Алый крест.
Тысяча девятьсот сорок третий.
Небо над Кёльном было затянуто дымом, а воздух пропитан страхом, отчаянием и предчувствием близкой гибели. Город, когда-то полный жизни, превратился в поле битвы, где столкнулись надежды и страхи. Юрген, едва перешагнувший порог пятнадцатилетия, чувствовал эту тяжесть войны на себе. Но в этой тьме у него была опора – Конрад, его старший товарищ, лидер и названный брат, чья вера и преданность давали Юргену силы бороться.
В самый долгий день года, в день летнего солнцестояния, пираты эдельвейса собрались, чтобы отметить двадцатилетие Конни. Под покровом ночи они нашли убежище в подвале, где мерцали свечи. Юрген оглядел своих товарищей, этих преданных друзей, членов этой маленькой семьи.
Фриц, всегда готовый к шуткам, подмигнул ему. Лотте, как всегда, улыбалась. Ганс, с его решительным взглядом, тихо подпевал мелодии. Конрад, в центре внимания, излучал уверенность, но Юрген видел за этой маской скрытую тревогу.
—Помните, как мы впервые попали в передрягу из-за листовок? - с улыбкой спросил Фриц, вспоминая их первую смелую, но немного неловкую акцию протеста.
—Да, мы тогда чуть не попали в лапы гестапо. Но зато, как мы тогда напугали этого гаулейтера! - рассмеялся Конрад, и его смех заполнил помещение.
В тот день они вспоминали первые шаги, первые встречи, первые рискованные вылазки. Вспоминали их общие мечты.
—А помните, как мы украли этот флаг из казармы? - с ухмылкой добавила Лотте.
Все засмеялись, вспоминая о дерзкой выходке.
Юрген ощущал, как их связи становятся крепче. В этот день они старались не думать о том, что ждет их впереди. Были песни, которые они пели шепотом. Были подарки, простые, но сделанные с любовью.
Юрген смотрел на Конрада, и видел не только решимость, но и скрытую тревогу, которую друг тщательно скрывал.
Каждый день на улицах Кёльна становилось все опаснее. Гитлерюгенд, озверевшие, рыскали по городу, выискивая любую возможность, чтобы проявить свою преданность режиму. Столкновения между пиратами и гитлерюгендовцами становились все более жестокими и кровопролитными.
Однажды, когда Юрген шел по улице, он увидел, как несколько членов Гитлерюгенда напали на Ганса, который пытался уйти от них. Не раздумывая он бросился на помощь. Его сердце бешено колотилось, но Юри не мог остаться в стороне. Это была не просто драка. Это была борьба за выживание, за право оставаться человеком.
Он видел, как друга валят на землю, Ненависть захлестнула Юргена. Он попытался оттащить нападавших, но их было слишком много. В один момент Эренфельс не выдержал, выхватил нож и нанес удар.
Все произошло в мгновение ока. Юрген увидел, как противник рухнул на землю, его лицо исказилось от боли и удивления. Вокруг воцарилась тишина. Юри стоял над ним, сжимая нож в руке. Он не узнавал себя, но и не сожалел о содеянном. Это была война, и в ней не было места сантиментам.
—Это было так неожиданно, я не мог даже сориентироваться. Но..Я просто не мог больше видеть эту жестокость. Я убил человека, понимаешь? Это даже звучит ужасающе, мне и не верится...
Конрад обнял его.
—Ты сделал то, что должен был сделать. Ты защитил своего друга. Но теперь ты должен быть осторожен.
Им повезло: никто не видел произошедшего. Но Юрген знал, что это лишь вопрос времени, когда его настигнет расплата.
Вскоре после этих событий пришла новость об аресте Фрица. Это был удар, от которого пираты не могли оправиться. Юрген знал, что это значит. Келлеру грозит смерть.
—Мы должны его вытащить, - сказал Ганс, сжав кулаки. - Мы должны что-то сделать!
—Мы бессильны против гестапо, - возразил Конрад. - Всё, что мы можем, - это надеяться на чудо.
В мае Вильгельм фон Эренфельс решил организовать семейную фотосессию.
Юргену выдали парадную форму, которая казалась ему чужой. Он стоял рядом с отцом, чувствуя отвращение. Вильгельм был одет в строгий партийный костюм, Доротея - в элегантном платье, Лизель - в форму союза немецких девушек. Все изображали улыбки, позировали перед камерой, демонстрируя единство и верность. Юрген ощущал лишь фальшь и лицемерие. Он чувствовал себя узником этой лживой картины, его душа тосковала по свободе. Щелк фотоаппарата, и момент был запечатлен, символ его несвободы.
В августе же Вильгельм вызвал Юргена в свой кабинет.
—Сын, - начал Вильгельм сухим голосом, - я должен сообщить тебе печальную новость. Твоя мать... ее больше нет.
Юрген стиснул зубы, сдерживая гнев.
—Американцы бомбили Швайнфурт и Регенсбург в рамках операции Дабл Страйк, - продолжил Вильгельм, его тон был холодным и безразличным, - Твоя мать погибла при этом.
Юрген ощутил, как внутри все сжимается. Он знал, что это была часть войны, часть той лжи, которую ему приходилось принимать. Эта новость, будто удар под дых. В памяти всплывали воспоминания о матери, ее добрых глазах, теплых руках. Потеря была невыносимой.
—Демократические варвары не гнушаться уничтожать невинных. Но Рейх ещё отомстит. Эти чёртовы американцы - враги! Они хотят уничтожить Германию! Они хотят сломить нас! - Вильгельм продолжал, словно пытаясь использовать смерть матери для подтверждения своих взглядов. Юрген сжал зубы, сдерживая гнев. Отец снова говорил о политике. Он не хотел слышать его слов, ему не были интересны никакие американцы и их тактики, он хотел лишь одного - чтобы мать была жива.
Позже, на берегу Рейна, Юрген поделился своей болью с Конни. Тот же достал из кармана флягу с контрабандным шнапсом. Он быстро глотал обжигающую жидкость, пытаясь хоть ненадолго забыться. Конрад, встревоженный таким поведением, бережно коснулся его руки.
—Юри, успокойся, - сказал Конрад. Не стоит так себя добивать. Это война. Она забирает все, что дорого.
—Я должен был сказать ей...Как я люблю ее. Но я не успел. Я думал что несмотря на всё это я ещё когда-нибудь встречусь с ней. Наивно, правда? Да, мы не виделись ровно десять лет, но это ничего не меняет! Она все равно являлась моей матерью.
Конрад обнял его.
—Я знаю. Но она всегда будет с тобой, в твоем сердце.
Его присутствие рядом всегда помогало.
В тот вечер скрылось за горизонтом, окрасив небо в кроваво-красные тона, напоминающие о пожарах от недавних бомбардировок. Юрген уже вернулся в особняк, разговор с Вильгельмом всё ещё эхом отдавался в голове и он чувствовал, как внутри него растёт пустота, смешанная с гневом.
Внизу раздались голоса. Юрген выглянул в коридор и увидел отца в полном параде: чёрный мундир СС с серебряными эполетами, начищенные сапоги и орден Железного креста на груди. И Доротею, высокую, с идеальными арийскими чертами, завитыми золотистыми волосами в платьем, подчёркивающим её фигуру. Она не шла в сравнение с его матерью, явно являющейся обычной скромной девушкой из рабочего класса. За столько лет жизни в Юри теперь было известно что Доротея была дочерью другого партийного функционера, и по своей сути их брак с его отцом был выгодным союзом. Происхождение мачехи было заметно даже по множеству банальных мелочей. Её речь была безупречной, с лёгким баварским акцентом. Выросла в знатной семье из Мюнхена, где её отец, барон фон Гольтц, владел поместьями и связями в партийных кругах. Одежда Доротеи всегда была из дорогих тканей: шёлк и кружево, привезённые из Италии, несмотря на войну - привилегии, доступные только элите, а в остиной стояли её личные антикварные вазы, подаренные от Геринга после одной из охот. И её манеры - как она держала чашку чая, с мизинцем оттопыренным, или как небрежно упоминала о "старых друзьях" из высшего общества. Доротея была ровесницей Вильгельма, в апреле отмечали её сорока пятилетие. В отличии от некоторых лишь по праву рождения её жизнь была полна комфорта.
А то, что произошло буквально на днях ни капли не задело Вильгельма. Понятно что это было неудивительно: прагматик, равняющий эмоции со слабостью. Но можно было хотя бы наигранно сделать вид скорби! Хотя бы для вида, чтобы сохранить лицо перед слугами и семьей. Ведь Клара была лишь небольшой "главой" в жизни Вильгельма, в то время как его собственные действия сыграли ключевую роль во всей книге жизни бедной девушки.
На самом деле всё было ясно как белый день - состоятельный херр фон Эренфельс когда-то обещал мир и любовь, но бросил, когда она забеременела, оставив в бедности и отчаянии. Посылаемых им денег хватало лишь на то что бы она с сыном не умерли от голода. И Юрген, теперь уже подросток, прекрасно осознавал: при желании Вильгельм мог помочь Шнайтер выбраться из того состояния, в которое она погрузилась по его вине. Столько возможностей! Но ему это явно было не надо. Видимо, так и хотел: через приют забрать к себе кровного сына, как трофей, без обременений от матери. И теперь, глядя на его нынешнюю супругу, Юрген видел контраст ещё ярче: одна - жертва, другая - "достойная" пара, холодная и неприступная.
—Мы уезжаем в Бонн, - объявил Вильгельм, поправляя галстук. Его голос был резким, как всегда, когда он отдавал приказы. - Важная встреча с местными партийными лидерами и промышленниками в поместье фон Бракель. Они обсуждают поставки угля и стали для фронта - ключевые вопросы для победы. Ты останешься здесь, под присмотром слуг. Не смей выходить из дома после комендантского часа. Это приказ.
Доротея кивнула, поправляя перчатки. Её взгляд скользнул по Юргену мельком.
—Будь хорошим мальчиком, Юрген. И помни: твой отец - герой Рейха. Не позорь его.
Юрген сжал зубы, борясь с желанием возразить. Герой? Он молча кивнул, глядя в пол. Отец хлопнул его по плечу - жёстко, как по солдату, - и они ушли. Через несколько минут снаружи заурчал мотор автомобиля, машина тронулась, фары прорезали темноту, и поместье погрузилось в тишину. Слуги удалились в свои комнаты после ужина.
Юрген подождал час, сидя в темноте своей комнаты, прислушиваясь к тиканию часов в коридоре. Сердце колотилось от смеси страха и решимости. Он знал, что рискует: комендантский час начинался в десять часов ночи и патрули СС могли схватить любого на улице. Но мысли о матери не давали покоя. Её образ - смутный, как сон, - смешался с гневом на отца. Юри встал, накинул униформу Гитлерюгенда что бы не привлекать внимания и тихо спустился по лестнице. По огромному дому с гулкими коридорами он двигался бесшумно, избегая скрипящих половиц.
Выскользнув через чёрный ход в сад, Юрген вдохнул ночной воздух, пропитанный запахом дыма от далёких пожаров. Город был полон патрулей: солдаты СС в чёрных мундирах, жандармы с собаками. Но ночь была его союзником. Он пробрался через забор, перепрыгнув через низкую стену, и направился в старый район Кёльна, где скрывалась маленькая капелла той самой Bekennende Kirche - Исповедующей церкви. Капелла стояла скромно на окраине, недалеко от Рейна, с крестом на крыше, который казался вызовом в мире свастик.
Пираты эдельвейса поделились с ним картами с зашифрованными ориентирами: старый дуб у реки, отмеченный мелом крестом, кусок ткани, привязанный к руине как сигнал безопасности.
—В наших реалиях это место не для всех, — шептал однажды Конрад, передавая другу сложенную бумажку с наброском маршрута.
Ранее в это место Юри никогда не решался сходить, и если бы собрался, то, конечно, друзьями. Но теперь всё было иначе, ощущалось желание отправиться туда не смотря на все риски.
Путь занял около двадцати минут: благодаря этим меткам и карте, спрятанной в кармане, он уверенно шёл по узким улочкам, прячась в тени разрушенных зданий. Его ботинки шуршали по битому стеклу и обломкам, а в воздухе витал запах гари. Один раз он замер, услышав шаги патруля - двое солдат прошли мимо, разговаривая о фронте, - но они не заметили его. Наконец, капелла показалась: маленькое каменное здание с приоткрытой дверью, где мерцали свечи. Внутри пахло ладаном и старым деревом. Пастырь, старик с усталыми глазами, кивнул Юргену, не задавая вопросов. Парень подошёл к подсвечнику, дрожащими руками взял тонкую свечу и зажёг её от другой. Пламя затрепетало, освещая его совсем бледное лицо.
—За маму, - прошептал он, ставя свечу рядом с другими. - За Клару Шнайтер. Пусть Господь простит ей...И мне.
Он опустился на колени, сжав крест на шее, спрятанный под униформой. Слёзы скатились по щекам.
"Мама...Тебе было всего девятнадцать, когда ты забеременела мной. Девятнадцать! Ты была такой молодой, наверняка, полной надежд. И этот...Этот человек, которого и отцом я называть не желаю разрушил твою жизнь. Если после того как меня изъяли то сразу поместили в приют и до отца за мной туда никто не пришел..Возможно ты вовсе была сиротой. Я ведь ни разу не видел бабушку и дедушку, даже не слышал упоминания о них. Вильгельм разрушил жизни многих, как слуга партии. Как дворянин, который брал, что хотел, и бросал, когда надоедало. Я знаю, что если бы не он, всё могло быть по-другому! Но он украл твою юность, а я - ошибка. Ты старалась любить меня. А теперь ты мертва, а я - его тень. Но ты ещё будешь мною гордиться, я оправдаю своё, по сути, ошибочное существование и искуалю вину отца.
Он встал, глубоко вдохнул и, выходя из капеллы, ощутил, как тяжесть в груди немного ослабла. Ночь вокруг казалась холодной и безжалостной, но в его сердце зажегся огонёк решимости. По пустынным улицам Юрген шел домой, осторожно ступая по разбитому тротуару, стараясь не шуметь. Ветер шуршал в развалинах, словно шепча забытые истории, а звёзды над головой казались далекими, но верными свидетелями его обещания.
Вообще в последнее время Юргену особенно хотелось обрести знак, который бы навсегда связал его с друзьями, доказывал его верность. Он хотел, чтобы этот знак был у него на всю жизнь.
—Конни, я хочу сделать татуировку, - сказал Юрген. - Такую же, как у тебя и у Ганса.
Конрад нахмурился.
—Юри, ты же знаешь, что это значит? Это - шаг в бездну. Это - клеймо. Ты уверен? Ты рискуешь всем. У тебя, в отличие от нас, ещё есть шансы на нормальное будущее.
—Мне не нужно то будущее, которое мне предлагает отец, - ответил тот. - Я готов заплатить любую цену за то, что мы делаем. Я готов отдать жизнь за наше правое дело.
В подвале, где они проводили свои встречи, царила тишина. Юрген снял рубашку. Лотте принесла чистую тряпку, чтобы вытирать кровь. Грета держала Юргена за руку, подбадривая его. Ганс тихонько подпевал себе под нос какую-то мелодию, чтобы отвлечь Юргена. Конрад, взяв в руки иглу и чернила, сосредоточился. Несколько минут боли. Небольшая вспышка. Цветок эдельвейса запечатлелся на его левом предплечье, словно узы, навсегда связывающие Юри с пиратами.
Под конец года Гитлерюгенд начал особенно активно распространять грязные слухи, обвиняя пиратов в распутстве.
Когда эти слухи дошли до членов организации, Юрген видел, как Конрад, всегда спокойный и уверенный, сжал кулаки.
—Они боятся нас, - говорил Баум, его голос дрожал от гнева. - Потому что мы говорим правду. Потому что мы боремся за свободу.
—Они лгут! - крикнула Лотте.
—Они хотят нас сломить! - качал головой Ганс.
—И ничего им всё равно не удастся! - процедила Грета.
—вот ведь выродки нацистов! - возмущался Маркус.
Юрген понимал, что теперь им нужно бороться не только с внешним врагом, но и с ложью, которой их пытались уничтожить. Он посмотрел на Конрада, и в этот момент ощутил не только ярость, но и решимость, непоколебимую веру в правоту их дела и готовность стоять до последнего.