Когда звезды обещают проснуться

Я постоянно глядел в окно, выискивая на темном вечернем небе хотя бы какой-то намек на маленькую звезду. Каждый день. Все 285 часов. 17112 минут. И больше 12 дней. Каждую чертову ночь я глядел на сумасшедшее небо и не мог оторвать с него глаз, потому что мечтал, чтоб на небе наконец-то, превозмогая любые преграды и прочие предубеждения странствия дел, загорелась хоть одна звезда... Попутно вспоминал стих Маяковского, в теперешнем смысле полностью разделяя его мнение по отношению к крышам и дурацким звездам, которые, как чертики в тихом омуте, никак не выходили наружу цепей небосвода. И снова падал в ту яму безысходности дел, в которой и был, честно признаться, абсолютно всё предоставленное время.

Впадал я так в крайнюю степень отчаяния. Ничего не хотелось терпеть, пить, есть, танцевать, даже просто валяться на кровати и представлять совместную будущую и счастливую жизнь осточертело. Я полностью потерял любую мотивацию передвигать нижними конечностями тела, стал больше прогуливать надоедливые и скучные пары, меньше развиваться и меньше желать так жить. Любовь же эта неразделенная лишь беспричинно исчерпала жизненную энергию, которой и так переставало хватать.

Ее не было нигде. Ни в галерее несуразного телефона, который никогда и не фотографировал нас вместе, ни в переписках бесконечных социальных сетей, которые, как я уже успевал расстроиться ранее, к всеобщему невезению, не появлялись по велению чуда или моей головы. Я был одинок. Чертовски одинок в который бессмысленный раз.

Постепенно моя идея зажигаться, подобно звезде на самом высоком небе отпадала сама собой, когда проходили часы. Потом дни. А затем и недели. Я уже не знал, куда мне бежать и что делать, только чтобы угомонить внутреннего демона, который прекраснее моего спутанного и оптимистического сознания знал, что желание гореть, подобно смелым звездам над нашими головами, тухло так же быстро, как успевал гаснуть огонь под проливными дождями степи.

Не с кем было разделять думу или постоянно говорить о Луне (да даже попросту о луне), как я говорил об этом сам с собой. Некому было даже хотя бы жаловаться на жизнь и некого было просить успокоить. Я метался меж знакомыми мне людьми, каждый раз отчаянно, как и небо, желая поделиться сокровенными мыслями, некоторыми тайнами и невероятным чувством любви, которое где-то до сих пор теплилось в мрачном моем сознании. Но никогда, сколько не хотел бы и сколько бы я не пытался, никогда так и не находил человека, который в действительности смог бы мне помочь. Я, кажется, плачевней обычного путался в нитках собственной лжи и правды, что сейчас даже не мог выпутать и одну руку из этого клочка шерсти, только чтобы протянуть ладонь в целях поиска помощи хоть от кого.

Любые беседы с родителями также никак не увенчались успехом (даже когда я действительно пытался), поскольку общаться с ними особо и не хотел от очередной вездесущей травмы из детства. Какой именно из - не помнил уже и сам. Да и беспокоила меня эта травма, признаться честно, не так сильно, какую оставила мне Луна своей холодность и избегающим типом привязанности. Мотивация моя, к сожалению, как бы я не хотел другого, была не вечна. Как и не бывает вечным огонь. В общем, жил, как в кошмаре того же неприятного сна, после которого ненароком просыпаешься и переосмысливаешь дурацкую жизнь. Но я верил. Я до последнего отчаянно убеждал себя в том, что верю, будто на небе появятся звезды, обязательно победившие тьму.

Я крутил пальцами шариковую синюю ручку, именно ту, которая так быстро заканчивается и пачкает тетрадь даже не под рукой левши, одним прикосновением к листку бумаги который запачкал бы в округе все. Сидел я так в привычной библиотеке, куда начал приходить уже и в одиночку, только чтобы избежать постоянных допросов о моей апатии и нежелании делать что-либо от соседа по маленькой общажной комнатушки. Ну и, конечно же, только чтобы снова отдаваться бесконечным пленительным думам, которые не давали покоя, соображать, а также попросту готовиться все к тем же экзаменам, ради (нет-нет... из-за!) которых я более не мог лицезреть Луну солнечных дней. До сих пор сам не верил себе и в свою сладкую ложь насчет желания стать светлее.

Дело торопилось к вечеру. Привычное мокрое небо от очередных весенних неожиданных дождей уже окрашивалось в мои любимые (сарказм, если что) краски разлуки, перемешанные с отблеском фонарей цвета отчаяния на площадях. Я же медленно выходил из здания библиотеки, откуда меня уже выгнали по причине течения времени. Снова был подавлен, как пюре, раздавлен, как неприятный вонючий жук. Рабочий день тем временем просто заканчивался, как, собственно, и мое терпение терпеть эту жизнь. Я до сих пор не мог разобрать каких-либо прошлых слов и причины ухода, лишь изредка пытаясь оправдать собственную безобразность, в то время, когда на дурацком небе и снова не было звезд.

Кассиопея. Думал я. Большая медведица, которая всеми своими 7 звездами, можно сказать, каждая из которой для дня недели, не желала мерещится на высоте. Ну и, конечно же, хотя бы та же полярная звезда медвежонка (не хочу повторять одинаковых слов) - ничего из этого не виднелось на увядшем поле полета птиц. Небо снова, как и моя глубокая и весьма скованная душа, было пусто и нечестно с самим собой. Только моя некоторая тоска, кажется, успевала кружиться в небе от неразделенности некоторых чувств. Я же только продолжал сам себе в голове шутить, что и цвет этой дурацкой тоски когда-нибудь станет определенным.

Я, сам того не желая и избегая действо в силу возможностей, отправился в душное помещение специализированного жилищного фонда, где нынче предпочитал спать ночью (поверьте мне, в таким местах точно не по воли собственной), надеясь, что соседушка с общаги этой куда-нибудь делся, например, навсегда. А я более тогда и не был бы обязан с начала и до конца (моего терпения, конечно же) доказывать и объяснять для чего, для кого, из-за кого и когда. И всё в этом духе причинно-печального настроения. Думал, что сосед точно уж знает о моем разбитом сердце и неудачной любви, о сердце, боль которого я так тщательно скрывал под маской надежды и веры в ночь. Но молчал. Точно так же врал, как и я некогда для себя. Но мне было не до думы насчет истинности представлений. Тратил время совершенно на другие дела - возникала потребность абстрагироваться от существующей проблемы и придумать выискивать на небе звезды, которые, на самом деле, никогда и не были мне милы. По двору же уже размеренным шагом ступала тьма.

Залип в телефоне. Там не показывали ничего интересного, да и, честно признаться, сделал это только чтоб не видеть тот беспорядочный хаос, который развел соседушка в нашей комнате. Во время моего отсутствия приятель, видимо, снова устраивал здесь вечеринку, а я же, и так гонимый собаками кошмарных снов, не позволял и еще одной тучной собачке нецелесообразности дней пристроится в ряд нежелания быть. Соседушка же, как бы я не хотел его игнорировать, не успокаивался, выхватил телефон из моих хиленьких рук, уже пристальнее обычного заглядывая в мои потухшие, словно надежды, очи. Принялся, вместо собак, по всей видимости, прогрызать и так вдоль изгрызанную плоть.

- Да что с тобой такое, а?! - Кричал он уже на меня в ответ на бесчувственное игнорирование. Я не подавал признаков жизни. - Сначала уходишь на всю ночь непонятно куда, потом сливаешь все имеющиеся деньги и просишь в долг! Какого черта, а?! Какого черта?! - Толкал он меня в плечо. Я же предпочитал не реагировать, поскольку какого-либо желания выяснять отношения сейчас (да и когда-либо в другое время существования) всё так и не было. Тогда он схватил меня за плечи. Я же поймал в глазах полное безразличие ради него. - В глаза мне смотри, ты, В ГЛАЗА МНЕ СМОТРИ! - Взрывался он, подобно кукурузному зернышку в микроволновке. - Что с тобой, а, что?! Наркота, да?! Признавайся, на наркотики подсел, да?!

Я же только трясся от его тряски в разные стороны, сам того не замечая, успевая отшучиваться.

- Вроде на руках ничего, а несешь чушь. - Говорил я. Он же шокировался моим неявным ответом.

- Не нести чушь?! - Снова толкнул. Немного повременил перед тем, как нападать во второй раз. - Значит так... - Продолжал, отчаявшись. - Постоянные перепады настроения, избегания, и деньги, деньги, деньги... - Схватился за голову. - Как я должен это понимать? Объясни тогда, что с тобой, а?! Что происходит в твоей безумной головке?!

Хотелось взорваться и рассказать всё в подробностях о ночах, о первой и единственной любви моей, о луне, которая всегда казалась мне прекраснее тех же звезд или солнца, рассказать о чувствах моих, которые уже и не знали, какими были на самом деле. Рассказать о той неспособности справляться с дурацком уничтожающим мраком жизни, когда я, имея тысячу и одну возможность и вправду становится светлей ради моей любимой, внутренне просто рыдал, больше не имея той ночной мотивации, которую словил ровно 287 часов или 17237 минут назад. Но я коварно молчал, не находя в себе силы становится сильнее. Больше не находил. Сама идея этого отняла слишком много дурацких сил.

Я был одиноким внутри, но сам заставлял себя таким быть, сейчас вовсе и не желая разделять с кем-либо присущие боли и никому не нужные страдания. Продолжал судорожно скрывать чувства, романтику... и, конечно же, боль, которая возникала, стоило мне только вспомнить о любимой Луне.

"Что происходит в твоей безумной головке?" - Фраза показалась мне странной. Она была не такой повседневной и стереотипной, какой были сотни, если не тысячи других подобных фраз. Она описывала совершенно другие события, которые не были сопричастны с бесконечными циклами и волнами океана, который образовывался многогранным потоком мыслей о ней. Они были чем-то схожим, но впервые, за долгое время, намекали лишь обо мне. Я, словно яйцо черепахи, был закопан на том же самом пляже разбитых сердец, потому что в моей голове на этот раз не было ничего, что могло быть хоть немножечко и хоть иногда полезно. Что же было в моей голове? - Этого я не знал. И в некоторой степени попросту боялся узнать, поскольку сам и не предполагал, что именно эта правда будет способна мне дать. Буду ли я счастлив узнать, является ли моя любовь к милой Луне хоть немножечко искренней и правдивой, или так же, как и любая другая жизненная ситуация, к которой только посмело прикоснуться мое сердце, я пойму, что чувства мои, как не принято высказывать вслух обществу, лишь привязанность или зависимость, излечить которую весьма сложновато. Я боялся, что никогда Луну не любил, и что лишь напрасно обманывал себя, сейчас понимая, что, скорее всего, всё было максимально бессмысленно и бесполезно. Так же бесполезно, каков был и есть я. Хотя точно знал, что Луна любит меня сильнее любого другого человека на этой планете. Да и пессимистическое настроение это мое всего лишь подкреплялось погасшей мотивацией быть какой-то там яркой звездой. Переболел.

Сосед же снова толкнул меня, но на этот раз пальцем в лоб. Я явно злил его своей неприветливостью и идиотизмом, так и исходящим из души. Сам же чуть пошатнулся от нарастающего громкого гнева. Еще раз осмотрел комнату, кажется, наконец-таки понимая, почему везде такой беспорядок.

- Значит, рылся в моих вещах? - Переманил любимую привычку Луны расставлять ударения на каждый слог.

Товарищ начал безудержно смеяться. Я же шутку не оценил.

- Да, представляешь, ДА! - Прерывался иногда на смех. Со стороны скорее на галлюциногенные препараты подсел вовсе не я. - Я искал чертов пакет с наркотой, которую ты употребляешь, ДА! - Подошел ко мне ближе, не зная, куда и деть свои руки. Попытался, видимо, из вежливости, остыть. - Я волнуюсь за тебя, волнуюсь, понимаешь?! - Успокаивался он постепенно, понимая, что уже перегибал. Наступила знакомая пауза. - Раньше мы много времени проводили вместе, да просто ты со мной хоть иногда разговаривал! А что теперь?! Что теперь?! - Опять схватился за голову. Я же не понимал, что у него в голове такого, что он не может ее отпустить. - Ты отдалился! - Из всех сил выдавливал он из себя, даже я начал таять от такого полета страстей. - Почему?! Что случилось?! Учеба, родители, работа?! Что?! ОБЪЯСНИ МНЕ, ЧТО?!

Я встал с кровати, где некогда залипал в телефоне, даже и не в силах как-либо реагировать на его выкрики истерии. "Экзистенциальный кризис в ноль лет" - так и просилось выйти из уст. Но я же попросту не хотел отвечать на приятеля странные доводы, подкрепленные только если собственной зависимостью к передачам криминального мира и психологическими триллерами. Сосед точно нес какую-то неразбериху, совершенно не похожую на правду, хотя и обвинять его в подобное деянии нету смысла - я ведь и сам не давал ему возможности узнать истину, скрывая свою любовь к даме сердца от посторонних глаз. Но я практически и не слушал, что друг говорит. Сосед хоть и был по воле случая приятным собеседником, сейчас от него исходила только боль незнания правды, которую я не хотел ему раскрывать. Решил лучше проверить небо, что казалось значительно полезнее этих ссор. И, опять-таки, позволяло хоть как-то отвлечься от разъедающих, словно вредная кислота, мыслей. Насколько сильно я любил подкреплять свою веру в звездную ночь.

Вдруг сердце замерло. Стук. Под криками и метаниями каких-то предметов в меня в потоках гнева соседушки, увидел на небе знакомый свет. Не хотел верить своим глазам, так что решил приблизиться к окну и пытаться разглядеть неприметный огонечек немножечко четче. Огонечек же этот, гонимый ветрами и капризами молчаливого города, на небосводе трепещущих дней, нарезал круги, вращаясь из стороны в сторону под потоками ветра. Он летел выше, и выше, и выше, что я смело мог предположить, если уже и не быть полностью уверенным в чем-то, что эта была не настоящая звездочка или тот же самолет из далеких далей, а так привычно-знакомая мне фонарная звезда, некогда подобие которой сам запускал на небо.

Затаил дыхание, не в силах более даже пытаться делать вид, что имею ответы на вопросы в скандале и какие-либо душераздирающие мысли в голове. Я, словно настоящий психопат, гонимый восторженностью ночного неба и умением выстраивать в своей голове столь привлекательные картины, не слышал ни-че-го, что могло говорить мне сердце, кроме одного безумного слова любви. Приятель продолжал что-то безудержно кричать, в то время, когда я полностью позабыл о его присутствии и смотрел только на "звездное" небо.

Там же, на небосводе разлуки, ма-а-аленькое пятнышко, передвигающееся, кажется, только дальше и только выше, взлетало будто бы с того самого места, где песок любил западать в сетчатые ботинки, а река ударять по усталым ступням. И где я, потраченный жизненной энергией и любой надеждой на беззвездную ночь, любил любоваться ею и чувствовать, как приторный вкус ненавистной жизни уходил от меня, стоило снова почувствовать запах ее шелковистых локонов. Я ликовал от возможности, которую с недавних пор считал невозможной.

Это она. Я почему-то думал, что это она, моя милая Луна, запустила на небо фонарик. Я был чертовски сильно убежден в этом, не в силах передумать сам.

Сглотнул ком в горле. Сердце мое замерло, будто бы вот сам и помру от полета чувств и страстей. Мне было так страшно, так страшно! Как было страшно всегда. Но я хотел, я хотел верить, что это не ложь, что это не совпадение или случайность, обман зрения или фантазия дурной головы, а правда. Настоящая правда печальных ночей. Потухший огонек мотивации снова разгорался внутри, пока сердце замерло в объятиях темной правды.

Луна хотела меня увидеть - убеждал себя в этом. Она отчаянно, так же, как и я ее, хотела меня увидеть, потому что больше не могла терпеть разлучное небо синих оттенков, на котором не было ничего кроме кошмаров дней и нашего расставания. И еще долгое время, сколько имел возможности и сил подумать тогда, верил, что это судьба - мое внезапное желание взглянуть на бесконечное поле рисования звезд и разглядеть на нем этот маленький фонарик нашей любви.

И я знал, что медлить, как и задаваться какими-либо еще вопросами не о том - нельзя. На это попросту более не было времени! Небо вот-вот окончательно окунется в мир бесконечной тьмы, как и было в тот день, когда впервые в жизни имел возможность сжимать ее руку в своей и слышать ее пленительный голос, который так боялся выбросить из головы! Поэтому тут же спешил, превозмогая любые паники, тревоги, случаи, что угодно, что могло стать помехой к достижению цели. Боялся. Сильно боялся всего, но также помнил, что, помимо страхов, рядом с Луной моей ночи всегда имел желание быть хотя бы каплю светлей.