реки, которая некогда связала нас вместе. Я больше не боялся своих чувств, не боялся, что она отвергнет меня, потому что знал - что бы не произошло, я буду благодарен девушке звездной ночи. И вот я поднимал предательские глаза. И наконец имел возможность разглядеть свет моих очей.

Сердце стукнуло под такт ударной волны о мелкие камни. Волны тем временем белой пеной улетучивались в небеса, кажется, самостоятельно желая разглядеть ближе звезды. Я задержал дыхание и крепко-накрепко, сколько имел силы тогда и какой-либо совести, сжал простуженную ладонь в кулак, которая сама невольно сгибалась от переизбытка движений. Тело тряслось, дыхание было часто от столь интенсивного резкого бега неподготовленного меня. До сих пор не мог отойти от погони, которой только что наградил трясущиеся ноги. Как и не мог поверить своим глазам. Розовые очки мигом разбивались осколками внутрь, когда я терял любую веру в будущее, понимая, что это была не она. На берегу этих погасших надежд, сердце мое начало, подобно фальшивой стекляшке, безудержно разбиваться под такт смеха неясности дней.

Я молчал. Был обескуражен происходящим. Ненавидел себя и других за то, что из придуманного мной хеппи-энда ничего не увенчалось успехом. Теперь не знал, как и поступить - развернуться и пойти обратно к разбитому корыту, грозным соседям и разъяренной комендантше желания более не было. Как не было и желания оставаться здесь и смотреть, как медленной чередой душа моя отрывается по кускам, а люди другие, некогда неизвестно зачем давшие мне надежду своим фонарем, смеялись будто бы надо мной не меньше неясных беззвездных ночей. Но что-то решил всё же делать.

Подошел ближе к парочке человек, которые стояли ровно на нашем с Луной месте. В душе моей было лишь отвращение от самого себя и полное отрицание действительности, поскольку я и предполагать не мог, что в силах быть столь глупым и надеяться, что это Луна запустила звезду. И что я ей, как, собственно, и хоть кому-то, немножечко нужен.

Люди сразу же ко мне повернулись. Эта была, по всей видимости, влюбленная парочка: дама с распущенными длинными волосами цвета проклятия или смерти, которые отдавали отвратительным ароматом жасмина и дешевой подделкой дорогостоящих духов. И спутник, который в точности был не менее неряшливым и страшным, сколь были вместе они, занимая МОЕ коронное место ночного встречания. Товарища этого, к сожалению своему, узнал. И более даже не мог сдержать злости и гнева, которые разъедали меня от его предательской стороны.

- Т...ты?! - Говорил я на издыхании, уже уловив на себе его заносчивый и такой отвратительно довольный взгляд.

Парнишка же этот, или все тот же противный урод-сменщик, который пропах похотью и жирными бутербродами, улыбался так широко, что я только яснее хотел выбить его тошнотворно-оранжевые зубы. До сих пор не мог понять, как хоть какая-то девушка обратила на него внимание, да даже если не это, как она вообще согласилась оставаться с ним наедине!

Он тем временем сильнее гневал меня, поскольку украл идею признания в любви, украл мою надежду на звезды, украл мои чувства и мою возможность увидеться с Луной. Я был чертовски зол на него за то, что он будто бы манипулировал мной и заставил прийти сюда! А также сильно ненавидел за то, что он убивал надежду, которую я так долго вынашивал в собственной груди. Маленькую тусклую надежду, которая все же была...

Мы отошли на пару метров от его спутницы, оставляя девушку смотреть и куда-то вдаль. Мерзкий типок продолжал улыбаться так, будто бы выиграл миллион в лотереи. Он был насколько счастлив своему везению с противненькой дамой, сколь я был зол на него за плагиат запускания звезд.

- Брати-и-ишка! Это ты! - Хватал он меня за плечо, будто бы никогда и не был столь мерзким, каким был всегда. Меня его жесты злили сильнее обычного. - Рад тебя видеть... - Поправил мятую рубашку. - Но у меня тут, как видишь...

- Фонарь?! Серьезно? - Перебивал его я, чуть ли не переходя на крик. Я злился то на себя, что поверил в эту глупость, будто бы Луна запустит какой-то фонарик ради меня, то на Луну, что она не обожает меня, как ее я, то на жирного негодяя, который дал мне ложную надежду и воспользовался моей способностью любить кого-то таким образом.

На самом деле же понимал, что, скорее всего, злился лишь на себя, потому что сам поверил в красивую картинку, о которой мечтал, а картинка эта разбилась при возвращении в суровую действительность планеты Земля.

Товарищ же не краснел, угроз и злости моей не понимал, ну или не хотел делать этого.

- Да-а-а! - Распинался он, вовсе и не обращая внимания на мои тонкие намеки. Как же он был паршиво и гадостно доволен всем! Только больше злил меня этим. - Слушай, - Приблизился к моему уху, вонючим ртом ударяя мне прямо в носовую полость. Я еле сдерживал гнев. - а идея с фонариками-то классная оказалась. - Ехидно хихикал, отдавая высокомерием и преувеличенной верой в себя. - Я эту красотку неделю окучивал, а по итогу купилась она на небесные звезды, ха-ха!

В мозг ударило шипением и помехами техники. Я оттолкнул приятеля от себя со всей дури. Лицо мое тут же, словно солнце во время рассвета, стало красным и горячим. Под цвет наступающих дней! Такого цвета была моя злость!

- Не смей... - Задыхался я, нагнувшись, как старый дед. - Не смей называть... их... ЗВЕЗДАМИ! - Переходил на крик, обратив на себя внимание даже таинственной леди около реки. - КТО УГОДНО, - Всё кричал. - КТО УГОДНО, НО ТОЛЬКО НЕ ТЫ! - Орал, пригрозив ему указательным пальцем. Товарищ тут же спустил с лица надменную улыбочку, окрашиваясь в некоторые эмоции страха, паники и гнева одновременно. Я же более не имел в себе сил делать вид, будто бы счастлив быть здесь.

Надежда разбилась вдребезги, стоило узнать, что фонарик небесный этот вовсе не повод мне приходить. Сейчас я смотрел на небо, более не ощущая той дурацкой веры в чудо, которое обязательно, я думал, случится. Я был, как настоящий ребенок, когда в конце интересного фильма главные герои так и не были вместе - расстроен, несчастен, не цел!

Любые мысли о звездах, да даже о завтрашнем дне, стали мне так отвратительны, сколь был отвратительным человек напротив меня, который позволил украсть мою идею посвящать фонарные звезды. Я не мог с этим смириться - мне казалось, что звезды и небесные фонари, да вообще любые источники света, которые были придуманы и некогда будут, имели права посвящаться лишь ей, моей Луне, потому что ни одна другая не была Луною!

Я чувствовал такое сильное раздражение и в то же время опустошенность несбыточности мечт, что попросту не мог разобрать собственных эмоций и был готов словно бы рвать и метать всё подряд, только чтобы наконец усмирить тот поток обескураживающих мыслей, которые все это время, пока на небе не было звезд, я не имел возможности высказывать и выплескивать хоть на кого-то!

Казалось, что ядовитый газ злости от сдерживания эмоций и себя уже побил мировые рекорды и разорвал канистру удержания чувств. Я слишком долго терпел боли, что сейчас более не мог контролировать поток их неизбежности. Как и не мог лицезреть Луну хотя бы на фото в проклятом телефоне в моей руке!

Я был так раздражен, так подавлен. Так жесток. Я ее так любил, так любил! И все было попусту. Я умирал внутри. Снова не имел ничего. Снова не имел ни гроша за душой и любого желания быть. И судьба моя снова, проклятая мрачная судьба, распоряжалась мной, как марионеткой, крепленной на тоненьких нитях. Я снова гас, потому что ее не было рядом со мной.

Я на них накричал. Конечно они этого не заслужили. Или заслужили. Мне было как-то и всё равно. Девушка в страхе вцепилась в рукав "джентльмена", джентльмен орал на меня некоторое количество времени, пока дама его нежным (писклявым) голоском успокаивала и просила уйти. Сменщик же обещал на меня жаловаться и вообще сказал мне валить отсюда, потому что пляж на ночь закрыт, и я не имею права здесь находиться. И что вообще ничего не имею я, как и совести, и права кого-то любить!

Ну а разошлись мы по-доброй воли, конечно, не без того, как я пару раз пригрозил кулаками, а люди эти жестокие по отношению ко мне сильно испугались тогда и ушли... А я остался стоять на проклятом пляже, который сейчас был мне отвратительнее любого места, в котором я когда-либо побывал. Здесь было так много любви и в то же время воспоминаний, что соединить все это в одно что-то приятное не удавалось. Всегда, когда смешивал капельку черной краски с белой, побеждала тьма. И на этот раз любые хорошие помыслы дней окрасились в серые тона тоски. Лишь изредка ловил себя на истерическом смехе понимания, какого же все-таки тоска бывает оттенка.

Ничего не хотел. Закрыл глаза, которые уже успели рассвететь (ну, покраснеть моими метафорами) от агрессии. Медленно успокаивался, стараясь не хлюпать носом, ведь я не плакса.... Снова вспоминал руки матери, шершавые качели, отца, который когда-то меня любил. Жизнь, которую пытался любить я.

И длилось все это ровно до тех пор, пока не почувствовал чью-то руку на своих плечах... И такой знакомый приятный запах, напоминающий счастье. И взгляды звездных ночей.