21.Идеальный день
---
21 марта.
Сознание вернулось к Наде резко, как щелчок выключателя. Ровно в семь утра. Никакой сонливости, никакого желания поваляться. Два года жизни по жесткому графику, где каждая минута была на счету, отучили ее от роскоши неспешных пробуждений. В голове тут же выстроился план: Светлана Михайловна и Юля, затем — разборки с Желтым. Второй пункт вызывал легкое, почти спортивное возбуждение. Ей было интересно увидеть реакцию «универсама» на ее появление. Не как жертвы, не как изгнанницы, а как… кем она была теперь.
Она приняла душ, и ледяная вода взбодрила тело, уже отвыкшее от казанской расслабленности. На кухне, двигаясь с автоматической эффективностью, она приготовила яичницу. Ей хватало одного плотного приема пищи в день — наследие московской жизни, где времени на еду почти не оставалось. Два стакана крепкого черного козала завершили ритуал.
Перед открытым чемоданом она замедлилась. Взгляд упал на деловой костюм — черные брюки-скинни и шелковую жилетку-бюстье, откровенно оголяющую плечи и глубокое декольте. Это был не просто наряд. Это была униформа. Доспехи. Она надела его, ощущая прохладу шелка на коже. Добавила пиджак, несколько массивных золотых украшений — безвкусных, но кричащих о деньгах и власти. Волосы были собраны в небрежный, но идеально уложенный пучок, выпуская несколько стратегически важных прядей, обрамлявших лицо. Туфли на шпильке, высоченной и смертоносной. Зеркало отразило не «Неженку», а деловую акулу с глазами ангела. Идеально.
Перед выездом — короткий заезд в магазин. Выбор подарка для Юли занял у нее меньше минуты. Она купила три самые дорогие и сложные куклы, какие нашла, без тени сомнения. Щедрость была не демонстративной, а естественной, как дыхание. Садясь в машину, она почувствовала вибрацию телефона. Желтый.
— Надь. Сегодня все отменяется. Завтра будут разборки.
—Почему так? — ее голос не выразил ни разочарования, ни удивления.
—Сегодня дискотека в ДК. Хочу пойти с тобой. Пойдешь?
—Пойду.
Она положила телефон на пассажирское сиденье и выключила его. Мир мог подождать. Сейчас ее ждала Юля.
Подъезд дома Светланы Михайловны показался ей меньше и обшарпаннее, чем в памяти. Она вышла из машины, закурила, давая себе три минуты на то, чтобы стряхнуть остатки московской брони. Затем решительно вошла внутрь.
Дверь открыла Светлана Михайловна. Женщина выглядела уставшей, но глаза ее вспыхнули при виде Нади.
—Надежда, ты ли это?! Здравствуй, родненькая, ты как?
Надя позволила себе выдохнуть и ответить на объятие.В этом прикосновении была простая, немудреная человеческая теплота, которую она почти забыла.
—Все хорошо. Вы как?
—Да пойдет, налаживается потихоньку. Ты чего не звонила-то?
—Да номера вашего не было. Не знала, как связаться.
—Запиши тогда!
Надя достала телефон, ее пальцы быстро пробежали по экрану. Формальность была соблюдена.
—Заходи! Чай попьем, расскажешь, что да как!
—Спасибо, Светлана Михайловна, но я тороплюсь. Я бы хотела Юльку увидеть, погулять пару часов.
Женщина засуетилась:
—Да-да, конечно! Она так по тебе скучала, каждый день спрашивала!
Комната Юли была залита утренним солнцем. Девочка спала, разметавшись, ее лицо было безмятежным. Надя присела на корточки у кровати, и что-то внутри нее дрогнуло, сжалось в теплый, болезненный комок. «Повзрослела», — прошептала она мысленно, нежно проводя рукой по волосам ребенка.
Юля открыла глаза. Секунда замешательства, и затем — взрыв радости.
—Шоколадка..?
—Да, шокаладка.
Маленькое тело впилось в нее с такой силой, что Надя едва удержала равновесие. Она прижала девочку к себе, закрыла глаза и почувствовала, как по щекам катятся горячие, соленые слезы. Она не плакала годами. Не позволяла себе. Но это были слезы не боли, а щемящего, очищающего счастья.
Они болтали, Юля визжала от восторга, увидев кукол, и осыпала ее благодарными поцелуями. Час пролетел незаметно. Потом была поездка на машине — Юля с восхищенным ужасом смотрела на кожаный салон и кнопки. Они пели дурацкие песенки, и Надя смеялась так искренне, как не смеялась, кажется, всю свою московскую жизнь. Кафе, еда, десерт. Все это было простым и настоящим.
Возвращая Юлю маме, Надя чувствовала странную пустоту. «Пока-пока, Шоколадка! Спасибо большое!» — кричала девочка, махая рукой. Надя махала в ответ, улыбка не сходила с ее лица. В этом мгновении не было ни «Беса», ни Нади-жертвы. Была просто женщина, которую любят.
Но момент прошел. Дверца машины захлопнулась, и мир вернулся на свои места. Было 19:30. Время для другого спектакля.
---
Дом Культуры встретил ее гулом басов и мерцанием дискотечных шаров. Сдав кожанку в гардероб, она прошла к бару, заказала вино и устроилась на диванчике в тени, откуда могла видеть всех, оставаясь почти невидимой. Она была хищницей на водопое.
— Ты чего тут сидишь? — Желтый возник рядом, как по расписанию.
—Наблюдаю, — она отпила вина, ее взгляд скользил по залу.
—А ты прям сегодня на деловом, — он оценивающе окинул ее взглядом. — Вырядилась так.
Она сняла пиджак и положила его на колени. Его взгляд немедленно упал на обнаженные плечи и глубокий вырез жилетки.
—Ай-яй-яй, не стыдно, Вадим? Девушке в глаза надо смотреть, а не на грудь, — она рассмеялась, но в ее смехе не было кокетства, скорее — снисхождение.
—Да как тут не смотреть, когда все на показ? — он подмигнул. — Тем более если такая очаровательная девушка сидит.
И тут он указал пальцем.
—Кстати, вон твой «универсам».
Она посмотрела. И сердце на мгновение замерло. Они все были там. Марат, сияющий, танцевал с миловидной Айгуль. Зима, что-то рассказывал смеющейся девушке. Турбо дурачился. И Вова. Он стоял, обняв за талию стройную блондинку с кудрями, и улыбался. Настоящей, не наигранной улыбкой. Что-то острое и горячее кольнуло ее под ложечкой, но она тут же погасила это чувство. Вместо него пришло странное, почти материнское умиротворение. Они были живы. Они были счастливы. Без нее. И в этом не было трагедии. Была… правильность.
— Ладно, пошли потанцуем, Вадим, — она встала, отряхивая несуществующую пыль с брюк.
—Пошли, милая.
Он повел ее в свой круг. Танец был энергичным, тесным. Она ловила на себе взгляды, чувствовала шепотки. Пусть смотрят. Пусть гадают. Когда заиграл медляк, он притянул ее к себе. Их тела соприкоснулись. Она улыбалась, играла глазами, но ее собственный взгляд был отстраненным, анализирующим. И тут она почувствовала его. Тяжелый, как свинец, взгляд. Она посмотрела за спину Желтого и встретилась глазами с Кощеем.
Он сидел один на диване, отгороженный от всеобщего веселья невидимой стеной. Его лицо было темной грозовой тучей. Нога нервно подрагивала, в руке дымилась сигарета. Он видел, что она его заметила. И он встал.
В Наде что-то щелкнуло. Азарт. Желание дразнить зверя. Она подмигнула Кощею, схватила за руку ошарашенного Желтого и рванула к выходу, смеясь ему в лицо.
— Стоять! Надя! — грозовой раскат его голоса прорвался сквозь музыку.
Она не оглядывалась. Забрав свои вещи из гардероба, она вытащила Вадима на улицу и почти втолкнула его в свою машину. Рычание двигателя заглушило все остальные звуки.
— Вау… — тихо произнес он, откидываясь на кожаном сиденье.
—Что? — она тронула с места, и мощный внедорожник плавно рванул вперед.
—Да не ожидал я… что у тебя такая тачка… что Кощей побежит… что ты меня за собой потащишь…
—Вот так получилось, — она рассмеялась, и смех был звонким, почти девичьим, но в нем слышался отголосок былой, не знающей страха Нади.
— К тебе? — спросил он, когда они подъезжали к дому.
—Ко мне.
---
Прихожая поглотила их, отсекая внешний мир. Они сбросили куртки. В спальне царил полумрак, нарушаемый лишь светом уличных фонарей, пробивавшимся сквозь жалюзи. Надя повернулась к нему спиной.
— Помоги, — ее голос прозвучал тихо и властно.
Его пальцы, привыкшие к грубым застежкам, дрожали, когда он расстегивал пуговицы на ее жилетке. Шелк соскользнул с ее плеч, упал на пол, обнажив спину, тонкую и сильную, с играющими под кожей мышцами. Она медленно обернулась. Грудь, высокая и упругая, была открыта его взгляду. Она не стыдилась, не прикрывалась. Она стояла, выпрямившись, с вызовом в глазах, как воин, демонстрирующий свои трофеи.
Он не выдержал. С рыком, в котором смешались желание и ярость, он набросился на нее, прижал к себе, и его губы впились в ее губы. Это был не поцелуй, а нападение. Голодное, животное, лишенное всякой нежности. Его руки сжали ее грудь, пальцы впились в нежную кожу, оставляя красные следы. Боль была острой и сладкой.
— Надь… ну блять, зачем ты так… — прошипел он, и его голос сорвался на хрип. — Дразнишь… как сука…
Она не отвечала. Ее ответом были ее руки, впившиеся в его волосы, ее тело, выгнувшееся навстречу его ярости. Она откинула голову, когда его губы и зубы прошлись по ее шее, оставляя горячие, влажные следы. Он сорвал с нее брюки и туфли, его движения были резкими, почти грубыми.
Он оттолкнул ее на кровать, и она упала на спину, ее распущенные волосы веером раскинулись по подушке. Он стоял над ней, снимая с себя одежду, и его глаза в полумраке горели зеленоватым огнем одержимости. Он был большим, сильным, и его возбуждение было устрашающим.
Он не стал сразу входить в нее. Он опустился между ее ног, раздвинул их и приник к ней ртом. Его язык был жестким, настойчивым, он не ласкал, а будто хотел проникнуть в самую ее суть. Он вылизывал ее, пил ее, заставляя все ее тело содрогаться в конвульсиях. Она застонала, глубоко и прерывисто, ее пальцы впились в простыни. Это было не просто удовольствие. Это было унижение и вознесение одновременно. Он заставлял ее терять контроль, и ей это нравилось.
— Вадим… — его имя сорвалось с ее губ как молитва и как проклятие.
Он поднялся, его лицо было мокрым от нее. Он смотрел на нее, на ее разметавшееся тело, на ее полузакрытые глаза, и улыбка на его губах была торжествующей и жестокой.
— Готовься, принцесса, — прохрипел он.
Он вошел в нее не медленно, не давая привыкнуть, а одним резким, мощным толчком, который заставил ее вскрикнуть и выгнуться дугой. Боль от растяжения смешалась с таким всепоглощающим наслаждением, что у нее потемнело в глазах. Он был огромен, и он заполнял ее полностью, до самой матки, каждый сантиметр его члена отзывался в ней огненной волной.
Он не искал ритма. Он просто брал ее. Его таз бился о ее бедра с первобытной, яростной силой. Каждый толчок был как удар, от которого она теряла дар речи. Она обвила его ногами, притягивая его глубже, ее ногти впились в его спину, оставляя длинные, кровавые полосы. Она кусала его плечо, его шею, оставляя на его коже темные, багровые метки. Это была не просто близость. Это была битва. Схватка двух сильных, озлобленных существ, находивших в этой жестокости катарсис.
— Да! Да, Вадим! Вот так! — ее крики были громкими, хриплыми, они не были притворными. Она кричала его имя, потому что в этот момент не существовало никого и ничего, кроме него, этого тела, этой боли и этого невероятного, сметающего все на своем пути удовольствия.
Он переворачивал ее, ставил на колени, прижимал к стене. Каждая поза была новой попыткой проникнуть в нее еще глубже, подчинить ее себе еще сильнее. И она подчинялась, но не как раба, а как равная участница этого безумия. Ее стоны, ее крики, ее царапины и укусы были ее оружием в этой схватке.
Когда его движения стали хаотичными, короткими и резкими, она поняла, что он близок. Она сама была на грани. Очередная мощная серия толчков, и внутри нее что-то сорвалось с цепи. Волна оргазма накатила на нее с такой силой, что она закричала, не в силах сдержаться, ее тело затряслось в беспомощных конвульсиях, цепляясь за него. Ее release стало для него сигналом. Он издал низкий, победный рык, вогнал в нее себя до упора и замер,но после сразу вышел, изливаясь на ляжки..
Он рухнул на нее, весь в поту, его тяжелое дыхание было ей в ухо. Она лежала под ним, совершенно разбитая, ее тело горело, каждый мускул ныл от напряжения. От него пахло сексом, потом и ею.
Он пролежал так несколько минут, потом медленно скатился с нее на бок. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь их прерывистым дыханием. Он повернулся к ней, обнял за плечи и притянул к себе. Его рука легла на ее живот, влажная и тяжелая.
Никто не говорил ни слова. Слова были бы лишними. Все было сказано телами. Он прижался лицом к ее волосам, и через несколько минут его дыхание стало ровным и глубоким. Он уснул.
Надя лежала с открытыми глазами, глядя в потолок. Физическое удовлетворение медленно рассеивалось, оставляя после себя привычную пустоту. Но сегодня в этой пустоте не было горечи. Была усталость. И странное, почти мирное чувство. Она повернулась на бок, прижалась спиной к его горячему телу, и его рука инстинктивно обвила ее талию во сне.
За окном была ночная Казань. Город, полный призраков и врагов. Город, где она когда-то была счастлива и несчастна как никогда. И теперь она лежала здесь, в объятиях человека из враждебного лагеря, вся в синяках и царапинах, и чувствовала себя… как дома. Потому что дом — это не место. Это состояние. Состояние боевой готовности. И сейчас она была готова ко всему.