Он уже близко
для меня важно
чтобы вы оставляли
звезды и комментарии,
этим вы помогаете продвигать
историю, и мне от этого
безумно приятно, спасибо❤️
____________________________________
Мы вышли из подъезда, Вова прикрыл за нами дверь, Марат сунул руки в карманы, и мы втроем двинулись вниз по улице, навстречу свежему февральскому ветру. Снег мягко хрустел под ногами, воздух был прозрачный и звенящий, а небо — густо-серое, как перед снегопадом. Я натянула капюшон и сунула руки в карманы пальто, стараясь не показывать, как внутри всё дрожит.
— Главное, чтобы не слишком по кальке, — проговорил Вова, глядя под ноги. — Иначе мозг поймёт, что спектакль.
— Да, — кивнул Марат, сдержанно. — Надо будто случайно, будто всё само собой. Не давить.
— Ага, — согласилась я, глядя перед собой. — И чтобы он не видел лиц, которых тогда не было. Только тех, кого он знал. Чтобы даже запахи совпадали... свет... звук. Всё.
— Ты прям как режиссёр, — усмехнулся Марат, и я закатила глаза.
— А ты думал, кто тут главный, а? — Вова хохотнул и посмотрел на меня. — Шутка, Саш. Ты молодец. Держишься.
Я не ответила, только чуть улыбнулась уголком губ.
Через пару минут мы свернули за угол, и я увидела небольшое здание с тусклым вывесом на двери. Оно выглядело почти так же, как раньше. Только снег под окнами напоминал, что всё иначе. У стены стоял, слегка сутулившись, закуривший парень в чёрной куртке и серой шапке. Он не сразу нас заметил, но потом поднял глаза и — замер.
Валера.
Турбо.
Он выдохнул струю пара и, чуть прищурившись, медленно кивнул нам, не спеша убирая сигарету.
— Здорово, — негромко сказал он, взгляд был... странный. Сосредоточенный. Как будто он нас знал, но не до конца понимал — откуда.
— Привет, — ответила я, сдержанно.
— Ну что, пойдём? — Вова сжал плечо Марата, чуть наклонился к нему. — Поговорим с Соколом. У тебя всё с собой?
— Всё. План на бумаге и в голове, — усмехнулся тот. — Не подведу.
— Ладно, мы быстро. Ты с ним, Саш, норм? — Вова перевёл взгляд на меня, но в голосе звучала забота.
Я кивнула, почти не глядя на него.
— Всё будет хорошо, — буркнул Марат и подмигнул, как будто мы собирались на ограбление века, а не воссоздавать чью-то память.
Они двинулись дальше, а я осталась с Турбо.
Мы с ним какое-то мгновение стояли, каждый молча, я смотрела на дверь, он — на меня. Потом он слегка качнул головой и сказал негромко:
— Пойдём.
Я кивнула, прикусив губу, и сделала шаг вперёд.
Он открыл дверь и придержал её. Я вошла первой, и когда он зашёл следом, тёплый, пыльноватый воздух старого помещения будто накрыл нас — запах стеллажей, старого ковролина, немного табака и какой-то плёнки. Всё это было до боли знакомо.
Я не обернулась. Просто пошла вперёд, туда, где когда-то всё начиналось.
Дверь хлопнула, оставляя меня с ним.
Внутри было чуть прохладно, пахло пылью, видеоплёнкой и чем-то таким... настоящим. Воздух казался застывшим, как и время. Валера — Турбо — сидел у стойки, молча крутил в руках карандаш. Он не поднял на меня глаз. Просто рисовал. Как и тогда. Всё было слишком похоже.
Я подошла ближе, стараясь держать дистанцию, но не могла не заглянуть через плечо. Бумага. На ней — эскиз. Название жирными буквами:
«РОБОКОП». Вокруг — какие-то кривые, но живые линии. Всё это выглядело... до боли знакомо.
— Это что? Искусство? — бросила я, делая голос дерзким, как тогда.
Он не обернулся. Только слегка наклонил голову.
— Вывеска, — тихо ответил.
— Ну... тут чего-то не хватает, — я подалась ближе. — Красок.
Он вдруг медленно повернулся, посмотрел на меня так, как будто не узнавал, но будто знал. Его зелёные глаза вцепились в мои, и на секунду я сникла. Но быстро взяла себя в руки.
— Мрачно, — добавила я, забирая у него карандаш. — Надо поярче. А то тоска.
Он ничего не ответил, только смотрел. Я добавила пару линий. Чуть изменённый стиль — не как в тот раз, чтобы не сработало как дешёвый спектакль. Только атмосфера была настоящей. Он вглядывался, как будто в голове что-то билось, искрило.
— Всё равно херня, — наконец выдал он.
Я хмыкнула. — Сам тогда рисуй, художник недорисованный.
— Ты начала. Тебе и заканчивать.
— Турбо, а ты, как всегда, заноза.
Он чуть вскинул бровь. — Я? Я просто сижу.
— Ага, конечно, — фыркнула я.
Он поднялся и пошёл к двери.
— Куда?
— Покурить.
И вышел. Я осталась в тишине, опустившись на край стула. Сердце стучало быстро. Он не знал, кто я. Но почему-то... смотрел иначе. Почти так же, как тогда.
Прошло минут пять. Он вернулся. Сел. Опять за стойку. Развалился.
— Ты вообще работать собираешься? — бросила я, подражая той, прежней, дерзкой себе.
— А я что делаю? — с ленивой усмешкой.
— Сижу как царь, вот что ты делаешь.
— Так ты ж тут главная. Работай.
— Обалдеть. То есть ты ничего делать не будешь?
— Если попросишь вежливо...
Я закатила глаза. — Пошёл ты.
Он хмыкнул. — Всё, как в старые добрые, — пробормотал он себе под нос, и тут замер.
Я затаила дыхание. Он сам. Сам сказал это. "Как в старые добрые"... Он вспомнил?
Но нет. Он мотнул головой, как будто отгоняя мысль. Упал обратно в своё ледяное выражение. Я тяжело выдохнула. Надо дальше.
— Ты меня бесишь, Турбо.
— Ты тоже меня, Суворова.
Мелькнуло. Он сказал "Суворова", будто бы не подумав. Или просто с языка сорвалось. Я смотрела на него, но промолчала.
— Видик работает? — спросил он резко, чтобы сменить тему.
— Работает, — ответила я.
— Покажи.
Мы начали проверять кассеты. Потом подключать провода. Он снова начал спорить.
— Ты не туда втыкаешь.
— Всё я туда втыкаю!
— Да ты в технике дуб.
— А ты — профессор?
— По сравнению с тобой — да.
— Да мне проще тебя пришибить!
Я уже схватила кассету и замахнулась.
— Э-эй, полегче! — раздалось сзади.
Мы резко обернулись. В дверях стояли Вова, Зима, Марат, Сокол, Пальто. Те самые. Лица, которые мы не видели вместе уже много лет. Они смотрели на нас с ухмылками.
— А я говорил, что будут собачиться, — гордо сказал Марат. — Прям дежавю.
Все рассмеялись. Турбо медленно выпрямился, чуть прищурился. Его глаза — в сторону Марата, потом на меня. И вдруг... Он моргнул. И как будто побледнел.
— Что?.. — Он тихо выдохнул. — Это уже... было?
Все замерли.
— Что ты сказал? — тихо спросил Сокол.
— Было. Всё это. Макароны... кассеты... она. — Он резко повернулся ко мне. — Ты.
— Турбо, ты... — начала я, но остановилась. Он медленно отступил на шаг.
— Это сон? Или бред? — Он схватился за голову. — Почему я это помню?
Марат шепнул: — Он... начал.
Я сделала шаг вперёд. — Всё хорошо. Всё правильно. Ты вспоминаешь.
Он посмотрел на меня. И в этих зелёных глазах на мгновение что-то дрогнуло. Тёплое. Раненое. Настоящее.
— Кто ты?
Я выпрямилась. — Ты сам должен вспомнить.
Он не ответил. Только смотрел. А внутри меня медленно нарастала надежда. Он вспоминал. По кусочкам, но вспоминал. И это был только первый шаг.
Они ушли быстро, как и пришли — со смехом, переглядками и последними колкостями.
— Ну, ладно, — Вова хлопнул ладонью по стойке. — Нам пора. Дела сами себя не сделают.
— Да, а то если ещё чуть посидим, Турбо точно вылетит в окно, — Марат хохотнул, кидая взгляд сначала на меня, потом на него.
Турбо лениво пожал плечами и даже не повернулся.
— Да я бы сам уже вылетел, если б вы не мешали, — пробурчал он под нос.
— Только сначала кассеты обратно расставь, а то Сашка их тебе в глотку запихнёт, — вставил Зима, подмигнув мне.
Я скрестила руки на груди и, приподняв подбородок, холодно заметила:— Уже почти запихнула. Повезло, что кто-то зашёл.
— Страшная ты, — выдал Пальто, — аж дух захватывает. Ну, Турбо, держись.
Сокол усмехнулся, направляясь к выходу первым:
— Если вспомнишь что-то — свистни. Или хотя бы не убей друг друга.
— Попытаемся, — сухо бросил Турбо.
Последние шаги, хлопок двери — и мы остались одни.
Пустота мгновенно накрыла пространство, будто вместе с ними ушёл весь воздух. Я стояла у стеллажа, перебирая кассеты, будто мне есть дело до их обложек, и слушала, как он встал, прошёл пару шагов и прислонился к стене.
Я не поворачивалась. Просто ощущала — он снова смотрит на меня. Не как раньше, не с пренебрежением, а как будто сквозь. Словно пытается понять, что происходит. И кем я для него была. Или есть.
Он молчал. И я молчала.
А за окном был обычный зимний день — полдень. Слишком теплый для такой тяжёлой тишины внутри.
_____
К вечеру я уже мечтала, чтобы этот день поскорее закончился.
Сидеть с Турбо весь день в одном помещении — это не просто испытание, это какой-то чёртов марафон на выносливость. Мы успели поспорить, потом опять поспорить, потом замолчать... и снова поспорить.
Он выводил меня одной своей ленивой ухмылкой, одним движением плеча, одним тоном. Я старалась держаться, но внутри уже кипело.
Было больно от того, что он ведет себя как сукин сын. Как будто я ему чужая, я не могу обнять его, все не так, как было раньше, как месяц назад.
Я сидела у стойки, обмотавшись шерстяным шарфом поверх тёплой кофты, и уже не чувствовала пальцев. В помещении хоть и было тепло, но усталость и злость пробирали куда глубже холода.
Турбо сидел напротив, в своей куртке, капюшон спущен, волосы чуть растрёпаны, зелёные глаза бегали по потолку, будто он в каком-то своём мире.
— Ну ты и выносишь мозг, — пробормотал он, лениво зевая.
— Это ты мне выносишь, — выдохнула я, не глядя на него, уже даже без злости. Слишком устала.
Он засмеялся тихо, под нос.
Я закатила глаза, положила голову на ладони.
Несколько минут было почти тихо. Только скрип снега за окном, шум далёких шагов, да редкие вспышки света от фар, проезжающих мимо машин.
Я попыталась сосредоточиться, просто пересчитать кассеты — мне нужно было отвлечься. Но когда подняла глаза, Турбо смотрел на меня. Не как обычно. Без издёвки. Смотрел пристально, серьёзно.
Я нахмурилась.— Чего уставился?
Он медленно моргнул, будто не верил в то, что видел. Потом прошептал:— Это уже было...
Я замерла.— Что?
Он встал. Посмотрел по сторонам, будто всё здесь его напугало. Протянул руку к стойке, дотронулся до дерева, провёл пальцами по обложке одной из кассет. Пальцы дрожали.
— Всё... это уже было... — сказал он снова. — Кассеты... надпись... ты... ты тут была.
Моё сердце будто стукнуло в горло.
Я медленно выпрямилась.— Турбо... ты вспомнил?
— Спросила осторожно, будто слово неосторожное всё разрушит.
Он повернулся ко мне, и в его взгляде мелькнуло что-то болезненно знакомое.
— Это не сон? — спросил он, почти шёпотом. — Или я с ума схожу?
Я вскочила, подошла ближе. Хотела взять его за руку, но не стала.
— Всё в порядке. Это не бред. Ты вспоминаешь. Понемногу. Это хорошо.
Он смотрел на меня, как человек, который стоит перед обрывом и не знает — прыгать или отступить.
— Что, мать твою, происходит? — наконец выдохнул он.
Я еле сдержала дрожь.— Ты сам вспомнишь. Обязательно.
Он отвёл глаза, но не ушёл. Просто сел обратно, будто устал. А я стояла, не дышала. Потому что это был первый шаг. Настоящий. И я видела: он чувствовал — он знал, что мы уже были здесь. Только пока ещё не помнил, как.
Я молча опустилась обратно на стул. Пальцы дрожали. Всё внутри — будто кто-то скручивал в тугой узел. Хотелось броситься к нему, тряхнуть за плечи, закричать: «Ну вспомни! Да ты же мой!»
Но я держалась. Держала это лицо — холодное, спокойное. Лицо, которое уже давно стало щитом. Александра Суворова. Та, что не покажет ни капли боли.
Он сидел, слегка сгорбившись, локти на коленях, пальцы сцеплены в замок. И смотрел в пол, будто в пыльной плитке можно найти объяснение всему.
— Мне казалось, что я просто сплю, — вдруг сказал он. — Иногда вижу какие-то... обрывки. Глаза. Голос. Чей-то голос. Твой?
Я кивнула. Хоть он и не смотрел на меня.
— Наверное, мой.
— И ещё запах... сирени, кажется. Или жасмина.
Он хмыкнул, коротко. — Дичь какая-то. Это ж бред, да?
Я тихо улыбнулась.— Совсем не дичь. Всё правильно.
Он медленно обернулся ко мне. Его взгляд уже не был пустым. В нём что-то искрилось. Что-то страшное и важное.
— Сколько прошло? — спросил он. — С тех пор, как... всё это было? Когда ты... я... мы.
— Три года, — ответила я.
Он замер.— Три?
— Да.
Он провёл ладонью по лицу, будто хотел стереть это число. Три года, которых он не помнит. Три года, которые я помню до последней секунды.
— А я...
Он не договорил. Просто тяжело вздохнул.
Потом резко поднялся.— Мне нужно выйти.
— Турбо...
— Просто... на минуту.
Он не стал смотреть мне в глаза. Распахнул дверь, и на мгновение в комнату ворвался холодный воздух — густой, колючий, зимний. Потом дверь закрылась.
Я осталась одна.
Села обратно. Опустила руки на колени. Уперлась взглядом в пустую стойку напротив.
Я не знаю, сколько времени прошло. Пять минут. Десять. Может, двадцать. Но когда он вернулся, в его глазах что-то изменилось. Не полностью, нет — он всё ещё был наполовину потерян. Но в нём появилось что-то такое... тёплое. Узнающее. Надежда.
— Я не уверен ни в чём, — сказал он, не подходя. — Но когда я смотрю на тебя... у меня в груди что-то щёлкает.
Я молчала. Просто смотрела на него.
Он пожал плечами.— Это, наверное, и есть самое страшное. Что ты вроде никто. А внутри будто сердце вспоминает, даже если мозг нет.
Я улыбнулась. Чуть-чуть.— Сердце и должно помнить первым.
Он сел обратно. И мы просто сидели. Рядом. В тишине. Слов больше не нужно было.
Он делал шаг. И я готова была ждать.
Когда парни зашли, я чуть слышно выдохнула — будто можно было наконец расслабиться. Воздух сразу наполнился их голосами, хохотом, запахом улицы и сигарет, и даже видео не так противно стало смотреть.
— Ну что, живой? — хмыкнул Зима, оглядывая Турбо с ног до головы. Снег ещё не успел растаять у него на куртке.
— Вроде, — лениво отозвался Вова, щурясь, — хотя фиг знает, может, это уже его дух пришёл.
— Ну вы и клоуны, — Турбо усмехнулся, даже не пошевелившись. Устроился как царь, закинул руку за голову и будто ждал, пока все сами к нему подойдут.
Марат кинул взгляд сначала на него, потом на меня.— Я вообще думал, что не он, а Сашка первая сорвётся.
Я приподняла бровь.— А ты думай поменьше, Марат.
— Не, ну, мы ж тебя знаем, — ухмыльнулся он. — Сразу в бой, с ножом, с речью прокурора...
— И с кирпичом в сумке, — добавил Зима, и оба захохотали.
— Заткнитесь, — фыркнула я, скрестив руки. — Вам бы только языками чесать.
— Ой, начинается, — сказал кто-то, и все пошли к стойке выбирать кассету. Зима перебирал коробки, Вова держал в руке сразу три и уже спорил, какую ставить. Сутулый что-то мямлил про боевик, но его как всегда никто не слушал.
В итоге вставили какую-то плёнку, я даже не успела глянуть что. Я устроилась в кресле, сжалась, натянула рукава на ладони — после улицы в помещении всегда чувствуешь, как пальцы начинают оттаивать. Турбо сел где-то сбоку, под полкой, не глядя ни на кого. Делал вид, что ему плевать.
Прошло минут десять, может пятнадцать. Все притихли. Фильм был не особо интересный, и я уже почти проваливалась в дремоту, как Вова встал.
— Саш, ты же домой потом?
— Ну, да, — буркнула я.
— Турбо, проводишь.
Я резко повернулась к нему.— Чего?
— Проводишь её, — спокойно повторил он, уже разворачиваясь к двери. — Нечего ей по морозу одной ходить.
— Да я нормально, — попыталась отбиться, как будто не хочу этого. — Я сама.
— Ну да, конечно, — сказал Зима, вставая. — Мы это уже слышали.
Я закатила глаза.— Вы как сговорились.
— Может, и сговорились, — ухмыльнулся Вова. — Давай, одевайся.
⸻
На улице воздух был колючий. Снег падал медленно, хлопья цеплялись за ресницы. Я шла быстро, не оборачиваясь. Знала, что он идёт за мной — шаги тяжёлые, не спешит, но и не отстаёт.
— Ты чего как пуля? — наконец заговорил он. — Дом же не сгорит.
— Просто хочу домой, — коротко ответила я.
— Не выглядишь как будто хочешь.
Я только громче выдохнула. Мороз влетал в лёгкие, колол изнутри.
— Знаешь дорогу сама. Могла бы не брать эскорт.
— Это не я придумала, если что, — отрезала я. — Хочешь — иди обратно.
— Не хочу, — спокойно сказал он. — Иду, раз сказали.
— Вот и иди молча.
Он фыркнул.— С тобой молча не бывает.
Я остановилась и развернулась.— Чего ты хочешь вообще?
Он чуть замедлил шаг, встал напротив. Плечи поднял, будто не понимает.
— Да ничего. Просто провожаю.
— Да ну нафиг, — пробормотала я и снова пошла.
Мы свернули на мою улицу. Я всё ещё злилась — на него, на Вову, на себя. Ненавидела это чувство, когда вроде бесит, но всё равно рядом хочется. Тихо. Снежно. Всё как будто повторяется.
Турбо шёл рядом. Не шутил, не смотрел. Только шагал молча. И почему-то от этого было хуже.
Когда дошли до подъезда, я остановилась.— Ну всё, пришли.
— Ну, вижу, — кивнул он. — Бывай.
— Подожди.
Он обернулся. Я посмотрела на него и — даже не знаю, зачем — сказала:— Спасибо, что... ну, что шёл.
Он чуть нахмурился. Потом усмехнулся.— Ты странная.
— А ты — нет?
Он пожал плечами, повернулся и пошёл обратно, не спеша. А я стояла, глядя ему вслед, пока его фигура не растворилась в падающем снеге. И сердце сжалось — как будто всё это уже было. И как будто больше не повторится.
Я поднялась по ступенькам, снег облепил сапоги, пальцы замёрзли, лицо щипало. Открыла дверь и сразу вдохнула этот запах — дома. Чуть пригоревший хлеб, что-то мясное на плите, и тепло, которое обволакивает моментально, даже через куртку.
На кухне горел свет. Мама стояла у плиты, в халате, с полотенцем через плечо. Повернулась, когда я вошла, и её лицо тут же стало мягче.
— Ну наконец. Я уж думала, тебя на куски кто-то порезал, — тихо, без упрёка, но с той самой ноткой тревоги, что она всегда прятала за сарказмом.
— Не дождутся, — отозвалась я, скидывая куртку. Пальцы еле разгибались — промёрзли до костей. Я подошла, села на табурет, поставив руки ближе к плите.
Мама налила мне чай. Я почувствовала, как обжигающий пар касается щёк, и стало как-то легче. Она молча присела рядом, глядя внимательно.
— Ну, — начала она, — рассказывай.
Я провела рукой по волосам, потом уставилась в кружку.
— Мы... пытаемся. Ну, как бы, чтобы он вспомнил. Всё. Нас. Меня. Ситуации те. Даже вот сегодня — сцена, как тогда... всё почти один в один. Я делала вид, что мне плевать. Он — будто не понял ничего. Но потом, в какой-то момент... — я замялась, — как будто мелькнуло что-то в глазах. Ну, не узнавание, но... знаешь, такая тень.
Мама слушала, не перебивая. Только кивала иногда.
— Мы специально всё подстраиваем, — продолжила я. — Слова, жесты, фразы. Даже походка, понимаешь? Как я дверь захлопнула — как в девяностом, когда мы в первый раз с ним поругались. А он... ну, иногда ловит. Будто хочет что-то сказать, но сам не знает что. И не может понять, почему вообще его к нам тянет.
Я замолчала. В комнате повисла тишина. Треснуло в батарее. Где-то наверху скрипнула мебель — наверное, кошка запрыгнула на подоконник.
Мама чуть наклонилась ко мне, поставила локти на стол и тихо сказала:— Ты его любишь.
Я вздрогнула. Подняла глаза.
— Я... — начала, но не договорила.
— Видно. По глазам, по тому, как ты говоришь. И он это чувствует. Даже если не помнит ни одного дня, ни одной сцены — он всё равно тянется. Потому что память — это не только в голове. Она где-то в теле, в руках, в запахах, в движениях. Понимаешь?
Я кивнула. В горле защемило.
— Всё получится, — уверенно сказала она. — Он не может тебя не вспомнить. Не может не найти дорогу обратно. Даже если сначала идёт наощупь.
Я уткнулась в кружку, вдыхая запах чая с лимоном. Согревало не это. А её голос. Её спокойствие. Её вера, которой мне самой так не хватало.
— А если он вспомнит и не захочет? — тихо спросила я.
Мама покачала головой.
— Глупости. Если бы не хотел — не тянуло бы к тебе. Не смотрел бы так, как смотрит. Не оставался бы рядом. Сердце помнит всегда. Даже если голова временно решила поиграть в забвение.
Я улыбнулась. Еле заметно. Горько, но по-настоящему.
— Тогда... мы всё равно будем пробовать. Снова. И снова. Пока не вспомнит.
Мама погладила меня по руке.
— И вспомнит. Ты ж у меня упрямая.
Я усмехнулась.— Как он.
— Вот именно, — сказала она. — Вот и найдёте друг друга по упрямству. Середине некуда деться.
Я только допила чай, когда дверь с грохотом распахнулась и в дом влетели мои братья — Маратик и Вова, в снегу, с красными от мороза лицами, громкие как обычно.
— Всё, живы, — крикнул младший , стягивая шапку и разуваясь на ходу. — Чё сидим? Вперёд, в качалку!
Я приподняла бровь.— Прямо сейчас?
— Да, — Вова подошёл, прислонился к косяку и посмотрел серьёзно. — Обсудить всё. Без него.
_____
Качалка встретила запахом железа, старых матов, чего-то родного. Внутри было немного прохладно, но уютно — лампы жужжали под потолком, стены всё те же, с облупленной краской, где-то остались даже мои надписи на кирпичах. Как будто ничего не прошло.
И тут вдруг...
— САША!!! — раздался чей-то крик, и я не успела даже выдохнуть, как на меня обрушился вихрь тел — обнимали, тискали, смеялись.
— Господи, ты живая! — Лампа подлетел первым, прижал к себе так сильно, что у меня хрустнула спина. — Ты ж... блин, Сашка! — его голос дрожал. Настоящий Лампа, как будто вообще не изменился — разве что немного выше стал, плечи пошире, взгляд чуть взрослее, но внутри — всё тот же.
— Ты чего, Лампочка, — выдохнула я, смеясь и удерживая равновесие. — Я же не умерла.
— Да ты пропала, понимаешь?! — Он не отпускал. — Как будто всё исчезло. Мы думали, всё — тебя никто больше не увидит.
Я улыбнулась, заливаясь теплом. Потом обняла Опа — он вырос, стал крепче, даже подбородок оброс, но всё равно в глазах была та же открытая детская честность.
— Ты совсем не изменилась, — сказал он, и я вдруг поняла, как сильно скучала по ним всем.
— Вы тоже. Почти, — хмыкнула я.
Сели в круг — на лавки, на мат, кто на коробку, кто на пол. Все рядом, плечо к плечу. Крис тоже была — сидела с ногами на скамейке, поджав колени, и сразу закатила глаза.
— Так, давайте теперь по делу, — начала она. — Без этих пафосных обнимашек. Что было в видеосалоне? Не надоел спектакль?
— Это всё, чёрт подери, не спектакль, — тихо сказал Вахит. Он сидел чуть в стороне, курил, медленно выдыхая дым в сторону щели в окне.
— Давайте по порядку, — сказал Вова. — Мы — сначала. Потом ты, Саш.
Он рассказал. Аукцион. Авария. Поездка в Москву. Больница. Амнезия.
— А потом вы, получается, сюда? — уточнил Ералаш, качая головой. — И теперь строите спектакли, чтобы он вспомнил?
— Не спектакли, — сказала я. — Мы просто... пытаемся вернуть. Через что-то знакомое. Через то, что он когда-то любил. Через запахи, слова, места. Сцены. Я в каждой детали — как тогда. Даже взгляд. Даже походка. Он не помнит — но я знаю, что чувствует.
— А он... что? — спросил Лампа. — Вообще ничего?
Я пожала плечами.— Иногда — будто да. Смотрит, как будто что-то зацепилось. Но не говорит. Или боится. Или не доверяет этим воспоминаниям. Внутри, я уверена, что-то копошится. Он не может не помнить.
Вахит затушил сигарету.— Ночью я еду в Москву.
Все сразу притихли.
— Один? — спросил Вова.
— Да. Надо поговорить с людьми. Уточнить... кое-что.
— Я с тобой, — сказала я сразу.
— Нет, — отрезал он. — Это серьёзно. И опасно.
— Мне плевать. Я всё равно поеду.
Он посмотрел на меня внимательно. Потом кивнул.— Ладно. Но держишься рядом. Шаг в сторону — и я тебя сам назад отправлю.
— Хорошо, — кивнула я.
— Гениально, — прошипела Крис. — Одного еле вернули, теперь она туда же. Серьёзно?
— Я не могу сидеть и ждать, — сказала я, глядя ей в глаза. — Ты же знаешь.
— Я знаю, — буркнула она. — И от этого не легче. Вас обоих туда тянет, как магнитом, и каждый раз — как последний.
Мы замолчали. Лампа молча протянул мне бутылку воды, и я взяла. Руки дрожали, хотя в комнате было тепло.
— Если мы не попробуем, то зачем всё? — тихо сказала я. — Ради чего мы тогда его вытаскивали? Ради чего я эти три года жила?
Крис посмотрела на меня и, кажется, впервые за долгое время не нашла, что сказать.
В качалке было тихо. Снег стучал в окна. Мы были снова вместе. И теперь всё только начиналось.
Мы ещё немного сидели, разговоры плавно перешли в вспоминания. Кто-то подшучивал над Лампой, кто-то вспоминал старые драки. Вахит что-то тихо обсуждал с Вовой, Крис пила воду и косилась на меня, как будто мысленно пыталась удержать. Я сидела, поджав ноги, и ощущала, как давно не было этой тишины — живой, своей. Как будто качалка снова стала не просто местом, а точкой сборки.
И тут.
Дверь резко распахнулась, с таким грохотом, будто её ногой вынесли. Все обернулись в одну секунду. И я тоже. И сердце почему-то сразу ушло в пятки, хотя я сидела вроде спокойно.
На пороге стоял он.
Валера.
Куртка расстёгнута, снежинки на волосах, в глазах что-то дикое, удивлённое. Он встал как вкопанный, оглядывая нас всех.
— Я... — он замер, потом прищурился. — А хули вы тут все делаете? В такое время?
Он задержал взгляд на мне.— А ты чё здесь? Я ж тебя отправил домой.
Я закатила глаза, медленно, будто мне лень даже отвечать.— И что? Я теперь по расписанию должна жить, как ты сказал?
— Вроде да, — отозвался он с тем самым выражением, будто всё в порядке. Будто он снова тот же. — Я же тебя отправил.
— Проблема в том, что ты не начальник. А даже если и был — мне пофиг, — я скрестила руки, не отводя взгляда.
Зима, сидящий ближе всех к двери, усмехнулся.
— А ты чего вообще приперся?
Валера вздохнул, как будто не хотел ничего объяснять, но всё же сказал:— В квартире... пусто. Не по себе. Кирилл со своими разговорами уже мозг вынес. Я ему прописал в фанеру, он вылетел, как пробка. А потом я подумал, что... тут, может, кто-то есть.
Он пожал плечами, будто ему самому было неловко.
— Дома вообще как-то... странно. Как будто не мой дом.
Он говорил это, не глядя на меня, но я видела — он чувствует, что что-то есть. И как будто хочет ухватить, но не знает, за что.
Все в качалке замолчали.
Вахит отвёл глаза. Сутулый ковырял ногой пол. Крис закусила губу. А все остальные — смотрели на меня. Не в лоб. Так, боком. Молча. Но взгляд ощущался на коже, как будто прожигал.
Я вдохнула, выпрямилась и с издевкой бросила:— Мы вот как раз сидим, думаем, как бы тебя отшить. А то, понимаешь, слишком любопытный стал. Прям в каждый угол суёшься.
Он приподнял бровь.
— Да? Ну тогда вам всем надо собраться посерьёзнее. Потому что от меня так просто не избавишься.
Я скривила губы.— Да с чего ты взял, что тебя вообще кто-то держит?
Он шагнул ближе.— А с чего ты взяла, что ты меня не держишь?
Я резко встала.— Ты мне никто.
— А ведёшь себя, будто я тебе всё.
— Потому что ты — проблема, — прошипела я.
— А ты — моя.
— Вы два дебила, — тихо выдохнула Крис, качнув головой.
— Как две капли воды, честно, — Лампа хохотнул, и остальные подхватили.
Вахит рассмеялся, Сутулый хлопнул Вову по плечу, тот усмехнулся, глядя на нас.
— Ну всё, — сказал Зима, — завязывайте. Не хватало ещё, чтоб вы тут в качалке подрались. Хотя... кто знает.
Я села обратно, тяжело выдохнув. Валера тоже не стал ничего говорить, просто подошёл и плюхнулся на край мата. Между нами остался воздух — тяжёлый, но уже свой. И я знала: с каждой секундой он будет вспоминать всё больше.
И мы снова были вместе. Хоть и молча. Но это уже было что-то.
Мы ещё немного посидели, уже почти в тишине. Кто-то что-то жевал, кто-то молчал, кто-то листал старую газету, лежавшую тут со времён динозавров. Валера всё это время молчал, смотрел в пол, будто в швах мата пытался найти хоть одну зацепку, хоть что-то знакомое. Вахит проверил часы.
— Всё, народ, нам пора.
Поднялись неохотно. Потянуло в сон, да и мороз за окнами звал обратно в тепло. Кто куртку накинул, кто перчатки искал под скамейкой. Я встала последней.
— Вы чё, — вдруг возмутился Валера, — а я?
— А ты — тут, видимо, — пожал плечами Вова. — Мы домой.
— Вы что, все свалите, а я останусь?
— Ну хочешь — иди с нами, — ответил кто-то, но Валера мотнул головой.
— Не, я... я побуду. Тут. Немного.
Он поднял глаза, как будто сам удивился, что сказал это. И сам же от себя отмахнулся.
Мы уже почти дошли до выхода, когда я вдруг остановилась на пороге, выдохнула в кулак и повернулась:— Кто-то останется с ним?
Все обернулись.
— Я не могу, — добавила я. — Мне через пару часов в Москву ехать.
— Я останусь, — сразу сказал Марат.
— Кроме тебя, — сказала я резко, даже не глядя.
Марат застыл.— Серьёзно?
— Да.
Он чуть отступил назад, обиженно крякнул и отошёл к стене.
— Я посижу, — вдруг сказал Ералаш, жуя какую-то жвачку. — Чё, мне не сложно. Всё равно не спится.
Мы переглянулись. Я кивнула.— Спасибо.
— Не драматизируй, — отмахнулся он. — Щас чай налью себе, посидим. Может, что и вспомнит.
Мы вышли.
⸻
Я, Вова и Марат шли молча. Дышали паром, снег похрустывал под ногами. Фонари тускло светили, будто устав от дня. Всё было так знакомо — как в старых временах, только внутри было пусто.
— Он потому и не может в той квартире, — сказал Вова, — потому что там тебя нет.
Я не ответила сразу. Шла чуть впереди, смотрела под ноги. Потом остановилась. И голос у меня дрогнул:
— Он когда-то сказал, что дом... дом будто ожил, когда я появилась. Что ему с тех пор в нём уютно. Тепло. Как будто... настоящий стал.
Губы задрожали. Слёзы хлынули без предупреждения — как будто прямо из груди.
— А теперь я даже не знаю... помнит ли он хоть что-то. Хоть одну фразу.
Марат обнял меня сбоку, Вова тоже подошёл.
— Помнит. Просто не может достать. Там всё закрыто. Но оно там. Серьёзно.
— Тебя не забывают, Саш, — тихо сказал Вова. — Ты в сердце у него уже прижглась. Даже если мозг пока в тумане — сердце всё помнит.
Я кивнула, прижимаясь к плечу. Они вытерли мне слёзы рукавами, как всегда, неловко, по-мужски, но от этого было только теплее.
⸻
Когда дошли домой, всё в доме спало. Света почти не было. На кухне только часы тикали, как будто время замирало, дожидаясь утра.
— Мама, походу, легла, — шепнул Марат.
— И правильно, — отозвался Вова.
Мы сняли обувь, по-тихому прошли через коридор. Ни один пол не скрипнул — как будто сам дом решил не мешать.
— Спокойной ночи, — сказала я, обернувшись.
— Спокойной, — ответили в два голоса.
Мы разошлись по комнатам, и когда я закрыла дверь и легла на кровать, мне показалось, что Валера тоже где-то лежит. В той качалке. Один. С мыслью, которую пока не может поймать.
Но я знала — он уже близко.
__________
ТГК: Пишу и читаю🖤
оставляйте звезды и комментарии ⭐️
