Пламя Востока
Меня бросили в пески. Император сказал — «докажи свою силу». Но я слышал другое: «Умри там, где никто не вспомнит твоё имя.» Легионы, что мне доверили, были измотаны и деморализованы. Их сердца знали: Парфия — это могила Рима. Корь, поражения, гибель полководцев — всё это висело в воздухе, как чёрное знамя. Они смотрели на меня и видели приговор. Но я говорил им слова, что жгли их души:— Вы думаете, вас отправили на смерть? Нет. Вас отправили со мной. А со мной смерть идёт рядом — но косит чужие ряды.
Первое сражение было в оазисе у Селевкии. Парфянские всадники окружили нас, их стрелы летели, как дождь. Римляне дрогнули, но я шагнул вперёд, подняв щит и меч. Я шёл сквозь град стрел, и ни одна не касалась меня — Нихилус отворачивал их, смеясь в моей голове.«Tu es malum eorum. Non sagittae te occidunt — tu sagittas ipsas occidis.» (Ты — их зло. Не стрелы убивают тебя — ты убиваешь стрелы.)И воины, видя это, забыли страх. Они рванули вперёд, и оазис окрасился кровью. В тот день легион, что был обречён, стал легионом возрождённым.
Слава росла. Мы шли всё дальше, сжигая селения, разбивая гарнизоны, превращая пески в красные реки. И каждый раз, когда я поднимал меч, римляне кричали не «За Цезаря!», а «За Иосивара!» Парфяне начали шептать моё имя так же, как римляне: Iosivar, Umbra Romae. Тень Рима. Но я знал — всё это слышит и сам император. Он хотел моей гибели, а получил моё возвышение. Он думал, что пески поглотят меня, но пески стали моим троном. И в ночи, когда лагерь засыпал, я сидел у костра и слышал голос Нихилуса:«Nunc non miles es. Non dux es. Tu es fatum. Et fatum Romae in manibus tuis est.» (Ты больше не воин. Не полководец. Ты — судьба. И судьба Рима в твоих руках.)Так завершился Восьмой Свиток. И теперь я понимал: моё возвращение в Рим будет не возвращением изгнанника. Это будет возвращение владыки.