Когда звезды обещают проснуться

Я снова впал в яму забвения, но в этот раз всего лишь из-за очередного пластикового мешочка, так небрежно выкинутого на произвол несчастной судьбы. Он танцевал, кажется, танго, средь ветров безлюдной улицы, пока мысли мои в очередной раз улетали в просторы далекого и неизведанного космоса, именно туда, куда и способны были улетать они при любой удушающей думе. Спереди меня в душном и безрадостном помещении университета стоял очередной преподаватель, который усердней обычного рассказывал материал. Кажется, атмосфера, которая пропитывала абсолютно каждую клеточку человечков здесь, никогда не была бы способна сделать хоть что-нибудь, кроме как усыпить неприветливых и неразговорчивых студентов, с каждой секундой забвенного сна которые сильнее валились на бок.

Я же разрешал себе витать в облаках, совершенно не думая ни об очередной ночи, которая так и не стала началом нового дня, поскольку я не ложился, ни о погоде за окном, которая ветрами нарезала круги. Ни о скучном тембре преподавателя, которому, кажется, было плевать на лекционный предмет даже в большей степени, чем так происходило и для других. Ну а мысли мои, как и всегда, прокручивали лишь то прошлое, в котором бывала она.

Я снова вспоминал ее очертания. Снова мерещились ее расплывчатое лицо, мягкие, словно волокна хрупкого материала, наподобие сухих клеток бамбука, волосы, платье, которое всегда развивалось в сторону солнца. И, конечно же, ее глаза, отражалось в которых намного больше глубины, тайн и тревоги, чем скрывалось на дне Тихого океана. Но я, кажется, прекрасно помнил, что тихим тот океан был лишь в небрежной фантазии неподходящего имени.

Она же снова пленила голову, мысли, совершенно все, что могло меня связывать с ней или с причинами думы. Я до сих пор не мог поверить, что нежный цветок, которым она не переставала для меня быть, начинал постепенно раскрываться прямо на глазах, пока я, сжатый от перенапряжения и мертвый внутри от слишком энергичной жизни, ощущал на себе ее пристальный взгляд, который, сколько бы не фантазировал я, точно не рассматривал и не выискивал какие-либо изъяны в моей же внешности. Он просто прожигал мою душу насквозь, в попытках найти немые ответы на столь честный привет.

Она молчала вот уже как пятую минуту. Меня это чертовски пугало. Я уже не медленно, а со скоростью биения собственного сердца и частоты кадров сменяющихся мыслей в голове, не мог сообразить, почему она ничего не говорит на столь явный намек. Точнее даже не намек, а на прямое выражение чувств, на настоящее признание в любви, получилось которое, пожалуй, значительно пафоснее того, какое я некогда представлял в собственной головке.

Снова накатывала паника от придуманных продолжений сюжетов, ненависти к самому себе и бренной жизни бессмыслия. Снова ощущал пульсирующие волны в висках, волны, которые так и просили, чтобы я остановился. Или же остановил их - мысли. Но, как и в какое либо другое подобное время упаднического приступа негодования от себя, сильнее тряс ногой, потирал руки, пытался найти глазами какой-либо объект, послуживший бы мне опорой или защитой от ее взоров. И, как и всегда, был чертовски напуган, что буду отвергнут. И я не сдержался.

- Почему же Вы молчите, - Говорил я быстро, уже и не в силах контролировать сказанные слова. - неужели я сделал что-то не так?

Она изменила позу, ощущая, как я переманил ее привычку растягивать фразы на каждом слоге. Она была точно скована ничуть не меньше меня, да и испугана, насколько наглости имел полагать, также не меньше. Я не мог этого не замечать, но и продолжать молчанку, которая заставляла мой глаз нетихонько дергаться, тоже не мог. Впрочем, девушка эта всё оставалась такой же спокойной на вид, какой и мечтала казаться в глазах недоверчивых зрителей. Но актрисой была она хоть и прекрасной, я не хотел наблюдать за этой игрой, а мечтал наконец увидеть настоящую личность, которая принадлежала бы Ей.

Снова задыхался в собственной тени кошмаров, которые громадными тушами ужаса и тревог глядели на меня в секунду молчания.

- Телефон? - Спросила она меня. Я не ожидал такого поворота событий.

Я напряженно выдохнул, поспешно опуская плечи. В голове рисовалось лишь недоумение. Долго не мог осознать приходящее слово, паника же от этого накатывала сильнее. Она слышала, что я признался. Точно слышала, о чем я говорил. Теперь уж я был уверен.

- Простите... что? Телефон? - Переспросил, сам не замечая собственной наглости. Сердце же лишь стучало так: тук, тук, тук.

Она удивленно приподняла брови, будто бы говорил загадками здесь только я.

- Ты спросил, как со мной можно связаться. Телефон. - Снова растягивала фразы и выдерживала паузы. До меня же наконец доходил абсолютный смысл. - Или ты им не пользуешься? Что насчет социальных сетей, почты в конце концов?

Я тяжело выдохнул, уже не в силах держать глаза открытыми. На секунду окунулся в темноту век. Подумал, как же странно, ведь, закрывая глаза, тоже становится страшно. Получается, темнота была не только снаружи нее? Она была и внутри? Открыл очи, собираясь с последними силами и двоякими мыслями в голове.

- Вы имеете в виду, обменяться контактами?

Она одобрительно кивнула. Достала телефон из кармана куртки. Протянула его мне.

- Да. И давайте на "ты".

Мыслями возвращался обратно в кабинет.

Люди внезапно для меня начали массово вставать с мест, преподаватель же закончил унылый рассказ, попутно стирая с доски какие-то странные иероглифы, скорее похожие на символы призывания Сатаны или очередного беса. Я же еле оклемался от воспоминаний и прошлого, постоянно прокручивая и прокручивая мысли недавней ноченьки в голове. После решил собираться.

Поспешно начал складировать вещи с парты обратно в рюкзак, который имел символику ничуть не хуже той, что некогда рисовалась на зеленой доске. Впрочем, загадочные символы моих одеяний хотя бы имели какое-либо истолкование, по сравнению с врачебным почерком профессора.

Сам того и не замечая, я как-то вышел из аудитории, понимая, что пары, оказывается, закончились, а я, полностью отдавшись снам о ней, пропустил любую информацию, которая могла быть мне так полезна. Но, правда сказать, это важно и не было. Потому что я наконец-то имел возможность видеться с ней и за пределами грустного пляжа, ограниченного временными рамками ночной суеты.

Каждую секунду хотелось ей написать. Хотелось услышать ее голос, увидеть предложения в сообщениях, которые принадлежали бы только ей. А также неизведанно мечтал любоваться ею в солнечном свете, а не в замкнутом пространстве холодного мрака ночи.

И я снова вспоминал, какой же она представлялась мне всегда. Снова вспоминал, как я любил любоваться ею, как подолгу мечтал разделять вместе дни и ночи, минуты и часы минувших и будущих дней. И как отчаянно жаждал прикоснуться к ее тонким персиковым губам, которые, хоть я никогда и не пробовал, казались мне слаще даже ее стройного тела, всегда которое пряталось под платьями чудаковатых форм. Но каждый раз я и снова ловил себя на мысли, что она не была так красива, какой может быть женщина, только чтобы ее обозвали подобным сочетанием слов. И тогда удивлялся, как же стандартная внешность ее в глазах моих становилась столь привлекательной.

Я отчаянно желал прикоснуться к ее нежным щекам, никогда не переливающимися розоватым румянцем, просто хотел почувствовать аромат ее тела, которое, как бы писал Шекспир, никогда не запахло бы нежными лепестками фиалок. Я знал, я, черт побери, точно знал, что она не особенней каждой, что она ничем не отличается от миллиона других девушек, которых редко называли красавицами или будущими невестами, но, сколько бы не страдал, ее запах, ее нежная кожа, ее тусклые и мертвые глаза, которые видели только и боль - всё это было моим нектаром, кислородом. Всё это было в тысячу, хотя нет, мне даже нулей не хватит написать в сколько, раз важнее и ценнее для меня даже тел и легкодоступности местных пассий. Мне нужна была только она, я хотел прикасаться только к ней, в то время, когда прикосновения других жгли кожу и окончательно мне осточертели.

Не хватало запаса слов, чтобы в точности описать каждое нежное чувство, которое обязательно становилось таковым при одном лишь взгляде в сторону дамы сердца. Я, кажется, медленно сходил с ума, осознавая, насколько же сильно влюбился в девушку прошлой ночи.

Так проходили дни. Я не вытерпел до начала следующей ночи и пригласил ее в этот же день погулять. Теперь я, кажется, был столь счастлив, каким никогда не предоставлялось бывать возможности. Моя мечта увидеть ее глаза не под светом фальшивых звезд постепенно становилась реальностью, пока я стоял около входа в торговый центр, который должен был стать начальной отправной точкой нашего гуляния. Сам не мог понять, что происходит в моей голове, когда часа по два стоял в цветочном магазине и рассуждал на тему того, а нужно ли покупать ей что-нибудь на наше первое свидание. В голову приходили лишь мысли о том, что букет этот, насколько бы не был он приятен и мил (точно не милее ее), будет очередным грузом, как сумкой, которую вручили в самом начале пути и от которой нельзя отказаться. Тогда-то еще и пришел к выводу, как же быть, да и без всякого слова творительного падежа, попросту сложно. Поэтому предпочел купить обычный мармелад, в случае чего который можно запросто съесть самому или выкинуть. Да и история моих финансов после недавней импульсивной покупки небесных фонариков оставляет желать лучшего. Даже мармеладки эти уже были приобретены на деньги соседа по комнате...

Я снова думал не о том, пока люди толпами ходили туда-сюда в поисках непонятных вещей и событий, в руках своих не в силах перестать портить упаковку от мармеладок, которые так забавно сдавливались при очередном моем приступе что-нибудь смять.

Я не был уверен, что девушка эта, которую права имел разглядывать только ночью, вообще и придет, поскольку на сообщения мои отвечала она так неохотно. Но я искренне ждал, снова выглядывая ее среди сотен людей, но на этот раз имея хотя бы маленький шанс увидеть ее сегодня.

И вот наконец это произошло. Пространство в округе будто тут же остановилось, вырисовывая только ее шаги, как единственное, что существовало в этом измерении. Глаза мои сами, предательские глаза, устремились на ее мягкую походку и очередное легкое платье, которое даже в этом помещении все равно не переставало куда-то лететь. Я задержал дыхание, будто бы испугавшись обратить на себя лишнее любопытство тишины, которая тут же ударила по барабанным перепонкам, стоило мне заметить даму. Я был чертовски очарован. И чертовски напуган опять. Испугался, что мне показалось, что это не она, но девушка эта на самом деле, теперь понимал, какой же я был придурок, была и есть красивей абсолютно каждой любой другой девушки на этой жестокой планете разбитых сердец. Она была самой красивой, изящной, великолепной, яркой, умной, гениальной, превосходной, величественной, сногсшибательной дамой моих надежд!

И теперь я знал это точно, переставая бояться показать влеченность и быть отвергнутым. И знал я это, наконец-таки находя ответ, что же бывает красивей того же мрака - всего лишь моя любовь. К ней.