Когда звезды обещают проснуться

Я вдыхал ее аромат, который, как в первый день нашего с ней знакомства, перебивал неприятный запах тины, исходящий из реки напротив меня. Рука ее была такой маленькой, хрупкой, нежной. Я не мог позволить себе повернуться в сторону Луны, разглядеть ее потухшие очи и увидеть, какого же цвета платье ее сегодня, платье, которое всегда развивалось в сторону света.

Что это был за запах? Это был до боли знакомый запах, который, кажется, я уже когда-то чувствовал, хотя и не так часто, как мог бы ощущать его, если бы умел хоть немножечко именно жить, а не просто существовать в обличии подобного тела.

Он напоминал мне землю после дождя, когда я сидел на изумрудно-зеленой траве, руками ощущая капли росы на газоне, и небрежно продолжая вдыхать петрикор. Он перемешивался с кричащими благоуханиями разных цветов: то роз, пионов, астр, любых других растений, которые нежными ароматами своими привлекали даже самых заядлых противников растительного мира... Это был запах настоящего счастья. Запах свежескошенной травы, новых книг, чего-то свежего, нового, чистого, светлого. Именно такого, какой и была она в отражении моих глаз.

Она начала медленно опускать ладонь с моего плеча. Я же не мог себе этого позволить. Быстрым движением, насколько хватило мне тогда резкости, реакции, наглости и любви, перехватил ее ладонь, наконец-таки позволяя себе развернуться, посмотреть на нее, увидеть ее очертания и снова, как самый немощный и глупый человек на этой дурацкой поляне перемешанных ароматов, любить. Любить ее опять. Пытаться любить ее снова.

Глаза ее до сих пор были не ярче проклятой луны на небе разбитых надежд. Она смотрела на меня с аргументированной грустью и настоящей тревогой, от моих прикосновений которая ударялась только сильней. Как же ей было больно, что больно мне, как же мне было больно смотреть на нее сейчас!

Я больше не мог сдержать эмоции и снова, скольким не был бы я импульсивным и глупым по жизни вахлаком, охватил ее в самые крепкие и чувственные объятия, которые когда-либо мог позволить себе.

- Никогда... - Говорил я ей, не знаю, может быть, представляя себя героем очередной дорамы. - Я больше никогда не отпущу тебя!

Слова мои были искренне. Я думал о Луне постоянно, я желал чувствовать ее рядом с собой постоянно, я хотел этого, безумно хотел! И теперь, когда наконец появилась такая возможность выглядывать каждую ямочку на ее щеке, смотреть в эти зеркальные зеркала души, я больше не мог позволить себе снова от всего отказаться и снова страдать, как и страдал я каждый раз, когда у меня что-нибудь не получалось. Нет! Не сейчас, не сегодня и не рядом с ней! Я готов был терпеть совершенно любую пытку, только чтобы была душа моя рядом со мной!

Она сжалась и задержала дыхание. Я своим телом чувствовал, как сердце ее устремилось в мучительный пляс, но я, я будто бы, без объяснений, будто бы больше не мог допустить того, чтобы она ушла. Каждой клеточкой своего паршивого тела, ничем не лучшего тела того же дурака-сменщика или чересчур тревожного человека, рядом с ней ощущал любовь, счастье, восторг, мне снова, и снова, и снова не хватало слов описать, сколь сильны были мои чувства! Я не мог больше падать в объятия вечной тоски и самобичевания, я хотел лишь одного - любить ее, чтобы она наконец любила меня. Хотя и любила она меня значительно больше, чем я мог хоть когда-то представить.

Она медлила и не обнимала меня в ответ. Из глаз ее начинали идти очень горькие жаркие слезы, которые линиями спускались по щекам, соединяясь воедино на подбородке. Я же не отставал, сам впадая в яму уныния и отрицания действительности, сам плакал от переизбытка чувства и полного недостатка уверенности в себе. Она плакала столь горючими слезами, которые точно были горячее тех же самых звезд, под которыми мы стояли с ней в день, когда впервые в жизни я имел возможности заговорить с ней. Слезы эти были столь горькими не от печали или тоски, нет. Я был уверен, что они столь жарки из-за жалости только ко мне.

Наконец Луна подняла трясущиеся ладони и обхватила меня ими в ответ. Заплакала. Заплакала навзрыд, сама не понимая, как могла так поступить, отказаться от всего ради...

- Прости... - Говорила она резко, сжато, сквозь слезы и боль. - Прости меня, прости меня, прости!

Я лишь сильнее сжимал ее в объятиях, будто бы уже ломая ей ребра и любые другие кости, которые могли встретиться на пути. Она казалась мне такой родной, такой нежной, такой милой. Рядом с ней я ощущал неземной восторг, мне было невероятно комфортно с ней, я был словно в тех же самых объятиях матери, на тех же самый дурацких качелях, которые успевали занозить мои руки! Я вдыхал ее аромат, чувствовал такую неземную нарастающую силу преодолевать страх.

Луна же продолжала издавать мучительные звуки немочи и упадка сил, хлюпая носом и постоянно то сжимая, то разжимая меня сильней. Наконец я немного отошел, позволяя в первую очередь себе посмотреть на нее.

Она же продолжала плакать. Я не понимал, что было в ее душе, сколько бы не пытался, до сих пор не мог найти логики и рассудка, как некогда все они потерялись и у меня в памяти и голове.

- Прости... - Говорила она опять, пока руки ее рефлекторно падали вниз по туловищу, а платье, на удивление течности дел, впервые в жизни не уходило туда, на восток.

- Почему... - Спрашивал я ее, сам произнося любые слова сквозь зубы и слезы. - Почему ты ушла от меня, почему бросила, почему не любила, что, что, что я сделал не так?! - Я сильнее сжимал ее ладонь в своих руках, целуя, милуя, вытирая о нее паршивые глупые слезы! - Это из-за того случая? Из-за моей резкости? Из-за чего, скажи!

Луна же продолжала молчать. Она не могла остановить проклятый поток из глаз, который, кажется, смог залить бы яму значительно больше той, что была залита водой реки самоубийц и разбитых коленок. Слезы шли отовсюду, чаруя солнце сильнее звезд. Я же не мог остановиться. Знал, что Луна моя не ответит, знал, что ей больно, плохо, страшно. Знал, что любовь моя, точнее лишь попытка любить ее хоть как-то, она удушает, убивает, заставляет страдать не только меня, но и Луну, но и мою звезду, свет моих дней, часть меня, мое внутреннее дитя и чувства! Я знал, что она не ответит, знал, что не сможет быть честной со мной, пока я, как человек, хоть за что-то взявший бы ответственность, сам не сделаю первый шаг, сам не стану тем мужиком или парнем в ее глазах. Она была нежным цветком, у которого я всё это время отрывал листья, а она так смиренно терпела. Но теперь я наконец понял, как же ей больно было отдавать мне свои лепестки.

Я, кажется, переименовывая любые надежды на день и будущий смысл, больше не мог позволить себе такой роскоши, как продолжить жить без нее. Без Луны моих дней.

Я снова сжал девушку мечты моей в крепкие объятия, гладил, успокаивал, или же пытался этим успокоиться сам. Не хотел отпускать.

- Тогда почему ты пришла, для чего ты дала надежду, почему именно звезды, почему на небе обязательно должны быть звезды?! - Не переставал я выискивать правду и хоть какие-то ответы на ее действия. - Почему ты так холодна, почему постоянно молчишь, чем я заслужил твой гнев, твое непринятие? Почему ты ушла от меня? Чего ты боишься? Почему ты боишься? Скажи, скажи, скажи!

Она выпустилась из объятий и смотрела на меня самыми заплаканными и горькими очами, которые когда-либо смел бы я разглядеть.

- Я не знаю, зачем пришла... - Говорила она тихо, уже не так романтично и трепетно, сколь умела растягивать фразы. - Я увидела на небе звезду и... Мне показалось, что это ты запустил ее! - Вздыхала и валилась с ног на колени. Я еле успел подхватить ее и усадить на сырой цвета отчаяния песок. - Я поступила жестоко, я не хотела делать тебе больно...

- Тогда почему, - Плакал я, перебивая ее горькие и столь тихие фразы. - почему ты ушла тогда? Что я сделал не так?

Она продолжала реветь навзрыд, пока я, полностью утративший любое здравомыслие, да и догадливость, больше не знал, как и реагировать на любые ее слова. Я был раздроблен, уничтожен, так ничтожен в собственных и чужих глазах! Казалось, только само небо и блеклая, снова блеклая на небосводе кошмаров, луна слышала наш разговор, не давая обратной реакции.

- Я испугалась... - Наконец перевела на меня взгляд, отдаваясь в шепот. - Испугалась, что ты погибнешь со мной, испугалась, что сам испугаешься тьмы, испугалась, что потащу тебя только на дно!

- Но почему?! - Не затыкался я даже ради солнца. - Почему ты решаешь это за меня? Почему не говоришь со мной, почему ты так холодна? - Я сжимал ее руки, импульсами отдаваясь от сердца в ладонь. - Пожалуйста... - Чуть ли не шептал. - Пожалуйста, не убегай, пожалуйста, расскажи!

Она молчала. Снова молчала, пока сердце мое было громче капризных волн за спиной.

- Ты словно свет... - Ускорялась она наконец в темпе слов. - Ты погаснешь, стоит только отправиться в эту тьму. - Тыкала пальцами и руками на свое сердце. Я же ничего и слушать подобного не хотел.

- Впусти меня туда, - Я сел к ней ближе, снова, сколько есть мочи и сил, нацеловывая ее руки, шею, голову, лицо, что угодно, только чтоб попытаться успокоить ее. - впусти меня в свою душу!

Она начала качать головой из стороны в сторону, встала с мокрого песка, отворачивая от меня свои до боли острые скулы, по которым продолжали безостановочно бежать капли, собирающиеся снизу. Я, не дожидаясь ее слов, встал тоже, пытаясь, и пытаясь, и пытаясь обратить ее взгляд на себя. И секунду терпеть жизни без нее не мог и не хотел! Думал лишь об этом - пусть расстаемся, пусть не будем любить друг друга, но не надо, не хочу, что угодно сделаю, только чтоб не бежала, как сделала в тот раз, что-угодно вытерплю, только чтоб объяснила мне наконец, почему мы не вместе и почему так кошмарна ей тьма!

- Впусти меня... - Говорил я значительно тише, кажется, уже полностью выплакав любые чувства. В душе было пусто, даже надежда и вера какая-либо в что-либо уже была не нужна. Я поник и совершенно устал.

Луна моя подняла на меня загадочные черные очи. Я не понимал, что она творит. Она смотрела на меня глазами, полными отчаяния и нежития, глазами, которые кричали о том, что любые решения уже давным-давно были приняты и запечатлены. Во взгляде скованном ее читалась настоящая мудрость, а тело ее будто испарялось на моих глазах, растекалось, как растекались проклятые слезы у подбородка. Луна смотрела на меня, не давая мне и малой возможности снова задышать, пока я, очарованный ее терпкой болью, затаил дыхание, словно утопая в пропасти тьмы.

Луна моя коварно и хитро улыбнулась, как самая настоящая лиса. Но под маской хитрости ее лицезрел лишь такое же сильно опустошение и боль.

- Там слишком темно. Можно легко заблудиться. - Говорила она, кажется, уже отходя от ужасных чувств, которые минутами ранее игрались в ее душе. Слова ее точно означали что-то другое, но я не хотел понимать. Узнавал привычку растягивать фразы и говорить загадками.

Я подошел ближе, снова сжимая ее ладонь. Никакие отрицания и отговорки принимать не хотел. Больше нет. Я чувствовал себя значительно сильнее.

- Я не боюсь тьмы! - Говорил я, кажется, уже полностью в этом уверенный. - Я наконец-то готов стать звездой. Только скажи.