Глава 17
Когда я добрался до логова, дыхание рвалось из груди, будто сама душа пыталась вырваться наружу. Я споткнулся у самого входа, лапы дрожали, в ушах стоял гул. Вся морда была в пыли, когти — сбиты, а сердце... сердце больше не билось в том ритме, как раньше.
Шайна вскочила первой. Её глаза — тёплые, заботливые — за долю мгновения превратились в две пылающие искры. Она бросилась ко мне, обнюхивая, вслушиваясь в дыхание.
— Сархан? Что случилось?! Где Лайра?!
Я не мог говорить. Пытался. Открыл пасть — и ничего. Только сдавленный хрип и паника в груди. Бахрад уже поднимался с места, весь напряжённый, с прижатым ухом и шрамом на плече, что вновь заиграл яркой болью, как будто почувствовал надвигающуюся бурю.
— Отвечай, сын, — его голос был тих, но в нём гремело что-то страшное.
— Люди, — выдохнул я. — Они... они забрали Лайру.
Эти слова будто прорвали плотину. Внутри логова воцарился страх. Настоящий, животный. Даже Ноэми, сидевшая рядом с Ниру, напряглась, её усы дрогнули, а хвост лёг вдоль лап. Ниру приподнялся, его глаза расширились.
— Как это «забрали»? — прохрипела Шайна, и её голос дрогнул.
— Они... они... пытались нас приманить. Один протянул лапу, как будто хотел дать еду... Лайра пошла. Я... я не успел, — я зарычал, вцепившись когтями в землю. — Я не успел!
На мгновение всё стихло. Только пульс в ушах, только капли слёз на носу, которые я даже не заметил, как выступили.
— Сейчас нельзя идти, слишком опасно, — наконец заговорила Ноэми. — Сейчас ночь. Если вы снова выйдете, вас тоже заберут. Или убьют. Люди могут быть где угодно. Мы не знаем, куда они ушли. Не знаем, сколько их. И в таком состоянии, — она взглянула на меня, — нельзя их догнать.
Бахрад шагнул ко входу, прислушался. Потом резко развернулся:
— Никто не выходит из пещеры. Ни шагу наружу. Это приказ. До рассвета — остаёмся вместе. Утром — совет. А потом решим, что делать.
Ниру тихо вздохнул. Его глаза были полны тревоги, но он кивнул. Его мать не менее строго посмотрела на него, прижав уши:
— Ты тоже.
---
Позже, когда все легли, но никто не спал, я сидел у стены пещеры, вжавшись в холодный камень. Дрожь не отпускала. Было невыносимо тихо. Только мои мысли — как удары когтей по стеклу. Снова и снова — как я бежал, как она обернулась, как человек засмеялся... как я не успел.
Я почувствовал, как кто-то коснулся моего плеча. Это был Ниру.
— Эй, — прошептал он, — не вини себя. Если бы я был рядом… может, всё было бы по-другому. Но это не твоя вина.
— Я должен был спасти её, — ответил я. — Я ведь обещал.
— Неважно, что ты обещал. Важно, что ты жив. И... — он немного замялся, а потом посмотрел мне в глаза, — и мы всё ещё можем найти её.
— Ты веришь, что она жива?
— А ты?
Я посмотрел в темноту. Вслушался в тишину.
— Хочу верить.
Ниру положил лапу мне на плечо:
— Мы найдём её, Сархан. Обязательно.
---
Ночь шла медленно. Ночь грызла. Но чуть ближе к утру мы уже знали — уйдём. Даже если никто не даст разрешения.
Когда все улеглись снова, когда даже Бахрад не встал на смену у входа — уставший, измученный — мы поднялись. На мягких лапах, как мы тренировались на охоте, крались мимо родных, что спали, не зная, что мы уйдём.
Но всё пошло не так.
— Надеялись, что мы старые и глухие? — раздался голос из темноты. Это была Ноэми. — Мы не такие.
Шайна вышла следом. Её глаза были полны огня, но в голосе была усталость:
— Вы всё равно бы ушли. Идëм вместе.
Ниру взглянул на меня — на его морде застыло удивление. Потом — тихая, едва заметная улыбка. Мы шли вперёд, теперь вчетвером. Шайна, Ноэми, Ниру и я. В сердце — надежда. Где-то — боль. А в воздухе — тяжёлое предчувствие.
---
Мы шли по следу. Люди не особо скрывались. На траве остались следы, на ветках — клочья ткани, на коре — царапины. Мы подходили всё ближе к месту, где они, возможно, отдыхали.
Пахло гарью и чем-то чужим.
В одной из впадин мы нашли землю, промокшую от чего-то тёмного. Шайна наклонилась и замерла.
Я почувствовал запах раньше, чем осознал. Кровь.
Мамина спина вздрогнула. Она отвернулась, чтобы мы не увидели её лицо. Но я знал. Я знал по тому, как дёрнулась её лапа. Как хрустнула сухая ветка под когтями.
— Её кровь? — спросил я.
Никто не ответил. Ответ был в молчании.
Ноэми подошла, мягко тронула Шайну. Мать Ниру не плакала, но в её глазах была какая-то древняя, материнская боль.
— Её ещё могли не убить, — сказала она. — Иногда они калечат. Для забавы. Или чтобы отвезти куда-то. — Она посмотрела на меня и Ниру. — Мы всё равно идём дальше.
И мы пошли дальше. До тех пор, пока следы не оборвались. Пока земля не стала холодной и глухой. Мы кружили, искали, вслушивались — но ничего. Ни запаха, ни звука, ни людей. Лишь гул в ушах.
Мы вернулись уже к утру. Уставшие. Обожжённые туманом и ветром.
Нас ждал Бахрад. Его морда была чёрной от злости. Но когда он посмотрел на мать, его взгляд стал пустым. Он понял.
Мы легли, не говоря ни слова.
---
Через несколько часов, когда солнце встало, и дымка медленно начала таять, прилетел Кайан.
Старый ворон, с вечно мрачным выражением клюва, сел на камень, встряхнулся и хрипло каркнул:
— Я всё видел. Они ушли к восточной границе. Шестеро. Один нес мешок. Я не знаю, кто в нём. Но один тигр был точно.
Все поднялись.
— К вечеру — совет, — сказал Бахрад. — Созовите всех.
***
Животные приходили группами, со всех сторон джунглей. Сначала волки — молчаливые, с напряжёнными спинами и внимательными глазами. Затем леопарды, грациозные, но с холодной яростью в зрачках. Пантеры двигались почти без звука, как тени самой ночи. Буйволы топали тяжело, словно земля дрожала от их гнева. За ними — гигантские слоны, молчаливые стражи старых времён. И последними — они. Тигры. Много. Все, кто был рядом, кто слышал зов. Массивные тела, блестящие полосы, у каждого — семья, логово, история.
Они выстроились полукругом на каменистой поляне у подножия горы. Луна уже взошла высоко, бросая серебряный свет на собравшихся. И в центре стоял он — Бахрад.
Он выглядел спокойным, но в этом спокойствии сквозила сила. Морда была сурова, взгляд тяжёл. Он дождался, пока последние ряды замерли, и только тогда заговорил. Громко. Чётко. Словно удары когтей по скале.
— У меня была дочь. Моя кровь. Моя плоть. Моё сердце. Её имя — Лайра. Сегодня ночью её унесли. Люди.
Никто не шумел. Не зарычал. Только тишина — слишком тяжёлая, чтобы дышать.
— Они перешли черту. И снова. Не в-первые. Не только у меня украли. Сегодня, как мне сообщили, были слышны выстрелы в юго-восточной части леса. Убиты двое леопардов. Пропали трое волчат. Один молодой слон не вернулся к стаду. Они снова охотятся на нас.
В рядах пронёсся сдержанный гул — уже не шёпот, но ещё не рёв. Все знали. Все молчали.
— Мы молчали, когда они вырубали деревья. Мы наблюдали, когда они ставили лагеря. Мы надеялись, что уйдут. Но они не ушли. Они пришли за нашими детьми. За нашей кровью. За нашей землёй.
Он оглядел ряды животных, не пропуская ни одного взгляда.
— Если хоть одна тварь среди вас — хищник, травоядный, ядовитый или пернатый — решит, что не стоит лезть, что нужно отступить, что лучше спрятаться — пусть знает: я прикажу разорвать. На месте. Без суда. Без разговоров. Здесь нет места тем, кто колеблется. Здесь нет места тем, кто встаёт между джунглями и их убийцами.
Голоса стали злее. Пантеры зашипели. Волки зарычали. Буйволы ударили копытами по земле.
— С этого момента — вся Каханаар поднимается. Вся. Мы делимся на группы. Волки — к северу. Леопарды — к ручьям и перевалам. Пантеры — к тропам. Тигры — каждая семья — на свой участок. Слоны и буйволы — если увидите лагерь, разносите в щепки. Если встретите людей — не спрашивайте. Рвите. Прямо там. Разрешаю рвать и есть.
Он посмотрел вниз, на Сархана. Потом поднял взгляд снова.
— Если наткнётесь на лагерь — выждите. Следите. Когда они выходят в одиночку — идите за ними. Пусть почувствуют, каково быть добычей. Рвите тех, кто слабее. Разумно. Не бросайтесь напролом. Холодно. Хищно. Как тень. Как ветер. Как смерть.
Слоны затрубили. Это не был клич страха — это был зов войны.
Бахрад поднял голову, как будто обращаясь уже к самому небу.
— Мы не просили войны. Но если она пришла — пусть они получат её всю. Пусть поймут, что джунгли живут, пока есть те, кто за них дерётся. Пусть их лагеря станут прахом. Их тропы — гробами. Их страх — нашим дыханием.
Он замолчал. И тогда, в эту тяжёлую, дрожащую паузу, голос из глубины толпы пробился наружу:
— За Лайру, — сказал кто-то тихо.
— За Лайру, — вторил другой.
— За Лайру, за всех, кого они забрали!
— За Каханаар!
И тогда лес загудел. В едином рыке, вою, трубном реве и шипении — сотни голосов слились в одно. Их было много. И на мгновение сама ночь сжалась от звука. Потому что в тот миг джунгли поняли: они больше не боятся.