Разрушение

Я стою под ледяным душем. Как долго? Без понятия. Первые несколько секунд после пробуждения были прекрасными: я даже улыбнулся. А потом, когда не нащупал Бо рядом, вскочил и задыхался в панике.
Предшествующие события ударили, как гром, и снесли, как торнадо. Я почувствовал себя очень маленьким и беспомощным — это не прошло до сих пор.

Стич доедает свою еду. Сдаю ключи и стою около машины, ожидая конца его прогулки. Уехать без него — хорошая идея. Я постоянно повторяю себе, что выкину щенка по пути, вот только не получается. Он — нить, которая связывает меня с ней. Когда-нибудь я избавлюсь от него. Но не спустя четырнадцать часов. Кажется, что прошло уже несколько недель. Удивляюсь тому, как странно течет время. Иногда быстро, а иногда мучительно медленно. Я почти не заметил, как прошел путь до мотеля. А минуты перед сном стали самыми долгими за все мои почти 24 года.

На мобильном нет новых уведомлений. Мэт заблокирован еще с ночи, а Чейз, как и обещал, не лезет. Ветер обдувает напряженное лицо, пока я смотрю на ее контакт. Наша последняя переписка гласит следующее:

От кого: Моя Девочка.
«Купишь любимый сок?»

Ответ:
«Мой или твой?»

От кого: Моя Девочка.
«Тебе обязательно быть вредным?»

Ответ:
«Это одна из причин, по которой ты меня любишь ;)»

От кого: Моя Девочка.
«Я перестану любить, если не получу сок»

Тогда я смеялся. Стоял в магазине и был пропитан счастьем. Сейчас я думаю, что уже никогда не засмеюсь таким образом. Сколько бы не прошло дней: болеть будет также. Потеря любимого человека — фактически потеря части самого себя. В моем случае это не какая-то часть. Бо не была половиной сердца или души. Она научила меня любить и жить. Она была всем.

Стич ищет ее. Переодически вынюхивает, озирается и, что самое паршивое — смотрит на меня умоляющими глазами. Безмолвно просит отвезти к ней или привезти ее сюда — ему без разницы. Главное — чтобы она была с ним. И мне тоже плевать на местоположение. Хоть где, но с ней в объятиях. Я даже завидую этой вшивой собаке. Он не понимает происходящего и просто ждет встречи. Встречи, которая никогда между ними не состоится.

Выкидываю шестой бычок на сухую землю, втаптывая его в предшествующие. Хлопаю дверью, поворачиваю ключи зажигания и скоро вновь оказываюсь в дороге. Брелок-елочка болтается в разные стороны. На ее запястье тоже елочка. Она ни разу не снимала браслет с того дня в больнице. Мне важно думать, что Дэвис его не снимет. Не отнимет у нее хотя бы это.

Восемь часов без остановок подводят меня к вечеру. Я больше не лягу спать без нее. У меня нет конкретного плана действий, касательно такого вопроса. Я лишь пытаюсь не сойти с ума. Меня добьет новое пробуждение в одиночестве, я не уверен, что смогу заставить себя встать после этого, как сегодня. Таким образом, с короткими ответвлениями для выгула Стича, я еду на энергетиках еще сутки. Направление южное, часто идут дожди. Природа меняется, но я ее не запоминаю. Что-то притупленное и блеклое, с утра отдает слабыми оттенками коричневого, к обеду превращается в ржавое, а к вечеру и вовсе теряет цвет.

Дом Дэвиса находится без труда. Билтон — крайне маленький город. Почти такой же, как Хокс, где мы с Бо были на ярмарке. Я сверяюсь с картой и паркуюсь у не ухоженного дома, подстать тем, что в округе. Он здесь. Я увижу его через пару минут. И абсолютно точно не увижу ее. Ему не за чем тащить за собой мертвое тело. Осматриваюсь. Редкие просаженные избушки соседей, гул собак за кривыми решетками на клочках участков. Ей бы здесь не понравилось, у нее бы наверняка случилась паническая атака. Я бы утешил ее, увез как можно скорее, целовал и заверял...

Стич гавкает в ответ на возрастающий вой ближних ему родственником. Убитый в хлам бухлом мужик ругается со своей дворнягой, вопя:

— А ну молчать! Ты, сука неблагодарная!

Пытать ублюдка здесь не вариант. Начнет кричать и привлечет внимание. Нужно отвезти его куда-то, привязать и делать то, что намечено. Я выхожу. Держался до этого момента из последних сил. Не рыдал: сжал зубы и молча миновал километр за километром. Я его нагнал. Наконец уничтожу. А потом можно позволить себе упасть.

Ступаю вниз от дороги из щебня и подошва сразу касается гнилых досок, проложенных к входной двери. Я не собираюсь стучать. Выломаю хренов замок, как он выломил в нашем с Бо доме.

Но замок уже вскрыт. Внутри никаких признаков проживания. И меня начинает колотить. Я даже не зову его, он здесь не находится и давно не находился. Свет не врубается. Все разорено, никаких шмоток, обуви, на столе валяются баллончики с краской, а стены с ободранными обоями покрыты граффити. Единственное освещение — лучи солнца, проникающие в небольшую гостиную через грязное окно с не менее грязными дырявыми занавесками.

— Нет, — отчаянно бормочу и шагаю в другую комнату, дверь в которую выбита.

Там железная кровать с прожженным желтым матрасом, а на полу много пыли.

— Нет, — задыхаюсь вновь и мотаю головой.

Заглядываю в туалет: вижу разбитую ванную и валяющийся туалет.

— Нет, нет, нет!

Я ехал сюда зря. Весь путь был проделан зря. Запускаю трясущиеся пальцы в волосы и опрокидываю стол. Малое облегчение от наставшей мести сменяется горечью. Я бессознательно ломаю все, что итак сломано. Кухонный гарнитур, фанерные стены, открытый холодильник. Ломаю, пока не падаю на крохотный сырой и плесневелый диван. Весь дрожу и закрываю лицо израненными руками. С костяшек течет кровь. Я не знаю, где его искать. Я не отдыхал полтора суток, чтобы не получить никакого результата. Из глаз вот-вот хлынут слезы, и я даю себе несколько пощечин, громко мыча от удушья.

— Нельзя, нельзя, нельзя, — твержу сам себе расшатанным голосом, — Терпи, терпи, тварь, терпи!

Роняю мобильный на пол из досок. Поднимаю, роняю снова и содрогаюсь всем телом вперед, прижимая лоб к коленям.

— Ты прекратишь или нет? — хихикает девушка, толкая меня ладошками.

Она спела мне свою песню вновь, и я зацеловываю ее смущенное лицо не меньше пяти минут.

— Нет, я слишком тебя люблю, — улыбаюсь и подминаю Бо под себя.

— И я тебя люблю. До чертиков, — шепчет и робко тянется к моим губам.

Из горла лезет стон, я жмурюсь и распрямляюсь. Я найду его, обязательно найду в скором времени. Он может прятаться где угодно. Я достану эту Суку из под земли. Нажимаю на контакт и слышу гудки, которые быстро сменяются беглой речью:

— Курт, привет. Хорошо что ты набрал, мы все очень переживаем...

— Чейз, — обрываю и на миг зажимаю рот, потому что звучу предельно разбито, — Ты обещал помочь.

— Что угодно, — выпаливает, — Приехать к тебе? Скажи где ты: мы с Мэтом приедем...

— Нет. Поспрашивай у своих, где может быть Дэвис. Я приехал в Билтон, но его здесь нет. Крегли не владеют другой информацией. Сделай невозможное, но достань мне хоть что-то.

— В Билтон... — проговаривает с малым ступором, — Курт, ты не мог доехать до туда на машине за два дня. Ты не спал?

— Чейз, твою мать, я спал! — меня накрывает от тупых расспросов, — Я спал одну ночь, но проснулся без нее! Я не хочу без нее просыпаться!

— Курт, — сглатывает, отнекиваясь, — Я знаю, прости...

— Знаешь? Да что за хрень ты несешь, а?! Что ты знаешь?! Она для тебя никто, ты не терял ее, ее потерял я!

Стич узнает мой гневный бас и принимается лаять навзрыд из машины. Тонкие окна доносят каждую плаксивую попытку вырваться из авто.

— Мы ее любили, Курт. Мы оплакиваем ее с того вечера. Мэт разорвался. Я его успокаиваю, но сам не лучше, — сдавленно хрипит в телефон, — Наше горе не сравнится с твоим. Но мы тоже скорбим.

Я ничего не отвечаю. Тру лицо и тяжело дышу. Джинсы промокли от черной просаженной обивки. Падаю на спинку и ощущаю непомерную слабость.

— Найди мне информацию, Чейз. Прошу.

— Поеду расспрашивать сейчас же. Перезвоню через пару часов, ладно?

— Ладно.

Сон накрывает меня без спроса. Я проваливаюсь в него, как в омут. Просыпаюсь от входящего. На улице уже темно, глаза режет светом от экрана. Прошло три часа — а ощущение, словно три минуты. В доме очень холодно, и я молниеносно думаю про Счита, который, вероятно, тоже замерз.

— Все говорят про Билтон, — отчитывается Чейз, — Ничего нового. Но я сам вспомнил один разговор Сэма и Джейка: случайно подслушал. Они обсуждали, как купят дом в Аттисе. Работали на Крегли, чтобы накопить на него, наверное.

— Аттис? Где это? — перебираю города, но конкретно этот не всплывает в памяти даже частично.

— Это другой конец страны, Курт, — с тяжестью произносит друг, — Я долго тупил над названием, а потом спохватился: когда услышал их болтовню, то из любопытства полез гуглить. У меня вкладка осталась в Сафари. Аттис в семи тысячи километров от Стелтона, и в десяти тысячи километров от Билтона. Ты с одного конца, а Аттис с другого.

Между нами повисает тишина. Я считаю про себя и выдаю:

— Около пяти суток на машине, если без сна.

— Да. Но ты не вынесешь: в аварию не дай бог попадешь. Если со сном, то...

— Около недели, — подытоживаю.

— Курт, не в твоем состоянии ехать столько. Тебе следует побыть у нас, немного придти в себя. Поедешь за ним позже...

Я скидываю звонок и зажимаю переносицу пальцами. Пять дней. Потерпеть еще пять дней без слез. У меня получится. Должно получиться.

Но у меня не получилось.

Я покинул Билтон и выехал на трассу, где затормозил на обочине, чтобы выпустить Стича на прогулку. Вокруг был густой лес: по обе стороны дороги. Над головой светила луна: она отражалась в лужах на асфальте. Я докурил первую сигарету, вторую, третью. Время тянулось, а Стич все не прибегал назад. Стал ждать, подумал уехать, как и планировал, но не смог. В груди все сжалось до скрежета, когда я прислушался и не уловил ничего, кроме скрипа деревьев.

— Стич!

Он не откликнулся. Я задышал чаще, сжимая челюсть.

— Стич, ко мне!

Щенок всегда слушал команды. Бо учила его этому. И команду «ко мне» он знал хорошо. Именно поэтому паника внутри усилилась. Я включил фонарик на телефоне и спустился в гущу голых сосен. Почва под ногами была мягкой и вязкой. Меня моментально осенило, отчего я стал кричать вновь и вновь:

— Стич! — и продолжал двигаться.

Ботинки хлюпали, я держался за стволы, светя фонариком вперед. Сердце было готово выпрыгнуть наружу. Я вдруг понял, что этот щенок на самом деле очень любим и необходим. Лишиться его тоже — означает сорваться в отчаяние незамедлительно. Темнота давила на голову, мысли метались, создавая непомерный ужас. Я не уставал повторять:

— Стич! Стич! Стич!

А он не отвечал. Меня качало, глаза бегали во мраке, следя за фонарем. Вдали показалось место без сосен, и я рванул туда так быстро, как мог. Передвигать ногами становилось все тяжелее. Появились низкие кустарники без листвы, и ботинок неожиданно погрузился в вязкое месиво так глубоко, что джинсы промокли до колена. Я все еще плохо видел, в голове крутилось:

— Не вырони телефон.

Если бы мобильный утонул, то шансов найти собаку и вовсе бы не осталось.

Болото тянуло за собой. Я плюхнулся на зад и сконцентрировался на том, чтобы медленно вытянуть ногу. Как только получилось, я позвал в крайний раз, решив, что все потеряно:

— Стич!

И тогда до меня донеслось слабое завывание. Я повернул фонарь вправо и увидел то, что сотрясло каждую крупицу того живого, что во мне осталось. У него торчала одна голова. Он держался зубами за палку. Черные глазки наливались безграничным страхом. Я забормотал что-то невнятное, отрицающее реальность, и бросился на помощь.

— Сейчас, подожди, мой хороший, подожди, я что-нибудь придумаю, держись, умоляю тебя, не оставляй меня, — судорожно выходило из рта.

Я нашел какую-то корягу и попытался подтянуть ей палку Стича. Одной рукой до сих пор приходилось держать телефон. Все превращалось в кашу, очередной кошмарный сон. Адреналин бурлил к крови. Стич был на последнем издыхании, ему было сложно дышать. Я не мог прыгнуть за ним, мы бы не выбрались вместе, глубина болота оказалась катастрофической. И, наконец, щенок был достаточно близко для того, чтобы вытащить его руками. Я упал на торс, вытянувшись вперед, и ухватился за морду.

Мы припали друг к другу. Он вжался в мою грудь и поскуливал, будучи абсолютно уставшим и испуганным. Я зарыдал. Громко. Это был мой личный рубеж, после которого я сдался.

— Тебя не потерял, хотя бы тебя не потерял, прости меня, прости, не уходи, не бросай меня, — лилось всхлипами из горла, — Не бросай, пожалуйста, не бросай.

Мы были насквозь мокрые и грязные. Над нами простиралось звездное небо. Я подумал о том, что все отныне предрешено: после того, как убью Дэвиса, уйду на войну.

Такие вещи приходят к тебе на ум в самый критический момент. И, лежа с дрожащим Стичем на руках, рядом с болотом, я размышлял о том, как приму пулю в висок через пару месяцев — и страдания кончатся.

«Мы не справляемся без тебя»
— К.