ОКСЭР

Кёнмин

Вторая встреча Принца и Стар была назначена на следующее утро — и прошла заметно спокойнее.

Людей снова собралось немало: два ветеринара, два конюха, всё те же лица.
Раян держал Стар за кордон, я — Принца.
Но в этот раз мы не шутили, не цеплялись друг к другу. Просто молча наблюдали за ними.

Я решил оставить разборки на потом. Никуда он не денется. А пока — я понаблюдаю.
Недоумевая, как вообще раньше не заметил: его прямую спину, выверенную, но не зажатую походку, манеру говорить — плавно, спокойно, внятно. И этот острый, слишком умный взгляд, которым он рассекал всё вокруг...

Усмехнулся про себя. Конечно, Кёнмин. Ты же всегда знал, что у тебя отличный вкус. Ты бы не запал на какого-то простого конюха. Но вот на богатого наследника с тёмными тайнами — в самый раз.

Всё честно. Твой уровень, не так ли?

Я подвёл Принца ближе.
Стар тут же вскинула голову, дёрнулась назад, фыркнула.
Раян сжал повод, не давая ей отступить.

— Тише, тише, мой хороший, — пробормотал я, гладя Принца по шее. — Это твоя невеста. Будь вежливее.

Раян говорил ей что-то по-тайски — шёпотом, мягко. Его голос был почти убаюкивающим. Стар чуть повернула уши в его сторону, но не вырывалась.

Он медленно подвёл её ближе.

Жеребец вздрогнул, всхрапнул. Я придержал его.
— Спокойно. Она просто робкая. Ты ж у нас воспитанный, да?

Лошади принюхивались друг к другу.
Осторожно, как будто чувствовали: рано. Не время. Но интересно.

Мы пошли по кругу, по периметру ограды. Медленно.
Он — с одной стороны. Я — с другой.
Между нами — только животные. Но и этого было достаточно.

Стар периодически мотала головой. Принц нервно перебирал копытами.
Но мы знали, что главное — ритм. Спокойствие. Повторение.

Мы замерли.
Лошади — тоже.

Нужно было сделать ещё один круг — чтобы они привыкли друг к другу, уловили запах, успокоились.
Раян должен был идти первым: по правилам жеребец следует за кобылой, а не наоборот.

Он шагнул вперёд, и я двинулся следом.

Стар нервничала, фыркала, пару раз резко дёрнулась в сторону. Но Раян не делал ошибок. Держал её уверенно, крепко, ровно. Я тоже. И Принц шёл спокойно, почти гордо.

Каждый шаг выверен, каждое движение плавное.
Мы говорили с лошадьми, не друг с другом.
Хотя... всё равно казалось — мы идём вместе.

— Всё же она красивая, твоя кобыла, — пробормотал я, наблюдая, как Стар втягивает воздух ноздрями. — Просто привыкнуть надо. Она не такая уж и капризная, как кажется.

— Не слушай его, Стар, — сразу возразил Раян, его голос был почти ласковый. — Ты имеешь право выбирать. Не нравится тебе Принц — не пытайся. Насильно мил не будешь.

Я фыркнул.
— Принц не может не нравиться. Где она ещё такого красавца найдёт? У него родословная длиннее, чем гордыня этой красотки.

— Гордыня? — переспросил Раян. — Мне кажется, это как раз у него. А у Стар — женская осторожность. И... скромность.

— Женское кокетство у неё, — хмыкнул я.

Мы снова заболтались — и забыли о лошадях.
Хорошо ещё, что они привыкали друг к другу быстрее, чем мы.
Наша очередная оплошность, похоже, осталась незамеченной. Ну... почти.

К нам подошёл Марк.

Он встал ближе к Раяну, но говорил так, чтобы слышал и я:

— А по-моему, гордость и кокетство сегодня не у лошадей, а у вас двоих.

— Марк! — Раян тут же развернулся, нахмурился. Голос — строгий, но не по-настоящему сердитый.

Тот только усмехнулся и забрал поводья.

— Давайте я продолжу.

Я передал Принца своему конюху Мэтью, Раян Марку, и мы с ним отошли к забору арены.
Оперлись, наблюдая, как ветеринары и конюхи повели лошадей в круг.

Рысь.
Принц ускорил темп.
Стар колеблется — но всё-таки побежала за ним.

— А разве не наоборот должно быть? — пробормотал Раян, наблюдая, как его кобыла вдруг стала догонять моего жеребца.

— Это же мой Принц. Даже твоя Стар за ним бегает, — рассмеялся я, вскинув подбородок.

— Боже мой, Кёнмин, ты можешь хоть иногда не считать себя центром вселенной?

— Я просто констатирую факт, Раян. А твоя, между прочим, сейчас его догоняет.

Стар действительно догнала Принца, весело заржала и, будто дразня, рванула в сторону.
Теперь он уже бежал за ней.

Это выглядело необычно, но обнадёживающе.
Если они подружатся, случка пройдёт легче. Меньше стресса, меньше риска — и для неё, и для моего жеребца.

Я повернулся к Раяну.

— Как ты спал? — спросил я наконец, спокойно, будто между делом.

Я сделал шаг ближе. Почти незаметный, всего полшага, но теперь мой локоть почти касался его.
Не стоило давить — он может испугаться. Как Стар.
Или просто снова закроется.
А он должен прийти сам. В клуб. Если это действительно он — я узнаю всё. И про корону, и про стойла, и про то, что ещё он скрывает.

— Хорошо, а что? — пробормотал он, поморщившись и глядя на меня.

— Просто спросил. Вежливый разговор, знаешь такое?

— Знаю. Но не от тебя, — парировал он мгновенно.

Я рассмеялся.

— Я тоже умею быть очаровательным.

Он повернулся ко мне, поднял бровь.

— Ты заболел? Или просто сменил тактику?Вместо нападок — теперь обаяние?

— А что сработает? — спросил я сладко.

— С какой целью?

— Затащить тебя в кровать, — спокойно ответил я, даже не покраснев.

А вот он — покраснел.

— Нет, конечно, — пробурчал и тут же отвернулся, скрестив руки на груди.

Я наклонился чуть ближе, невинно улыбаясь, и шепнул ему прямо в ухо:

— Поверь, если я захочу быть обаятельным... ты просто не сможешь мне сопротивляться.

Он чуть вздрогнул.
Мой голос мягко щекотнул его шею, как дыхание.
Кожа там — тонкая, чувствительная.
Но он не поддался. Только посмотрел на меня. С высокомерием — едва заметным, но читающимся каждым нервом.

И я его ещё считал конюхом? Не дать не взять — наследный принц.

— Кёнмин... — выдохнул он. — Откуда в тебе столько прыти и сил? Сосредоточься лучше на лошадях. Ты ведь ради этого сюда приехал.

— Приехал, — согласился я, — но кто ж знал, что здесь окажется такой приятный бонус...
Развратный, сексуальный конюх.

— Что? — он резко повернулся, и оказался почти в моих объятиях.
Слишком близко, и именно так, как нужно.

— Что за наезды? — прошипел он, но не отстранился.

— Это был комплимент, — прошептал я, улыбаясь и склоняясь ниже.
Почти касаясь его губ.
Тех самых губ, на нижней из которых всё ещё был след — лёгкий укус, мой.

— Самый искренний и самый похотливый.

Он задышал чаще.
Я слышал, как под его кожей ускоряется кровь.
Вспышка в глазах — тёмная, острая. Не удивление.
Возбуждение.

— Неужели? — протянул он, а голос слегка дрогнул.

Язычок выскользнул, коснулся губы. Чёрт, он сделал это машинально...

Или специально?

— Ага, — прошептал я низко, почти касаясь его уха. — Это моя юношеская фантазия. Конюх на сеновале... Пыль, сено, жар, запах лошадей.  Ты — в грязной рубашке, с взлохмаченными волосами. А я — рядом, или на тебе.

Пауза, вдох.

— Ты мне скажи, где у вас тут сеновал. А то боюсь, сам пойду искать — и заблужусь.

Голос у меня был ленивый, как перед сном, тянущийся, чуть насмешливый.

— Конюх ведь уже есть. Такой... правильный. С кожей белой, почти как у аристократа. Совсем не похож на тех, кто вырос в деревне.

Он напрягся, но промолчал. Глаза чуть сузились. Он выжидал, что будет дальше. А я подошёл ближе.

«Тебе ведь весело было, да? Насмехаться надо мной всё это время. Ну, ничего... Скажи спасибо, Раян, что я слишком сильно тебя хочу. Иначе не спустил бы тебе с рук этот цирк.»

— Что? — бросил он хрипло, напряжённо, будто ловя мои слова, будто боясь их.

Я усмехнулся.

— Меня всегда возбуждали... тайны. Несоответствия. Такой невинный, почти скромный. Но разгуливаешь с засосами, как с наградами. Словно хочешь, чтобы тебя поймали. Чтобы знали где ты ночуешь и с кем.

Я смотрел прямо в его глаза, чуть склонив голову.
Я играю в твою же игру Раян.

Он сначала завис — буквально на долю секунды, — а потом будто очнулся, резко выругался и оттолкнул меня.

Я засмеялся. Потому что заметил: он завёлся. Разозлился. Зрачки расширились, губы приоткрылись... Он вспыхнул. Немного — но этого было достаточно.

Он отошёл от меня, стал у барьера, стараясь смотреть только на лошадей.
Я остался стоять — не подходил.
Он бросил на меня взгляд — недоверчивый, настороженный. Наверное, ждал, что я снова полезу, скажу что-то ещё.
А я просто посмотрел на него... и послал воздушный поцелуй.

— Оставляю тебя с твоими грязными фантазиями, конюх Раян, — выдохнул я, не отводя взгляда.

И посмотрел на загон, добавил:
— Кажется, встреча окончена.

Я оттолкнулся от барьера и пошёл вглубь арены.
Там действительно всё заканчивалось — ветеринары забирали лошадей, помощники собирали снаряжение.
Принц и Стар выглядели довольными, возбуждёнными — но спокойными.
Стар сама подходила к Принцу, и он к ней.
Через пару дней у неё начнётся течка...
Она будет готова его принять.

Как и будет готов принять меня Раян — когда послезавтра снова откроется клуб.
Тьютор уже подтвердил: всё с хозяином улажено.
Я ушел, даже не оборачиваясь  — и так знал, что он смотрит.

***

Раян

Что он, чёрт возьми, задумал? Неужели он всерьёз собирается меня соблазнить?
А куда делась его ревность? А его агрессия? Она всё еще была. Острая, едкая, но вдруг стала до жути... возбуждающей.
Сам Кёнмин тоже изменился.
Стал до дрожи притягательным. Я и так еле держался рядом с ним — а теперь он ещё и нарочно делал всё, чтобы привлечь внимание.

Просил помощи — вежливо, подчёркивая при каждом удобном случае, что я конюх. Что я разбираюсь лучше. Сам почистил Принца после прогулки. Ладно, стойло он не убирал — но взял щётку и стал драить лошадь. И именно в тот момент, когда я был рядом.

На нём были бриджи, чёрт бы их побрал. Обтягивали всё возможное: и пах, и бёдра.
Когда он наклонялся...
Я как раз проходил мимо — и чуть не врезался в столб.
Его задница. Господи, почему она такая... совершенная?

А руки... жилистые, сильные. Каждое движение — как выстрел по моим нервам.

Весь он был сейчас какой-то... гиперсексуальный. Я буквально плавился от одного взгляда на него.

А он флиртовал. Дразнил. Смотрел прямо, рассказывал не стесняясь, что именно со мной собирается сделать.

Мы как раз тогда стояли в конюшне. Он попросил показать, как лучше чистить лошадь. Выбрал Тора — и подошёл сзади. Просто. Нагло. Мягко накрыл мою руку своей.

Я даже не успел среагировать, а он уже шепнул:

— Раян... мой любимый конюх. Я тут целый день хожу по жаре и ищу у вас сеновал.

Я застонал. Угадал, к чему он ведёт. И всё равно спросил — зря, конечно:

— Зачем тебе?

— Я же говорил — моя фантазия. И тут всё сошлось, — он мурлыкал мне прямо в ухо.
Его грудь прижалась к моей спине. Его бёдра — к моей заднице. И я не отстранился.
Наоборот. Хотел ещё ближе.

— Мне сегодня снился мужчина... — прошептал он. — В темноте. Я не видел его лица... Но слышал голос. Чувствовал тело. Гибкое. Твёрдое. Везде. Он не просил, не умолял. Он просто... давал.

Кёнмин наклонился чуть ближе, дыхание обжигало кожу на шее.

— Я поставил его на колени... И взял. В рот. Глубоко. Ему это нравилось. В моём сне — он хотел этого.

Я тяжело сглотнул, сжав щётку в руке. Горячо. Близко. Почти... унизительно. И слишком возбуждающе.

Он продолжал:

— А потом он посмотрел на меня снизу вверх. И, Раян... это было чертовски сладко. Я хочу так же. Здесь. На сене. Как думаешь, найдётся желающий в этом поместье?

Я задышал чаще. Горло перехватило, в груди — жар. Это было слишком откровенно. Слишком в лоб.
Как будто я уже принадлежу ему.
Как будто он точно знает, что я его.
И, чёрт, может быть... знает.

Я прикусил губу, чтобы не застонать. Чтобы не показать, как сильно это сработало.
Вдохнул резко — и оттолкнул его.
Заткнись, Кёнмин. Заткнись, пока я не растаял прямо в твоих руках.

— У нас тут развод лошадей, а не кобелей, — выдавил я как можно более язвительно. — По таким вопросам — это тебе не к нам, а в притон. Думаю, там тебя встретят с распахнутыми объятиями. Даже заплатят.

Он громко рассмеялся и шагнул ещё ближе.
Хорошо, что он не видел моё лицо.
И не слышал, как бешено колотится сердце.

— Пошли со мной. Может, и тебе там найдётся местечко, — легко парировал он.
А потом наклонился так низко, что говорил не в ухо, а в кожу — туда, где бился пульс.

Я сглотнул, сжал щётку.

Чёрт, Кёнмин... Если бы ты сказал «ляг» — я бы лёг.
Но это не должно случиться. Не здесь. Не сейчас.

— Не переходи черту, — бросил я хрипло. — Тебе показать, как чистить лошадь, или нет?
Вчера ты, между прочим, чуть не стёр Принцу дырку. Перечистил.

— Ты видел меня? — его голос стал бархатным.
Сухой английский в его устах звучал почему-то так... неприлично.

— Проходил мимо, — буркнул я небрежно.
Но снова вспомнил его руки.
Одну из них — ту самую — он как раз сейчас положил на мою.

— Я старался. Очень. Весь вспотел. Пришлось потом пойти мыться. Менять одежду. Я хотел искупаться в море, но не нашёл тебя.

— Зачем? — вопрос сорвался сам.
Кенмин в море... это пытка. Моя сладкая пытка.

— Дорогу не помню, — пожал он плечами. — Да и с кем-то веселее. Знаешь, многое делать вдвоём интереснее. Особенно если один из нас весь вспотевший... и нуждается в помощи.

Он улыбался.
Губами. Глазами.
Каждой каплей чёртового жара, что исходил от него.

— Как что? — нашёлся я наконец. — Снова твои намёки на сеновал?

Я обернулся.
Собрал всю силу в кулак.
Я же не мальчишка. Чего я, чёрт побери, мямлю, как девственник перед озабоченным... корейцем.
С широкой грудью, идеальными губами, узкими, но слишком острыми глазами...

Дыши, Раян. Просто дыши.

— Знаешь, Кёнмин... — я сладко улыбнулся.
— Я могу и согласиться.  Вот только кто тебе сказал, что я буду стоять на коленях?

Я приподнял бровь.
Он медленно расплылся в улыбке, шагнул ближе и наклонился.

— Если проблема только в этом... То у меня крепкие колени.

Я открыл рот — сказать, уколоть, посмеяться, послать — но он уже смеялся.
Смотрел на меня, будто знал всё заранее.

Я выругался. Про себя — или почти вслух.
Хватит. Хватит этих игр.

Даже не закончил чистить Тора — развернулся и сбежал из конюшни.

Просто сбежал.

Что он себе позволяет? Почему? Почему эти намеки?

Он догадался, что маска — это я? Или просто считает меня шлюхой?..

Но что хуже — ни одна из этих мыслей меня не оскорбила.
Наоборот. Они возбуждали.

Если он знает, кто я под маской — и всё равно хочет меня...
Это ведь хорошо?

Или плохо? Или я просто его игрушка?

А если он и правда считает меня шлюхой...
Почему его грязные унижения цепляют меня глубже, чем самые нежные слова?

Почему я хочу ему служить?
Хочу быть его. Его шлюхой.

Блядь...
Я начал ловить себя на том, что прохожу мимо сеновала всё чаще.
Будто случайно.
Будто просто по пути.
Но каждый раз смотрел на него — оценивающе.
Думал: будет ли удобно? Сколько там сена? Пыльно ли? Жёстко? Хватит ли места, чтобы встать на колени?.. Или лечь.

А моя дырка...
Ныла.

Не просто хотелось.
Судорогой, голодом — до дрожи в пояснице, до гудения в паху.
Я даже ночью достал вибратор — хотел успокоить себя.

Но не помогло.
Он не умеет унижать.
Он просто вибрирует.

А мне нужно другое.
Мне нужны слова. Грязные. Прямо в ухо.
Мне нужен взгляд — сверху вниз.
Медленный. Оценивающий. Как у него.

Мне нужен он.

Когда в пятницу утром пришло сообщение, что клуб откроется раньше времени, я чуть не написал тут же в ответ: «Приду».

Но успел остановить себя.
Ровно в ту самую секунду, когда палец уже завис над кнопкой.

Так быстро?
Прошло всего три дня.
Три, мать его, дня.

Я позволял себе... провалиться — не чаще, чем раз в месяц.
Это было моим правилом.
Моей дисциплиной.
Моей защитой.

Иначе...
Я начну хотеть чаще.
И каждый раз — жёстче. Глубже. Грязнее. Больнее.
А дальше — один шаг.
Один шаг до срыва.
До той точки, где уже всё равно, чья ладонь тебя держит, а кто — давит вниз.
Где ты не говоришь «стоп». Где ты уже не можешь сказать «нет».
И кто-то реально начинает тушить об тебя окурки.

Но вдруг он там будет?

Он.
Мой новый наркотик.
Моя свежая игла под кожу.
Мой... крах.

А если его там не будет?

Может, это даже лучше.

Или... хуже?

Я стоял с телефоном в руке и не мог выбрать —
какой из вариантов пиздец.

Ответить — и снова шагнуть в бездну.
Или промолчать — и сдохнуть от желания.

Дисциплина, отрешённость, контроль — всё летело к чертям.

Я вышел из комнаты.
Осторожно. Чтобы не попасться ему на глаза.
Через служебную лестницу. На первый этаж.

И чуть не упал, когда увидел это.

⸻

Он стоял во дворе.
Босиком. Без футболки.
Мокрый, как будто сошёл с глянцевого рекламного постера.

Обдавал себя водой из шланга, нарочно подставляясь под струю.

Медленно вёл рукой по груди, смахивая капли.
Вода стекала по его коже, скатывалась по ключицам, груди, животу.
Задерживалась на тёмных сосках.

Чёрт. Он что, снимает порно прямо во дворе?

Рядом вертелись парни из конюшни — кто-то смеялся, кто-то обливался водой, кто-то бесился, бегал, пугал собак.
Мальчишки в мокрых футболках, в бриджах, с загорелыми руками.
Они были симпатичные. Весёлые.
Но я смотрел только на него.

На Кёнмина.

На его тело — плотное, крепкое, поджарое, будто вырезанное из солнца и стали.
На его низ — мокрые бриджи облепили пах и бёдра так плотно, что отвести взгляд было невозможно.
Когда он наклонялся, его задница становилась преступлением.
Слишком круглая, слишком упругая, слишком идеально созданная, чтобы её игнорировать.

Я стоял в тени и плавился.
Внизу живота начало пульсировать.
Тяжело. Сладко. Слишком живо.

Он знал, что я смотрю.
Я видел это в том, как он откинул мокрые волосы назад, запрокинув голову.
В том, как язык выскользнул по губам — лениво, быстро.
В том, как он вдруг поймал мой взгляд — и усмехнулся.

Медленно.
Нагло.
Раздевая меня этим взглядом точно так же, как я мысленно раздевал его.

⸻

— Раян, присоединяйся! — крикнул он, тряхнув головой, так что капли с его волос разлетелись в стороны. — У вас же нет бассейна, так хоть так охладимся.

Мокрые бриджи прилипли к телу, подчёркивая всё. И я имею в виду всё.
Я видел очертания его члена — или мне уже начало мерещиться?

Панчай подскочил со шлангом и направил струю прямо на него.
Кёнмин резко дёрнулся, заорал, бросился за ним, смеясь.
Они носились по двору, как дети. Обливались, кричали, дурачились.
Собаки носились за ними, путаясь под ногами.

Панчаю сколько... девятнадцать? Он милый. Даже красивый.
Смуглая кожа, узкое лицо, немного застенчивая улыбка.
И рядом с ним — Кёнмин, весь светящийся от солнца и воды.
Мог бы он увлечься им?

Если Панчай согласится на... сеновал... он пойдёт с ним?
Он забудет обо мне?

Что за...
Блядь. Я что, ревную? Я, Раян, ревную этого самодовольного, наглого придурка к Панчаю?

Они забежали за дерево, потом снова вынырнули оттуда — промокшие, весёлые.
Кёнмин поймал его, крепко обнял, скрутил в захват и потрепал волосы.

— Я выиграл! Стойло за тобой! — рассмеялся он, а Панчай поднял руки, сдаваясь.

И они стояли там, в этом дворе, под солнцем, такие живые, мокрые, красивые.
И я не мог оторвать взгляд.
Но не от них. От него.
От того, как легко он себя ведёт.
Как свободно смеётся.
Как может быть одновременно ребёнком, мужчиной, мечтой и мучением.

— Это он придумал сам. Сказал, что слишком жарко — и вытащил всех ребят во двор, — раздался вдруг знакомый голос. Я вздрогнул: рядом стоял Марк и хмуро смотрел на этот отрывок из порно фильма.

— И почему ты не запретил этот балаган? — бросил я раздражённо.
Почему Кёнмин всё ещё не отпускает Панчая? Почему держит его за плечи, так близко, что волосы почти касаются щёк? Что он ему там говорит?

— Они обрадовались. И правда жарко, — пожал плечами Марк. — Побесятся немного — и пойдут работать.

— Понятно, — отрезал я сухо.

Он посмотрел на меня с каким-то насмешливым интересом. Я едва сдержался, чтобы не выругаться.

— Что? — резко спросил я, не скрывая раздражения. Его взгляд бесил.

— Да вот думаю... — Марк наклонил голову. — Что-то тебе не нравится этот «балаган», как ты выразился. Только вот не пойму, почему именно.

— Потому что они разнесли грязь, зря истратили воду и ни черта не работали! — огрызнулся я.

Марк вскинул бровь.

— Правда? — хмыкнул он. — А раньше ты сам на полдня отпускал парней к морю — «развеяться», как говорил. А тут вдруг такая строгость. Или... может, всё дело не в жаре и не в воде?

Я стиснул зубы.
Осторожно, Марк...
Хотел сказать — но не успел. Он уже улыбнулся шире, и, наклонившись ко мне почти вплотную, прошептал:

— А может, тебе не нравится вовсе не это?.. А то, что они тут бегают — полуголые, все совершеннолетние, такие невинные и милые...
Вокруг твоего корейца.

Я резко выдохнул, не скрывая раздражения.

— Что за пошлости, Марк! — почти выкрикнул я. — Что, сам слюни на них пускаешь?

Он рассмеялся.
Холодно.
С вызовом.

— Я? Нет, конечно. Но если хочешь... — он наклонился ближе, почти касаясь губами моего уха, — я могу заставить его пускать слюни. На тебя.

Он сделал шаг вперёд.
Плавный.
Провоцирующий.

Положил руку мне на плечо. Спокойно, как будто между прочим. Но в этом прикосновении была вся сцена. Вся игра.

Кёнмин сразу заметил.
Издали.
Я почувствовал его взгляд — он обжёг сильнее солнца.
Тотчас — напряжение в его теле, резкий поворот головы.
Он уставился на нас.

Нет — на руку Марка у меня на плече.

Я машинально хотел убрать её.
Сказать: «Не дури. Это детский сад».
Но... не успел.
Кёнмин нахмурился, губы сжались в жёсткую линию.
Он оттолкнул Панчая, рывком забрал у кого-то шланг.

— Он же не посмеет... — выдохнул я почти себе под нос.

Но он посмел.

Напор был сильный.
Прямо в грудь Марку — сбивая с ног, сшибая с лица всю ухмылку.

Весь двор замер.

Марк не успел среагировать.
Он упал.
Пятясь, отплёвываясь, захлебнувшись ледяной струёй — прямо в грудь, в лицо, в гордость.

Этот избалованный корейский мальчишка, черт бы его побрал, уже бросил шланг.
Даже не извинился как следует — только вскинул брови и, самым невинным тоном крикнул:

— Ой... простите, сэр. Рука... дернулась.

Ах ты, сукин сын...
Я даже не знал, смеяться или рвать на себе волосы.

А он уже снова обнял Панчая за плечи — так легко, по-дружески, по-мужски — и спокойно пошёл с ним в конюшню.
Как ни в чём не бывало.
Как будто ничего не произошло.

Я не выдержал. Засмеялся. Громко.
Слишком громко.

Марк сидел на заднице, весь мокрый, ругался на тайском, отплёвывался, пытался как-то сохранить лицо.

Я подошёл к нему, наклонился, словно помочь — и прошептал, чуть слышно:

— Один — ноль. В его пользу, Марк.

Но работать в этот день я так и не смог.
Какая к чёрту работа...

Я всё время видел его.
Мокрого. Без футболки. Хохочущего.
С каплями на ключицах, с прилипшей к телу тканью, с этим... проклятым взглядом — когда он смотрел на меня. На нас.
Как на свою собственность.

Он так нагло, так по-детски грубо, но чёрт возьми, как же мило, заявил права на меня.

Хотя...У него их не было. Не было ни одного.

И всё же — он это сделал.
Так, будто я был его.
Сразу.
Без шансов.
...
А в субботу, после обеда, он начал собираться.
Спокойно, как ни в чём не бывало, позвал управляющего, что-то коротко сказал.
Попросил машину. До Бангкока.
Бангкок?

Я стоял у порога, не в силах оторваться.
Он вышел на крыльцо — в рубашке, надетой нараспашку, в этих чёртовых, узких брюках, которые подчёркивали всё.
Бёдра, талию, пах — как по лекалу. Как вызов.

— Хорошего вечера, Раян. Не скучай без меня. А если вдруг заскучаешь — попроси мой номер у Мина, и я сразу приеду, прямо к тебе, — он дерзко улыбнулся, зная, что я горю.

Я не нашёлся, что ответить.

А он — сел в машину.
Чертовски красиво.
Без спешки.
С той самой грацией, с которой хищники приближаются к добыче, зная, что она уже не убежит.

Зачем он туда едет?

Это просто совпадение?.. Или он... едет в клуб?

Я едва не бросился к нему. Хотел схватить за руку, спросить:
"Куда ты едешь, Кёнмин? Зачем? К кому?"

Но остался стоять.
Стоять на крыльце, как идиот. Провожая взглядом уезжающую машину.

Если он едет туда... если он найдёт другую... шлюху...
Да пусть находит.
Пусть.

Так будет лучше. Он успокоится, насытится, отстанет от меня.
Я же этого хотел, да?

...Не хотел.

Проклятые образы вспыхивали перед глазами: он — с другим, с другими, в клубе, с распахнутым ртом, выгнутой спиной.
И не я.
Не я.

Меня это задевало. Мучило. Сжигало.

Я сжал кулаки до боли. Повернулся и быстро пошёл обратно в дом.

Я справлюсь.
Я сильный.
Я...

Я же его послушный пёсик, — выдохнул я едва слышно в темноте коридора...

🐴 Примечание автора

Да, лошади действительно знакомятся заранее. Перед случкой им часто дают время привыкнуть друг к другу: погулять рядом, унюхаться, расслабиться. Это снижает стресс и риск травм, особенно для кобылы. Такие "свидания" — обычная практика в хорошем конном хозяйстве.
Так что в этой главе всё по-честному — и по-настоящему 😊