Глава 6
Драко сорвал с шеи дурацкий шёлковый платок, стиснув зубы так, что аж челюсть свело. Чёртов Грейскоул. Чёртовы церемонии. Чёртово всё.
Но сегодняшняя встреча в Министерства оказалась... интересной. Он целый год не видел Золотое трио, и ему было любопытно, правда ли то, что о них говорят. Из сплетен Астории с Пэнси он узнал, что Поттер заперся у себя в особняке, а грязнокровка с рыжим восстанавливают Мунго. Как это по-гриффиндорски — тупо.
Он швырнул платок на пол, расстегнул верхние пуговицы рубашки и глубоко вдохнул. Всё ещё пахло её духами — чем-то сладким и пряным. Точно маггловское изобретение. Хотелось немедленно отскоблить от себя этот запах. Вытравить его из своей кожи. Из сознания.
Какого хрена это было?
— Ты выглядишь так, будто тебя только что обыграли в квиддич, — раздался насмешливый голос из глубины комнаты.
Блейз Забини сидел в его кресле, попивая его виски. Драко даже не вздрогнул от неожиданности, лишь вздохнул, подзывая к себе бокал.
— Заткнись, — парень сделал глоток. — Ты ведь в курсе, как действует на нервы, когда ты без спроса вторгаешься в мой дом.
Погода в поместье Малфоев всегда стояла туманная, холодная и пропитанная запахом мокрой земли. Драко было девять, и он только что вернулся с «приёма» у отца — семейной беседой это нельзя было назвать. Люциус был в ярости из-за какой-то ерунды. Драко опять подвёл, «опозорил имя», опять оказался не тем сыном, каким должен быть наследник рода Малфоев. И отец его наказал. Серьёзно наказал.
Драко не плакал. Он никогда не плакал. Но когда эльф принес его в комнату, мальчик молча заполз под кровать, туда, где пахло пылью, деревом и немного — детством, которое он медленно терял.
Так его и нашёл Блейз. Мать привезла его на выходные — «поиграть с Драко, развеяться».
— Ты чего? — спросил Блейз, опустившись на пол.
Ответа не последовало. Только два серебристых глаза, блестящих в темноте. Ни слёз, ни жалоб.
— Окей, — пожал плечами Забини и... лёг рядом. Просто лёг. Под кроватью. На дорогой ковёр с вышивкой.
— Я принёс шоколадных лягушек, — спустя несколько минут сказал он в полумраке. — Но если ты не хочешь — я съем за двоих.
Драко молчал.
— Хочешь расскажу, как один когтевранец обосрался на третьем курсе прямо на Зельях? Говорят, Снейп до сих пор не может его на вид переносить.
Драко невольно хмыкнул. Совсем тихо. Почти нечаянно.
— Ага, — сказал Блейз с торжествующим видом. — Знаю, что ты жив. Значит, можно продолжать.
Он болтал ещё минут двадцать. Про то, как однажды подставил гувернантку и списал всё на исчезающее перо. Про то, как его мать говорит, что «все мужчины дураки, но хотя бы один должен быть богатым».
И всё это время — не задавал ни одного вопроса. Не спрашивал, что случилось, почему тот под кроватью, что натворил.
А когда эльф пришёл звать их на ужин, Блейз сказал:
— Не слышал, чтобы кто-то звал. Мы заняты, — и с этим вытянул из кармана шоколад и протянул его Драко.
— Просто сожри. А то я тебя прибью, понял?
Драко взял. И съел. В тот вечер он вылез из-под кровати — не потому что стало легче, а потому что знал, что кто-то остался с ним в темноте и не убежал. С тех пор Малфой знал: что бы ни случилось — Забини останется рядом. Без вопросов. Без жалости. Просто будет.
Второй случай произошел несколько лет спустя, зимой. Драко ходил последние дни, как оглушённый, с опухшей губой и свежим, еле затянутым шрамом на ключице, будто его полоснули хлыстом. Никому ничего не говорил. Даже в своей надменной манере стал тише. Отстранённее. Будто где-то внутри — трещина, и если тронуть, он развалится на куски.
Блейз заметил сразу. Драко не орал на первокурсников. Не фыркал на гриффиндорцев. Не жаловался на еду. Он молчал.
Когда однажды в слизеринской спальне Малфой медленно, дрожащими пальцами стянул рубашку, Блейз понял: это не драка, не шутка и не тренировка. На его теле были следы, которые не могли появиться ни от падения с метлы, ни от поединка Это были следы наказаний. Драко Малфоя — наследника.
— Это он? — спросил Блейз негромко, глядя, как друг, шипя, обрабатывает рубцы. Тот не ответил. Только едва заметно кивнул.
— За что?
— За «непослушание». Я посмел перечить в разговоре с министром. Он сказал, я осрамил семью.
— И он тебя...?
Драко взглянул на него. Спокойно. Почти пусто.
— В этом доме слабость лечат болью.
Пауза. Густая, давящая, как туман в низине. Блейз не кричал. Не спрашивал, почему он не сказал. Он просто развернулся и вышел.
Через час его не было в Хогвартсе. Через два — он был в Малфой-Мэноре под фальшивым предлогом. Он соврал эльфам, обошёл чары, выдал себя за посланца от матери. Он знал, как пройти мимо заклинаний — не потому что знал магию, а потому что знал Драко.
Мальчишка нашёл Люциуса в библиотеке. Одного, читающего, с бокалом красного вина. Мужчина немало удивился, но Забини не дал ему возможности сказать ни слова:
— Вы больной ублюдок. И когда-нибудь вы сдохнете в одиночестве.
Он получил хлёсткую пощечину, но даже не дернулся. Только прошипел:
— А теперь подумайте, насколько вы должны быть жалки, чтобы бить собственного сына, и чтобы его друг оказался смелее вас.
Конечно, Забини выгнали. Через секунду. С криками и угрозами. Его мать первый и последний раз наказала своего сына, с ужасом представляя, что было бы, если бы за воспитание её отпрыска взялся сам Малфой-старший.
Блейз вернулся. В ту же ночь. Когда Драко увидел его — в проёме их спальни, с разбитой губой и мокрым от снега плащом — он впервые заплакал. Молча. Без рыданий. Просто сидел, упершись лбом в колени, и давал каплям катиться по лицу вниз. Блейз молча сел рядом.
— Ты не один, — сказал он. — И если этот ублюдок снова поднимет на тебя руку — я сам разнесу его, клянусь.
Он не лгал. С тех пор Драко знал: Блейз — не просто его лучший друг. Он ближе и роднее, чем кто-либо мог быть.
И сейчас, глядя на мулата, он не смог найти слов, чтобы описать что произошло.
Чёрт возьми, как объяснить, что именно случилось на этом сраном приеме?
Бокал в его руке слегка дрогнул.
— Ну что, как твой триумфальный выход? — снова раздался ленивый голос.
Забини развалился в кресле с видом человека, наблюдающего за особенно увлекательным представлением.
Драко сделал глоток, ощущая, как алкоголь обжигает горло.
— Ожидаемо. Гриффиндорцы рычали, Грейскоул умилялся, толпа визжала. — Он усмехнулся. — Стандартный цирк.
— И ты доволен?
— Я получил то, что хотел.
И даже больше.
— Ну что же, — Блейз потянулся и встал с кресла, — если ничего интересного больше нет, тогда я пошел.
Типичный Забини. Ждал его несколько часов, чтобы убедиться, что толпа не разорвала его как бывшего Пожирателя.
— Что насчёт возвращения в школу? Они это серьезно?
— Более чем, — Драко посмотрел на друга сквозь янтарную жидкость в бокале. — Ебаный идиотизм, Грейскоулу не хватало только зарыдать для пущего эффекта, чтобы весь магический мир бился в истерике от умиления — детишки возвращаются за парты.
Мулат покачал головой:
— Зря он это затеял. Ладно, друг, меня ждёт пара бокалов виски в объятиях знойной красотки, — и подмигнул на прощание хохотнувшему Драко.
***
Струи воды заливали нос, заставляя отплёвываться. Малфой изо всех сил тёр кожу, пытаясь стереть этот запах.
Карамель. Яблоко. И ещё что-то... Оно щипало на языке, вызывая горечь.
Долбаная Грейнджер. Всего пару движений — и она готова была раздвинуть ноги прямо там, посреди Министерства, как дешёвая потаскуха из Лютного переулка.
Хотя, стоило признать, выглядела она неплохо. Это платье... Салазар.
Он сжал кулаки, чувствуя, как кровь приливает ниже. Нет. Он не позволит этому мерзкому желанию взять верх. Но пальцы всё равно скользнули вниз.
«Ты ведь понимаешь, что это только начало?»
Его собственные слова, брошенные ей в лицо, теперь казались насмешкой. Начало чего, Малфой?
Рука нащупала уже твердую плоть. Какое унижение, Салазар. Но он не мог остановиться. Пальцы сжались, движение стало резким, почти грубым. В голове всплыли её глаза — широко раскрытые, полные ненависти... и чего-то еще. Её дыхание — прерывистое и горячее, когда он прижал её к себе. Кожа под его ладонью — такая мягкая, такая живая.
«Ты...»
Её голос, дрожащий от ярости. От возбуждения? Он застонал, прикусив губу до крови.
«Тише... Они хотят спектакль? Мы его дадим».
Её тело, податливое в его руках. Ненависть — такая же жгучая, как его собственная. Грязнокровка. Долбанная героиня. Его позор.
Рука двигалась быстрее, дыхание сбилось. Он представлял, как она смотрит на него сейчас — с тем же выражением, что и тогда, в зале. Ненависть. Жажда. Стыд.
«Молчи».
Но он хотел, чтобы она закричала. Последний рывок — и он кончил, приглушённо выругавшись.
Вода смывала всё. Следы. Доказательства. Но не желание.
Он посмотрел в зеркало. В отражении стоял не наследник Малфоев, не бывший Пожиратель, не жалкий мальчишка, которого использовали в войне.
Там стоял мужчина, который хотел. Хотел сраную грязнокровку.
***
— Драко, милый? — спустя полчаса в комнату скользнула Астория, пошатываясь от выпитого шампанского.
Малфой не ответил невесте, изучая потолок и всё ещё пытаясь прийти в себя.
Дрочить на ебаную Грейнджер. Салазар, может попросить кого-нибудь проклясть его прямо на месте?
— Ты так быстро ушёл с приема, эти гриффиндорские недоумки тебя довели? — Гринграсс пьяно хихикнула, опускаясь рядом на кровать и касаясь его живота тонкими пальчиками.
Драко отодвинулся от девушки и негромко сказал:
— Какого чёрта ты делаешь в моей комнате?
Астория села и несколько раз моргнула изящно накрашенными ресницами. В глазах плескалась обида.
— Что значит в твоей, Драко? По-моему, после объявления на всю страну о нашей помолвке, это значило...
— Ни хера это не значило! — рявкнул Малфой. — Вали в ту спальню, что отвела тебе моя мать, и не смей меня беспокоить, пока я сам так не решу. Тебе понятно?
Голубые глаза Гринграсс наполнились слезами. Она прошептала:
— Ты... ты никогда так... — голос Астории внезапно оборвался. Её пальцы судорожно сжали шёлковое покрывало, белые костяшки резко выделились на фоне изумрудной ткани.
Драко видел, как её горло сжалось в болезненном глотке и нижняя губа задрожала. Но слёзы так и не потекли, собираясь в уголках.
Раздражение подкатило горячим комом.
— Ты что, оглохла? — он встал так резко, что Астория инстинктивно отпрянула. — Я сказал — ВОН!
Она замерла. Не плача. Не умоляя. Просто... сломавшись где-то внутри.
— Хорошо, — прошептала она странным, пустым тоном. — Хорошо, Драко.
Её руки медленно распрямили помятый шёлк. Пальцы дрожали — едва заметно, но он видел. Видел и злился ещё больше.
Астория поднялась, поправила платье, которое вдруг стало казаться ей на три размера больше. Сделала шаг к двери.
— И не смей приходить сюда пьяной, — бросил он ей вдогонку. — Ты ведёшь себя как последняя барная шлюха.
Она остановилась. Не обернулась. Только плечи вдруг неестественно выпрямились — будто кто-то вогнал в спину стальной прут.
— Прости, — сказала Астория так тихо, что он едва расслышал. — Я забыла, что Малфои не терпят ничего... человеческого.
Дверь закрылась беззвучно.
Драко швырнул графин с виски в камин. Хрусталь разлетелся на сотни осколков, но этого было мало.
Он сжал кулаки, чувствуя, как ярость пульсирует в висках.
Почему? Почему она всегда так делает? Почему смотрит на него этими глазами? Почему заставляет чувствовать себя...
Монстром.
Он рявкнул:
— Татти!
Эльф появилась с тихим хлопком.
— Принеси новую бутылку. И убери этот бардак, — он пнул осколки ногой. — А потом скажи матери, что я никого не принимаю до утра.
Когда эльф исчезла, Драко подошел к окну. Там, в темноте парка, мелькнуло светлое пятно — Астория, бредущая к озеру. Одна. Без мантии. На пронизывающем ветру. Он резко задернул шторы.
Пусть замёрзнет.
Пусть всем будет больно.
***
Год после победы над Тёмным Лордом промелькнул до смешного быстро. Время, словно издеваясь, мчалось вперед, не оставляя шанса на передышку.
Авроры схватили Люциуса в ту же минуту, как сошла первая радость на лицах. Нарцисса, как и всегда, с присущим лишь ей благородством, произнесла, что не позволит вести её как непослушного гиппогрифа под узду. Она спокойно протянула руки, и на её изящных запястьях тут же захлопнулись магические наручники — два тонких серебряных браслета, блокирующих любые попытки магии. Нарцисса шла за мужем в окружении не меньше десятка авроров с таким достоинством, словно это была церемония её коронации. Ни капли страха. Ни тени сожаления. Только высоко поднятый подбородок и лёгкая усмешка, будто всё это — спектакль в её честь.
Драко не боялся Азкабана, поцелуя дементора или любого другого наказания. За все эти годы он устал. Дико устал. Особенно он устал от воспоминаний. От того, как пахло кровью и страхом в его собственном доме. От криков, которые разрывали тишину ночами, когда он устраивал свои «увеселения». От того, как стены Малфой-Мэнора впитывали стоны, будто жадно глотая их, чтобы потом шептать Драко в темноте.
Первый раз Драко заставили пытать какого-то седого старика-магла. Он даже не понимал, что происходит, просто бормотал с глазами, полными ужаса:
— Ну что же вы, братцы? Я же ничего и никому...
Толпа лишь бесновалась. Долохов прошипел:
— Покажи, на что способен наследник Малфоев.
Драко помнил, как дрожали его руки. Палочка плясала в них так, что было удивительно, как он вообще её не выронил. Как же кричал тот старик... Казалось, что прошли часы, прежде чем Беллатриса лениво пульнула в него Авадой.
А Драко... Его вырвало. Прямо на полированный камень, покрывающий всю площадь подземелий особняка. Пожиратели бились в истерике, хохотали так, словно это было лучшее комедийное шоу в их жизни. Тётя поцеловала его в макушку, смеясь:
— Малыш, ты просто прелесть!
Лишь отец не смеялся. Он холодно взглянул на стоящего на коленях сына так, словно он подвёл его. Снова.
В ту ночь Драко впервые напился до беспамятства.
Блейз застал его в самой дальней комнате библиотеки — там, где даже эльфы редко убирали.
Драко сидел на подоконнике, вцепившись пальцами в раму так, что суставы побелели. На полу — разбитая бутылка огневиски, лужа рвоты и следы ногтей, словно он пытался вскрыть паркет ногтями.
— Уходи, — голос Драко звучал хрипло, будто он долго кричал до этого.
Но Блейз лишь осторожно переступил через осколки, не обращая внимания на тухлый запах алкоголя и желудочного сока, и сел рядом.
— Я принёс добавку, — просто сказал он, доставая из кармана фляжку.
Драко не двинулся. Только дрожь выдавала его — мелкая, противная, как у побитой собаки.
— Они заставили меня, — вдруг вырвалось у парня. Слова выскочили, будто их вырвали клещами. — Он... он плакал. Звал какую-то Мэри. А я...
Блейз молча протянул фляжку. Драко схватил её, глотнул, и его снова глухо вырвало. Друг даже не пошевелился.
— Они смеялись! — взревел Малфой, потрясая Забини за грудки. — Ржали, как ненормальные, пока меня выворачивало наружу! Я ломал этого старика, рвал изнутри на части, Забини! Как же теперь... Как же я теперь... — и он сжался, завыл — нечеловечески, как раненый зверь — и вцепился в Блейза, будто тот был единственным якорем в этом проклятом мире.
Блейз держал его молча. Слов было не нужно — оба понимали, что это только первый урок. Что дальше будет больше жертв. Знакомых лиц.
— Малфой, послушай меня. Послушай! — слизеринец вдруг встряхнул друга за плечи. — Ты должен сделать кое-что. Научись скрывать то, что чувствуешь. Не давай никому залезть в твою башку и выплясывать там. Иначе они отнимут то, что тебе дорого.
Драко мутными глазами взглянул на мулата и медленно кивнул. Он знал, что это лишь начало. Друг был прав — на том, кого он по-настоящему любил, они отыграются с особой жестокостью.
***
Зашедший в гостиную молодой аврор сплюнул на пол и кинул перед Люциусом газету. Драко разглядел фотографию Нарциссы и Люциуса в наручниках и заголовок — «Пожиратели идут на все ради помилования».
— Ваши дружки в Министерстве навели немало шума, — усмехнулся аврор. — Пресса просто взбеленилась. Так что Азкабан подождет — пока.
Немного поколебавшись, он вынул из кармана палочку.
— Вытянуть руки.
Семья недоумённо переглянулась. Драко на мгновение хотелось расхохотаться: они что, хотят их освободить? Салазар, какие тупицы. Ему хватило бы пары мгновений, чтобы расправиться с аврором и перенести себя и родных подальше отсюда.
— Вы глухие? Я сказал — руки!
Один за другим серебряные браслеты подавления магии падали, гулко ударяясь о натёртый паркет. Драко растёр запястья, где виднелись багровые линии ожогов.
Магия рвалась наружу.
Но, освободившись, он ощутил, что перемен нет. То же он понял и по растерянному лицу матери.
— Итак, лорд Малфой, — аврор издевательски подчеркнул это слово, — спешу донести до вас, что отныне ваше поместье окружено куполом, лишающим магии ваш дом, пристройки, сады и что у вас там ещё есть. Попробуете выйти за границы — вам же хуже. Не хочется в красках описывать то, что с вами произойдет. Ах да, чуть не забыл, — он театрально хлопнул себя по лбу и вытянул из-за пазухи мешок. — Вот.
— Что это? — брезгливо скривил губы Люциус.
— Одежда, разумеется. Не могли же мы не освободить эльфов.
Драко застыл. Они решили забрать не только большую часть состояния в банке Гринготтс, магию, но и прислугу? Будь он не в такой холодной ярости, то мог бы даже восхититься этим планом. Гениально — лишить одну из Священных Двадцати Восьми семей всего, что делало её аристократами.
— Ну что же, начнем, — весело произнёс аврор и протянул Малфою-старшему мешок.
Люциус молча достал первую рубаху. Выстроившиеся перед семьёй эльфы рыдали, колотя маленькими кулачками по полу.
— Хозяин Люциус, не надо! Лузини умрёт, но не возьмет одежду! Нет! — кричала старый эльф, верно служившая многим поколениям Малфоев.
Люциус сжал губы в тонкую полоску и втиснул в заломанные ручонки ткань. Один за другим маленькие существа получали невзрачные рубашки, заполняя гостиную всхлипами.
Последней была личная эльф Драко. Она дрожала, прижав большие уши и смотря на него в упор большими зелёными глазами.
— Татти служит только сыну, — процедил Люциус. — От меня она одежды не примет.
Юноша медленно снял с плеч тонкий вязаный кардиган. Это была искусно сделанная на заказ вещь, которая могла согреть в самый лютый мороз. Он осторожно накинул её на плечи эльфу и прошептал:
— Береги его, Татти. Однажды я тебя верну.
— Мастер Драко... — эльф разрыдалась.
— Я тебе обещаю. Малфои держат свое слово, помнишь?
Она кивнула. Аврор нарочито зевнул и рыкнул:
— Эльфы, покинуть поместье. Снаружи вас ждет Глава отдела по контролю магических существ, он распределит вас в другие дома. Теперь к вам, — он обернулся к Малфоям, — повторю: поместье лишено магии. Палочки, соответственно, вам тоже ни к чему. Трансгрессировать, использовать Летучий порох или покинуть дом иным способом у вас также не получится. До окончания шумихи не будем лишний раз светить вас, а там разберёмся.
И он ушел, оставив Малфоев без всего, что у них было.
— Драко, сынок, — тихо позвала Нарцисса. — Ты мне не поможешь?
Малфой тут же подошёл к матери. Она стала почти прозрачной, сквозь бледную кожу виднелись набухшие вены. Не взглянув на него, миссис Малфой передала ему тяжёлый таз с грязной водой.
— Конечно, мама, — мутная вода колыхнулась и ошпарила его. Как же Нарцисса могла молча терпеть это всё? Драко не понимал.
В первые дни дом был наполнен жуткой тишиной. Малфою казалось, что он слышит, как пыль ложится на серебряные сервизы и лакированный паркет. Не было звона фарфора, эльфы больше не появлялись с хлопком по первому его приказу. Даже дрова в камине больше не потрескивали — никто из них понятия не имел, как их зажечь без палочки. В доме, где он вырос, царили новые законы.
Авроры сжалились — или издевались — и оставляли на пороге небольшую корзину. Каждый понедельник — один скромный набор. Спички, крупа, маленький кусочек мяса, несколько картофелин и одно яблоко. Его Драко всегда берёг на случай, когда маме станет совсем невыносимо.
Нарцисса поразила его своей стойкостью. После того, как с десятой попытки парень смог зажечь огонь, она спустилась вниз в одном из своих шёлковых платьев и мягко улыбнулась:
— Родной, достань, пожалуйста, сервиз. Сейчас я заварю чай.
Драко не верил своим глазам: какого черта она разоделась? Мать выглядела так, словно к ней сейчас нагрянут приятельницы для светской беседы. Но он молча выполнил её просьбу.
Женщина плавными движениями набрала в чайник воду и, заглянув в глубокую раковину, произнесла:
— Драко, помнится мне, где-то в саду должен быть небольшой колодец. Прошу тебя, после того, как выпьем чай, набери воды. Здесь её осталось совсем немного.
Она не спеша перебирала банки с листьями, внимательно изучая этикетки. На фоне большой каменной кухни её фигура смотрелась чужеродно, будто принцессу из сказок заставили торговать тухлой рыбой.
— Жаль, что нет свежего молока. Ну ничего страшного, эрл грей вполне сносен и без него, — удовлетворённо заключила Нарцисса.
Она научилась готовить супы, тщательно следя за количеством продуктов, протирала полы и меняла любимые ею розы на столике в своей гостиной — и всё с благородным изяществом, будто её вовсе не лишили статуса, денег и свободы.
Лишь однажды она позволила себе треснуть — когда, сгорбившись над огромным тазом с их одеждой, негромко всхлипнула. Горячая вода оставляла ожоги на нежной коже, жёсткое мыло въедалось кислым запахом в руки.
Тогда Драко осознал, насколько он ненавидит Тёмного Лорда, отца и — главное — себя за всё, что они сделали с их семьёй.
Отца ненавидеть было легче, хоть Люциус почти не выходил из кабинета. В первые недели он просто смотрел в камин, который разжёг Драко. Сам он не принимал никакого участия в новой жизни семьи. Не помогал жене с хозяйством, не шевельнулся, когда крыша вдруг треснула и залила дождевой водой несколько спален в Северном крыле.
Драко было плевать. Пошел Люциус, сраный Тёмный Лорд и все Пожиратели смерти на хрен. На хрен. На хрен!
Постепенно старший Малфой начал сходить с ума. Нарцисса и Драко поняли это не сразу — Люциус заперся с бутылками эльфийского вина, которое теперь было просто уксусом в хрустальных графинах. Драко иногда подолгу стоял у двери, слушая, как отец бормочет что-то пустым стенам.
Сегодня было особенно плохо.
— Мой Лорд ... Простите... Я... — голос Люциуса прерывался, словно он задыхался.
Драко резко распахнул дверь.
Кабинет пах затхлостью и разлитым алкоголем. Люциус стоял на коленях перед холодным камином, его пальцы впились в собственные волосы.
— Отец?
Люциус резко обернулся. Его глаза — стеклянные, невидящие — скользнули по Драко, но не узнали.
— Они пришли... — прошептал он, указывая дрожащей рукой в угол. — Смотри...
Драко посмотрел. Там никого не было. Но в его груди что-то ёкнуло — мерзкое, сладкое чувство.
— Кто, отец? — он нарочно сделал голос мягче. — Кто пришел?
Люциус затрясся.
— Он... За ним кровь... Вся стена в крови...
Драко понял. Пленный маггл. Тот самый. Он подошёл ближе, глядя, как отец съёживается, будто пытаясь спрятаться от невидимых глаз.
— Они все здесь? — спросил Драко тихо. — Лорд Волан-де-Морт тоже?
Люциус вскрикнул и закрыл лицо руками.
— Не смей называть его имя!
Драко почувствовал, как по спине бегут мурашки. Он видел это. Видел, как некогда гордый Люциус Малфой теперь дрожал при одном упоминании того, кому когда-то с благоговением служил.
— Он злится на тебя, отец? — Драко наклонился, его губы почти касались уха Люциуса. — Говорит, что ты подвёл его?
Люциус завыл — тонко, по-звериному — и повалился на бок, обхватив голову руками.
Драко выпрямился. Он должен был чувствовать отвращение. Должен был испугаться. Но вместо этого в его груди разливалось горячее, тёмное удовлетворение.
Пусть видит.
Пусть помнит.
Пусть платит.
Он вышел, оставив отца корчиться на полу среди осколков разбитой бутылки.
Прошло два месяца, когда в дом вошёл мрачный высокий аврор. Этот был другим, его лицо, почти скрытое полумраком, казалось Драко знакомым, но он не мог толком его разглядеть.
— Позови Нарциссу, — коротко приказал он.
Хоть Малфои и были осуждёнными, лишёнными магии и почти сломанными, но это всё ещё был их дом. Поместье, носившее его фамилию.
— Что вам нужно? — вальяжно протянул он.
— Послушай меня, щенок, — огрызнулся аврор. — У меня нет ни времени, ни желания находиться здесь дольше, чем мне положено. Зови мать!
Нарцисса выплыла из другой комнаты, горделиво приподняв подбородок. Её платье потускнело и местами было заштопано, но она несла себя в нём так, словно встречала важных министерских гостей.
— Незачем поднимать голос на моего сына, мистер Бруствер.
Точно, как же он сразу не узнал. Кингсли Бруствер, один из главных членов Ордена Феникса. Драко напрягся.
— Чему обязаны честью видеть такую значимую фигуру в нашем скромном жилище? — с холодной улыбкой продолжила женщина. — Неужели Министерство наконец приняло столь очевидное решение?
Кингсли смерил её презрительным взглядом и коротко ответил:
— Разговор личный.
— У меня нет секретов от сына. Если есть, что сказать, — говорите при нем.
Аврор вздохнул и протянул ей письмо.
— Гарри Поттер написал это ещё несколько недель назад. Он просит Министерство освободить вас и вашего сына от всех предъявленных обвинений.
Глаза Нарциссы метались по строчкам.
— А Люциус? — впервые за всю их встречу её голос задрожал.
— Вас и Драко, — подчеркнул Бруствер. — Я думаю, вы понимаете, что это значит.
Женщина выдохнула и прикрыла глаза. Медленно кивнув, она прошептала:
— Вершите правосудие, мистер Бруствер.
***
Руки вертели в руках палочку, вновь и вновь проходясь по шероховатости древесины.
— Люмос, — проговорил Драко. Палочка осветила комнату, вновь стерильно чистую, с тонким запахом полироли для мебели и свежесрезанных цветов — мать даже в такой день не могла допустить беспорядка. На полу лежал свежий выпуск «Пророка».
Сегодня его отца казнили. Нет, Министерство не кинуло ему последнюю подачку в виде Авады или поцелуя. Они поступили показательно. В назидание всем. Это был медленный и символичный спектакль.
Толпа была собрана заранее. Каждый стоял на своём месте: одни в молчаливой ненависти, другие — в предвкушении справедливости, третьи — из чистого любопытства. Люциуса вывели в центр зачарованного круга, лишённого магии. Его руки были скованы, волосы слиплись, в выражении лица не осталось ни грации, ни высокомерия. Во всём образе были только остатки былой осанки и иссечённые пальцы, с трудом сжимающие край мантии — той самой, которую вручную стирала Нарцисса. На голой груди было выжжено клеймо — змея.
Судья с каменным лицом зачитал приговор:
— Люциус Абраксас Малфой, за пособничество Тому-Кого-Нельзя-Называть, за пытки, убийства, за поддержку террора, вы подвергаетесь смертной казни через Распад.
Это было изощрённое убийство — древнее заклятие, когда магия выжигает организм изнутри. Тлеющее заживо тело, распадающееся на пепел, как старое письмо.
Жест палочкой — и расправа началась. Сначала потемнели глаза. Драко видел, как их заливает кипящая изнутри кровь и стекает по щекам, оставляя выжженные борозды. В венах словно вспыхнули чёрные нити, заставляя кожу трескаться и с шипением расходиться, обнажая мышцы.
Люциус Малфой не кричал. Он стоял до последнего. Его взгляд был устремлён на бледную Нарциссу, в насмешку посаженную в первом ряду. Она держала Драко за руку и дрожала, но не плакала. Женщина что-то шептала, смотря в глаза почти мёртвого мужа, но юноша не мог — не хотел — разбирать что именно.
Когда от Люциуса осталась только горстка пепла, разметавшаяся по чёрному камню, над толпой повисло молчание. Плотное, как саван.
Кингсли, наблюдая со своего места, тихо произнёс:
— Символы прошлого должны исчезнуть с достоинством. Даже если их прошлое было гнилым до корня.
— Нокс.
Драко пытался почувствовать что-то. Что угодно. Но внутри была такая зияющая пустота, что было даже забавно.
Палочка в его руке трещала — не от магии, а от напряжения. Дерево грозило раскрошиться, впиваясь занозами в ладонь. Хорошо. Боль была хоть чем-то.
Газета лежала на полу, и Драко ненавидел её. Ненавидел эти жирные буквы, этот торжествующий тон. Ненавидел их — всех, кто жаждал крови Малфоев и теперь ликовал. Но больше всего он ненавидел себя. Потому что когда Люциус умирал — Драко ничего не почувствовал.
Ты должен был рыдать. Проклинать. Рвать на себе волосы. Ты — его сын.
Но внутри было глухо. И это было хуже, чем слёзы.
Зарычав, Драко швырнул кубок — подарок Люциуса на шестнадцатилетие — в зеркало. Оно разбилось, отражая в десятке осколков его самого — сломленного, изуродованного, искалеченного.
Ты даже выглядишь, как он. Те же глаза. Те же волосы.
Парень сжал кулаки, чувствуя, как под ногтями разрывается кожа.
Почему он не может ненавидеть его до конца? Почему сейчас в памяти всплывали не только презрительные взгляды, наказания и пытки в подвалах? Откуда взялись эти воспоминания?
Молодец, сын, ты предназначен для квиддича.
Неплохо, Драко. Северус может гордиться, зелье вышло отличным.
Драко ненавидел себя за то, что это что-то ещё значило. Его плечи задрожали. Магия текла по венам, словно напоминая — он ещё жив.
Он — последний Малфой.
Драко выпрямился и закрыл глаза. Впервые за долгое время он не слышал голоса отца в своей голове. Он был один. Но всё ещё был. И в этом одиночестве начиналась его власть — остаться прежним Малфоем или стать кем-то сильнее.