Завтра - удар
для меня важно
чтобы вы оставляли
звезды и комментарии,
этим вы помогаете продвигать
историю, и мне от этого
безумно приятно, спасибо❤️
____________________________________
Я сидел.
Час... два... может, больше. Белая стена перед глазами начинала дрожать — не от усталости, нет. Просто я больше не мог выносить пустоту. В голове крутилась только она. Каждый её жест. Каждый взгляд. Голос. Смех. И крик. Этот, последний, — будто нож по горлу.
Марат тихо вышел из палаты, в которой разместили нас с охраной, подошёл, присел рядом.
— Валера... она правда будет жить. — Он говорил шёпотом, но мне казалось, что весь коридор слышал.
— Ты спал? — спросил я, не отрывая взгляда от стены.
Он замолчал.— Нет.
— Я тоже нет.
Он сглотнул.— Может, хоть поешь? Хочу сходить в столовку.
Я молча покачал головой.
Тени не отходили. Винт сидел чуть поодаль, разговаривая вполголоса с Соколом, Вовой и Сутулым. Я знал, они все хотят остаться, но и знали — сейчас я не отойду ни на шаг.
В какой-то момент рядом опустился Крис. Она села тихо, аккуратно, не глядя на меня.— Она проснётся, — сказала почти неслышно. — И спросит, что ты тут как призрак сидишь.
Я усмехнулся, больше от боли, чем от шутки.— Я не сплю, Крис. Потому что боюсь закрыть глаза. Боюсь, что когда открою — её не будет.
Она помолчала, потом осторожно коснулась моей руки.— Валера, ты вспомнил? Всё?
— Не всё. Но... — я глотнул воздух. — Достаточно. Чтобы знать, что без неё я никто. Что она не просто моя память. Она — я.
Молчание. Она кивнула.— Мы все это знали. Даже когда ты не помнил. Слишком... ты по ней смотрел. По-другому. Даже когда злился, даже когда спорил.
— Я не злился. Я... не понимал. Почему так больно. Почему не отпускает. А теперь понял.
Я сжал кулаки.— Это я должен был вспомнить раньше. Защитить её. А я... сижу тут, с её кровью на руках.
— Валера, она бы всё равно... —
— Я знаю. — Я перебил. — И от этого ещё хуже.
Секунда. Другая.— Я люблю её.
— Я знаю, — прошептала Крис. — Она тоже.
Тут подошёл Вахит. Лицо напряжённое. Он кивнул мне — серьёзно.— Есть новости, — тихо. — Пройдём?
Я поднялся. Мои ноги были ватными, но я шёл. Потому что должен. Потому что она жива.
И я не позволю никому больше забрать её у меня.
Никогда.
Я вернулся к коридору. Белый, безвкусный, мерзко чистый, он раздражал. Словно издевался.
Как будто говорил мне: ты, глава Монолита, ты, чья тень раньше пугала пол-области — теперь просто сидишь тут, в крови своей женщины, и не можешь ничего сделать.
Винт молча протянул мне бутылку воды. Я взял, не поблагодарил, не отпил. Просто сжал в руке.
Вахит стоял у стены, чуть в стороне. Перекинулся парой слов с кем-то по телефону, потом вернулся ко мне.— Валера, охрана усилила периметр. Здесь безопасно. — Голос у него был низкий, сдержанный.
Я кивнул.— Что по людям? — резко.
Он замер. Потом медленно сказал:— Только свои. Только Тени.
— Что ты вспомнил? — спросил Вахит.
Я выдохнул.— Куски. Вечера. Как сидел в кабинете, когда Саша пришла. Как говорил Винту, чтобы оберегал её, если меня не станет.
— А ты помнишь, кто ты? — осторожно.
Я поднял взгляд. Вахит замолчал. Он понял по моим глазам.
— Монолит, — сказал я хрипло. — Я — тот, кого все искали. Тот, на кого охотились. Тот, кого хотели стереть с карты.
Он кивнул.— Не все. Твои — ждали.
— А кто охотился?
Молчание. Слишком долгое. Я подался вперёд.— Говори.
— Валера... — он вздохнул. — Это мы узнали, когда ты уже потерял память. Не сразу. И мы...
— Кто?
Вахит выпрямился. Его лицо стало чужим, официальным, как на войне.— Ореховские.
Я замер.
Гул в ушах. Как будто больничный свет вдруг стал резать глаза.
— Они. — Я усмехнулся, мёртво. — Конечно.
— Мы хотели сказать тебе, но ты был не тем. Ты не знал, кто ты. И ты был... с ней. А она делала тебя живым.
— А они? — Я прошептал. — Те, кто пытались стереть меня?
— Валера, это будет война. — Вахит смотрел прямо. — Мы не говорили не потому, что боялись. А потому, что знали — если ты вспомнишь...
— Я сожгу всё, — перебил я. — Всё, что связано с ними. Сначала руками, потом мыслями. Я вытравлю их с карты.
— Тогда тебе нужно быть прежним. До конца.
Я сжал кулаки.— Я стал прежним, когда увидел, как она истекает кровью на моих руках. И теперь я не просто прежний. Я хуже.
Сзади послышались шаги. Это были Сокол, Сутулый, Вова и двое из Теней.— Всё готово, — коротко сказал один. — Сигнал принят. Снаружи чисто.
Я встал.— Я буду здесь. Пока она не откроет глаза.
— Валера, тебе надо отдохнуть, умыться хотя бы... — начал Вова.
Я повернулся к нему резко:— А ты спал, когда она резала себя ради моей памяти?
Он осёкся.
— Я не уйду, — повторил я.
Вахит чуть кивнул.— Ладно. Мы здесь. Мы рядом.
Я остался. Сел обратно. Сжал в кулаке подвеску Саши, которую сняли с неё врачи, и закрыл глаза. Не спать. Просто... вспомнить всё. До конца. Чтобы потом — начать войну.
_____
Я всё-таки уснул. Где-то под утро. Прямо на этом узком стуле, со сжатыми кулаками и затёкшей спиной. Сидел возле двери, будто боялся, что её украдут. Снова.
Во сне — снова кровь. Белая ткань, пропитанная багровым. Её голос — неразборчивый, затихающий. Я просыпался от собственного крика.
И снова засыпал. Словно псих.
А потом...Открылась дверь. Я подскочил.
Медсестра.— Она проснулась.
Мне не нужно было повторять.
Я шёл по коридору, будто в полусне. Воздух казался сгустком — в горле не проходил. Дверь была приоткрыта, и я осторожно заглянул.
Она лежала. На фоне белых простыней — как фарфоровая. Лицо бледное, глаза слегка прикрыты. Но она дышала. И смотрела. На меня.
— Красивая... — выдохнул я, как молитву.
Она чуть приподнялась. Улыбнулась — слабой, измождённой улыбкой. Но в глазах было столько жизни, что меня перекрыло. Я вошёл и сел рядом.
Взял её руку. Холодная, тонкая, но живая.
— Я... я думал... — голос дрогнул. Я сглотнул. — Клянусь, я думал, что сойду с ума. Я видел тебя... всю в крови, как тогда... и я...
Я замолк. Горло сдавило, глаза защипало.
Она смотрела на меня спокойно, будто ничего не случилось.— Ты вспомнил?
— Саша, — я выдохнул. — Зачем ты это сделала? Ты с ума сошла? Это ж могла быть точка, понимаешь? Я не знал, как жить, если бы тебя...
Она улыбнулась чуть шире.— Зато ты вспомнил.
— Да плевать... — Я почти вскочил. — Плевать, что я вспомнил, если бы тебя не стало. Я бы тогда не жил, слышишь? Не жил. Ни дня. Ни секунды.
Она смотрела. Спокойно.
Словно знала это заранее.
Словно не боялась умереть.
Я сжался, наклонился к ней и уткнулся в её шею, в плечо, в ключицу. Целовал жадно, почти дрожа.
— Ты дура... ты такая дура... моя... моя любимая... Спасибо тебе... За всё... За то, что не отпустила меня. За то, что вернула.
Она не говорила. Только гладила мои волосы. Медленно. Спокойно. Словно я был не Монолит, не глава всей грёбаной системы, а просто её Валера.
И я понял — этим я и был. С ней. Только с ней.
Я прижался к её животу, который ещё болел, чувствовал бинты, но мне было всё равно. Я повторял:— Слава богу, что ты жива. Слава богу... красивая моя ведьма...
— Ну что, — её голос был слабый, но с тем самым огоньком. — Я говорила, что верну тебя.
Я чуть улыбнулся, склонившись ближе. Сел на край кровати, всё ещё держа её за руку. Гладил большими пальцами костяшки. Не отпускал.
— Да, Красивая. Ты вернула. Меня всего. До последнего.
Она усмехнулась, чуть дернулась плечом, морщась — всё ещё болело.
— Я знала, что смогу. Я знала, что ты не забыл меня... Я была у тебя в голове, просто спряталась, как заначка.
Я хмыкнул.— Не спряталась. Забилась. А я как идиот ходил с пустой башкой и не понимал, что во мне не так.
Она смотрела на меня внимательно, сдержанно, но в глазах стояла гордость. Такая настоящая, взрослая, тёплая.— Я так горжусь собой, Валера... — сказала она. — Знаешь, как было страшно?.. Но я верила. Всегда. Я знала, что ты вернёшься. Только ты.
— Я всё вспомнил, Саша.— Я сказал это тихо. Без пафоса. Без шума. Просто — всё.— Монолит. Кто я. Кто мы. Кто был со мной. И главное — ты. Ты у меня в сердце была всё это время. Даже когда я не знал, кто я — я знал, кто ты. В груди где-то.
Она молчала. Смотрела. Дышала.
А потом кивнула, будто наконец можно.
Будто теперь всё.
— Ладно, монолитовец, — сказала она, — теперь ты идёшь домой. Ты в крови, ты не спал, не ел, ты похож на зомби.
— Я не уйду.
— Уйдёшь, Красивый. Я не маленькая, я в больнице, здесь точно есть тени, да и это не первая моя встреча с больницей, как ты понимаешь.
Я сглотнул. Она была права.
— Я не хочу оставлять тебя.
— Знаю. Но надо. Ты сам сказал: ты вспомнил всё. Значит, пора вспомнить и о том, что ты — глава. У тебя дела. У тебя враги. Я ещё пару дней буду в лежке, но я в порядке. Слово ведьмы.
Я улыбнулся, покачал головой.— Ты невозможная...
— Ага, но твоя.
Я наклонился. Долго. Тихо. Жадно. Поцеловал её — лоб, нос, губы. Ещё и ещё. Как будто дышать ей.
Пальцы зарылись в её волосы, я прижал её к себе, будто в последний раз.
— Я люблю тебя, Саша. Сильно. Безумно.
— Я знаю. Иди. Всё будет.
Я выдохнул. Медленно поднялся. Отошёл к двери. Обернулся. Она всё ещё смотрела, с полуулыбкой, но уже сонная.
Открыл дверь.
И там. В коридоре — вся стая.
Марат, Вова, Крис, Сокол, Вахит, Винт, даже Сутулый. Ждали. Сидели, кто стоя, кто у стены.
Марат первым поднялся, смотрел в лицо. Я кивнул.— Всё хорошо. Она крепкая. Как мы.
Крис облегчённо выдохнула.— Можно к ней?
— Да. Только не сильно шумите, она устала.
Я прошёл мимо них.— Я поеду. Дела. Сутки в отключке — много.
Вахит хлопнул по плечу.— Мы держим всё здесь.
Я кивнул.— Спасибо.
И пошёл.
А за спиной слышал, как они входили к ней.
Смеялись сквозь слёзы. И снова был дом. Потому что она жива.
Я вышел из больницы, шаг за шагом, как будто впервые по-настоящему наступал на эту землю. Воздух был холодный, сухой, с примесью гарей и чего-то ещё — как будто в нём была боль.
На мне была чёрная кожаная куртка, плотно застёгнутая, ворот поднят. Лицо скрыто под тенью капюшона и солнцезащитных очков. Вены ещё звенели от адреналина — не отпускает.
Возле выхода стояли они. Мои.
Кремень — высокий, с квадратной челюстью, в длинном шерстяном пальто. Волк. Тот, кто никогда не задаёт вопросов.
Пепел — молчаливый, как выстрел. Всегда в чёрном, в глазах пустота, но когда надо — именно он оказывается впереди всех.
Они смотрели на меня, будто всё это время ждали команды. Ни слова, ни лишнего движения. Я шёл к ним и чувствовал, как за спиной уходит старая жизнь. И начинается новая.
— Здорово, — бросил я коротко.
— Здорово, — отозвался Кремень, подтягивая к себе чёрный Mercedes, припаркованный у тротуара. — В машине всё, что нужно. Водитель за рулём.
Я сел на заднее сиденье. Пепел — рядом, Кремень — впереди. Машина тронулась. За стеклом проплывали улицы Казани. Всё казалось странным: как будто за три года город не изменился, а я — ушёл куда-то слишком далеко и теперь возвращался совсем другим. Или наоборот — вернулся тем, кем и должен был быть.
— Ты вспомнил всё? — спросил Пепел, не
поворачивая головы.
Я кивнул.— Монолит. Всё. Кому и что я должен. Кто нам должен. Кто был с нами. Кто предал.
— И? — Кремень повернул голову.
— Время ставить всех на места. Мы возвращаемся.
Машина замолчала. Только стук колёс, только дыхание, только мысли — как будто армия уже готова. Только я был вне боя. Ещё. Но всё это — только начало. Мы едем домой. Домой туда, где меня ждали. Где всё должно встать на место.
— Ты не представляешь, что творилось, пока ты был в этом состоянии, — добавил Пепел. — Монолит еле держится. Ореховские двигаются. Походу, они нас пытались похоронить.
Я закрыл глаза. Ореховские. Эти шакалы. Даже не думали, что я вернусь. Думали, что похоронили короля. А теперь я дышу. И я их разорву.
— Где Тени? — спросил я.
— На связи. Ждут тебя. Все. Даже те, кто был в тени настоящей, всплыли. Никто не поверил, что ты умер, — ответил Кремень.
— Хорошо. Тогда начнём с малого. Подтянуть Теней. Всех. Завтра собираю стол.
— Где? — уточнил Пепел.
— В старом зале. Где начиналось всё. Где я провёл первую сделку. Где пролилась первая кровь за Монолит. Там. Мне нужно, чтобы все это почувствовали.
Машина въехала во двор. Дом, в котором я жил, казался незнакомым. Но только снаружи.
Я знал — внутри меня уже ждали. Мы припарковались. Я не спешил выходить. Смотрел на ручку двери. Саша... Она всё сделала, чтобы я вспомнил. Пожертвовала собой. Она меня вернула. А теперь я верну всё остальное.
Я открыл дверь.
— Дальше я один, — сказал я.
— Ты уверен? — Пепел сжал кулак.
— Если что-то будет, я закричу, как девчонка. Пошли готовить зал.
Они поняли. Вышли. И оставили меня у входа. Я стоял один. Несколько секунд. Потом вошёл.
Дверь за мной захлопнулась с глухим щелчком.
Я закрыл за собой дверь. Щелчок замка отозвался в груди. Дом встретил меня тишиной. Ни дыхания, ни движения — будто время застыло.
Снял куртку, повесил на крючок. Всё, как было. Даже запах. Саша. Волосы после душа с этим шампунем, который она любила. Я вдыхал, будто боялся, что сейчас исчезнет.
Прошёл в коридор. Шаг. Другой. Свет не включал — всё знал на ощупь. Руки скользнули по стене. Где-то тут... да. Нашёл выключатель, щёлк. Мягкий свет разлил по комнате жёлтые отблески.
Комната была... не просто чистой — она была живой. Как будто она только вышла, будто дверь вот-вот откроется, и она заговорит своим наглым голосом: "Ты чего такой серьёзный, Валера? Приснился кто-то?"
Я прошёл в гостиную. Сел. Ощутил, как дыхание застряло в горле.
— Саша...
Шепнул. Сам не заметил, как губы дрогнули.
Я не плачу. Я не должен. Но если бы ты знала, как я ненавижу этот ком в груди. Как хочу перемотать время. Стереть те три года. Найти тебя, не дать исчезнуть. Но она сама пришла. Сама. Ради меня.
Если бы ты знала, как я тебя искал...
Я вспомнил блокнот. Красный. Слёзы в тех словах, кровь. Кровь, которой я строил Монолит. Чтобы найти тебя. Чтобы мир увидел, что значит — отнять у короля самое ценное.
И вот ты вернулась. А теперь я вернулся тоже.
Я подошёл к зеркалу. Посмотрел в свои глаза.
Чёрные. Холодные. Прожигающие. Это не глаза того Валеры, что просыпался в больнице. Это — глаза монстра, которого придумала Москва.
Монолит жив. Я жив. И вы, твари, этого не забудете.
Я зашёл в спальню. Постель застелена. Я лёг на бок. Потянулся к подушке. Закрыл глаза.
Завтра всё начнётся.
_____
Я проснулся резко, будто кто-то дёрнул изнутри. Не сны, нет. Просто холод по телу прошёл — как тогда, в детстве, когда мать в шесть утра ставила таз с водой на табурет и звала умываться. Было тихо. Пусто. Окна затянуты инеем. Казань, зима, и воздух в комнате будто стоял — густой, серый.
Я поднялся с дивана, провёл рукой по лицу — щетина кололась. Голова тяжёлая. Ноги ватные. Сердце било не быстро, но тяжело — глухо, как будто кто-то медленно стучал кулаком изнутри.
Прошёл босиком на кухню. Взял стакан, открыл кран, подставил под тонкую ледяную струю. Вода была почти колючая — вдох сбился, когда сделал первый глоток.
— Жива. Она жива. —Говорил себе это снова и снова, как молитву.— Её спасли.
Дверь в ванную скрипнула, когда я её открыл.
Включил свет — желтоватый, мутный. Снял футболку. На плече — кровь. Засохшая. Не её. Моя. Из носа. Ночью. Или просто так. Я не помнил.
Повернул кран. Горячая вода пошла тонкой струёй. Долго стоял, ждал, пока прогреется.
Разделся. Стал под душ. И стоял. Минут десять. Мокрый, горячий, как будто пытался смыть с себя ту ночь.
Перед глазами — её лицо. Бледное. С губами, которые вдруг перестали шептать. Подвеска на груди. Кровь.
Я опёрся руками о стены душевой кабины и закрыл глаза.
«Саша...»
Не помню, сколько стоял. Вода закончилась — стала чуть тёплой. Выключил. Насухо вытерся. Натянул чёрные джинсы, серый свитер. Сел на кровать, смотрел в пол.
Тишина.
Потом встал. Натянул куртку. Накинул капюшон. Взял ключи, бумажник. Вышел.
Мороз ударил в лицо сразу. Щёки заломило, дыхание стало паром. Я шёл быстро. Без цели. Но ноги сами несли — на рынок, к больнице, к ней.
Возле палатки с цветами остановился будто кто-то схватил за грудки. Белые тюльпаны. Свежие. На них иней. Одиннадцать штук. Ровно одиннадцать.
Я взял.
— Заверните, — сказал глухо, даже не глядя.
Дальше — яблоки. Зелёные, кислые, блестящие. Три штуки. Она такие любила.
С бумажным пакетом в одной руке и тюльпанами в другой я шёл по улице. Казалось, будто время вернулось.
— Не сглазь. Жива. Всё хорошо.
Когда я дошёл до больницы, охранники у входа только молча кивнули. Один протянул мне ключ-карту от лифта.
— Подняться к ней пока нельзя. Врачи сказали — после обеда.
Я кивнул, не глядя. Сел на лавку прямо у входа.
Поставил пакет с яблоками рядом, цветы сжал в руке. И стал ждать. Тупо, молча, сжав зубы, глядя в стекло дверей. Как будто она выйдет.
_____
...Часы на стене показывали почти половину первого, когда ко мне подошёл врач.
— Можно к ней. Но только вам одному, ненадолго.
Я кивнул. Резко. Без слов. Взял цветы. Пакет. И пошёл.
Шаги по кафельному коридору будто гремели громом. Пусто. Бело. Холодно. Палата №44.
Я встал. Рука дрожала, когда потянулся к ручке.
Я тихо приоткрыл дверь в палату.
Запах больницы, тёплый свет от окна и... она.
Саша лежала на кровати, полусидя, в тонкой рубашке под пледом. Щёки чуть порозовели, волосы собраны в хвост. Была уже бодрее, но взгляд — уставший. Тревожный.
Она услышала скрип двери, подняла глаза — и тут же улыбнулась. Такая теплая, настоящая.
— Ты пришёл, — голос был хрипловатый, но в нём была радость.
Я закрыл за собой дверь, подошёл ближе.— Как ты?
Саша пожала плечами, опустила взгляд.— Нормально. Уже лучше. Только в груди будто всё горит...
— Ты жива. А всё остальное — неважно, — я сел рядом на край кровати, аккуратно, будто боялся дотронуться. — Доктор сказал, что восстановление идёт хорошо.
— Валер... — она вздохнула и посмотрела на меня. — Что с Монолитом?
Я усмехнулся, покачал головой.— Опять ты за своё. Тебе бы восстановиться, а ты уже голову ломаешь.
— Потому что мне не всё равно, — быстро сказала она. — Потому что это и моя семья. И если тебя не будет рядом...
Я перебил её мягко, но твёрдо:— Я всё решу. Я уже начал. Ты в безопасности. Слышишь? Никто больше не причинит тебе боль.
Она долго смотрела на меня. Словно пыталась поверить, что это не сон.— Ты не понимаешь, как страшно было... — прошептала она. — Я думала, ты меня забудешь навсегда.
— А я с ума сходил от того, что не мог вспомнить, — прошептал я в ответ. — Но теперь я здесь. И всё будет по-другому.
Мы молчали. Только взгляды. Глубокие, полные смысла, воспоминаний, тяжести, боли и чего-то нового... будто заново влюблялись. Я взял её ладонь в свою — она была тёплой, живой. Я провёл пальцами по шраму от капельницы.— Ты сильная. Слишком сильная, Красивая.
В этот момент дверь палаты распахнулась, и в комнату зашла Крис.— Ага, — усмехнулась она. — Романтика с утра пораньше. Доброе утро, любимая парочка.
Я фыркнул и встал с кровати.— Вот теперь точно стало шумно.
— Не выдержал и пришёл проверить, да? — язвительно добавила она. — Надеюсь, не принёс гвоздики?
— Нет, обойдёшься, — улыбнулся я, и мы с Сашей оба засмеялись.
Крис подошла к Саше, приобняла её, посмотрела на меня через плечо:— Ладно, капитан Монолит, давай, освобождай территорию. У нас тут девичьи разговоры.
Я кивнул, задержался ещё на пару секунд у двери. Саша смотрела на меня уже легче.
— Отдыхай. Не думай ни о чём, — сказал я тихо. — Я вернусь. Скоро.
Она улыбнулась.— Только не опаздывай.
Я вышел, и сердце всё ещё стучало так, будто я бежал. Но теперь — не от, а к. К своей жизни. К ней. К войне.
Я вышел из палаты, не оборачиваясь.
Дверь за спиной мягко захлопнулась, и вместе с этим — в груди что-то будто щёлкнуло. Не тревожно — нет. Успокоение. Она жива. Она рядом. Я вернулся. Теперь — всё.
Медленно прошёл по больничному коридору, будто каждое движение резонировало с дыханием стены. Вокруг — тишина. Никого. И слава богу.
Я не хотел сейчас никого видеть. Ни Марата, ни Сокола, ни Вахита.
На выходе меня уже ждал водитель. Лаконичный, всегда в форме. Я не говорил. Он не спрашивал.
Сел на заднее сиденье.— Поехали, — бросил.
Машина тронулась. Город за окном медленно просыпался. Серая, промозглая Казань. А внутри — всё кипело.
Я ведь вспомнил всё. Каждую сучью деталь.
Я вспомнил Теней. Как собирал их по крупицам, как строил. Я вспомнил Вольных, как рвал с ними, когда они начали слишком много хотеть. Я вспомнил каждую кровь, каждый крик. Я вспомнил Монолит. И я вспомнил — кто я есть. Кто такая Саша. Кто такие мы.
А ещё... я вспомнил, с кем они собирались вести игру. Я не знал, что заварили Ореховские. Но я знал — это было не просто нападение. Это — попытка снести нас с карты. Только вот... они ошиблись с игроками.
Машина выехала за пределы города. Я молчал.
В голове — план. Вчера я сказал это Теням. Сегодня — я воплощаю. Один.
Мы свернули с дороги. Старый, полуразваленный завод. Одна из старых баз, где мы с Тенями в своё время держали склад. Здесь — вход в подпольный маршрут, по которому шло нечто, чего они никогда бы не нашли с улицы.
— Здесь остановись, — сказал я водителю. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Только кивнул.
Я вышел. Вдохнул воздух. Холодный, но сухой.
Рука сама пошла под куртку — проверка. Всё на месте. Пистолет. Запасной. Нож. Телефон.
Я прошёл к боковому входу. Ржавая дверь скрипнула, и я оказался внутри. Пахло сыростью, металлом и старыми тайнами.
Внутри — никого. Но я знал, куда идти.
В дальнем помещении — люк. Старая лестница вниз, почти под землю. Я спустился.
Внизу — коридор. Света нет, только слабое освещение от фонаря. Потом — замаскированная дверь. Её бы не нашёл никто, если не знать код.
Код я вспомнил. Открыл. Вошёл. Свет вспыхнул. Старый монитор, оборудование, карты, списки.
Это был один из главных подпольных логистов Монолита. Старый центр, не задействованный уже пару лет. Здесь всё — отчёты, связи, маршруты, вся подноготная по бизнесу.
И главное — здесь был Он.
Тот, кто знал всё.
— Привет, Валера, — раздался голос из глубины комнаты.
— Не думал, что ты вспомнишь этот проход.
— А ты думал, я забуду, кто я?
— Я думал, тебя убили, — мужчина вышел из тени.
Мой старый стратег. По прозвищу Шип.
— Не дождутся, — хрипло сказал я. — Что по базе Ореховских?
Шип олча подошёл к столу. Развернул карту.
— Вот. Здесь. Их два склада. Один фальшивка, чтобы запутать. Второй — настоящий. Там они хранят то, что отняли у нас. Оружие, груз, часть маршрутов. И есть ещё одно. — Он взглянул на меня.— Они держат нашего парня. Твой старый охранник. Шрам.
Я молчал. Глаза сузились.— Ты уверен?
— Более чем. Мы только вчера получили сигнал.
Я сжал кулаки.— Значит, в этот раз мы не предупреждаем. Не договариваемся.
— Нет. Мы делаем то, что ты всегда делал лучше всех.
— Что?
— Показываем, кто хозяин этой земли.
Я кивнул.— У нас есть ночь. А завтра — я объявлю им войну.
— Ты уверен, что сейчас?
— Я слишком долго спал, Шип. Пора просыпаться.
Тяжёлый потолок давил на грудную клетку. Не потому, что он низкий — нет, наоборот, подвал был просторный, с высоким бетонным сводом, на стенах — старая кирпичная кладка, местами выщербленная. Но с каждой секундой всё вокруг будто становилось теснее.
Слабый свет пробивался сквозь единственное узкое окно под потолком. Серая полоска рассвета. Пыль в воздухе медленно крутилась в луче, будто замершем. Тишина стояла мёртвая. Ни одного шороха. Только редкие глухие капли — из трубы в углу.
Я сидел на деревянной скамье у стены, опершись локтями на колени. Костяшки пальцев побелели — сжимал кулак уже, наверное, минут десять. Челюсть — сведена. Виски гудели.
Шип стоял у карты, разложенной на старом, тёмном столе. Он не смотрел на меня. Просто ждал. Всё уже было сказано. Я откинул голову на холодную бетонную стену, медленно вдохнул.
Запах пыли. Старого металла. И — злости.
Так пахнет утро перед началом войны.
Я выпрямился.— Зови их, — сказал я тихо. Голос хриплый, проснувшийся.
Шип кивнул и вышел.
⸻
Через пару минут — шаги.
Не быстрые. Уверенные.
В подвал начали заходить мои. Кремень — первым, со своей тяжёлой походкой, широкими плечами, в чёрной термокуртке. Пепел — следом, как всегда, в чёрном, с прищуром. Потом остальные — мои тени. Мои. Не те, кто подстраивается, а те, кто дышит со мной в ритм. Те, кто пережили со мной всё. Кто видел, как я терял память. И кто молчал. Ждали.
Они встали полукругом, как когда-то в Москве, когда я собирал их впервые. Я медленно поднялся со скамьи. Сердце билось медленно, тяжело. Я снова был в этом теле. В этой коже. Валера. Турбо.
Монолит.
Я вышел к столу. Посмотрел на каждого. Глаза — в глаза. Тишина в подвале звенела.
— Они украли у нас не только грузы. Не только людей.— Мой голос был твёрдым, как выстрел.— Они забрали у нас силу. Лицо. Уважение.
Тени молчали. Кто-то напрягся. Кто-то дернул щекой.— Мы нашли склады.— Шип развернул карту.— Один — ложный. Второй — реальный.—
Я указал пальцем.— Здесь. Наш груз. Наш человек. Шрам.
Все взгляды — на меня.
— Значит так, — я сделал шаг вперёд. — Больше не играем. Не пишем записки. Не оставляем предупреждений.— Я повернулся к ним всем.— Я вернулся. И теперь я хочу, чтобы вся Москва почувствовала, каково это — наступить на горло Монолиту.
Кремень хрипло усмехнулся. Пепел кинул сигарету в ведро с песком.— Мы с тобой, брат, — сказал он.
Я кивнул.
— Сегодня вечером — собираемся. Завтра — удар. Без звука, без пыли. Чисто. Красиво.
— Шрам жив? — уточнил кто-то.
— Пока да. Иначе было бы неинтересно, — я усмехнулся.
И всё.
Слова больше не нужны были.
Я развернулся и пошёл к лестнице. Кремень и Пепел — следом. На выходе я остановился.
Обернулся.— Сегодня вечером — каждый должен помнить, кто мы.
Пауза.
— Мы — Монолит. Мы — смерть, о которой не предупреждают.
__________
ТГК: Пишу и читаю🖤
оставляйте звезды и комментарии ⭐️
