ОКСЭР

Раян

Марк отвёл меня в спальню через служебный вход.
Глупо, конечно, продолжать этот цирк — проще было пройти через главный вход, гордо подняться в свою спальню... И закончить с этим раз и навсегда.
Но нет. Кёнмин бы точно обиделся. А потом ещё долго издевался бы надо мной — словом, взглядом, тоном.
Хуже всего, он мог бы догадаться, кто такая Маска.
А за ним — и я сам.

Марк аккуратно усадил меня на диван.

— Принести что-нибудь с кухни? — спросил он осторожно, вглядываясь в лицо.

— Ага. Если не трудно. Что-то сладкое. Это всегда помогает.

— Еда и сон — лучшая помощь, — фыркнул он. — Вы же приехали только под утро, да?

Я криво улыбнулся. Откуда он знает? Спросил у водителя? Или ждал?

— Не так уж поздно. Но ты же знаешь — когда мигрень, я не могу уснуть. А без сна она не проходит. Замкнутый круг.

Марк кивнул, провёл пальцами по волосам. А я смотрел на него, уже точно зная: всё, что я к нему чувствую — это благодарность. Дружба. Тепло. Но не любовь. Не страсть.

Когда-то... да. Когда он только пришёл к нам работать — десять лет назад — я был влюблён.
Долго. Тихо. Молча.
Даже не допуская мысли, что могу ему нравиться в ответ.
Может — как кхун.
Может — как Раян при дневном свете.
Но точно не тот, во что я превращаюсь ночью.
Тот, кто встаёт на колени сам. Кто хочет, чтобы на него давили, командовали. Трахали грубо, жестко, с грязными словами. Кто теряет контроль и кайфует от этого. Кто нуждается в этом так остро, как в воздухе.

Никто не способен любить такое.

Да, я понимаю, что многим это нравится. Возбуждает. Им интересно. Они играют в это. Но любят — других. Уважают — других. А таких как я? Считают испорченными. Грязными. Развлечением на одну ночь. Ролевой игрушкой.

Потому что, если ты хочешь быть на коленях — значит, с тобой можно так обращаться. Значит, ты сам этого просишь. Значит, ты сам виноват.

Вот и парадокс: ночью я кончаю, когда меня ломают. А днём — я не могу даже просто опустить глаза. Мне становится тошно от самого себя.

И я сам себя не уважаю. Как тогда, ждать, что это сделает кто-то другой?

— Марк, иди отдыхай. Попроси кого-нибудь с кухни принести мне пирожное.
— Хорошо. Раян, — ответил он спокойно.
Он редко называл меня по имени. Мы были одногодки, но всё равно держались официальности — кхун, сэр. А тут — Раян.

Я кивнул и прикрыл глаза. Попытался снова уснуть, но... чего-то не хватало. Его рук? Они были со мной всего полчаса, а я уже скучаю?

Боже, какой же ты глупый, влюблённый идиот, Раян.

— Что-то ещё? — пробормотал я, открывая глаза. Он всё ещё стоял в комнате. Смотрел. Молчал.

— Кхун из Кореи... — начал он, поморщился, будто фраза давалась с трудом. — Он...

— Что он? — спросил я устало. Хотел спать, а не разгадывать его ребусы.

— Между вами что-то есть?

Я вскинул бровь.

Марк никогда не лез в мою личную жизнь. Да её, строго говоря, и не было — ни в поместье, ни за его пределами.
Даже когда я уезжал на скачки в столицу. Даже когда пропадал на одну-две ночи.
Он не спрашивал.

Моя личная жизнь — это семья. Вот и всё.
И ночные вылазки в клуб.

А теперь — вдруг спрашивает?

— Почему ты спрашиваешь? Я его знаю неделю, — сказал я ровно. — Как между нами вообще может быть что-то?

Он пожал плечами, почти невинно:

— Вы вечно задираете друг друга... Этот спектакль с конюхом..  Можно было уже давно рассказать.

— Мне весело, — уклончиво бросил я. Язык еле шевелился от усталости. Я не хотел этого разговора. Не хотел никому объяснять свои слабости.
— Просто разнообразие. Развлечение.

Он прищурился. Не поверил. Но и не стал спорить. Просто посмотрел дольше, чем нужно.
Да и плевать. Моё сердце — моё дело. Моё сбитое, запутавшееся сердце.

— Ээ... если отец узнает... — произнёс он наконец, мягко, почти жалеюще. — Ты же сам понимаешь, это ничем хорошим не кончится.

Вот теперь ударило.

Я сжал челюсть. Не потому, что он ошибся — а потому, что ударил точно.

Если отец узнает — он взбесится.
Не потому что это мужчина.
А потому что в его мире я должен быть другим.
Сильным. Безупречным.

Он будет кричать. Давить. Напоминать мне, что «семья — это ответственность». Что всё уже решено. Что сейчас — не время для... слабостей.
А я буду молчать. Потому что возразить нечего.
Он будет прав.

Но... ведь ничего не происходит.
Между мной и Кенмином — ничего.
Никаких чувств. Никакой истории.

Ему нечего знать.

Я нахмурился, подался вперёд, хотел встать — но тело не слушалось. Зато голос вышел твёрдым. Почти обжигающим:

— Марк, спасибо за заботу. Но я знаю, кто я. Я знаю, кто он. И даже если бы не было Мириам, не было моей семьи — мы всё равно не были бы парой.

Он не отвёл взгляда:

— А вы бы хотели?

Вопрос был почти мягкий. Без наезда. Без давления. Но от этого — только хуже.

— Он богатый. Вашего уровня, — добавил он спустя паузу.

Я глухо рассмеялся.

— А что это меняет? — медленно произнёс я, как будто пробуя вкус слов. — Думаешь, я не встречался ни с кем, потому что все были... недостаточно «моего уровня»?

Я вложил в последнее слово чуть больше яда, чем следовало.

Но нет, Марк. Не поэтому.

Потому что мне стыдно. Потому что страшно.
Потому что если случится скандал — я не выдержу.
Потому что я так воспитан. Потому что отец...
Потому что я не могу предать всё, что мне дали.
Потому что семья — это не просто слово.

Это — долг.
Это — обязанности.
Это — жертвы.

Любовь невозможна.
Не в том мире, где я живу.
И уж точно не в том, где я прячусь по ночам.

А если уж любить — то быть настоящим.
А если не можешь — тогда всё равно, кого ты держишь за руку.

— Наверное, нет, — кивнул Марк, будто соглашаясь. — Но с тем, кто вашего уровня, всё же... проще. Хотя бы так. Пока никто не знает. Пока ещё есть время.

Пока ещё есть время.
Слова врезались. Сжали что-то внутри.
Я не хотел об этом думать. Не тогда, не сейчас.
Да и зачем? Что это меняет?

— А с чего ты вообще решил, что Кенмин хочет со мной встречаться? — хмыкнул я, приоткрывая веки. — Может, он просто хочет переспать. И, кстати, он ревнует к тебе. Жутко.

— Да? — удивился Марк. — Почему?

— А что, не должен? — спросил я с ленцой, почти без паузы.
Не в моих правилах было задавать такие вопросы.
Но он сам полез в личное. Он сам поставил мою фотографию у себя на тумбочке.

Марк нахмурился. Наконец сел напротив, на краешек кресла.
Блин. Разговор, похоже, обещал быть долгим.
А я хотел пирожное и спать.

— Нет. Вы мой начальник. Я что, чем-то перешёл черту?

Он говорил это серьёзно. Немного встревоженно.
Субординация, правила. Я всё понимаю.
Но я ведь считал его другом, а не подчинённым.
Или даже это нельзя?

— Может, ему показалось, что мы слишком близки. Или что ты слишком меня защищал, — пожал я плечами.

Потом усмехнулся, махнул рукой и кивнул на шею:

— Он даже решил, что это ты оставил засосы. — Я тихо засмеялся.

Марк ещё сильнее прищурился, разглядывая красные следы.
Молчал. Я тоже.

— Мне кажется, он вам тоже нравится, — вдруг сказал он. — И вы специально его дразните, не говоря правду о засосах. Чтобы он ревновал.

Я криво улыбнулся.
Не угадал, хотел было сказать, но только махнул рукой:

— Может, я и правда не говорю... Просто проще, если он считает, что это ты. Проще не объяснять.

— Я вообще тут ни при чём, — резко выдохнул он. — Если вы хотите его заполучить — я могу помочь. Но становиться между вами не собираюсь. Он мне не нравится.
Он прищурился.
— Слишком высокомерный. И грубый. Даже невоспитанный. Кто так сейчас с людьми разговаривает? Он что, живёт в Средневековье? Я видел, как он наорал на горничную — за полотенца. Плохо сложила. Полотенца. Принц на сером коне, мать его. — он фыркнул.

Я не сдержался — засмеялся.
Слишком уж узнаваемо.
Забавно было наблюдать, как Марк его поносит.
Вроде бы я сам был такого же мнения о Кенмине. Наверное, всё ещё есть.
Но... кто сказал, что я могу управлять своим сердцем? Уж точно не я.

— И с такими «прекрасными» качествами ты хочешь, чтобы я с ним встречался?

— Я хочу, чтобы вы хотя бы раз подумали о себе, — спокойно сказал он. — За десять лет я ни разу не видел, чтобы вы были с кем-то по-настоящему. Мириам... не в счёт.

— Мириам как раз в счёт, — резко перебил я. — И вообще, ты сам у нас великий сердцеед? Когда у тебя кто-то был последний раз, а?

Он замялся, почесал затылок.

— Мне некогда. Кто ещё будет следить за вашими лошадьми?
— Вот и договорились. Такой же холостяк, как и я, — вздохнул я, на этот раз серьёзнее. — Хватит Марк.

Он замолк.

— Я тоже тебя ценю. Даже считаю другом.
Но не лезь. Не в своё дело. Ревнует он тебя ко мне или нет — это его проблемы. Может, мои.
А всё остальное... дай мне просто отдохнуть.
И принеси, наконец, десерт.

Он скривил губы, сжал подлокотник кресла, но кивнул. Встал.

— Хорошо, Раян. Сейчас распоряжусь, чтобы вам что-нибудь принесли.

— Ага, поспеши. Пока я тут не умер от тоски и нехватки сахара.

Он хмыкнул, уже почти у двери, но задержался.

— Отдыхайте. Долг — это важно. Но иногда можно подумать и о себе. А его мы ещё перевоспитаем.

Думать о себе?
Зачем? Что это изменит?
Только станет хуже. Больнее.
И не той болью, от которой у меня сносит крышу.

— Иди уже, сердобольный ты мой, — бросил я, не открывая глаз.

Дверь скрипнула и наконец закрылась.

Перевоспитать? Не против.
А вот кто, чёрт побери, перевоспитает меня?

Когда слуга вернулся с десертом, я уже спал.

Он зашёл, тихо, поставил поднос на стол — я кажется услышал это во сне.
А увидел — только утром. Поднос. И себя. В кровати.
Укрытым. Под моим любимым пледом.

Слуга? Успел аккуратно уложить меня, не разбудив?
Наверное, нет. Они так не умеют, и не посмели бы.
Тогда... Марк?

Я приоткрыл глаза, осмотрелся.
Пусто. Никого. Только сладости на столе. И плед, пахнущий почему-то чем- то знакомым.

Наверное, всё же он.

***
Кёнмин

Я спустился перекусить после разговора с Тьютором. Сразу на кухню — ужин давно закончился, но в животе урчало так громко, что сидеть спокойно было невозможно. К тому же, в голове уже крутился план по соблазнению Раяна — и для этого мне нужны были силы.

Я сам нашёл дорогу. В кухне было пусто и тихо.
Прошёл вглубь — и, конечно же, наткнулся на Марка.
Бля. Только его мне тут не хватало.

Он о чём-то говорил с женщиной, похоже, кухаркой, — по-тайски, быстро. Завидев меня, молча кивнул, но говорить не перестал.
Женщина засуетилась, открыла холодильник, закивала, зашуршала — и начала собирать на поднос десерты.

Я ждал. Смотрел.

Поднос превращался в настоящий сахарный кошмар — два пирожных, взбитые сливки, варенье в вазочках, йогурты.

У нас тут что, дети завелись?
Или это всё — для изголодавшегося по сладкому диабетика?

Марк одобрительно кивнул, сказал что-то на тайском, и я точно услышал имя Раяна. Это всё для него? Он так любит сладкое? По нему и не скажешь. Или это из-за упадка сил?

Марк закончил давать распоряжения и подозвал мальчика, помогавшего кухарке. Тот облизнулся, уставившись на поднос, но женщина строго погрозила ему пальцем.
Марк кивнул, бросил на меня долгий взгляд — такой, из тех, что ничего не говорят, но всё дают понять, — и вышел.

Я проследил за ним глазами.

Почему не он несёт ему еду?
Мальчик, что ли, отнесёт поднос простому конюху в общежитие?
Странно...

Я сделал шаг ближе — и широко улыбнулся:

— Какой у вас аппетитный поднос образовался, — произнёс я, растягивая слова на английском, если вдруг она плохо знала язык.

— Ага, спасибо... — ответила она с сильным акцентом, сложив руки на груди. — Вас тоже покормить? Что сделать? Кухня уже закрыта, но я могу нарезать бутерброды.

— Не утруждайте себя, я с удовольствием съем одно из этих пирожных, если можно. Они выглядят так вкусно.

Я даже с жадностью протянул руку.
Я вообще-то не люблю сладкое, но... стоит подыграть.
Я тоже могу быть обворожительным, если надо.

— Я сама пекла, — гордо произнесла она и снова открыла холодильник. — Хотите, я вам тоже поднос соберу? Этот для...

Мальчик резко что-то сказал ей на тайском —
и она, будто прикусив себе язык, тут же замолчала.

Почему?

Я не стал расспрашивать.
Потом узнаю.

— Иди отнеси, — бросила она мальчику, и он с радостью потянулся к подносу.

Но я перехватил момент — и поднос.

— Давай я тебе помогу, как раз попробую вот этот эклер. Он выглядит лучше, чем те, что я ел в Париже.

Кухарка вспыхнула, замахала рукой:

— Та что вы, такие вещи говорите... Неужели? — Она кокетничала, а я с удовольствием подыграл.

— Ну как я могу обманывать такую красавицу? Сейчас попробую — и честно скажу, так же вкусно или нет.

— Я вам другой дам, свеженький, — засуетилась она, потянулась к холодильнику.

— Нет-нет, спасибо. Тут хватит на всех, — остановил я её.

Эклеров действительно было два, и я с ходу взял один. Откусил.
Сладкий, нежный.
Я театрально замахал головой, жуя как можно громче и выразительнее, прикрыв глаза, словно в рекламе йогурта. В жизни никто так не ест — но она поверила.

— Очень вкусно, — похвалил я, доел последний кусочек. — Спасибо.

Она покраснела ещё больше.

Я уверенно сжал поднос, и кивнул на выход.

— Пошли, — бросил я ему коротко.

Он послушно вышел за мной, я ещё раз поблагодарил кухарку. Она хихикнула, прикрывая губы рукой, будто я ей сделал комплимент.

В коридоре мальчик, переминаясь с ноги на ногу, вдруг пробормотал:

— Я сам, кхун...

— Нет уж, — отрезал я твёрдо. Без фальши. Перед ним мне играть не надо было. — Показывай, куда несёшь. К Раяну же?

Он нахмурился, промолчал. Упрямый. Преданный. Я хмыкнул.

— Я и так знаю, что он живёт в основном крыле. Так что не тяни, показывай дорогу.

— Откуда вы... — он осёкся. Сам себя сдал.

Я усмехнулся, хладнокровно вкинув:

— Он сам сказал, — соврал я, даже не моргнув.

— Но... — пробормотал он нерешительно, явно колебался.

— Давай без глупостей, — рявкнул я чуть жёстче. — Я тоже хочу отдыхать, как и ты.

Он раскрыл рот, будто хотел возразить, но я добавил уже мягче, с деловой интонацией:

— Я только что вернулся с ним с прогулки. Видел, в каком он состоянии. Уставший, еле держался. Я просто занесу — и всё.

Наконец он сдался. Молча развернулся и пошёл по коридору, бросив мне через плечо короткий взгляд, будто проверяя, не соврал ли я насчёт прогулки.
Я только усмехнулся. Врать мне не впервой — особенно когда речь идёт о Раяне.

Мы поднялись на первый этаж, в главный коридор, где, как когда-то объяснял мне управляющий, живёт хозяин поместья.

Так всё-таки ты спишь с кхуном, да? А Марк и клуб — просто развлечения?
Или у вас там какие-то современные отношения, где хозяин не против, если его «любимый» трахается с другими?

Так вот, Раян.

Со мной такое не пройдёт. Я не делюсь.
И ты ещё встанешь передо мной на колени.

Не ради удовольствия — ради прощения.

За ложь.
За твой жалкий спектакль.
За то, что ты дал Тьютору трахать себя в рот.

И поверь, я заставлю тебя хотеть прощения.
Жаждать его.

Каждой клеткой.
Каждой чёртовой клеткой своего тела.

Мальчишка довёл меня до двери. Она — как и всё тут — красивая, резная, дорогая. Ничего особенного, если бы не знание, что за ней спит не просто конюх, а мужчина, живущий в хозяйских хоромах. В своих, блядь, покоях.

Мальчик мялся рядом, не зная — доверить ли мне поднос? Или, может, саму тайну Раяна.
Смешно. Тут все, видимо, в курсе с кем он спит. Один я — как дурак.

Я посмотрел на него строго:

— Валяй. Я сам.

Он сник, развернулся и ушёл.
Я постучал. Тишина.
Положил руку на ручку. Открыто.

Зашёл.

Гостиная была большая. Просторная. Пафосная — как в фильмах про британских аристократов.
Викторианский стиль, благородная сдержанность, антикварная мебель, тёплое дерево, тяжёлые шторы, классическая лепнина на потолке.
По центру — диван и кресло, низкий журнальный столик. Свет заливал комнату сверху — мягкий, золотистый, будто сценический.

Две двери в разные стороны. Наверняка — спальня и ванная.
Но спал он здесь — на неудобном диване, скрутившись, откинув голову назад. Одна рука свисала вниз. Другая — лежала на животе.

Я покачал головой и, буркнув себе под нос:

— Ну ты и идиот...

...прошёл вперёд, поставил поднос на столик. Подошёл ближе. Осмотрел его.

— Не мог, что ли, доползти до кровати?.. — пробормотал я. — Или тебе надо, чтобы я каждый раз носил тебя на руках?

Он не ответил. Только тихо вздохнул, будто услышал. Или почувствовал.

Я посмотрел на него ещё раз — хмуро, придирчиво, как будто искал повод уйти. Но, конечно, не ушёл.
Огляделся. Одна из дверей была приоткрыта. Я прошёл туда.

Спальня. Огромная кровать с высокой резной спинкой. То же дерево, та же старая аристократическая эстетика. Сложно сказать, уютно ли, но статусно — пиздец как.

Я подошёл, аккуратно откинул одеяло.

— Ну, раз ты не можешь добраться сам... — вздохнул я.

Вернулся в гостиную.. Как его не перетянуть — плечо отвалится.

— Вот что мне с тобой делать, а? — почти мягко проворчал я. — Точно барышня в беде...

Наклонился, просунул одну руку под колени, другой обхватил за талию. Рывок.

— Бля, ты тяжёлый, Раян. Второй раз за вечер тебя таскаю. И ты ещё не хочешь называть меня принцем? А кто я тогда? Принцесса ты моя нежная...

Я тихо фыркнул со своей же шутки — и поднял его. Он зашевелился, но не проснулся. Голова откинулась назад. Я инстинктивно прижал его ближе, чтобы удобнее было нести.

Тяжёлый. Да и висит на мне, как мешок с зерном. Но я быстро донёс его до спальни и аккуратно опустил на кровать.

Раздеть? Он уже был без обуви.

Я сел на край кровати.

Он выглядел... невинно. Слишком. Спокойный, расслабленный. Почти хрупкий. Как будто не он сегодня злился, ехидничал и смотрел на меня снизу вверх с этими своими янтарными глазами.

Волосы раскинулись по подушке, как шёлк. Губы чуть приоткрыты — мягкие, влажные. На нижней — мой след. Мой укус.
Мой же, скажи, Раян?
И засосы — мои? И ты весь мой. Пока не знаешь, но это вопрос времени.

Я медленно потянулся вперёд — не касаясь, только прикрыл ладонью верх его лица, будто проверяя: это точно ты?
Или всего лишь кто-то до безумия похожий?

Он зашевелился, начал крутиться — и я машинально провёл рукой по его волосам. Мягко, успокаивающе. Не думая. Просто... чтобы он не проснулся. Чтобы остался в этом почти ангельском сне.

Потянулся к одеялу, которое заранее откинул вбок. Подумал — снять с него брюки? Мы ведь сидели на песке, штаны грязные. Поло тоже — не для сна. Но...

Это было бы слишком личное. Слишком интимное.

Ладно. Переживёт.

Хотя... пуговицу на ширинке я всё-таки расстегнул — чтобы не давила.
Пальцы сами скользнули к молнии. Слишком...

Я снова его хотел.

Больше, чем мог признавать.

Заставил себя отдёрнуть руку, медленно прикрыл его одеялом и встал.

Машинально ещё раз огляделся.
Просторная спальня. Всё сдержанно, выверено, стильно.
Мой взгляд зацепился за комод напротив кровати. Тот же антиквариат, как и всё здесь — дерево тёплого оттенка, резные ручки. На нём стояло несколько рамок с фотографиями.

Я подошёл ближе. Сначала — без мыслей. Просто любопытство.

На одной из фотографий — группа людей на фоне огромного особняка, явно старинного и богаче этого поместья. Шесть человек. Мужчина посредине — в тёмном мундире, с золотыми орденами и лентами через плечо. Женщина — в длинном платья, элегантная, но сдержанная, как на приёмах. Всё — до последнего жеста, до воротников и застёжек — выдавало в них не просто богатых, а королевскую семью. Настоящую. Или почти.

Я нахмурился и взял рамку. Нет, мне было не неловко. Я не чувствовал, что лезу в чужое.
Скорее — я вдруг понял, что мне надо знать. Кто он. До конца. Поднёс фотографию ближе к свету. Включил лампу у прикроватной тумбочки. Раян не проснулся, я загородил собой свет.

Мягкий жёлтый свет залил изображение.

Женщина с утончёнными чертами, волнистые волосы. Мужчина рядом — гордый, хмурый, с прямой осанкой. Четверо детей — кто постарше, кто младше. Пара подростков — и один парень, самый высокий. На вид лет шестнадцать. Он стоял слева от мужчины. Не улыбался. Никто на фото не улыбался.

И всё же — я узнал его. Даже на такой нечёткой, маленькой фотографии.

Светлые глаза. Глаза, в которых утонул бы любой.

Раян.

Я чуть не выронил рамку. Сердце ухнуло куда-то в желудок. Я посмотрел ещё раз.
Поднёс ближе. Снова — эти глаза. Эти скулы.
Бля.
Это был он.

Остальные фотографии только подтвердили. Мужчина с детьми — всё тот же, строгий, властный. Рядом то военные, то какие-то официальные лица. Женщины больше не было.
На многих снимках Раян. Старше. Иногда с лошадьми. Иногда на фоне дворцов. Иногда в спортивной форме, иногда в чём-то почти формальном.
На одной — с собакой. На другой — в седле Стар, улыбка редкая, но настоящая.

И вдруг стало понятно всё. Абсолютно всё.

Я отступил на шаг и хрипло выдохнул, не заметив, как сжал пальцы в кулак.
Вот дерьмо.

Я-то думал — он любовник хозяина. Тайный фаворит. Подстилка.

А он и был хозяином.

Член чёртовой королевской семьи Таиланда. Не дать не взять, принц мать твою.
Поэтому и море. Поэтому и лес. И это поместье, будто со страниц глянца.
Поэтому уважение, отстранённость, контроль.
Вот ты кто, Раян.
Я глухо рассмеялся. Нервно. Слишком резко для этой тишины.

Зачем весь этот цирк? Посмеяться надо мной? Унизить? Заставить чистить твои стойла, седлать твоих лошадей, пока ты смотришь с высоты своей королевской задницы? Проучить и поставить на место? Или тебе просто стало скучно?

Сколько масок ты успел надеть за эти дни?

Конюх.
Безымянный мужчина в клубе — покорный, надломленный.
А теперь — наследник. Принц. Хозяин. Смотрящий свысока.

Меня это бесило до дрожи. Не ложь — нет.
А твоя холодная, точная игра.

Я подошёл к кровати резко. Почти с намерением.

Хотел сорвать с  него одеяло, разбудить, вытянуть за ворот и бросить в лицо:
"Признайся. Всё это было шуткой? Или ты просто такой извращённый ублюдок, что решил меня использовать?"

Но...
Ты застонал во сне. Слабо, почти тихо, невинно. Как будто снилось что-то... слишком сладкое.

И я понял: неважно, сколько гнева во мне сейчас. Сколько обиды, гордости, разочарования.

Я всё равно его хочу. Он всё равно мне нравится. И даже сейчас может больше...

Так как я знаю, что ты не его любовник, так как его нет. А Марк... он мне не соперник.

Хочу тебя, до дрожи в пальцах. До боли в паху. До того, что не могу дышать, когда смотрю на тебя.

Спящего. Беспомощного. Моего.

И теперь, когда знаю, кто ты, — просто дольше буду держать тебя на коленях.

Сильнее умолять простить тебя за эту игру, этот спектакль, эти маски.

И, чёрт побери, это делает меня злее, но и заставлять хотеть трахнуть тебя до слез....

Теперь уже — как принца.  Без короны. Без маски.

Просто мой.

Ты можешь быть кем угодно, Раян. Но я всё равно будешь моим.