Когда звезды обещают проснуться

Я сидел в библиотеке, постоянно перенаправляя свой взгляд с проклятого учебника на яркое весеннее небо, которое ослепительнее обычного игралось где-то за окном. Мысли мои, как и бывало обычно в самые ненастные тревожные моменты небытия и бытия одновременно, царапали душу похлеще тех же острых и колких фраз, которые метеорами проходили меж членами нашей псевдогруппы. Пора экзаменов, к счастью или величайшему сожалению, тронула не только меня, из-за чего и я и мои одногруппники решили готовиться к экзаменам хоть иногда вместе. Я не стал сопротивляться подобным идеям, поэтому и принял вызов судьбы, сейчас отчаяннее обычного желая покинуть аудиторию.

В голове до сих пор не устаканились многие мысли. Сильно хотелось кричать ну или хотя бы же плакать от той тревоги, которая разрывала меня изнутри. Я ощущал отвратительную неприязнь к собственным мыслям, телу, всему, что когда-либо могло подавать признаки жизни. Я чувствовал себя полным ничтожеством, потому что никак не мог изменить неприятную для меня вселенную. И никак не мог изменить дурацкое прошлое, в котором снова был столь я глуп.

В тот самый день, когда я сначала пригласил Луну встретиться, а после извинялся за очередную ошибку, осознал свою безграничную ничтожность. С тех пор она перерезала совершенно все со мной провода, сожгла совершенно любые мосты и отправила меня в яму невидения и самобичевания, в которой я и предпочитал находиться до встречи с ней. Иначе говоря, попросту бросила.

Ненавидел себе хлеще прошлого. Я ощущал, как противный комок собирается в ротовой полости от невозможности выразить чувства, как глаза мои, словно аллергия, покрывались будто бы какой-то плотной отвратительной оболочкой, а на руки мои, дурацкие руки, на которые глядеть, да и как на что угодно другое принадлежащее мне, осточертело. Я ненавидел себя и хотел избавиться от всего, что было моим.

Она бросила меня в тот день. Бросила на произвол несчастной судьбы!

Впрочем, поведение мое оставляло желать лучшего. Я и до сих пор с неприятной печалью в груди вспоминал о произошедших событиях и о том, как посмел вылить на нее столь грязную терпкую грязь, которая часами скапливалась до этого события в моей душе. Но подумать, что единственный раз, которым я сам себя утопил, был для нее последним... Я просто не мог! Разве это не жестоко? Хотя, впрочем, не мне говорить о жестокости после тех слов.

Да и, честно признаться, я до сих пор не мог понять, почему внезапно стал для нее какой-то дурацкой вспышкой. Хотя и догадывался, что вспышкой она считала мою же любовь к ней... В том-то и дело, что не пламенем, а несчастной потухшей вспышкой... Что Луна вообще думала обо мне? Она не видела во мне того света, который я обещал дать?

Я постоянно лелеял себя нашей любовью, постоянно радовался при виде Луны, постоянно ждал следующей встречи, потому что только она, я был предательски уверен в этом, только девушка звездных ночей была пищей, благодаря которой я жил! Ох, как же я обожал ее! Как же жаждал прикоснуться к ее оковам, к ее тонким чертам, как же глядел в бездонные очи, наполненные смыслом и бессмыслием одновременно. Я любил ее слишком сильно. Настолько сильно, что перестал замечать любые слова и любые намеки, которые она говорила.

Она часто поднимала тему тьмы. Часто говорила о моих мечтах. И, какой же я был идиот, раз не понимал, почему именно мечты мои так сильно ее беспокоили. И этот коварный раз, когда я посмел высказать ей столько неприятных вещей, пожалуй, попросту стал последним.

Дни постепенно окрашивались в цвета расставания и терпкой разлуки, в синевато-фиолетовый оттенок моих слез, так прекрасно сочетающийся с оранжевыми цветами отчаяния. Я просто не слышал. Я, чёртов кретин, и до тех пор просто не слышал, что именно душа говорит мне!

Та подлая фраза только сейчас наконец доходила до дурака меня. Ну, конечно же! Ну конечно же! - Думал я. - Ну конечно же она говорила не о небе. Ни одна секунда, ни одна минута, ни единождый раз, никогда... Она никогда не говорила о небе. Луна всегда говорила лишь о себе.

- Как думаешь, звездам сложнее сиять в темноте? - Говорила однажды она.

Я же не осознавал, какой же самовлюбленный кретин, что она имеет в виду, да еще и так паршиво твердил:

- Ну-у... В каком-то смысле наверно сложнее.

После этого проклятые бессонные ночи, потоки самобичевания, ненависть к самому себе, желание что-нибудь разбить, только чтобы порезаться и сдохнуть где-нибудь под забором! Я полностью пал. Я был настоящий дурак, раз не понимал, что всё это время Луна намекала, что боится, чертовски боится, что я заплутаю в ее темноте. А я, только подкрепляя характер свой тупыми поступки, в очередной раз только доказывал ей, что мне далеко до яркого-яркого света, что я еще сам, я сам просто какая-то маленькая вспышка. И что будет Луна в случаи слабой силы моей обузой мне!

Луна точно чувствовала настоящее уныние каждый раз, когда я говорил о будущих планах, о жизни и о желании жить. А я этого не понимал. Эти простые, казалось бы, вещи, были явно ей не знакомы, а напоминания об этом неведении только сильнее заставляли ее краснеть. Ни от стыда или от смущения, нет. От злости на саму себя и проклятый мозг, который словно бы и не был готов решать какие-либо проблемы.

Мне было сложно сейчас. Сложнее из-за того, что не слышал ее и раньше.

Обузой и мне. Ей казалось, будто бы из-за нее мне будет сложнее. А я только теперь понимал, почему она говорила мне так! Потому что я просто проклятая вспышка, не пламя, не звезда, не свет! Я просто сиюминутная фонарная звезда, которая также быстро погаснет.

Будто бы, глядя в ее бездонные очи, которые так и кричали от боли, я сам начинал страдать. Хотя, в какой-то степени, я был уверен, что так оно на самом деле и есть. Или нет... Я, кажется, полностью спятил, потому что совершенно не знал, что происходит в моей голове.

И снова предпринимал тысячу и одну попытку изменить хоть какой-то ход дела. Тысячу раз приглашал ее, причем в ущерб личным интересам, погулять, в рестораны, кафе, театры, кино. Она соглашалась. По началу даже охотно. Но чем дальше шло время, тем сильнее мышление ее изменялось, и тем больше она становилась холодней и мрачней. Я же, не понимая ее настоящий страх темноты, которую я, будучи дурацкой вспышкой, был не в силах разогнать, лишь успевал уныло глядеть на небо, осознавая, что луна на нем снова тусклее звезд. А небо среди ярких равнодушно-желтых фонариков - всё то же полотно печального расставания немых речей.

Я не понимал о боли же своей Луны и внутренней трагедии до самого конца, пока, наконец-таки, не стало поздно.

В конце концов она призналась мне честно. Я был, право, истинно благодарен за откровенную честность... Но сердце мое разбилось звонче звонких ночей.

- Прости меня... - И снова говорила она через время, опуская голову, пока я только-только догадывался остановиться во время прогулки и взглянуть на нее. Разве после тех слов не я должен так извиняться? - Я поступаю жестоко. Мы не должны быть здесь.

Я выпрямил спину.

- Что ты имеешь в виду? Тебе не нравится гулять? - Начал со своими бессмысленными поспешными вопросами, которые так и сулили глупостью моих идей. - Так давай пойдем в другое место, куда захочешь, только скажи! Правда, всё в порядке, я ошибался насчет этого солнца!

Она же закрыла глаза и закачала головой из стороны в сторону. Моя непосредственность точно ее сердили, когда она понимала, что я не понимал ничего.

- Я не похожа на звезду, но тоже не смогу сиять ярче. - Вырвалось из ее уст. Я стоял, как настоящий придурок, до сих пор не соображая, к чему то ведет. - У тебя есть мечты. У тебя есть цели. Я же не имею ничего из перечисленного. И буду тащить тебя вниз. - Она снова молчала. Глаза постепенно заливались образовавшейся пленкой воды. Я же, дурак, затаил дыхание, испугавшись того, что, к сожалению, точно настанет вскоре. - Прости меня. - Сердце мое предательски стукнуло и заскулило от терпкого понимания смысла ее слов. - Ты скажешь, что это не так, что я не права. - Пауза. - Возможно. - И снова пауза. Она, видимо, точно не собиралась останавливаться. Сердце же мое начинало жутко болеть. - Но пока ты поднимаешь постоянно падающий камень - не сможешь забраться наверх. Особенно когда сам редко в силах сделать подобное самостоятельно!

Я мысленно пал на самое дно, кажется, осознавая, что именно девушка ночи имеет в виду.

- Но, подожди, давай... - Пытался я только не заикаться и предпринять хоть что-то, что не заставит вновь потерять любимую.

- Рядом со мной тебе становится только хуже. Я не свет. - Перебивала же она меня, поспешно вытирая глаза рукавом. - Поэтому живи! - Кричала на меня. - Пока ты можешь, не гасти! - Уходила от меня, словно убегала от врага или ядовитого газа. - Прости меня... Но мы... Мы вместе ничуть не лучше небесной тьмы! Рядом с тобой я не буду ярче, а рядом со мной ты будешь тусклей!

Я встряхнул дурацкой головой. Помимо опустошенности в душе не было... Ни-че-го. Да что за чушь происходит в ее голове?! - Только эта мысль была в моей.

Я не знал, как и реагировать на ее самовольный уход и мое разбитое сердце, которое безудержно болело. Я не был уверен даже, что когда-либо испытывал настолько удручающую боль во всех местах одновременно. Я не хотел верить, что всё происходящее реальность, а от непривычки этой, непривычки, что я не с Луной, постоянно проверял телефон, в надежде, что она мне напишет или мы встретимся. Но ничего из этого не происходило. НИ-ЧЕ-ГО! Я медленно умирал изнутри, больше не в силах даже дышать от накрывающего цунами.

На память о ней остались только воспоминания, ведь даже переписки, которые принадлежали нам обоим, теперь не принадлежали никому. Хоть любые мосты между нами и сгорали только с одной стороны, они сгорали дотла, смерти, гибели. До ядных трупов, который сейчас сильнее обычного отравляли мой нежный рассудок и организм, переливающийся одновременно в оттенках оранжево-отчаянно-сине-пасмурной ночи. Я захлопнул книгу и принялся собираться домой. С меня хватит.

Люди вокруг, мои безбашенные одногруппники, с которыми я мог бы быть в ладах, если бы не мое выступление, тут же обратили на меня взоры, не понимая, почему я столь импульсивен в собственных мнениях и словах. Я же хранил совершенную боль от разлуки с Луною только в себе, не находя ни то сил, ни то желания, ни то возможностей и некоторого доверия поведать подобную тайну и кому-то еще. Мне было дьявольски больно внутри. Я знал, что я слаб, знал, что я ничего не могу изменить, потому что я даже, черт побери, не пламя! А куда уж мне там до звезд... Я до сих пор не мог поверить, что такая сильная любовь причиняет настолько много страданий.

- Эй, брат, всё хорошо? - Раздался голос одного из очевидцев моей истерики. Я же лишь продолжал интенсивно засовывать проклятые учебники в портфель, пока все остальные затаили дыхание, наблюдая за мной, как за актером дорогого кино.

- Идти. Надо. Мне надо идти. - Агрессивно отскакивало от моих зубов. Злость же на людей в округе, которая, пожалуй, возникала только от невозможности выразить хоть какие-то чувства, росла и росла. И росла!

Один из приятелей встал с места.

- Я провожу.

- Не надо! - Со всей дури бросил учебник в дурацкую сумку. - Не надо... - Сказал тише, понимая, что снова срываюсь не на тех. - Я сам...

Выступление мое было опять закончено. Люди в помещении явно оставались в полном недоумении, лишь успевая за моей спиной время от времени шушукаться и переспрашивать друг друга, что же произошло. Я же вышел из библиотеки и отправился в проклятую душную общагу, в которой единственным плюсом, пожалуй, было то, что я смогу в ней задохнуться от духоты и наконец-таки сдохнуть. Я ничего не хотел, меня раздражало совершенно любое слово дурацких идей, людей, машин, гудки... Мне было больно. Очень и очень больно, словно бы сердце мое режут острыми ножами изнутри, а я, как настоящий слабак и самый несчастный человек на планете, не мог достать их из себя и хоть как-то продолжить жить. Я постоянно хотел лишь плакать, больше же ничего - ни еды, ни сна, ни снотворного, ни проклятия или счастья. Я потерялся в толще замкнутого пространства собственной головы и своих же идей. Больше не мог терпеть ничего и не не терпеть одновременно. Тонул. В синеватых водах разлуки.

И снова был настоящим ничтожеством в зеркалах. И настоящим неудачником в реальной жизни. Потому что она ушла от меня, когда я обещал ее так любить. Когда обещал становится дурацким светом, ей не грубить, а сам не сдержал ни единого обещания!

Сам для себя не понял, как наступил вечер, как я снова дежурил на пляже, и, ко всему странному, что думал и чувствовал, снова стоял под ночным и туманным беззвездным небом той самой береговой линии, где всегда пахло только тиной... И где обожал я чувствовать аромат ее волос. Из глаз моих же текли очень горькие щиплющие слезы, а руки холодели в потоках столь отвратительного прибрежного воздуха. Я долго смотрел на синее небо (теперь понимал, почему же оно синее - потому что напоминало мне расставание), осознавая, что, будь то луна, будь то прозрачные блеклые звезды, - пленники этого неба - будь то она - всё равно. Ничего не изменится. Ничего не вернется. И я снова останусь один.

И теперь мудрее обычного понимал, что Луна моя была не права - я никогда не смел и погаснуть рядом с ней. Напротив, я гас значительно интенсивнее без нее. И хоть был я всего лишь вспышкой, но я хотя бы той вспышкой был. И тогда осознавал, что сильнее беззвездной ночи боюсь потерять я ее.

Вдруг в голову пришла странная, дикая и столь отчаянная мысль, какая могла приходить лишь в минуты буквального оранжевого молчания этих ночей. Я понял, что потерял совершенно все, но, что бы не произошло в следующую секунду немого молчания, я до сих пор не потерял самого себя. Свою любовь. Свои чувства и желание быть рядом с милой Луною. Я понимал, что звезды на небе рано или поздно снова появятся, а значит и я снова буду иметь возможность увидеть Луну. И свет моих дней. Во мне загорался, кажется, тот самый яркий огонь в темном омуте затишной бури, который был единственным источником света в этой рощи убийственных лип. Она ушла - понял я. Но моя привычка пытаться сначала осталась со мною! Я попытаюсь, думал я, я попытаюсь переставать быть никому ненужной вспышкой и наконец начну светить!

Тогда я почувствовал силу. Я понял, что не могу повлиять на звезды на небе, навряд ли смогу во второй раз запустить миллионы, казалось, фонариков в небо, только чтобы они представились ей в виде звезд. Но я также понял, что могу испытать удачу, хотя бы попытаться сделать что-нибудь, только чтобы перестать чувствовать ту едкую горечь, которая уничтожала меня изнутри. Да, я понял, что могу измениться и тогда Луна вернется ко мне, она увидит, что мне не темно рядом с ней! Я имел возможность. Шанс. Надежду!

Я смотрел на тусклую луну, которая, право, казалась мне сейчас ярче совершенно любых звезд на небе, которые когда-либо могли показаться мне. Она была так высоко и так ярко, как некогда мечтал бывать я. И понимал, что и Луна моя, стоит только немного подождать, найти подходящий момент, ощутить прилив сил и снова пытаться, пытаться, пытаться! Что тогда и она придет на берег разбитых сердец, чтобы я мог любить ее. Ведь, пока мое желание быть рядом с ней было здесь, она тоже была будто рядом, зажигая меня светлей.

Мои чувства боли были столь отвратительны, что, по всей видимости, я сам начал уговаривать себя, что разлука не сделает мне больно, а, напротив, лишь испытает истинность чувств на прочность. Я начал думать. Опять очень много и много думать, наконец-таки осаждая голову тем, что я имею шанс быть ей хотя бы немножечко нужен. Если она придет на пляж в следующую звездную ночь, - думал я - значит потеряно не всё. Значит она сама понимает, что мы совершаем ошибку.

Я верил, что она придет. Отчаянно желал в это верить, точно так же, как сейчас отчаянно и светилась желтая луна, отраженная солнцем. Я знал, что луна может быть столь яркой, только когда солнце будет на нее светить. И это не было плохо, нет, ни в коем случае не означало проигрыш или конец. Это означало, что и я могу помочь своей милой Луне стать ярче, да, я будто бы начинал обещать себе стать для нее хотя бы чуточку ярче, стать ее же звездой! Только пусть протянет она руку мне, я сделаю плот прочнее, только протянет пусть руку мне!

И чтобы она была рядом со мной, на этом небе разбитых надежд. Страхов, паники и отчаяния дней. И знал я, что она обожала звезды, потому что они были ярче мрака неистовой жизни. И я был готов стать ее звездой или солнцем, теми самыми путеводными линиями, которые так сильно любят звездочеты. Я был сейчас готов совершенно на все, только дало бы небо немножечко точек оранжевых фонарей! Синеватая боль расставания же постепенно сменилась редкими волнами надежды и веры в лучшее завтра.

Крутил головой из стороны в сторону, поскольку мысль эта была бредовой, глупой, лишь попыткой успокоить самого себя. Я, конечно же, всё это осознавал. Разумной стороной мозга понимал, что не должен желать встретиться, поскольку такова была Луны моей воля, а вот неразумной стороной, или же злоехидными чувствами, жаждал этого отчаяннее воды в пустынной засухе, как таковой. Мне почему-то сильно хотелось верить, что Луна, после всего, что происходило на берегу и за пределами смертельного пляжа, всё равно прибудет сюда любоваться звездами и давать хоть какую-то надежду мне... Я попросту не мог разрешить ей уйти столь банально и больно, и был готов ждать и терпеть столько времени, сколько ей понадобится, только чтобы снова простить меня. Я ведь даже не надеялся и не верил, что она меня любит! Я просто... Просто эгоистично желал, чтобы я мог любить ее. Но ложь надежды ко мне прицепилась прочнее тревог.

И, кажется, снова отправлялся туда, откуда некогда вылез - снова считал дни и ночи, в надежде хотя бы в последний раз увидеться с ней. Снова не спал ночами, глядел в окно днями и отталкивал любых потенциальных невест от себя подальше, всем сердцем отдаваясь думе о ней. Снова сходил с ума и бредил, раздражался любую секунду, снова трепетал от тоски и разлуки. Но теперь отпускал печаль и предпочитал скорее ждал звездного неба, нежели ненавидеть себя за расставание с девушкой мечт и души.

Снова вспоминал, как она обожала искать звезды на небе. Понимая, что сам не меньше этого пристрастился искать в мраке жизни родную Луну.