Притяжение [18+]

Кто мы?

Никак не могу найти ответ, хоть и задаю себе этот вопрос каждую секунду, следя за часами на стене.

Что между нами происходит?

Также нет ответа. Но, быть может, следует сказать: "Что должно происходить между нами?" Он парень моей сестры, который вовсе мне не нравится. Мне следует отвергать его, следует вывести на чистую воду, чтобы Стеша увидела его истинное лицо. Но что ей сказать? Что я позволяла целовать свои плечи, которые изуродовал он?

Синяки не сходят. Он будто бы специально оставил их как напоминание о той ночи. Такой трепетной, восхитительной ночи... Нет! Это ночь моего позора. Ночь стыда. Эта та самая ночь, которую никогда лучше не вспоминать.

Разглядываю оставленные им синяки. Они как вечное напоминание. Напоминание моего позора и провала. Целое произведение искусства на моих ключицах. И все благодаря ему.

Герман Еремеев.

Какое же это страшное имя!

***

Кричу, захлебываясь в собственной истерике, прямо в подушку, чувствуя, как все мое нутро борется с разумом. Так нельзя! Нельзя позволять чувствам брать вверх. Что я творила прошлой ночью? Как я позволила себя целовать?

Пять минут назад звонил отец Богдана. Его голос звенит в моей голове. И мне жутко стыдно за то, что я ничего не смогла ответить.

― Мия, что произошло вчера между вами? ― Тихо спрашивает он. Не желает меня ни обидеть, ни выставить виноватой. Он просто желал разобраться во всем случившемся. А я?

― Я не знаю, правда... Там, кажется... Нет, не знаю. Мне нужно идти. Простите!

Как только у меня совести хватило так ответить человеку, который помогал мне взрослеть? Который всегда с добротой и отцовскими чувствами относился ко мне? Стыдно. Жутко стыдно.

Но утренняя встреча со Стешей была еще ужаснее. Как только я появилась на пороге, уставшая и вымотанная, она вышла с высокоподнятой головой, презрительно глядя на меня.

― Шлюха явилась.

И ничего больше. У меня не было сил ни оправдываться, ни говорить правду. Не сейчас. Когда-нибудь я объясню ей все, но не сейчас.

Толик довозит меня до дома на машине Германа. Я проваливаюсь в сон. Мне снятся кошмары, все связанные с ним. Я просыпаюсь в отчаянии, молюсь Богу, лишь бы он исчез из моей жизни, но внутри понимаю, что это не возможно. Сердце всякий раз бьется сильнее стоит только представить его лик.

Он обещал, что те поцелуи ― последние, но сдержит ли он свое слово?

***

Во время обеда в школе я останавливаюсь в полнейшем ступоре прямо посередине столовой с подносом еды в руках. Стеша сидит с Ларкой, о чем-то угрюмо болтая с ней. Знаю, что они говорят обо мне.

Богдан все еще лежит в больнице. Я не могу явиться к нему. Мне стыдно посмотреть ему в глаза. Он еще не знает о том, что я натворила в ту ночь, но, если ему кто-то расскажет, то я потеряю друга. Богдан решит будто бы я спятила, раз проводила время с Еремеевым. И он будет прав в этом.

Сижу в самом дальнем углу, чувствуя себя изгоем. Рядом с Богданом было уютно и все равно на школьную иерархию. Но я одна. И эта социальная несправедливость чувствовалась очень сильно.

Еремеев появился в столовой. Я тут же прячусь, не желая быть встреченной им. Я знаю, что будет, если он заметит меня. Только посмеется холодно, скажет о том, что я поступила как потаскуха, так и упомянет сигареты.

Он не видит меня, подсаживается к Стеше, что-то говорит ей на ухо. Сначала моя сестра изображала гордую обиду, но после тут же улыбается, обнимая его перед всеми. Еремеев неуклюже убрал ее хорошенькие ручки, с недоверием глядя на Ларку.

Хватаю поднос, готовясь выбежать отсюда как можно скорее, как тут же спотыкаюсь и с большим размахом падаю на пол. Вся столовая разрывается от хохочущего смеха. Я тут же вскакиваю, но врезаюсь в другого человека, отчего тот проливает на свою белоснежную рубашку чай.

― Вот сука!! ― Закричал он, пытаясь стянусь с себя рубашку. ― Ты обожгла меня! Испортила лучшую рубашку!

Со страхом отодвигаю локон и вижу заносчивого богатенького парнишку, все выходки которого в школе терпят потому, что его отец обеспечивает ежегодный ремонт, финансирую проекты.

― Прости, я правда... Правда не хотела. Я случайно!

Все хохочут. Я ищу помощи, но никто не подает спасительную руку. Ловлю взгляд Стеши. Ей весело, она наблюдает, не желая вступать в спор. Я будто бы перестала для нее существовать. Издевка на ее губах точно такая же, как и у Еремеева, но... Он не смотрит сейчас на меня. Будто бы нарочно отвернулся. Ларка склоняется к нему, указывает в мою сторону. И он лениво повернулся со скучающим выражением лица.

Да. Все честно. Мы не влюбленная в друг друга парочка. И никогда не сможем ею быть. То, что было той ночью, там и останется. Ничего не могло измениться.

Так кто мы такие?

Странные фантазии, легкие надежды и немыслимая вера растворились во всеобщем хохоте. Разве могла я подумать, что что-то изменилось? Он все тот же. Ненавидящий меня. Презирающий.

Ответ стал таким ясным и простым в это мгновение.

Мы ― враги.

Это канон.

***

Посещение больницы было неизбежно. Вот я стою возле двери палаты, специально дождавшись того, чтобы родители Богдана ушли. Мне неловко сталкиваться с ними, неловко оправдываться и ожидать к себе хорошего отношения.

Легкий стук, но я знаю, что он все равно не спит. Это особенность Богдана ― никогда не спит днем. Он физически этого не может, отчего в детском саду нас забирали прямо перед тихим часом.

― Помнишь, как все нам завидовали, когда приходила твоя мама и забирала нас? Мы тогда совсем не хотели спать. Хулиганили. Болтали. Раздражали всех воспитательниц. А ты брал всю вину на себя, но я все равно вставала в угол с тобой. Потому что... ― Говорю с улыбкой на лице, входя в палату и чувствуя, как щеки начинает жечь.

― Потому что друзья всегда вместе. Несмотря на на любые наказания, даже стояние молча в углах. ― Продолжает он столь родным голосом, что я тут же тянусь к нему. ― Привет! Я ждал тебя. С тобой все в порядке?

Останавливаюсь в шаге от постели. Он выглядит немного лучше, чем той ночью. Улыбается, будто бы счастлив видеть меня. Но все это не фальшиво. Он действительно рад.

― Со мной? Почему ты спрашиваешь? ― Оторопела. Испугалась. Не поняла.

― Еремеев зажимал тогда тебя. Я рванул, но что-то пошло не так... Мне следовало бы извиниться перед тобой, ведь...

― Тебе? Извиниться?! ― Вскрикнула я, выдав все свое волнение разом. Боже мой! Ведь он же ничего не знает! Соберись, Мия. Если ты все ему расскажешь, то тут же потеряешь друга. Соври. Это будет ложь во благо. Еремеев точно все уже забыл, утопая в объятиях Стеши. Те поцелуи ничего для него значат. Это была его чертова игра. Перед тобой сейчас Богдан. Он не оставит тебя. Заступится в любом случае. Он твой друг. Таких больше нет. Еремеев же... Не смей мечтать! Он тебе никто!

― Я не успел помочь тебе. Он же приставал к тебе, верно?

Как же тебе сказать, что после я сама позволила приставать к себе? Как же тебе соврать?

― Давай забудем это? ― Неуверенно предлагаю я.

Он удивляется, не понимает меня. И, надеюсь, никогда не поймет.

― Ладно. ― Кивает Богдан. ― Видела, что с моей головой? Я будто бы побывал на войне! Твоему отцу точно понравится!

***

Дома царит то еще непонимание, с которым даже Людмила не в силах справиться. Я чувствую, что у нее много ко мне вопросов, но я не хочу на них отвечать, прячась в комнате и решая тесты для подготовки к экзаменам.

Она открывает дверь комнаты, только собирается что-то сказать, но тут же передумывает. "Не буду мешать", ― думается ей. Но я знаю то, о чем она собирается говорить. Так происходит каждый год. Людмила приходит в мою комнату, садиться на край кровати и напоминает о том, что болью отзывается в сердце всякий раз.

― У нее скоро годовщина. Как думаешь, нам следует собраться и сходить на кладбище? ― Она знает мой ответ, просто нужно как-то начать разговор.

Выбор падает на выходные. Мы с раннего утра собираем вещи, заказываем такси и в молчании выходим из дома. Обычно в такие дни идет снег, но в этом году зимняя погода все не приходила. Осень задерживалась.

Но Людмила не говорит всего этого прямо сейчас. Она отступает, ожидая лучших времен. И я понимаю, что не смогу пойти с ними. В коридоре начинается говор, Людмила предлагает первой Стеше. Ее ответ не доносится до меня. Они вдруг начинают собираться.

― Я не поеду с ней!

― Почему?

Молчит. Стеша не отвечает. Шушукаются, спорят шепотом.

― Ладно! Едем вдвоем! ― Соглашается Людмила.

Я мотаю головой, пытаясь вышибить их короткий разговор из головы. Как же я стала столь противна родной сестре? Все ее поведение выражает полнейшее призрение, с которым я не в силах бороться, прячась в комнате как проигравшая.

Минут через тридцать в квартире все стихает. Я остаюсь одна. Моя голова уже не в силах заниматься. Ложусь в постель, чувствуя себя подавленной и разбитой. Последняя опора в виде сестры была окончательно потеряна. Я будто бы потеряла связь с мамой. Она просила заботиться о Стеше, просила беречь ее, помогать всегда. А я ничего не выполнила.

Я предала маму.

Пытаюсь найти виноватых. И только его имя высвечивается в голове.

Если после той ночи у меня появились сомнения, если тогда еще возникала дилемма, то теперь... Его издевки, высокомерные взгляды, провокации... Нет, ему никогда не быть мне другом. Я пыталась найти в нем что-то хорошее, но у меня не вышло. Он ужасен. Он причина всех бедствий моей семьи.

Время неуклонно движется вперед, к ночи, которая только усугубляет ситуацию. Раздается звонок в дверь. Я смахиваю слезы и машинально иду открывать. Никого нет. Ничего не понимаю. Собираюсь закрыть дверь, полагая, что играются дети, как слышу голос, внизу.

― Харито-о-онова, открывай. ― Протяжно произносит Еремеев, сидя на полу в вольной позе сломанной куклы.

― Еремеев? ― Я не желаю его видеть. Не желаю его слышать. Я столько раз молилась о том, чтобы он исчез из моей жизни, как он всякий раз возвращается.

― Круто, правда? ― Вальяжно произносит он, поднимая на меня свой взгляд.

― Ты что, пьян?

Вот он, мой враг, сидящий на полу возле двери квартиры. Пьяный. Ничего не смыслящий, но улыбающийся.

― Стеши нет дома. ― Грубо обрываю его, желая захлопнуть дверь, но он перехватывает рукой мое колено, резко поднимаясь на ноги.

― Я знаю. ― Грубо отвечает он, с трудом держась на ногах. Опирается на стену, хватается за дверь, только бы не упасть. Сколько же нужно было выпить, чтобы быть в таком состоянии? ― Не за ней я пришел.

― К кому же тогда? ― Отвечаю ему тем же презрением, чувствуя подъем ненависти. За что мне к нему хорошо относится? Поцелуи? Забыть их и не вспоминать!

― Ой, ну подумай, ― раздраженно отвечает, желая схватить меня за запястье, но я не позволяю. Больше ни единого синяка. Ни единого напоминания.

― Пошел прочь отсюда!!

― Да я к тебе пришел!!

Оба тяжело дышим. Смотрим друг на друга остервенело. Почему же я вижу что-то большее, чем просто ненависть? Это другое... Чем-то похожее на меня... Боль? Неужели ему тоже больно? Как же абсурдно звучит! Это Еремеев. Он не умеет чувствовать ничего. Холод ― его удел.

― Убирайся. Я не желаю видеть тебя на пороге моего дома. ― Грубо отвечаю, пытаясь захлопнуть дверь. ― Мерзавец. ― Зачем-то дополняю.

Он сузил глаза. Что-то выискивал во мне.

― Да-а... Как же глупо было даже подумать, ― прошипел, словно змея.

― О чем же? ― Ядовито отвечаю, не желая даже выслушать его.

Он отошел назад на один шаг, неотрывно глядя на меня, словно чего-то ожидая. Но я повержена. Повержена им же самим. Но я не так, что просто так падает. Я та, кто встает и преподносит удар еще сильнее.

Качает головой. Будто бы разочарован. Будто бы не понят.

― Сегодня семнадцатое ноября. Запомни эту дату. ― Низко произносит. Пугает. Но я открыто гляжу на него, не чувствуя ни укора совести, ни жалости. А выглядел он и правда жалостливо. Пришедший ко мне, ждавший у двери, знавший, что Стеши нет дома.

Все время после той ночи, тех цветочных поцелуев я, признаться, ждала его. Любое действие, любое слово. Но все, чего я была удостоена ― скучающий взгляд. Все это говорило о его равнодушие. Мои последние надежды трепетавшего сердца были раздавлены. А, значит, я раздавлю и его. Глупо было на что-то рассчитывать. Только сейчас это было понято в полной мере.

― Зачем мне это? Убирайся, ничтожество! Ты мне противен!

Мои слова ― пощечина для него. Но он терпит, только лицо его несколько раз скривилось от судорог, которые были подавлены.

― Семнадцатое ноября. Это последний день твоего счастья. А дальше... Дальше начнется Ад.

― Убирайся сейчас же, червяк!! ― Я перехожу на крик, в то время, когда он был совершенно спокоен внешне, что раздражало еще больше. ― Пошел вон отсюда! Не смей заявляться ко мне!

Он разворачивается, уходит, шатаясь на лестнице. Как только спускается, я выбегаю от дверей, крича ему вслед.

― Паршивец! Пришел ко мне! Да как ты смеешь! Я ненавижу тебя! Слышишь? Ненавижу всем сердцем! ― Страх всегда вызывает бурю эмоций. ― Пришел за жалостью, да? А ты ее не достоин! Жалкий! Противный! Ненавижу тебя!!

Не оборачивается. Молча уходит под мои крики, слезы, угрозы, которые градом рушатся на него.

На него.

Человека, который был так же разбит в этот вечер, как и я.

***

Хочу заранее предупредить, что закончилась первая часть этой истории, которая повествовалась от лица Мии. От чьего лица дальше пойдет сюжет? Оставлю эту загадку до следующей главы. Будете ее ждать?