Сомнения.
***
Солнце било ключом через шторы, освещая всё пространство внутри. Жмурясь и ворочаясь в кровати, Глебка начал просыпаться. На часах было время обеда, так что лениво причмокивая, он развернулся к своей большой и мягкой подушке, обнимая её крепче. Эта подушка немного сопела, принимая без проблем под крыло своего птица. Как только тот проснулся, то стал убирать кудрявые волосы назад, чтобы они не мешали голубым объективам.
Рассмотрев перед собой мужчину, младший руками прошёлся по голой груди и одарил поцелуем чужую ключицу, получая в ответ сонное мычание. Ухмыльнувшись, парнишка привстал. Найдя в тумбочке сложенный халат, он надевает его, завязывая пояс. Старший еле как открыл глаза, наблюдая за прекрасной картиной со стороны, а именно за Глебушкой у солнечного окна.
Как только мелкий стал уходить, Вадим громче промычал, намекая этим, что расстроен уходом. Глебушка сразу же притопал обратно и сел на краешек кровати, наклоняясь.
— Доброе утро, котёнок, — ласково и немного хриплым голосом сказал Вадя, пальцами аккуратно заходя под халат, таким образом, оголяя плечико.
— Доброе, — улыбнувшись, промолвил студент, целуя того в щёку.
Вадя, хмыкнув, поднялся с тяготой в сидячее положение и прильнул в плечу, оставляя на нём мокрые следы.
— Вадя, прекращай, — смущённо попросил Глеб.
— Нетушки. — мурча, отреагировал Вадим, не выпуская парнишку из постельного плена.
Юноша сладко вздыхал, всё больше открывая верхнюю часть торса для любовной утренней атаки. Сев на Вадима, его конечности захватили к себе, избегая противостояние.
— Глеб, ты знал, что у тебя шикарное тело? — ехидно продолжил соблазнитель.
— Вадик... ну хватит! — краснел юноша от воздействий на него. — Давай флирт позже? Мне надо к маме съездить. Она просила...
Самойлов обречённо положил голову направо.
— Такой момент обломала... — досадно прозвучало.
— Ну чего ты! Мать — это мать! Я не могу её проигнорировать.
— А меня?.. — подняв бровь, уточнил.
— А тебя можно передвинуть на потом, — соприкасаясь с губами, извинился он. — Мне пора, Вадюш... Спи дальше.
— И надолго ты? — сожалея, отпустил студента.
— Думаю на часика два? Может чуточку больше. Не волнуйся, я никуда не пропаду.
— Я просто думал пригласить тебя куда-нибудь... но раз ты занят... — пытался всё-таки уломать.
— Давай на следующих выходных? Как тебе такое предложение?
— Тогда ты от меня точно не отвертишься! — обнимая его вновь, проговорил старший.
Вадим прильнул к груди Глеба и стал оставлять красные отметины.
— Ах... — простонал легонько младший, зажмурив глазки от небольших укусов.
Глядя на свою работу, Вадик очень ей гордился, что именно он её поставил и никто больше другой.
— Вадюш... обещаю, вернусь, как можно раньше. — давал обещания младшенький.
— Стой. — перебил он, — А... Как тебе предложение... переехать ко мне? — этот вопрос просто оглушил комнату, приведя её из сони в нормальное состояние.
Глебка аж на секунду перестал дышать, обомлев от данной новости.
— Ох... а ты уверен, что хочешь жить с-со м-мной?.. — неловко переспросил.
— А почему бы и не попробовать? Или ты себя считаешь паразитом?
— Ну не то, чтобы... — замялся, отвернувшись.
— Ну вот и всё! — радостно и окончательно принял решение Вадик, — Заскочи тогда к Ломакиной и собери нужные вещи. После мне позвони! Я подъеду к твоему дому за погрузкой. И обязательно передай ей от меня привет!
— Х-хорошо, — смущённо кивнул Глебушка, чмокнув того в лоб.
Всё это ощущалось довольно-таки странным. Поднявшись с любвеобильной кровати, парнишка двинулся на кухню, чтоб сделать себе кофе. Поставив чайник он остановился у широкого окна, задумавшись. Всё ему казалось, на удивление, обыденностью. А именно: это ласковое утро, а точнее пробуждение, объятие с парнем, целование, обсуждение о переезде. Будто... так и надо. Не возникало предпосылок, что это какая-то дикость. Однако если задуматься...
— Я. Мать его. Признался в любви парню. — только сейчас осознал ту ночь юноша, — СУКА. ПАРНЮ!!! — не верил он до конца. — Даже не девушке... это... так необычно и почему-то приятно? Ведь он мне и вправду нравится, да и я ему к тому же. Всё обоюдно. Но как рассказать маме с Лизой? И стоит ли вообще это кому-то знать, кроме нас двоих? Непонятно... Пацаны из группы рано или поздно поймут, но вот мать расстреляет прям у стенки, не жалея. — был убеждён точно, — Скажет: «Мать — педагог! А ты такое устраиваешь у меня за спиной на работе!» Наверняка отчислят.
Студент пил кофе и шокировался всё больше и больше.
— Почему... у меня не вызывает вопросов само нахождение в квартире у Вадика? Почему для меня это не страх, а дело, идущее само собой? Почему я так спокойно воспринимаю его прикосновения... Я сумасшедший?
Возможно, и да, смотря на эту паранойю со стороны. Но то, что он сошёл с ума — это вряд ли. Просто наконец-таки обрёл любовь, вот и всё. Это ведь не счастье?
***
Глеб собрался и отправился на квартиру к матери. Она ещё после концерта написала, что: «Может заглянешь к маме на днях? Мне нужно вещи перетаскать. Поможешь?» Сын, конечно, отказать родительнице не мог, так что набравшись сил, он уже стоял у порога, готовенький к спортивной тренировке.
Тот пару раз нажал на звонок и дверь тут же отворилась, встречая Глебку.
— Сына! Ну наконец-то! — добро сказала Ирина Владимировна в длинном халате в синих цветочках, — Проходи, заждалась тебя, — обняв легонько гостя, она прошла вместе с ним во внутрь.
На кухне стоял запах куриного, только что сваренного, супчика, свежих овощей и гренок с чесночком. Всё в точь-в-точь как любил Самойлов. Мамина квартира всегда была тёплой, и даже не потому что работали хорошо батареи, а по своему цвету в интерьере. Эта деревянная мебель, красный узорчатый ковёр над диваном, стена из масштабных шкафов, солнце, что проходило сюда через оранжевые привычные шторы... Все эти вещи доносили уют и какую-ту защищённость от уличных мрачных воздействий ноября, возвращая обратно, в беззаботное прошлое.
Студент сел за стол, готовясь к трапезе. Мама сразу поставила тарелку и нарезочку, а также вишнёвый компот. Всё как по заказу.
— Давай, кушай, Глебушка. Набирайся сил. Нам сегодня с тобой надо столько вещей разобрать... страсть господняя.
Так как дедушка у Глеба был всё-таки прописан в Петербурге, то не составило огромного труда поселиться в его квартире. Зная своего непутёвого сына, дед предсказал подобные выходки «шаболда», поэтому в завещании написал имя внука и невестки, а Рудольфа вычеркнул. С того самого времени, эта жилплощадь в их распоряжении, но тем не менее какое-то отроческое детство здесь сохранилось.
Почти доев обед с голодухи, Глебка поднял взгляд на маму, которая тщательно его рассматривала.
— Что-то не так? — спросил он.
— Я просто давно тебя не видела. Соскучилась уже. — ответила честно женщина, — Я очень горжусь тобой. Твоё выступление было что-то с чем-то! Особенно танцы! Я всё сидение изъёрзала, что наверно... скрипеть будет...
— Я рад, — улыбнулся в замешательстве музыкант, ведь не видел в зале мать и был уверен, что она там не присутствовала, — Мы, кстати, вроде как на новогоднем концерте выступать будем. Говорят, это покруче мероприятие, так что нам следует подготовиться.
— Правда? Ну какой же ты у меня талант! — потрепала ему голову, — Ведь знала! Надо было тебя в творческие кружки водить, а ты всё отказывался. Потенциал же есть!
— Мам, поверь, вышивание крестиком или бисером мне не очень бы сейчас пригодились.
— А если носок порвался! Мм? Как раз в помощь!
— Да я лучше новые куплю, чем буду горбатиться.
— Ну ты! Транжира.
— Мам, ну грех за пачку носков не отдать триста рублей, ну правда. Я на твои нитки больше потрачу.
Дальше повисла небольшая пауза. Мама отошла в комнату, что-то перетаскивая к коридору. Сын только наблюдал. Как вдруг у него промелькнул вопрос:
— А на что ей эти коробки? — заволновался он, — Неужели переезжает? Или продаёт квартиру?
Завершив обед, Глебка помыл посуду и вернулся к родительнице.
— Ма-а-ам? — позвал он её.
Женщина из открытых дверей шкафа доставала полотенца и иные принадлежности.
— Что такое? — промолвила мать.
— Я тут подумал... а зачем тебе перетаскивать вещи? Ты переезжаешь?
Мать сменилась в лице. Движения её стали более плавными и медленными, будто бы замедленная шоковая реакция. Глаза стали стеклянными, неживыми и пустыми. Первое чувство было, что её схватил инсульт или ещё что пострашнее. Но та лишь поджала губы, сев на диван и скрестив кисти.
— Мам? Что-то случилось? — тревожно поинтересовался Глеб.
Мать не знала, что и сказать, она всё уводила взгляд в собранные немного вещи, то в пол.
— Ты хорошо себя чувствуешь? Можешь ответить, что произошло?
Ирина Владимировна грустно посмотрела на своё дитё, будто провинилась перед ним.
— Мне... просто нужно проверить здоровье. Ничего серьёзного. Сдам анализы, полежу дня два в больнице и меня выпустят. — завуалировано прозвучало от неё.
— Медобследование? — переспросил.
— Ну что-то наподобие того... Меня не будет в универе, так что, можешь радоваться.
— Да какой радоваться, когда мать в больнице! — возразил Самойлов.
— Не знаю, у студентов так точно праздник будет.
— Не говори так! — он сел рядом и обнял её, — Ты хороший преподаватель, просто каждому надо отдохнуть от этого рано или поздно. Это нормально.
— Мда... отдохнуть... — саркастично повторила, не приходя в хорошее настроение. — Ладно, Глебка. Давай, раз пришёл, помоги. Тут немного надо... Только вещи нужно по коробкам, одежду в больницу я уже собрала в сумку.
Самойлов начал вставать, как тут... остановился.
— Раз ты уезжаешь на два дня, то зачем тебе собирать остальные вещи? — поймал он маму на крючок.
— Ах... ну... — в тупике оказалась она, — Я просто думала к сестре съездить в Новгород, ничего особенного...
***
*Клетка — Наутилус Помпилиус*
После помощи матери Самойлов отправился на их съёмную квартиру к Ломакиной. Он был удручён и выжат как лимон. Перетаскав столько коробок, ему казалось, что мать с концами переедет в эту чёртову больницу, либо тётя тотально афигеет от таких непрошеных гостей... А удручен был тем, что осознавал — мама точно что-то не договаривает. Вот только что? Неизвестно. Если у неё и были бы какие-нибудь проблемы, то сказала б прямо. С чего она решила, что сын не в силах протянуть руку?
Поднявшись на свой этаж, Глеб привычно проворачивает ключи, в надежде, что сожительницы не будет дома. Только вот... на секунду задумался.
— Почему я в последнее время стал негативнее относиться к ней? — ошарашено задал себе этот вопрос, — Мы вроде не ругались, но отношение к ней тотально поменялось, словно мы враги. Раньше я старался приходить пораньше с учёбы, чтобы вместе проводить немного досуг. Но сейчас... желаю, чтоб её не было в квартире, либо же задерживаюсь на подольше, в расчёт того, что та ляжет спать. С чего бы это?
Он стал прокручивать, что же с ним не так. Почему Ломакина превратилась из лучшей подруги во что-то противное и отторгающее.
— Правду же говорят: «от любви до ненависти один шаг», — подметил юноша, — Может это чувство после той сцены, где она разоделась в шлюху при Вадике?
Вспомнив данное событие, по телу прошлась горечь, похожая на яд.
— Фу! Боже! Хочу забыть тот стыд! — опустил тот голову, закрыв глаза, — Как это стереть из памяти, чёрт возьми!
Студент прекрасно осознавал симпатию подруги к Вадиму. Однако сейчас, когда и он разделял уже на уровне повыше совместную со старшим любовь... ощущалось соперничество, что Лизавета его противник в этой схватке. Но до крайности не хотелось доходить.
На фоне общества выигрывала, разумеется, девушка, ведь только она может быть в паре с мужчиной. Зато Глеб выигрывал во взаимной любви с Самойловым, который... показал её вечером в машине.
Кто был окончательным победителем... судить было трудно, да и находятся они в разных плоскостях. Но несмотря на это, Глебка вздохнул и вошёл, надеясь на лучший исход.
— Твою ж мать. А что же я ей скажу? — озадачился, — Не могу же я просто взять и спокойно собрать вещи... Обязательно будет допрос! Да и... врать я не умею толком. Долго скрывать, что переезжаю к Вадиму, не смогу. Да и та догадается точно. — запаниковал парнишка, — Может... соврать, что я к Земфире? Лиза, если бы я сказал про Гошу, задала бы уйму вопросов, почему к другу. Если скажу, что к Вадику, ужасно расстроится. А вот если к девушке... мне кажется, она поймет без лишних дополнений. Главное потом позвонить или встретиться с участницей вранья и извиниться, пока это не зашло далеко и не всплыло.
Самойлов вошёл в квартиру. Было тихо. Тем не менее раздавался еле слышнымый голосок из комнаты. Дойдя до туда, он заметил девушку, находящуюся у себя в спальне. Та красила ресницы и напевала какую-то знакомую мелодию, которая, вероятно, засела у неё в голове.
Рассматривая подругу, юноша понимал, Лиза всё та же. Такие же белокурые волосы, светлые зелёно-голубые глаза, маленькие губы и широкие брови. Курносый нос... А в башке красной мигалкой горело: «предатель». Эта чуйка конкретно не нравилась владельцу.
— О! Глеб! — оглянулась Ломакина, увидев в дверях приятеля. — Ты вернулся! А у нас тут такое было! — поднялась она и пошла к нему.
Парнишка осмотрел её, но никак не отреагировал. Он глядел на подругу обыденно, непредвзято, однако слишком омрачающе. Пока Лизавета старалась заинтересовать пришедшего новыми сплетнями, тот даже не слушал. У него был белый шум, что не выходил изнутри. И нужно было покончить с ним раз и навсегда, не тая настоящего дела.
— Лиз. Я переезжаю. — коротко оборвал Ломакину без единой эмоции.
— К-как переезжаешь? — ошарашено присела та обратно за столик, — Почему ты раньше не сказал? Что-то случилось?
Глеба словно подменили. Для него вся эта излишняя забота девицы не ощущалась правдой, лишь пылью в глаза для некого сострадания. Чересчур уж радикально тот был намерен.
— Да. Так случились обстоятельства. Прости, но мне нужно собирать вещи. — как-то опасно заявил, будто произошла война или ещё что похуже...
Лизавета не осталась в стороне. Она встала и схватилась за руку уходящего.
— Глеб! — немного повысила голос. — Почему ты делаешь из меня врага народа?! Я твой лучший друг! Почему ты не можешь мне довериться и рассказать действительность?
На секунду показалось, что с губ сошла правда и искренность, только вот парню обратное было не доказать. Он одёрнул от неё кисть и пошёл в гостиную.
— Самойлов! Ты ведёшь себя по-свински! Если не можешь простить, то скажи хотя бы на что! — вырвалось у сожительницы.
После небольшой минуты молчания, юноша поднял взгляд и сказал:
— Действительность существовала до твоего развратного поведения! — рявкнул он. — Для чего тебе эти приключения женской натуры?! В Питере мужиков мало? Или я что-то упустил!? — тот стал закипать, как чайник, — Ладно, одноклассник, ладно, мой сосед по лестничной клетке, ладно, приятель из детства, — взял с дивана увесистую подушку, — Но мой. Сука. Лучший друг... — не вывез, — ШЛЮХА!
Самойлов сразу же замахнулся на Ломакину. Подушка прилетела прямо в неё. Но было чувство, что это не она прилетела, а кусок бетона.
— Я тебя не понимаю... — испугалась та гнева.
— Не понимаешь?! — подошёл ближе, — Думаешь, я не знаю про твои похождения туда-сюда, да около! Ты то и делаешь, что засматриваешься на богатеньких мужчин, чтобы на их деньгах отбабахать себе жизнь! Сколько ты их за год поменяла? Два? Три? Ох, а может пять? Если бы это были ещё незнакомые люди, я б стерпел. Однако когда ты берёшь во внимание всё наше окружение, включая моё, личное, мне беспокоится есть за что. Ты просто не представляешь, как мне стыдно и тяжело смотреть потом этим кавалерам в радужки наивных и влюблённых очей! Которые верны и честны перед тобой, не замечая подхода. Эти мои близкие! Мне ужасно неловко перед ними, так как с каждым из них покувыркалась моя «подружка» за столь юный возраст много раз.
Я б не истерил так, если бы в тебе была капля совести. Так тебе ведь всё равно! Задарили подарками, и сидишь на жопе смирно. Дело ведь выполнено! Можно парня выметать! Искать нового! — размахивал руками, подходя впритык, — Лёша подарил тебе самый последний телефон, Дима подарил кучу бриллиантов с серёжками, не жалея себя и финансы семьи, Фёдор отдал тебе двести тысяч на выдуманную твою операцию, лишь бы ты выжила!!! — срывался, — Т-теперь ты решила и на Вадима напрыгнуть, да?
Лиза только раз через раз моргала глазами. Она умерла... где-то глубоко в душе... и не дышала вовсе. Голосовые связки отказали. Была исключительная возможность слушать и никак иначе, сдерживая нарастающие слёзы.
— Будешь отрицать?! А мне тебе напомню, как ты при мне в шортах боишься ходить! А при Вадиме мы и сиськи напоказ вывалим, дак ещё и задницу! Классно, супер, докатились!!!
— Ч-что ты н-несёшь! — робко произнесла Ломакина, сжимая сильно подушку и прижавшись к двери.
— Я что несу?! Это ты лучше мне ответь на этот вопрос!
— Я... я люблю его... — скромно прошептала девушка.
— Пф, правда что ли? — саркастично удивился, — А Федю ты тоже так любила, да?
— Это другое! Ты не поймёшь! — отстаивала она.
— Ах, да? У вас, женщин, любовь разделяется что ль?
— Глеб, просто признайся, что ты ревнуешь лучшего друга и всё!
— Нет. Не ревную. — врал себе же, — Я хочу сберечь его от твоей ветреной жизни! Если бы твои слова были истиной, я бы всё равно не поверил. Уж очень часто ты раскидываешься этими чувствами!!!
— Не тебе решать, кого он выберет.
— Да ладно? — с усмешкой сказал, — А я не знал, заюш. — противно дополнил.
Самойлов оперативно кидал свои вещи в сумки, стараясь поскорее умчаться отсюда. Однако Лиза ощутила неладное.
— У тебя такое лицо, что ты что-то не договариваешь...
— Я хотел просто тебя огорчить. Он занят. — резко заявил, — Можешь больше не париться. Найдёшь себе вместо какого-то Вадика... итальянца! Тебе же такое нравится.
Девушка была готова зарыдать от такого известия.
— В смысле?... К-как занят?! Кем?!
Глебка лишь злорадно улыбался, находясь спиной к Лизе. Ему хотелось выдать: «Мной», но осознавал, эта болтунья всему универу доложит. Лучше залечь на дно.
Собрав скоренько свой хлам, Самойлов так и не ответил на тревожащий вопрос. А просто встал, схватил в две охапки рюкзаки, пакеты, постельное бельё... И вышел из дома.
Стало тихо. Очень тихо. Настолько, что стало не по себе.
Лизавета моргала своими мокрыми глазами в ту точку, в которую проводила парня... и просто молчала. Ей ранили сердце, столь глубоко, что она и сама поверила, что соврала себе же, насчёт той влюблённости, что наплела мозгам к Вадиму. Ведь... вспоминая прошлые разы, как она вообще может влюбиться? Больше двух месяцев Вадик с ней не протянет, ведь у неё привычная картина действия, а именно скорого расставания.
Ломакина поникла и села на пол, всё также обнимая вещь и понимая, что она потеряла, как друга, так и умение по-настоящему любить.