Друзья. Взрослая магия

Если бы кто-то решил написать руководство по выживанию в послевоенном магическом Лондоне, Дин Томас непременно удостоился бы отдельной главы — желательно с пометкой «только для взрослых» и парой цензурных звездочек, потому что половину своей философии он выражал словами, от которых даже гоблины «Гринготтса» краснели.

Это был человек, чей лексикон напоминал учебник по древним рунам — столько в нем было выразительных, но совершенно непереводимых выражений. Когда Дин матерился (а делал он это с частотой метронома и артистизмом шекспировского актера), казалось, сама вселенная ненадолго задумывалась.

Официально он числился на полставки в Министерстве — где-то между «разбирает архивы» и «иногда пугает новых сотрудников». Неофициально — был душой каждого бара, куда заглядывал, и кошмаром всех, кто решался с ним соревноваться в употреблении огненного виски. После третьей рюмки Дин обычно начинал философские рассуждения о том, почему дементоры — это, по сути, просто «недоразвитые тени с кризисом среднего возраста», а директор Думстранга — «слишком добр для этого жестокого мира, и кто-то должен его развратить».

Но истинная страсть Дина расцветала в теплицах Невилла Лонгботтома. Если кто-то думал, что Невилл выращивал там только мандрагоры и парочку хищных кустов, то жестоко ошибался. Где-то между ящиками с «успокаивающей мятой» и «растением для медитации» (которое, по странному совпадению, напоминало коноплю) Дин проводил часы, ухаживая за своими «ботаническими экспериментами».

— Это для... научных целей, — обычно бормотал он, когда кто-то заставал его за прополкой особенно пышных кустов.

— Научных? — скептически поднимал бровь Невилл.

— Ну да. Изучаю влияние... эээ... солнечного света на... кхм... настроение.

Невилл вздыхал, но не спорил. Во-первых, Дин действительно разбирался в растениях лучше половины учебников. Во-вторых, он был тем человеком, который мог так мастерски послать кого-то, что тот даже благодарил на выходе.

А еще Дин обожал устраивать «дегустации».

— Это новый сорт, — серьезно говорил он, протягивая самокрутку друзьям. — Называется «Мечта директора».

— Почему «Мечта директора»? — осторожно спрашивал Симус.

— Потому что после него тебе снится, будто ты директор Хогвартса.

Симус затягивался, кашлял и через десять минут уверял всех, что действительно чувствует себя Дамблдором. Но потом бледнел и загонялся мыслями о смерти, поскольку уважаемого директора давно уже не было в этом мире. 

Впрочем, несмотря на все свои «увлечения», Дин оставался тем человеком, на которого можно было положиться. Если нужно было разрядить обстановку — он матерился так артистично, что все забывали про ссору. Если требовалось помочь — он появлялся, даже если за пять минут до этого был «в процессе научного исследования».

И если однажды Министерство вдруг решит устроить день «самого колоритного сотрудника», Дин Томас непременно займет первое место.

С большим отрывом.

И, возможно, под аплодисменты тех, кому он когда-то «посоветовал идти в известном направлении».

Глубокая ночь опустилась на Хогвартс, окутав замок серебристым лунным светом. Оранжерея обычно такая мирная и наполненная лишь шепотом растущих стеблей, сегодня пылала, как драконья пасть. В гуще тропических зарослей, между хищными кувшинками и вьющимися лианами, разворачивалась эпическая битва двух "учёных" против собственного здравомыслия.

Невилл Лонгботтом, с видом первооткрывателя, который вот-вот перевернёт мир ботаники, с торжеством вытащил из-под неприметного горшка стыдливой бутылку огненного виски. Стекло бутылки, покрытое пылью и паутиной, тускло блестело в свете луны, словно говоря: "Да, я здесь лежал давно. Очень давно. Возможно, ещё со времён, когда Слизерин выигрывал кубок".

— Ну, Дин, держись! — провозгласил Невилл, тряся бутылкой так, что жидкость внутри зашипела, будто живая. — Это не тот слабенький сидр, что ты пил в Хогвартсе! Это — настоящий напиток для тех, кто не боится проснуться в другом измерении!

Дин Томас, уже наполовину раздетый (мантия валялась где-то между горшком и кустом чего-то явно не учебного), плюхнулся на землю, раздавив при этом несколько безобидных грибов, которые, вероятно, плакали в душе.

— Да пошёл ты нахуй, Лонгботтом, — хихикнул он, в его глазах уже светился азарт. — Если я опять отравлюсь твоим говнокуреньем, я тебя сам посажу в горшок, удобрю и буду поливать раз в неделю, как твои кактусы.

Невилл только рассмеялся — громко, искренне, с нотками того самого безумия, которое обычно появляется у людей, выпивших на два глотка больше, чем следовало.

— За науку! — воскликнул он, щедро наливая две рюмки так, что половина драгоценной жидкости пролилась на землю, где мгновенно зашипела и испарилась.

— За науку, блять! — подхватил Дин, и они чокнулись с таким звоном, что где-то вдалеке вздрогнул Филч.

Три секунды.

Ровно три секунды понадобилось, чтобы лицо Дина превратилось в точную копию помидора сорта "Я-сейчас-умру".

— ЁБ ТВОЮ МАТЬ, ЭТО ЧТО, НАПИТОК ДЛЯ ДРАКОНОВ?! — взревел Дин, хватаясь за горло обеими руками, будто пытаясь задушить невидимого дементора. Его лицо приобрело цвет перезревшей тыквы, а глаза слезились так обильно, что могли бы напоить целую грядку суккулентов. Казалось, где-то в его пищеводе устроила дискотеку команда фениксов, и танцевали они явно не вальс.

— Нет, это для настоящих мужиков! — провозгласил Невилл, выпрямляясь с королевской важностью, хотя его ноги дрожали, как листья магического клёна в ураган. Он воздел рюмку вверх с такой пафосностью, будто это был Кубок Огня, а не дешёвая посудина с остатками подозрительной жидкости цвета ржавчины.

Триумф длился ровно полторы секунды. Героический порыв сменился гравитационным притяжением земли, и профессор травологии лицом врезался в кактус с такой точностью, будто это было его истинное предназначение. Колючее растение приняло объятия с явным удовольствием — возможно, это был самый интимный контакт, который у него был за последнее десятилетие.

Повисла тишина - настолько оглушительная, что даже вечно недовольные мандрагоры замерли в священном ужасе. Единственным звуком, нарушающим эту благоговейную тишину, было хрипение Дина, похожее на работу старой паровой машины, которую забыли смазать и вот-вот разорвет от перегрева.

— ...Ты жив? — выдавил из себя Дин голосом, который мог бы озвучивать жабу после десяти пачек сигарет. Он всё ещё держался за горло, будто боялся, что его внутренности сейчас вырвутся наружу в протесте против алкогольного насилия.

Из зелёных объятий кактуса донёсся приглушённый стон, больше похожий на звук старого магнитофона с умирающими батарейками:

— ...Зато... кактус теперь... самый счастливый... в мире...

Дин, чьё лицо всё ещё напоминало сигнальный фонарь, внезапно разразился смехом. Это был не смех, а настоящий природный катаклизм — нечто среднее между гиканьем гиппогрифа и звуком лопающейся бочки с огненным виски. Его хохот был настолько заразителен и одновременно пугающ, что: 

С верхних полок посыпались засушенные образцы растений, включая особо ценный экземпляр "Мордорского чертополоха-2003", который Невилл хранил для особых случаев.

В углу зашевелилась мандрагора, явно недовольная таким неуважением к ночному покою. Её крик мог бы разбудить даже портреты в замке, но предприимчивый Дин, не прекращая смеяться, заткнул ей "рот" ближайшим носком. Чей это был носок — большая загадка. Он был цвета, который не встречается в природе, и пах так, будто в нём несколько месяцев жил домовик.

Невилл, тем временем, медленно сползал по кактусу, оставляя на нём узор из колючек на своём лице, который странным образом напоминал созвездие Большой Медведицы. Его глаза сфокусировались на Дине с тем особым выражением, которое бывает у людей, внезапно осознавших, что они: а) профессора б) взрослые мужчины в) абсолютные идиоты.

— Знаешь... — начал он, осторожно вытаскивая колючку из ноздри. — Может, в следующий раз... мы просто... посмотрим телевизор?

Дин, всё ещё давясь смехом и остатками драконьего пойла, упал на спину, беспомощно дрыгая ногами в воздухе:

— Ты-ы-ы... Ты сейчас выглядишь... как моя первая... любовь... после... Святочного Бала!

Это замечание повисло в воздухе, пока оба не осознали его абсурдность и не захохотали с новой силой. Их смех нёсся через оранжерею, пугая ночных бабочек и заставляя даже самые ядовитые растения съёживаться в своих горшках.

Тем временем, в доме Лонгботтомов Падма проснулась от странного ощущения — её супружеский радар чётко сигнализировал: «Твой муж опять делает что-то идиотское».

Она встала, накинула халат и подошла к окну. Оранжерея вдали светилась странным зелёным светом.

— Опять...

Через пять минут она уже стояла перед оранжереей, слыша оттуда дикие вопли:

— НЕВИЛЛ, СУКА, ТЫ ЧТО НАСРАЛ В ГОРШОК С МАНДРАГОРАМИ?!

— ЭТО НЕ Я, ЭТО ОНИ САМИ ТАКИЕ!

Падма распахнула дверь.

Перед ней предстала картина, достойная кисти великого художника. 

Дин Томас восседал на лабораторном столе в позе римского императора, наблюдающего за гладиаторскими боями. Его торс, покрытый странными фиолетовыми пятнами (то ли от реактивов, то ли от неудачного эксперимента с "невидимыми чернилами"), переливался в мерцающем свете оранжереи. Единственным предметом одежды на нем были носки до колен с гордой надписью «Чемпион по квиддичу» - ироничный подарок от Джорджа Уизли после особенно пьяной вечеринки.

Один носок сполз до щиколотки, обнажая татуировку "Смерть мракоборцам", сделанную в восемнадцать лет под воздействием:
а) алкоголя
б) глупой бравады
в) необъяснимой уверенности, что это круто

На голове красовалась профессорская шапочка Невилла, надетая задом наперёд - видимо, в попытке выглядеть "по-научному". В левой руке он сжимал дымящуюся колбу с жидкостью цвета "утреннего похмелья", правой - рисовал в воздухе сложные символы, которые должны были быть рунами, но больше напоминали каракули пьяного тролля.

Невилл Лонгботтом сидел на корточках перед Визжащим кустом в позе, которую последний раз принимал только во время неудачного эксперимента с "Летающим заклинанием для кактусов". Его лицо, покрытое слоем земли и чего-то подозрительно блестящего, светилось искренним энтузиазмом человека, который либо гениален, либо только что потерял последние остатки здравомыслия.

— Понимаешь, — говорил он кусту, жестикулируя бутылкой, из которой капала жидкость цвета "утреннего похмелья". — Мы с тобой очень похожи.

Куст нервно зашуршал колючками.

— Вот видишь! — обрадовался Невилл, приняв это за согласие. — Ты весь в колючках, я весь в... эээ... жизненных трудностях. Ты визжишь, когда тебя трогают, я... — он задумался, — ...тоже не люблю неожиданных прикосновений.

Дин заколдавал куст так, чтобы тот выкрикивал только матерные слова, пока Невилл сделал глоток из бутылки. Куст вздрогнул, его ветви скрутились в неприличный жест, и из глубины листвы раздалось хриплое:

— Ёбтвоюмать!

— О, работаешь! — восхищённо ахнул Дин, тут же поправив воображаемые очки. — Теперь скажи: "Дин — гений!"

Куст, недолго думая, выдал:

— "Дин — ПИДОРАС!"

— БЛИН, — расстроился Дин. — Он как-то слишком...

Невилл вдруг скривился и выплюнул часть содержимого прямо на куст.

Куст завизжал еще громче, явно не оценив "братский жест". Падма в ужасе уставилась, как растение кричит :"Идинахуй" "Идинахуй" "Идинахуй".

Пол оранжереи напоминал поле после битвы конфетных фанатов – повсюду валялись смятые обёртки от "Шоколадных лягушек" с оторванными головами, серебристые фантики от "Берти Боттс" с подозрительными надкусами (никто так и не рискнул проверить, был ли это вкус "цветной капусты" или "прокисшего молока"), и горы разноцветных "Драконьих чипсов", которые хрустели под ногами с угрожающей громкостью.

В углу скромно лежала пустая банка с надписью "Крем для бритья" – хотя ни у Дина, ни у Невилла не было бород. Зато Визжащий куст теперь пушился белой пеной, будто готовился к роли Санта-Клауса.

Куст завизжал так громко, что в замке вылетели стёкла в семи кабинетах, а у Филча самопроизвольно налились слёзы в обоих глазах. Его листья дёргались в такт матерному ритму, будто невидимый диджей завёл посетителей оранжереи на отвязной рэйв.

— ИДИНАХУЙ! ИДИНАХУЙ! ИДИНАХУЙ!

Каждое слово било по ушам, как удар грабли по лбу. Визгливый голос растения приобрёл такие похабные нотки, что даже в Хогвартсе портреты на стенах замка начали закрывать уши руками.

Падма стояла, как вкопанная, с широко раскрытыми глазами. 

— ЧТО ВЫ, БЛЯТЬ, СДЕЛАЛИ С ЭТИМ КУСТОМ?! — пыталась перекричать она, перекрывая очередное "ПОШЁЛ В ЖОПУ!", которое растение гаркнуло в сторону Дина. —Объяснитесь. Сейчас же!!

Дин медленно повернул голову, его лицо выражало ту же степень виноватости, что и у пуффендуйца, пойманного на краже пирожков. Его "учёная" шапочка съехала набок, а в глазах читался немой вопрос: "Как она так быстро нашла сковородку?"

— О, бля... — прошептал он, внезапно осознав масштаб катастрофы. — Это же твоя жена...

Невилл, не отрывая заворожённого взгляда от буйствующего куста (который сейчас материл Драко Малфоя, даже не присутствовавшего в оранжерее), машинально помахал рукой в сторону Падмы:

— Привет, дорогая! Мы... э... — он сделал паузу, пока куст выдавал особенно креативное сочетание ругательств. — Проводим важный эксперимент! Видишь ли, это... эм... новая методика общения с растениями!

Куст, словно подтверждая его слова, выдал очередную тираду:

— ВЫ — КУЧКА ДЕГЕНЕРАТОВ! ДЕГЕНЕРАТОВ! ДЕГЕНЕРАТОВ! ДЕГЕНЕРАТОВ!

Падма зажмурилась, вжав ладони в уши так сильно, что слышала только собственное сердцебиение и отдалённые крики куста, звучащие как:

"—...ИДИ...НА...ХУ...!"

"Останься спокойной, — молилась она сама себе. "Ты пережила войну. Ты родила троих детей. Ты выдержала восемь лет брака с Невиллом. Ты справишься и с этим..."

С глубоким, дрожащим вдохом она выхватила палочку и, не глядя, швырнула в куст "ФИНИТЕ ИНКАНТАТЕМ!" с такой силой, что тот на секунду завис в воздухе, прежде чем рухнуть на землю, оглушённый.

Тишина.

Сладкая, блаженная тишина.

Падма опустила руки, глядя на двух виновных — Дина, который сидел в луже из пролитого эля, и Невилла, чьи волосы теперь торчали в стороны, будто он только что пережил удар молнии.

— Так, — её голос дрожал от сдерживаемой ярости. — Давайте уточним. Это был эксперимент... "Как быстро можно лишиться брака"?

— Нет! — Дин вдруг вскочил, гордо подняв пустую бутылку, как трофей. — Это был эксперимент "Как быстро можно вырубить Визжащий куст"! — Он ткнул пальцем в оглушённое растение. — И МЫ ПОБЕДИЛИ!

Падма медленно перевела взгляд на Невилла.

Тот побледнел.

— Дорогая, я могу объяснить...

— Невилл. Домой. Сейчас.

— Но, дорогая...

— СЕЙЧАС. ЖЕ.

Невилл поник, как мокрая мандрагора. Пошатываясь, он поплёлся за ней, оставляя за собой жалкий след из земли, лепестков и одного носка, который зацепился за дверной косяк.

Дин остался стоять среди разгрома. 

Куст шевельнулся.

Дин замер.

— ...БЛЯ.

Дома царила гробовая тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов в форме летучей мыши и тяжелым дыханием Невилла, который сидел на диване, сгорбившись, как пойманный на краже печенья домовой эльф. Его пальцы нервно теребили край мантии, оставляя на ткани земляные пятна от недавних "ботанических экспериментов".

Падма стояла перед ним, скрестив руки. Ее взгляд мог бы испепелить дементора.

— Ты обещал... — начала она, и каждое слово падало, как молоток судьи.

— Я знаю... — прошептал Невилл, съеживаясь еще больше. Его взгляд блуждал где-то в районе плинтуса, будто надеясь найти там спасение.

— Ты КЛЯЛСЯ после того случая с ожившим кактусом и...

— Но Дин принёс НОВЫЙ СОРТ! — вырвалось у Невилла, и он тут же закусил губу, осознав свою ошибку.

Падма медленно провела рукой по лицу. В этот момент ее взгляд упал на кухонный стол, где красовалась коробка с надписью:

«Особые. Только для взрослых. Не сочетать с заклинаниями».

Она подошла к столу, ее пальцы дрожали от ярости. Крышка коробки открылась с подозрительным "поп", выпуская облако фиолетовой пыльцы.

— Это... — Падма замерла, разглядывая кексы неземного цвета, украшенные блестками, которые явно не были съедобными.

— Э... да... — Невилл заёрзал на диване, как первокурсник на экзамене у Снейпа. — Это Дин принёс... для «научных целей»...

Падма взяла один кекс. Он был теплым и пульсировал в ее руке, будто живой. Она поднесла его к свету, разглядывая странные переливы цвета в глазури.

— Дорогой... — ее голос звучал неестественно спокойно.

— Да? — Невилл поднял глаза, полные надежды.

— Ты влип.

И она демонстративно откусила половину кекса.

Невилл ахнул:

— ПАДМА, НЕТ!

— ПАДМА, ДА! — кричала она с набитым ртом, крошки летели во все стороны. —ПАДМА ДА! ДА! ДА! — и с дикой жадностью она принялась уничтожать кекс. 

Невилл застыл в ужасе. Его челюсть отвисла настолько низко, что туда бы запросто влетела золотой снитч. Глаза расширились до размера чайных блюдец, отражая жутковатое зрелище.

Его Падма - всегда собранная, прагматичная Падма - сейчас жевала с таким неистовством, будто участвовала в конкурсе по скоростному поеданию кексов. Ее обычно аккуратная прическа взъерошилась, несколько прядей торчали в разные стороны. А глаза... Боже Мерлин, глаза! Они светились тем же психоделическим фиолетовым, что и кекс, переливаясь всеми оттенками от лавандового до глубокого аметистового.

—Охренеть, — прошептал Невилл, чувствуя, как по его спине пробежали мурашки. Он отчетливо вспомнил, как в прошлый раз после таких кексов Дин три часа разговаривал с портретом Слизнорта о "великом заговоре горшков для кактусов".

Прошло десять минут, как пол гостиной казался им теперь целой вселенной — мягкой, покачивающейся и невероятно уютной. 

Невилл и Падма лежали плечом к плечу, уставившись в потолок, который вдруг приобрел гипнотическую глубину. Обои с цветочным орнаментом ожили, и розовые бутоны начали медленно раскрываться и закрываться, будто дышали в такт их сердцебиению.

— Эй, Падм... — Невилл лениво тыкнул её в бок пальцем, который казался ему сейчас удивительно длинным и пластичным. — А помнишь, как мы в Хогвартсе...

— Шшшшш! — Падма прикрыла ему рот ладонью, от которой пахло ванилью, корицей и чем-то ещё — чем-то волшебным. Её глаза, всё ещё светящиеся лёгким фиолетовым отблеском, были широко раскрыты. — Я слушаю, как растёт трава.

— ...Что? — Невилл повернул голову, и мир вокруг него накренился, как палуба корабля во время шторма.

— Тра-ва, — прошептала Падма с благоговением, будто делилась величайшей тайной мироздания. — Она... шепчет.

Невилл замер. Он прислушался. И — о чудо! — он действительно услышал. Тонкий, едва уловимый шорох, будто миллионы крошечных листочков перетираются друг о друга где-то очень-очень далеко...

— Она растет в теплице! — внезапно осенило его, и он вскочил с такой резкостью, что тут же потерял равновесие и грохнулся обратно, задев локтем журнальный столик.

— ТОГДА ПОШЛИ В ТЕПЛИЦУ! — Падма вскочила с грацией молодой фурии, её халат развевался, как мантия супергероя. Она потянула Невилла за руку, и они, спотыкаясь и давясь смехом, поползли к двери.

Лунный свет пробивался сквозь стеклянные панели теплицы, окрашивая все вокруг в сюрреалистичные сине-зеленые тона. Воздух был густым от ароматов сотен волшебных растений, которые в этот момент вели себя подозрительно оживленно. Три фигуры с трудом передвигались по мшистому полу, их тени причудливо изгибались на стенах, будто участвуя в каком-то безумном ритуале.

Дин Томас стоял в дверном проеме, его силуэт украшался странным головным убором — перевернутым цветочным горшком, из которого торчали несколько стеблей неизвестного происхождения. Его носки "Чемпион по квиддичу" теперь украшали грязные следы, рассказывающие историю недавнего падения в компостную кучу.

— Вы... — он сделал паузу, тщательно подбирая слова, — тоже видите, как папоротники танцуют ламбаду? — Его палец дрожал, указывая на группу папоротников, которые действительно ритмично покачивались.

Падма, прислонившись к дверному косяку всем телом, будто пытаясь стать его частью, медленно покачала головой. Ее фиолетовые глаза расширились.

— Нет, — прошептала она с благоговением, — Они танцуют тверк. — Ее рука дрожащим жестом указала на особенно пушистый экземпляр. — Смотри, вот этот... о, боги, он гнётся как Чжоу Чанг на метле!

Невилл, распластавшийся на земле в позе, напоминающей морскую звезду, вдруг издал громкий возглас:

— Дин... — его голос дрожал от восторга, — Ты... ты зелёный!

Дин медленно посмотрел на свои руки, затем на Невилла, его лицо выражало крайнюю степень серьезности, несмотря на абсурдность ситуации.

— Нет, это ты зелёный, Лонгботтом, блять! — Он снял горшок с головы с драматическим жестом, словно рыцарь, снимающий шлем. Несколько листьев выпали из его волос, медленно кружась в воздухе. — Я вообще-то чёрный!

В наступившей тишине было слышно только тяжелое дыхание троицы и странное потрескивание растений. Затем Невилл внезапно взорвался:

— ОБА НАААААА! — Его смех, дикий и неконтролируемый, эхом разносился по теплице. Он катался по мху, хватаясь за живот, его ноги беспорядочно дрыгались в воздухе.

Падма скользнула вниз по косяку, пока не оказалась сидящей на полу. Ее плечи тряслись от беззвучного смеха, а глаза слезились, усиливая фиолетовое свечение.

— Подожди... — она вдруг замерла, — Если ты черный... — ее палец дрожал, указывая на Дина, — А он зеленый... — палец переместился на Невилла, — То тогда я... — она посмотрела на свои руки, — О боже, я фиолетовая!

Это открытие вызвало новый приступ хохота. Дин, потерявший остатки серьезности, присоединился к Невиллу на полу, их смех сливался в странную симфонию, которая, казалось, заставляла растения вокруг пульсировать в такт.

Вдруг теплица погрузилась в напряженное молчание, нарушаемое лишь тихим потрескиванием магических растений. Две пары глаз уставились на Невилла, который с торжествующим видом держал в руке странный цветок, переливавшийся всеми цветами радуги.

— Дайте мне эту хрень! — внезапно рявкнул Дин, выхватывая цветок из рук ошеломленного Невилла. 

Все замерли, наблюдая, как Дин с драматическим жестом сует цветок себе в рот и начинает жевать с выражением крайней сосредоточенности. 

Наступила гробовая тишина, нарушаемая только хрустом странного растения под зубами Дина.

— Ну и? — наконец не выдержала Падма, её фиолетовые глаза сверкали любопытством. Она покачнулась вперёд, чуть не потеряв равновесие.

Дин медленно прожевал, на его лице отражалась целая гамма эмоций. Он облизал губы, задумчиво крякнул и наконец изрёк:

— На вкус как курица.

— ЧТО?! — хором вскричали Невилл и Падма.

— Блять... Ну знаете, — Дин сделал широкий жест рукой, чуть не задев висящий горшок с плотоядным растением, — Как та жареная курица в "Дырявом котле" в прошлый четверг. Только с привкусом... — он задумался, — ...розовых облаков и возможно, немного ностальгии.

Невилл упал на колени перед ближайшим кустом, яростно начав осматривать цветы.

— Мы должны найти ещё! — воскликнул он с религиозным пылом. — Представьте — вечный источник курицы! Это же революция в кулинарии!

Падма, привалившись спиной к стене, медленно сползла на пол, давясь смехом.

— Ты... ты... — она пыталась говорить сквозь приступы хохота, — ты хочешь... заменить... цветочной... грядкой?!

Дин с важным видом выпрямился (насколько это было возможно в его состоянии) и торжественно провозгласил:

— Леди и джентльмены, я представляю вам... Кентакскую Жареную Хризантему!

Теплица превратилась в эпицентр хаоса. Воздух дрожал от магических испарений, смешиваясь с хохотом и криками трех совершенно потерявших связь с реальностью волшебников. Лунный свет, пробиваясь сквозь запотевшие стекла, создавал на стенах причудливые танцующие тени.

— ВЫ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, ЕСЛИ БЫ МЫ БЫЛИ РАСТЕНИЯМИ? — Невилл орал так громко, что с потолка посыпались засохшие листья. Он размахивал лопатой, как дирижер симфонического оркестра, совершенно не замечая, как с каждым взмахом разбрасывает землю и удобрения по всей теплице.

Дин, стоявший в позе древнегреческого атлета (если бы атлет был бос, в одних носках и с фиолетовыми разводами по всему телу), гордо выпятил грудь:

— Я бы был кактусом! Колючий и независимый! — Он сделал резкий жест рукой и тут же вскрикнул: — АУ, БЛЯТЬ! — обнаружив, что действительно укололся о что-то.

Падма, сидевшая верхом на перевернутом ведре, злобно захихикала. Ее фиолетовые глаза сверкали в полумраке:

— А я... я была бы той розой, что всех задушила! — Она сделала удушающий жест руками, при этом потеряв равновесие и чуть не свалившись с импровизированного "трона".

Невилл, качнувшись вперед, обнял ее с неожиданной нежностью:

— Ты уже душишь меня своим характером!

Их объятия закончились громким "БДЫЩ!", когда оба рухнули в лоток с удобрениями, подняв облако пыли и гранул неизвестного происхождения. Падма, вынырнув из этой кучи, теперь выглядела так, будто ее обсыпали блестками (хотя на самом деле это были кристаллы минеральных удобрений).

— Ребят... — Дин вдруг замер, его лицо выразило крайнюю степень озадаченности и боли. — А почему у меня в штанах реально кактус?

Наступила мертвая тишина. Все трое уставились на его ноги, где среди кровавых царапин действительно торчали несколько колючек, явно принадлежавших какому-то растению.

— ОЙ! ОХЕРЕНЕТЬ, ДИН, ТЫ ЖЕ ГОЛЫЙ! — завопил Невилл, внезапно осознав этот факт. 

Дин медленно посмотрел вниз, его лицо отражало целую гамму эмоций - от удивления до философского принятия:

— БЛЯТЬ, Я ПРОСРАЛ ВСЮ МАГИЮ! — Он развел руками, демонстрируя свое "естественное состояние", при этом нечаянно задев ветку с ядовитыми ягодами, которые тут же посыпались ему на голову.

Падма, вылезая из лотка с удобрениями, вдруг замерла:

— Подождите... — ее голос стал подозрительно трезвым, — если Дин голый... а мы все под кайфом... — она медленно оглядела теплицу, — то где его трусы?

Невилл и Дин переглянулись, затем одновременно взглянули на ближайший куст, где среди листьев действительно виднелся какой-то предмет бельевого характера, развевающийся на ветру, как флаг победы.

Первые лучи солнца робко пробивались сквозь запотевшие стекла оранжереи, освещая картину полного апокалипсиса. Воздух все еще был густ от странного фиолетового дыма, витающего под потолком. Растения выглядели необычайно оживленными - некоторые подрагивали листьями, будто смеясь над тремя поверженными волшебниками.

Дин Томас устроился в большом лотке с водой, предназначенной для полива мандрагор. Он лежал на спине, пуская пузыри, его торс украшали нарисованные грязью рунические символы. Единственным прикрытием служил огромный лист лопуха, стратегически расположенный - при каждом его храпе лист трепетал, угрожая сорваться и открыть миру все "прелести" его наготы.

Невилл Лонгботтом висел вниз головой на металлической стойке для горшков, его ноги застряли между перекладинами. Мантия свисала, образуя некое подобие крыльев. Периодически он вздрагивал и бормотал:

— Я... летучая мышь...... — Затем издавал тонкий писк и затихал.

В самом темном углу оранжереи, окруженная пустыми коробками из-под кексов, сидела Падма. Ее фиолетовые глаза все еще светились, когда она методично доедала последний "особый" кекс. Перед ней на коленке лежал пергамент, на котором она выводила с серьезным видом:

«Дорогой директор,
эксперимент по скрещиванию Конопли посевной и Визжащего куста прошёл успешно.
Прилагаю образцы (1). Прошу рассмотреть вопрос о внедрении в школьную программу.
С уважением,
Профессор-под-кайфом Лонгботтом»

Она задумчиво облизала перо, оставив фиолетовое пятно на подбородке, затем прикрепила к письму странный дымящийся цветок и аккуратно свернула пергамент.

Где-то на полке зашипел опрокинутый пузырек с надписью "Не открывать!!!". Из треснувшего горшка выползала мандрагора, выглядевшая необычайно довольной - она ухмылялась во весь рот и периодически подмигивала спящему Дину.

Внезапно дверь оранжереи с скрипом приоткрылась, и на пороге показалась испуганная мордочка домового эльфа. Увидев это зрелище, он издал тонкий визг и захлопнул дверь. Через секунду раздался глухой удар - очевидно, эльф решил, что лучше стукнуться головой о стену, чем иметь дело с этим безумием.

P.S. Утром мадам Помфри нашла их, вызвала Забини (чтобы уволок Дина) и навсегда запретила Невиллу доступ к оранжереям после 18:00.

Луна Лавгуд, проходя мимо, подобрала записку и прочитала её.

— Как мило... — улыбнулась она и сунула бумажку в карман вместе с засушенным растением. 

Ещё одна тайна для коллекции.