Рассвет над пеплом, начало пути.
Холодный, пронизывающий ветер завывал в пустых, словно скелеты, зданиях, играя обрывками газет и пылью на искореженной брусчатке. Где-то вдалеке, глухо, как предвестник беды, гудели сирены. В воздухе витал запах сырости, гари и чего-то неуловимоь тревожного, предвещающего грозу.
В полуразрушенном доме на окраине города, где стены едва держались, а потолок зиял черной дырой, собралась небольшая группа. Восемь человек. Юрген, Конрад, Лотте, Ганс Фогель "Шпац", и еще пятеро, чьи лица были знакомы, но теперь казались бледными и напряженными в тусклом свете единственной керосиновой лампы. Это был последний сбор. Последняя отчаянная попытка.
Конрад, обычно полный энергии и решимости, сегодня выглядел мрачным и сосредоточенным. Его глаза, обычно полные жизни, сейчас были темными, словно предчувствуя беду. Он знал, что они идут на верный риск, возможно, на верную смерть. Но необходимость спасти товарищей, вырвать их из лап Гестапо, перевешивала страх.
—Это наш шанс, - его голос звучал приглушенно, но твердо. - Группа нашего соратника разбита. Но есть еще те, кто сидит там, в их застенках. Мы должны их вытащить.
Он посмотрел на Юргена, затем на Лотте и Ганса.
—Сегодня мы не будем притворяться, что мы – обычные молодык немцы, - продолжил Конрад, и в его глазах мелькнул странный, огонь. - Мы идем как пираты. Как те, кем нас хотят видеть. Сегодня мы снимаем с себя маски.
Это решение было продиктовано не только тактикой, но и каким-то глубинным, интуитивным чувством. Будто они прощались с прежней жизнью, с иллюзиями, с необходимостью скрываться. Их одежда, обычно тщательно подобранная, чтобы не вызывать подозрений, сегодня была другой. Яркая, разнообразная, всевозможные украшения. Это было их последнее, молчаливое заявление. Протест против мира, который пытался их сломить. Их собственная форма, их знак неповиновения.
Они вышли на улицу. Улицы Кёльна в этот поздний час были пустынны и безмолвны, словно замерли в ожидании. Только ветер свистел в прогнивших окнах и шелестел обломками. Они двигались быстро, но без той обычной суеты, с какой обычно действовали под прикрытием. Была в их движениях какая-то отрешенность, словно они знали, что идут навстречу своей судьбе. Юрген, с его частично утраченным зрением, крепко держался за руку Конрада. Именно это был их способ ориентироваться, их опора в темном мире.
Но когда они приблизились к массивному зданию Гестапо, их ожидал шок. Это была не засада в привычном смысле слова. Они не были окружены внезапно. Вместо этого, у входа, словно специально расставленные фигуры, стояли агенты Гестапо. Фонари их фонарей выхватывали из темноты их лица, казавшиеся невозмутимыми, словно они ждали их. Ждали именно здесь, именно сейчас.
—Что за чертовщина? - прошептал Фогель, его ловкость и скорость внезапно оказались бесполезными.
—Они знали, - выдохнул Юрген, сердце которого провалилось куда-то вниз. - Они знали, что мы придем.
И тут же из темноты раздались крики, послышались команды. Гестапо начало действовать. Но это было не слепое нападение, а методичное окружение. Словно они ждали, когда группа соберется вместе, чтобы нанести удар по всем фронтам.
Вспыхнула перестрелка. Пираты, застигнутые врасплох, бросились в бой, используя то, что у них было. Самодельные гранаты, пистолеты, ножи. Но Гестапо было лучше вооружено, лучше подготовлено. Они знали, с кем имеют дело, и, казалось, были готовы к любому сценарию.
Раздался резкий звук выстрела, Лотте вскрикнула, схватившись за ногу.
Юрген, несмотря на то, что видел лишь одним глазом, мгновенно среагировал. Его привычка полагаться на слух и интуицию, выработанная годами, позволила ему мгновенно понять, что произошло.
—Уводите Вайс! - крикнул Конрад, в его глазах промелькнула решимость.
Шпац и еще один из пиратов подхватили Лотте, помогая ей держаться на ногах. Юрген и Конрад, крепко держась за руки, отступали, прикрывая их. Но продвижение было медленным и мучительным. Каждая секунда растягивалась, словно резиновая нить, наполненная болью и страхом. Юрген, с трудом различая очертания своим видящим глазом, полагался на руку Конрада, на его твердый шаг, чтобы не потеряться в хаосе. Им нужно было выбраться из этого ада.
Внезапно, с новой силой, прогремел выстрел. Юрген почувствовал, как что-то обожгло воздух. Его взгляд, сфокусированный на силуэтах врагов, инстинктивно сместился в сторону звука. В следующий миг Конрад дернулся, словно от удара, и Юрген ощутил, как его хватка на руке ослабла.
В этот же миг он увидел, как ствол пистолета, направленный на него, вспыхнул. Рефлексы, отточенные годами жизни в опасности, заставили его сжаться, ожидая удара. Но его так и не последовало. Вместо этого он почувствовал лишь резкий толчок, боль, что пронзила его тело.
Конрад! Он понял это мгновенно. Конни заслонил его собой.
Юрген рухнул рядом с другом. Его сердце бешено колотилось, в ушах звенело. Он видел кровь. Много крови. Она сочилась из раны на груди друга, быстро окрашивая брусчатку.
—Конрад! - Юрген, с трудом сдерживая дрожь, перевернул друга на спину. Его лицо было перекошено от боли, но в глазах, как и в памяти Юргена, читалось лишь одно: преданность.
—Говори со мной! Ты..Ты слышишь меня? - кричал Юрген, чувствуя, как слезы заливают его глаза. Он обхватил голову Конрада руками, пытаясь найти хоть какие-то признаки жизни.
Конрад застонал, его губы шевелились, но слова давались ему с трудом.
—Тыникому не говорил о наших планах? Никому? - внезапно спросил Юри.
—Я... я рассказал Луизе, - прошептал Конрад, его голос был едва слышен сквозь гул в ушах. - Она так беспокоилась... Я хотел, чтобы она знала, что мы лишь спасаем людей а не занимаемся чем то отвратительным. На какой благородное дело идём. Я не думал...
В голове Юргена пронеслись обрывки воспоминаний. Он вспомнил ее слова, сказанные Бауму - о "будущем" и "связях, которые могут навредить". Он принял ее беспокойство за искренность. Разумеется то был сбор информации.
Юрген, пытаясь унять дрожь в руках, посмотрел на него. На его измученное лицо, на эту роковую ошибку, которую он допустил, и которую теперь он пытался исправить.
—Это было сказано вскользь, - тихо проговорил Конрад, его голос был полон отчаяния. - В одном из тех разговоров, когда она расспрашивала о наших делах. Я сказал ей, что мы готовимся к операции по спасению...Я не мог подумать, что это приведет к такому...
Гнев и отчаяние захлестнули Юргена. Все было напрасно. Их тщательно спланированная операция, их дерзкий план, их попытка спасти товарищей – все это оказалось под угрозой из-за одного слова, сказанного не тому человеку.
—Луизе?! - Юрген не мог поверить своим ушам. - Ты рассказал Луизе?! Как ты мог?! Как ты мог допустить такое?! О Господи! Она нас выдала! Она нас всех выдала!
Он смотрел на Конрада, на его искаженное от вины лицо, и чувствовал, как холодная волна отчаяния обволакивает его. Их борьба, их надежды, их жизни - все было обречено из-за одного рокового признания.
Раздались новые крики, чьи-то шаги. Гестапо, по-видимому, решило, что их главные цели - остальные. Юрген почувствовал, как его охватывает безразличие. Он слышал, как удаляются шаги, как вдали слышны крики и стрельба. Гестаповцы, добившись своего, не стали тратить время на них.
Они остались одни.
Юрген, несмотря на шок и боль, ощутил резкое движение в груди Конрада. Понимание пришло мгновенно, как удар. Его медицинские знания, полученные с таким трудом, теперь стали его проклятием. Он знал, куда попала пуля. Это была не просто рана, которую можно перевязать. Пуля прошла сквозь легкое.
—Нет... - прошептал Юри, его руки дрожали. Он лихорадочно ощупал рану, пытаясь остановить кровотечение, но понимал, что это бесполезно. Кровь продолжала обильно просачиваться, и каждое его движение лишь усугубляло ситуацию. Он видел, как грудь Конрада вздымается все меньше, как его дыхание становится все более поверхностным.
—Пожалуйста, не оставляй меня! - крикнул Юрген, пытаясь придать своему голосу уверенность, но сам чувствовал, как отчаяние сдавливает его. Он вытащил из кармана бинт, но понимал, что это лишь жалкая попытка. Пуля попала "не туда". Никакой бинт не поможет. Он ощущал свое полное бессилие. Вся его учеба, все его знания – все оказалось ничтожным перед лицом этой чудовищной раны.
Он прижал Конрада к себе, ощущая, как жизнь медленно покидает его друга. Каждая секунда была пыткой. Он видел, как взгляд Конни тускнеет, как его тело обмякает.
Но в этот момент, когда смерть уже стояла над ними, Юрген почувствовал, как что-то внутри него переламывается. Не ради себя, а ради Конрада. Он знал, что должен жить. Должен бежать. Его облик - неформальный, приметный, но сейчас это не имело значения. Его главным врагом было время и преследующее гестапо.
С последним, едва слышным вздохом Конрада, Юрген принял решение. В тот самый миг, когда жизнь покинула его друга, Юрген почувствовал в своей ладони знакомый холод. Серебряный эдельвейс, который Конрад успел ему передать. Этот жест, последний, что он получил от умирающего друга, стал якорем в пучине хаоса. Он вспомнил, как слабая, но настойчивая рука Баума вложила этот символ в его ладонь, как тогда, в последний миг, его глаза были полны мольбы и вины. Сейчас, в темноте подвала, холод эдельвейса казался обжигающим, отражая холод смерти, окутавшей Конрада.
Сквозь пелену слез и боли, он собрал последние силы. Оттолкнувшись от безжизненного тела друга, он поднялся. Мир вокруг казался размытым, но он чувствовал направление. Закоулки, тени, надежда. Каждый шаг был мучительным, одышка сковывала грудь, но он бежал. Бежал, не оглядываясь, сжимая в руке эдельвейс.
В его сознании метались обрывки мыслей: образ Конрада, который заслонил его своей грудью, его последние слова, его предательство. В голове пульсировала нестерпимая боль от утраты, смешанная с животной яростью. Мысли о Луизе. Хотелось убить ее, словно загнанная собака, раздирающая в клочья своего обидчика. Эта ненависть была сильнее, чем к любому из гитлерюгендовцев, сильнее, чем к самой войне.
Его целью был дом. Там его ждал отец и Противная мачеха. Лишь младшая сестра Лизель, его единственная отдушина, его лучик света в этом мраке. Он бежал к ней, к этому дому, который был одновременно убежищем и источником невыносимой боли.
Гестапо, скорее всего, уже искало его. Его внешность, растерзанное состояние - все это могло выдать его. Но он должен был жить. Должен был спастись. Даже не ради себя, а ради Конрада, чья жизнь оборвалась, чтобы дать ему этот шанс.
Он закрыл глаза, пытаясь найти хоть какое-то утешение в воспоминаниях. Но вместо них приходили лишь образы смерти, разрушения и лицо Луизы, искаженное злобой. Он знал, что больше никогда не будет прежним. Эта ночь, эта потеря, это предательство - все это навсегда изменило его. Он был потерян. Одинок. И полон ненависти.