Цена любви
для меня важно
чтобы вы оставляли
звезды и комментарии,
этим вы помогаете продвигать
историю, и мне от этого
безумно приятно, спасибо❤️
____________________________________
Он стоял посреди качалки, опустив глаза в пол, как будто боялся сам себе признаться, что только что произошло. Его губы всё ещё были припухшие от поцелуя, дыхание неровное, кулаки сжаты так, что побелели костяшки пальцев. Я молчала. Смотрела на него, на его затылок, спину, плечи — он выглядел потерянным. И не потому, что не помнил. А потому что чувствовал слишком сильно, а не знал, что с этим делать.
— Валера, — позвала я тихо.
Он не ответил.
Я сделала шаг вперёд, потом ещё один. Сердце било в груди так, будто хотело вырваться наружу. Я почти коснулась его плеча, но он заговорил, не оборачиваясь:
— Я живу как в тумане. Все вокруг что-то знают. Все чего-то ждут. Я... не могу дышать в этой неизвестности.
Я опустила руку.— А со мной можешь?
Он медленно обернулся. Его взгляд встретился с моим — в нём было что-то до боли родное. Та самая тяжесть в глазах, которая раньше пряталась за ухмылками и «не твоё дело».
Он смотрел на меня долго, очень долго. А потом кивнул.
— С тобой — да.
Я улыбнулась. Но не широко. Грустно.
Потому что знала — сейчас, в эту секунду, он не помнит, кто я такая, но всё внутри него всё равно вспоминает. Через тело, через дыхание, через это чувство.
Он шагнул ко мне ближе и остановился в полуметре.— Кто ты?
Этот вопрос врезался куда-то глубоко. Я могла бы ответить: «Я — Саша». Или: «Я — никто». Или: «Я — та, кого ты когда-то любил». Но я посмотрела ему прямо в глаза и сказала:
— Я — твоя жизнь до амнезии. Твоя беда, твой смех, твой нож в спине и твой дом. Всё вместе.
Он прикрыл глаза. Как будто мои слова били сильнее, чем выстрел. А потом вдруг выдохнул:— Хочешь знать, почему я не сплю по ночам?
— Хочу.
— Потому что во сне... ты приходишь ко мне. Всегда. Я не знаю, кто ты. Но ты всегда стоишь рядом. Не улыбаешься. Просто стоишь и смотришь. Я бегу к тебе — а ты исчезаешь. Я просыпаюсь, и всё внутри горит.
Он сжал зубы.
— И если ты скажешь мне, что это не ты — я тебе не поверю.
Мурашки пробежали по коже.
— Это я.
Он кивнул, медленно, будто знал это всегда. А потом добавил:— Пошли в зал. Ты мне нужна. Я хочу, чтобы ты была рядом. Пока я не свихнулся.
Я ничего не сказала. Просто кивнула.
Потому что сама на грани.
Но если упасть — то только вместе.
Мы молча прошли в зал. Он закрыл дверь, пропуская меня вперёд, и на секунду его пальцы коснулись моей спины — совсем чуть-чуть, почти незаметно, но в этом было больше, чем в любом прикосновении за эти три года. Он не отрывал от меня глаз. Я чувствовала это кожей, спиной, каждой клеткой. Не просто смотрел — впивался взглядом, будто боялся, что я исчезну, как в тех снах, о которых он только что говорил.
В качалке было прохладно. Пространство гудело тишиной. Валера щёлкнул выключателем — тёплый свет залил зал, обнажив тренажёры, турники, лавки и старые боксерские мешки. Мы здесь были одни. Только я и он. Всё будто вымерло за стенами.
Он прошёл внутрь и остановился посреди зала, опустив голову. Его ладони сжались в кулаки.
— Тут мы с тобой впервые подрались, да?
Я чуть усмехнулась.— Не подрались, а я тебе в плечо заехала.
Он поднял глаза.— А, вот как.
— А ты сказал: « Все нормально, мне не больно ».
— Сильно?
— Очень.
Он покачал головой, усмехаясь уголками губ.
— Блядь... почему я этого не помню?
— Потому что ты теперь Турбо с дефектом памяти.
Он посмотрел на меня, серьёзно, тяжело.— А всё равно хочу знать. Всё. Про тебя. Про нас. Даже если в этом — боль.
Я подошла ближе. Мы стояли друг напротив друга, и расстояние между нами было почти невыносимым.
— Это не просто боль, Валера. Это... как лезвием по коже. Мы прошли через ад.
— А я хочу туда вернуться. Только если ты будешь рядом.
Я не ответила. Просто смотрела.
А он снова начал:— Ты должна мне всё рассказать. И про ту ночь. И про Москву. И про то, куда ты исчезла.
Я опустила глаза.— Не сейчас. Не всё сразу. Ты сломаешься, если узнаешь всё. И я боюсь, что уже не склею.
— А если не узнаю — так и останусь с дырой внутри?
— Да.
Он шагнул ближе. Я чувствовала его дыхание. Он не прикасался, но в этой близости было больше, чем в любых объятиях.
— Тогда я лучше сломаюсь. Но с тобой.
У меня дрогнул подбородок. Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться прямо сейчас.
— Ты когда-то говорил мне, что готов умереть, лишь бы меня никто не тронул.
Он смотрел молча.
— А я тебе тогда не поверила. А зря.
Валера вдруг резко обнял меня. Не нежно. Не осторожно. А как будто тонул, и только я могла его вытащить. Он прижал меня к себе так крепко, что дыхание перехватило. Его рука легла на затылок, пальцы зарылись в волосы, и он прошептал почти в самое ухо:— Верни меня, слышишь? Верни, пока не поздно.
Я прижалась к нему лбом.— Верну, Красивый. Обещаю.
Он ничего не сказал. Только крепче сжал.
И в эту секунду я поняла: он всё ещё мой, даже если весь мир говорит, что его больше нет.
Мы стояли в зале качалки — в этом старом, пыльном, холодном помещении, где когда-то гремела молодость, пахло потом, злостью, победой и надеждой. Теперь здесь пахло чем-то другим. Пахло им. Его болью. Моей тоской. Нашим «почти», которое висело в воздухе, будто могла коснись — и порежешься.
Он не отпускал меня. А я не пыталась вырваться.
Потому что за три года слишком многое внутри сжалось в комок — и сейчас оно развязывалось. Через его руки. Через тёплое дыхание у моего виска. Через это бьющееся сердце, которое, несмотря на амнезию, всё равно било так, будто знало меня всю жизнь.
— Хочешь сказать, что я тебя любил? — пробормотал он мне в волосы.
Я подняла голову. Посмотрела в его глаза.
— Нет, — прошептала. — Я хочу сказать, что ты всё ещё меня любишь. Даже если не помнишь об этом.
Он смотрел долго. Глубоко. Без слов.
А потом вдруг — будто оборвалась какая-то тонкая нить — он резко отстранился.
Прошёл пару шагов назад, будто его ударили. Вцепился пальцами в волосы.
— Это всё пиздец. Это не жизнь. Это ловушка, блядь! — сорвался он. — Как мне верить себе, если я... чувствую, но не знаю?
— Ты не должен знать, — сказала я, тихо, но твёрдо. — Достаточно чувствовать. Всё остальное вернётся. И если не память, то хотя бы... смысл.
Он тяжело дышал. Лицо побелело. Как будто сражался сам с собой.
— Я... не хочу делать тебе больно. Я не знаю, что могу сделать. Что делал раньше. Кто я теперь вообще?
Я сделала шаг к нему.— Хочешь знать, кто ты?
Он кивнул.
— Ты — тот, кто умел смотреть мне в глаза и не отворачиваться. Кто смеялся, когда я бесилась. Кто срывался с места ради меня. Кто держал меня за руку, когда весь мир рушился.
— А теперь?
Я подошла совсем близко. Почти шептала:— А теперь ты просто... забыл. Но я здесь, чтобы напомнить.
Он опустил голову.— А если я вспомню и не вынесу?
— Тогда мы уйдём вместе. Вынесем вдвоём. Или не вынесем — но вместе.
Он медленно поднял глаза. И в этих глазах я впервые за всё это время увидела то самое. Тот взгляд. Родной. Валерин. Глубокий, как омут. Сломанный. Но настоящий.
Он шагнул ко мне. Взял за руку.
— Тогда не отпускай меня. Даже если я снова забуду.
Я сжала его пальцы.— Не отпущу.
Он кивнул. И в тишине качалки, среди призраков прошлого, мы просто стояли, держась за руки. И это было больше, чем поцелуи. Больше, чем память.
Это было мы. Даже когда всё было против нас.
Дверь в качалку скрипнула, и я едва успела отпустить руку Валеры, как в зал ввалились Зима, Сокол, Вова и Марат. Все как на подбор: довольные, ухмыляющиеся, будто ждали за углом, когда войдут по эффекту.
— Ой, а у нас тут что? — Зима хохотнул, оглядывая нас с головы до ног. — Чё, качалку решили на свиданку превратить?
— А шо, романтика по-бандитски, — подхватил Сокол, — штанга, запах пота, стены с плесенью и любовная драма. Красота!
Вова только вздохнул, но с ухмылкой. Марат переглянулся с Вовой и сказал:— Ну хоть целоваться перестали при нас. Спасибо, бля.
Я закатила глаза и сделала шаг в сторону, но Валера всё ещё молчал. Стоял, напряжённый, как струна. Только смотрел на Сокола.
— Чё, брат, чё сразу кипишь? — усмехнулся тот, — Не злись, я ж по-доброму. Просто смешно, как тебя накрывает с этой...
И вот тут он не успел договорить.
Резко. Без предупреждения. Валера шагнул вперёд, схватил Сокола за ворот и со всей силы вжал его в стену. Шум глухой — тот ударился спиной, дернулся, охнул, но Валера не отпустил. Лицо у него стало мертвенно спокойным. Глаза не моргали.
— Ты. Ещё. Слово. Про неё. — голос был низкий, глухой. Ледяной. — И я тебя вышибу отсюда без ног. Ты понял?
Сокол офигел. Да мы все офигели.
Даже Зима с Вовой встали как вкопанные.
— Валера, — осторожно, почти тихо сказал Вова, — отпусти. Всё нормально. Он ляпнул, не подумал. Всё.
Валера медленно перевёл взгляд на Вову. Моргнул. И отпустил Сокола, как будто тот стал вдруг ему неинтересен. Сокол съехал по стене, растирая затылок.
— Не знал, что у тебя нервы такие, Турбо... — пробормотал он, но больше не язвил.
— А теперь, — выдохнул Вова, — все пошли домой. Без театров.
⸻
Мы вышли на улицу. Воздух был ледяной, мороз пробирал до костей. Снег под ногами хрустел, как в детстве. Ночь — густая, серая, но в фонарях она казалась почти волшебной.
Парни разошлись. Кто куда. Мы остались втроём — я, Марат и Вова. И шли по безлюдной улице, вдыхая ночной воздух.
Марат первым нарушил тишину:— Завтра встречаюсь с Айгуль. Вроде согласилась.
Я посмотрела на него и слабо улыбнулась. Алкоголь в крови ещё держал меня — голова была будто в вате, лёгкая, плывущая. Мир шевелился с задержкой. Но за Марата мне было радостно.— Правда? Это круто. — я улыбнулась. — Только не налажай.
— Я постараюсь, — вздохнул он. — Там сложно, но, кажется, она хочет меня услышать.
— Главное — будь собой, — сказал Вова, — не лезь с блатными речами и понтами. Ей не это надо.
Марат фыркнул:— А ты откуда знаешь, что ей надо?
— Потому что я женщин хоть немного, но понимаю, в отличие от тебя, олух.
Они начали подкалывать друг друга, а я всё шла и молчала. У меня в голове снова и снова всплывал тот момент. Поцелуй. Он был... другой. Жадный. Резкий. Но не грязный, не грубый. Он был как выстрел в сердце. И он сказал — слишком родные губы.
Я шла, будто меня тянули назад — туда, в качалку, к нему. Я не знала, что это было. Но точно знала, что это не конец.
Дверь в квартиру открылась тихо — ключ провернулся в замке почти беззвучно. Мы втроём прошли внутрь, стараясь не издавать ни звука. В прихожей было темно, только слабый свет с улицы ложился на пол через матовое стекло входной двери.
Мама уже спала — по квартире стояла та самая особенная тишина, какая бывает только ночью, когда родные дома и всё спокойно.
— Спокойной, — прошептал Вова, прикладывая палец к губам и уходя в свою комнату.
Марат кивнул мне и, зевая, потянулся:— Айгуль... айгуль... вот это я вляпался, — пробормотал себе под нос и скрылся за дверью.
Я осталась в коридоре одна. Сняла куртку, аккуратно повесила её на крючок, стянула сапоги и на цыпочках прошла в свою комнату, заперев за собой дверь.
В темноте моя спальня показалась особенно тёплой. Как будто всё в ней меня ждало.
Я включила ночник, прошла к шкафу и быстро переоделась в домашнее — мягкую футболку и растянутые шорты. Волосы рассыпались по плечам, я машинально убрала их назад и села на край кровати. На секунду задержала дыхание, уставившись в одну точку.
Всё. Хватит думать. Мозг гудел от пережитого. Поцелуй. Валера. Сокол. Зима. Москва. Пули. Качалка. Парк. Всё было как будто в одном сне.
Я легла на бок, натянула на себя одеяло и уткнулась носом в подушку.
И... провалилась. Даже не поняла, как глаза закрылись. Тело будто обрушилось внутрь себя — усталость наконец забрала своё.
Сон накрыл, как тёплая вода. Без образов, без мыслей, без воспоминаний. Просто... тишина.
_____
Утро вырвало меня из сна резким, настойчивым стуком в дверь. Я вскинулась, подушка упала на пол, а сердце почему-то тут же ускорило ход — будто чувствовало, что за этой дверью что-то важное.
Скользнув босыми ногами по полу, я поплелась к двери, щурясь от солнца, которое уже ярко било сквозь шторы. Повернула ключ и приоткрыла.
На пороге стояла Крис. Растрепанная, с глазами шире обычного и дыханием будто после бега.
— Чё ты... — я не успела договорить, как она выдала, почти шепотом, почти криком:— Можешь со мной в больницу?
Я нахмурилась, но потом фыркнула, уставившись на неё с приподнятой бровью:— Ты дура, что ли? Конечно, могу. Я же жду тебя, с ночи, между прочим.
Крис облегчённо выдохнула и впервые за весь этот день — хотя день только начался — улыбнулась.
Тихо, по-своему. Как только она умела. Потом, не дожидаясь приглашения, зашла в квартиру и пошла в мою комнату — как у себя дома.
— Я тебе сейчас шмотки достану, а ты иди умойся, — крикнула она оттуда, уже шурша дверцами шкафа.
Я только хмыкнула и пошла в ванную.
Плеснула в лицо холодной воды, включила зубную щётку, оглядела себя в зеркало. Глаза ещё немного опухшие после вчерашнего, но взгляд уже живой.
Я всё ещё помнила запах Валеры. Его голос. И тот момент... у стены. Но сейчас — не об этом.
Вытерлась, подняла волосы в высокий хвост и пошла обратно в комнату. Крис как раз застилала мою кровать, а у изножья аккуратно лежал тёмно-синий спортивный костюм.
— Вот, этот. В нём ты хоть не как ведьма из болота будешь, — фыркнула она и кинула в меня резинкой для волос.
— Спасибо, заботливая ты наша, — пробурчала я, быстро переодеваясь.
Надела штаны, затянула кулиску, потом надела свитшот, мазнула по лицу лёгким тональным, провела кисточкой по скулам, подкрасила ресницы. Волосы затянула потуже.
Крис стояла у зеркала, пыталась что-то поправить в себе, но в глазах читалось напряжение.
— Всё будет нормально, — сказала я твёрдо. — Пошли.
Мы обулись у двери. Я кинула взгляд в прихожую, бросила ключи в карман куртки. Крис молча накинула на себя пальто.
Я открыла дверь, и мы вышли — две девчонки в зимнем Казани, готовые идти туда, где всё станет яснее.
Мы шли по хрустящему утреннему снегу — не слишком быстро, но и не медленно. Казань дышала морозной свежестью, дома выглядели будто из стекла, солнце лениво поднималось над крышами. Я запихнула руки в карманы и, не оборачиваясь, тихо выдохнула:
— Ну, в общем... Он меня поцеловал.
Крис обернулась резко:— Кто?
Я посмотрела на неё снизу вверх, с прищуром.— Кто-кто... Валера.
— Да ладно?! — глаза её округлились так, что они едва не вывалились. — Ты серьёзно?!
— Ага.
— Как это было?
— Ну... стояли, ругались, я как всегда ныла и выпендривалась, он как всегда закатывал глаза... и тут бац. Как будто терпел всё это три года.
— Так и есть, он тебя три года терпел, — усмехнулась она, — я РАДА. Вот честно. Сашка, я прям РАДА.
Она взяла меня за локоть, чуть притянула к себе.
Я хмыкнула, но где-то внутри стало теплее.
Потом Крис слегка замялась, отвела взгляд.
— Только... Вахит ещё хотел с тобой поговорить.
Я на долю секунды замерла. Сердце дрогнуло — будто кто-то капнул внутрь каплю льда.— Про что?
— Не знаю. Но он был серьёзный.
— А он когда не серьёзный? — фыркнула я, но всё же напряглась. Я не подала виду, просто ещё плотнее запахнула куртку и пошла вперёд.
Мы дошли до больницы. Белые ступени, вытертые перила, запах антисептика, который сразу ударил в нос.
Внутри было тепло. Стены облупленные, сидения пластиковые. На дежурной сестре в регистратуре был такой скучающий вид, будто её жизнь — бесконечная очередь.
— Доброе утро, — я опёрлась на стойку. — Гинеколог. Какой кабинет?
— Седьмой, — даже не взглянув на нас, буркнула она.
Мы кивнули и пошли по коридору — тихо, медленно. Тапочки скрипели, лампы на потолке мерцали. Лист ожидания на двери болтался от сквозняка.
— Седьмой, — сказала я, останавливаясь у нужной двери.
Крис задержала дыхание, потом посмотрела на меня — глаза чуть растерянные, влажные.— Ты тут?
— Конечно, — я мягко кивнула. — Подожду тебя здесь. Всё нормально, слышишь?
Она кивнула. Сделала шаг к двери, обернулась на полсекунды, а потом зашла.
Я осталась одна в коридоре. Прислонилась к стене, сложив руки на груди.
И только тогда позволила себе почувствовать, как внутри скребёт беспокойство. И за неё. И за Валеру. И за то, что, возможно, Вахит скажет мне сегодня.
Я сидела у стены, глядя в пол, поджав колени к себе. Коридор был серым, пустым, пахло лекарствами и чем-то чужим. В животе перекатывалось странное чувство — не страх, нет... Просто волнение. Я волновалась за неё, за Крис.
И понимала, что как бы всё ни повернулось, я рядом. Всегда.
Сколько бы раз она ни звала — днём, ночью, в слезах или в ярости — я всегда буду рядом.
Ужасно быть в неведении, но куда страшнее — оставить близкого одного. Я не из таких. Не после всего, что было.
Я выдохнула, выпрямилась и откинулась на стену. Смотрела в сторону приоткрытой двери кабинета.
Там, за этой дверью, решалась чья-то судьба.
Может, даже не только её.
И тут...
Я уловила какое-то движение сбоку. Скрип подошвы по линолеуму. Подняла голову.
И в животе всё оборвалось.
Наташа.
Сучка.
Уверенная походка, высокие сапоги, пальто, волосы, аккуратно выбившиеся из-под шапки.
Она шла как будто по подиуму, даже здесь — в облезлом коридоре, полном боли и чужих диагнозов.
Она заметила меня и сразу фыркнула:— Ого. Какие люди.
Мир перед глазами будто на секунду почернел.
Я встала, не спеша, чувствуя, как пальцы сами сжимаются в кулаки.
— А ты чего тут забыла, Наташ?
— А я тут работаю, если не забыла. Не то, что ты — с лицом будто мир на тебя обиделся. — Она смерила меня взглядом и криво усмехнулась.
— Слышала, Валера память потерял. — Она склонила голову вбок. — Ну, знаешь, у кого-то появился шанс наконец убрать тебя отсюда.
Я подошла к ней вплотную, резко, без предупреждения. И прижала к стене так, что она выдохнула от неожиданности.
— Ещё раз откроешь рот на него — я тебе его вырву, поняла? — прошипела я ей в лицо.
Моё дыхание обжигало. Я чувствовала, как во мне закипает всё — кровь, нервы, ярость.
Наташа не испугалась — она улыбалась. Улыбалась нагло, как всегда.
— Он всё равно вспомнит, кто ты есть. — Тихо, с вызовом.
Шлёп.
По щеке. Звонкая, злая пощёчина, от которой у неё голова дёрнулась вбок. Губы её дрогнули, но она не проронила ни слова. Только смотрела. Глаза в глаза.
Я убрала руку и отступила.— Уходи, пока я тебе не напомнила, как мы с тобой за ДК «разговаривали». — Голос был ледяной.
Она быстро повернулась и пошла прочь, цокая каблуками, как будто не хотела, чтобы я услышала, как у неё дрожат ноги.
Я молча смотрела ей вслед, а потом вернулась на своё место у стены. Села. Глубоко выдохнула. Пальцы дрожали. Но на душе стало немного... легче.
Через минут десять дверь кабинета открылась.
Я тут же поднялась на ноги, как пружина.
Кристина вышла — бледная, с опущенным взглядом, пальцы теребят ткань пальто.— Ну что? — Я подошла ближе, стараясь говорить мягко, тихо. — Что там?
Она остановилась, посмотрела на меня и медленно покачала головой:— Не беременна...
— Тогда что? — Я нахмурилась. — Почему тебе так плохо всё это время?
Крис прикусила губу и, отвернувшись, выдохнула:
— Предменструальный синдром. Гормональный сбой... — Она махнула рукой. — Врач сказала, что возможно из-за стресса и нервов. А ещё... — Она замялась, и голос стал почти шёпотом:— Подозрение на гормональный дисбаланс щитовидки. Надо сдавать анализы.
Я кивнула, пытаясь всё сразу переварить.
— Ты хотела? — спросила я, мягко, но прямо.
Кристина вдруг вскинула голову, как будто я пробила в ней какую-то плотину.— Да, — покачала она головой и задохнулась от слёз. — Да...Я... я всё равно каждый раз надеюсь... А потом... потом опять нет.
И слёзы побежали сами, без остановки.— Мы хотим ребёнка, Саш... Мы очень хотим. Но не выходит. Уже почти год, а не выходит.
Я крепко прижала её к себе.— Тшш... Тише. Всё будет. У вас обязательно получится. Просто чуть позже. Сейчас организм говорит: подожди. А потом — даст. Обязательно даст.
Я гладила её по волосам, пока она плакала мне в плечо. Пусть плачет. Пусть выметает из себя всю боль.
— Ты даже не представляешь, как я этого боюсь, — шептала она мне. — Вдруг я не смогу? Вдруг он уйдёт?
— Он не уйдёт, Крис. Он с ума по тебе сходит. И ты это знаешь. Он будет с тобой до конца. И ребёнок у вас будет, даже если не сейчас. Я тебе это обещаю.
Постепенно она успокоилась. Мы вышли из больницы — я держала её под руку. Снег шёл мелкими колючими хлопьями. Воздух был терпко-холодным, зимним, но чистым.
Мы шли в сторону её дома. Молча. Но каждое наше молчание было громче любых слов.
Мы шли медленно. Снег предательски хрустел под ногами, а ветер поддувал под пальто, но мы даже не замечали — мысли были тяжелее зимы. Крис опустила голову, всё ещё тихая, с красными глазами. Я шла рядом и держала руку на её спине. Просто чтобы она знала — я рядом.
Мы дошли до её дома, поднялись наверх. Она тяжело вздохнула, достала ключи, но... не успела даже вставить в замок.
Дверь открылась сама.
На пороге стоял Вахит. Суровый, как всегда, но увидев её — как будто весь сдулся.— Девочка моя... — Он протянул к ней руки и тут же обнял, крепко-крепко. — Иди сюда. Всё, всё. Я тут. Я рядом. — Его рука легла ей на затылок, другой он прижал её к себе.
Крис разрыдалась снова. Он тихо гладил её по голове, прижимал к груди. — Всё будет. Я с тобой, слышишь? Всё будет.
Он почти без слов отвёл её в комнату. Дверь за ними закрылась. Я осталась одна в прихожей.
Прошло, наверное, минут десять, прежде чем Вахит вернулся. Он выглядел постаревшим на пару лет. Сел молча на стул в кухне и махнул мне рукой — мол, иди. Я прошла и села напротив, как и просил.
Он провёл рукой по лицу и тяжело выдохнул.
— Ореховские уже сунулись. Ночью машины взорвали.
Я застыла.— Наши?
— Да. Никого не было. Но это только пока. Предупреждение. Проверка.— Он уставился на стол.— Саш, если он не вспомнит... Нам всем конец. Не только Теням. Не только бизнесу. Всё, что мы строили — разлетится к чертям. Они знают, что Валера слаб. Они выжидают. Но ждать долго не будут. Ореховские голодные. И жестокие.
Я слушала. Очень внимательно. А в голове, как будто кто-то щёлкнул выключателем. Мысли собрались в цель. Всё, что было расплывчатым, вдруг стало ясным. Но я не подала виду. Лицо — спокойное. Спина — прямая. Глаза — ровные. Я просто кивнула.— Поняла.
Вахит продолжал.— Он что-то чувствует, точно. Видит охрану — косится. Замечает взгляды. Иногда смотрит так... будто хочет что-то вспомнить. Словно ищет.— Он тяжело выдохнул:
— Но если его слишком сильно давить — сломаем. А времени нет.
Я опустила взгляд.— Я всё решу сегодня.
Он вскинулся.— Только попробуй! — Стукнул кулаком по столу. — Саша. Это не Дом Быт. Это не разборки с Турком и не твой отец. Это Ореховские. Они не простят ошибки. Они не предупреждают. Они убивают. А если ты ещё и сама туда влезешь — не выйдешь. Живой. Никогда.
— Я сказала, что не буду. — Я подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза. — Я же не глупая, Вахит. Всё понимаю.
Он долго смотрел на меня, будто что-то считывал, искал. Но в итоге только сжал челюсть и кивнул.
— Ну и славно.
А в голове у меня уже начал складываться план. И я знала — он не имеет права провалиться.
Я смотрела на Вахита и кивала, делая вид, будто всё поняла. Как всегда — спокойная, холодная, без тени лишнего. А внутри уже горело. Он продолжал говорить, о Тенях, об Ореховских, о взрывах, об угрозах, о том, как Валера напрягается, будто что-то в голове пытается выловить из пустоты. А я уже не слышала. Только кивала и кивала, глядя ему в глаза.
— Саша, — он вдруг замолчал. — Сидеть надо. Ровно. Не геройствуй.
— Ага, — я кивнула, будто и не собиралась. — Поняла.
Он смотрел внимательно, но ничего не сказал. Не поверил — я это видела.
Я поднялась.— Пойду. Нужно побыть одной. Подумать.
— Смотри, — он встал рядом, положил руку мне на плечо. — Если что — не тяни. Валера на тебя смотрит уже не как на чужую. Он просто не понимает, почему болит, когда тебя нет рядом.
Я чуть улыбнулась и кивнула. Он отпустил плечо.
— Береги себя.
Я развернулась и вышла из кухни. Прошла по коридору, бросив взгляд в сторону комнаты Крис. Там было тихо. Значит, заснула. Или хотя бы перестала плакать.
Я вышла из квартиры, спустилась вниз. На улице холод. Зимний воздух пах дымом и морозом. Снег поскрипывал под подошвами. Я подняла воротник пальто и засунула руки в карманы.
Дом был недалеко. Всё родное, знакомое. Всё — будто бы прежнее, но не то.
Когда я вошла, дома никого не было. Тишина. Такая, что слышно, как часы на кухне тикают. Я разулась, сбросила пальто и пошла в комнату. Закрыла дверь, заперла. Вдох. Выдох.
Я подошла к комоду, открыла ящик. Вытянула из глубины белую водолазку. Чистую, новую. Потом белые штаны. На полу стоял белый пуховик — аккуратный, плотный, будто специально для этой зимы. Я выложила всё на кровать и медленно переоделась. Натянула водолазку, заправила в штаны. Волосы собрала в гладкий хвост. Посмотрелась в зеркало. Спокойное лицо. Бледное. Немного усталое.
Я взяла сумку, положила туда только самое нужное. Пуховик накинула и застегнулась. В последний момент окинула взглядом комнату — будто в последний раз. Странное чувство, тяжёлое. Но я не дала себе задуматься.
Я вышла из квартиры, тихо притворив за собой дверь. Зимний день был холодным, небо — сизое, фонари бросали длинные тени на снег. Я шагала быстро, прямо к качалке. Всё было готово.
Я шла по улице, втянув голову в ворот, хотя не столько от холода, сколько чтобы никто не увидел моё лицо. Глаза щипало, как будто снег попал, но это были не снежинки. Это внутри. Это щипало изнутри, будто воздух стал стеклянным и крошился при каждом вдохе.
_____
Рекомендую читать этот отрывок под песню: нежно — maSson
_____
Дышать было тяжело. Грудную клетку сжимало, как будто кто-то положил туда груз — и не отпускал. С каждым шагом становилось всё хуже. Я чувствовала, как горло перекрывается, а сердце начинает стучать так, будто вот-вот вырвется. Но я не останавливала себя.
— Ради него, — прошептала я в тишину, — ради них. Ради нас.
Я была готова. На всё. Чтобы он вспомнил. Чтобы в его глазах снова появилось то, от чего внутри всё сжимается и трещит. Чтобы он снова смотрел на меня так, будто я — это весь его мир. Я сделаю всё. Даже если это будет стоить мне больше, чем я могу вынести. Даже если от этого я развалюсь.
Пусть и больно. Пусть это безумие. Пусть мне потом не подняться. Но если это даст шанс вернуть его — я пойду.
Я любила его. Так сильно, что уже не могла дышать.
И вот качалка показалась впереди — старая вывеска, жёлтый свет изнутри, и ни одной души вокруг. Всё так, как и должно было быть. Но я не спешила.
Я остановилась, вдохнула глубоко и достала из кармана сигареты. Зажигалка чуть дрожала в пальцах. Я прикрыла её ладонью и чиркнула. Пламя вспыхнуло, и табак зашипел. Я затянулась. Медленно. Словно каждое движение требовало усилий.
Опрокинула голову назад и выдохнула дым в небо. Снежинки падали прямо мне в лицо, прилипали к щекам, таяли, будто напоминая, что я живая. Что ещё могу чувствовать. Хотя внутри — всё было размыто.
Я стояла, курила, и боролась с тем, чтобы не заплакать. Потому что знала — стоит только дать себе слабину, я не дойду. Просто развернусь и убегу обратно. И он никогда не вспомнит. И всё будет зря.
Поэтому я стояла. Молча. Один на один с собой.
И готовилась сделать шаг внутрь.
Качалка встретила меня глухой тишиной. Внутри не было никого — только тёплый воздух, немного пахнущий металлом, кожей и старыми тренировками. Свет едва тлел в одном углу, как будто боялся разбудить что-то, что спит здесь с 89-го.
Я прошла внутрь и на автомате захлопнула за собой дверь. Гулко, глухо. Этот звук отдался внутри. Я медленно прошлась по залу, будто проверяла — точно ли я одна. Кулаки мешками, в углу перекосившийся ринг, стойка с блинами, где мы однажды с ним спорили, кто поднимет больше, а потом валялись на матах и смеялись, пока не зашёл Вова и не прогнал нас.
Я присела на край скамьи у стены, рядом с тем самым шкафчиком, в который он кидал мои перчатки, когда злился, и всегда, абсолютно всегда, потом возвращал аккуратно. Тепло пошло в грудь, а за ним сразу — колючая горечь.
Я вспомнила, как он сидел вот тут, напротив меня, весь в крови, после разборки, а я кричала, что больше не могу, что уйду, а он смотрел, как будто не слышал. А потом подошёл, притянул меня и сказал: «Хочешь — убей. Но только будь рядом.»
И я осталась.
Губы сами дрогнули. Сначала тихо. Потом сильнее.
Я уткнулась ладонями в лицо, и слёзы потекли горячо и тихо. Я плакала — не громко, не на показ. Плакала — потому что в груди разрывалось всё, что я так долго держала.
Но быстро взяла себя в руки. Я знала — времени немного. Скоро кто-то может прийти. И нельзя было, чтобы кто-то увидел это раньше времени.
Я потянулась к сумке, что оставила у двери. Молча. Холодно.
Нащупала внутри нож — свой. Тот самый. Родной.
Бабочка. Хруст металла, когда я развернула лезвие. Рука сжала его уверенно.
Я сняла куртку. Тело сразу бросило в жар — будто внутри огонь разгорался. Но через секунду — в ледяную дрожь. Я закусила губу и села на скамью, положив нож рядом.
Долго смотрела на блеск стали. Он был чистый. Простой. Без излишков. Как обещание.
Закатала рукава — медленно, будто каждое движение нужно было отмерять.
Встала.
Оголила живот. Бледная кожа. Слабый свет касался её, как будто знал, что будет дальше.
Шрам всё ещё был там. Тонкий, почти незаметный, но такой родной. Я провела по нему пальцами. Он знал боль. Он помнил, кто я.
И я стояла. Дышала. Ровно. Глубоко.
Смотрела на своё отражение в стекле и понимала — назад дороги уже нет.
Я стояла напротив зеркала. Того самого, где мы с ним когда-то вдвоём. Где он смотрел на себя, а потом на меня. Где он говорил: «Ты во мне всё видишь, а я в тебе — слишком многое.»
Теперь там только я. Одна. И сталь в руке.
Я смотрела на своё отражение. На живот. На кожу.
И на то, как шрам будто дышал вместе со мной.
Слишком много всего — в одном моменте.
Вспышки перед глазами — я, связанная, кричащая, кровь, тряпка во рту, и Денис с тупым, мерзким выражением лица, с ножом. Я помню всё. Каждый звук, каждый вдох.
И я знаю — это помнит и он. Где-то внутри. Глубоко. В чернильной тьме, куда память не пускает. Но если я смогу...Если картина станет такой же — может, он вспомнит.
Меня. Себя. Нас.
Я вдохнула.
— Ты справишься, — прошептала себе. — Только не сильно. Не туда. Ниже... в бок...
Я хотела ещё жить. Я не делала это ради смерти. Ради боли — да. Ради триггера. Чтобы вытащить его.
Слеза скатилась по щеке, и я не вытерла. Просто взялась крепче за рукоять. Пальцы дрожали.
Один. Два. Три...
Я сжалась, и...
Воткнула.
Жгуче. Глухо. Будто кто-то засовывает в тебя огонь.
Дыхание перехватило, грудь дёрнулась.
— Чёрт...
Рука тут же отпрянула, а нож остался в теле, торча как маяк. Кровь пошла сразу. Мгновенно. Тёмная, густая. Тёплая. Потекла по коже, по ткани брюк. Я схватилась за живот, не вынимая нож.
— Блядь... больно... пиздец...
Я осела на скамью. Голова загудела. Свет поплыл.
Дыхание участилось, холод пошёл по рукам, потом по ногам. Я начала раскачиваться, чтобы не отключиться.
— Вспомни меня... пожалуйста... Валера...
Губы прошептали — уже не для кого-то. Просто в пустоту.
Слёзы сами полились. Не от боли — от надежды. От страха. Потому что он должен вспомнить.
Кровь капала с пальцев на пол.
Я держалась.
Пока могла.
Голова моталась. Потолок плавал перед глазами, как будто воздух стал жидким. Я всё ещё сидела, но не чувствовала ни ног, ни спины. Руки дрожали, будто кто-то тряс меня изнутри. Боль уже была не такой острой — она стала тупой, накрывающей всё, давящей, тяжёлой.
Кровь залила всё. Белый костюм — мой любимый, тёплый, — стал багровым, будто его вымочили в красной краске. По штанине текло вниз. Лужа подо мной уже не расширялась — она просто жила своей жизнью, горячая, липкая.
Я наклонилась вперёд, опираясь на локти, — руки были красные до пальцев.— Ну давай... вспомни... — прошептала я слабо, и всё пошатнулось. Мир закрутился. Стало холодно.
Я слышала, как где-то снаружи хлопнула дверь.
Но не поняла — это мне показалось или на самом деле.
Шаги.
Гулкие, тяжёлые. Сначала один, потом второй. Кто-то бежал.
А потом — голос.
— Красивая...
Громко. Почти срываясь. Словно в этом слове — всё. Вся боль, весь страх, весь ужас.
Я попыталась поднять голову, но она завалилась набок. Я не видела, кто вошёл. Всё плыло, как в воде. Образ — как в тумане. Силы ушли.
— Красивая, блядь, КРАСИВАЯ! — уже ближе.
Голос сорвался на крик. На отчаяние.
Валера?
Я не знала точно. Но мне хотелось верить.
Я выдохнула. Медленно. Губы чуть дрогнули, будто я хотела улыбнуться. Слеза скатилась по щеке.
И я...
погасла.
Тихо. Без звука. В темноту.
__________
ТГК: Пишу и читаю🖤
оставляйте звезды и комментарии ⭐️
