граница вечности. || эрен йегер.

—☆𝐓𝐇𝐑𝐃-𝐏𝐄𝐑𝐒𝐎𝐍:

Леви скользил среди ветвей, словно тень, без лишнего шума, без колебаний. УПМ был продолжением его тела — каждое движение безупречно, каждый рывок выверен до доли секунды, подчиняясь не разуму, а врождённому инстинкту. Он не думал, не колебался, позволяя себе стать смертоносной тенью среди ветвей. Обычно в его действиях была безупречная сосредоточенность, хладнокровный расчёт, но не сейчас. Сейчас в его голове не было той привычной чёткости. Мысли, которые он привык держать под контролем, словно разорвались с поводка, переплетаясь в хаотичный поток.

В ушах шумел ветер, но он не обращал на это внимания. Каждый новый манёвр, каждая смена направления казались механическими, доведёнными до автоматизма, но его разум был далёк от спокойствия. Сердце билось быстрее, чем должно, и не от скорости полёта. Он чувствовал напряжение в каждом мускуле, словно само его тело понимало, что на этот раз всё иначе.

Леви стиснул зубы, с силой вонзая крюки в ближайшее дерево, отталкиваясь с такой яростью, будто пытался вырваться из собственных мыслей. Но они не отпускали. Он знал, что должен сохранять хладнокровие. Он всегда это делал. Но сейчас что-то было не так.

Всё происходящее — внезапное предательство, тревожные известия, осознание потерь — тяжёлым грузом давило на сознание. Он знал, что именно случилось, знал, какой хаос разворачивается вокруг, но даже сейчас, находясь посреди этой неумолимой бойни, мир казался ему размытым. Всё словно зависло между реальностью и кошмаром, где грань между осмысленными действиями и инстинктивными реакциями становилась неуловимой.

Тишина вокруг казалась удушающей, почти парализующей, словно невидимая петля, медленно сжимающая горло. Но эта тишина была обманчивой — сквозь неё пробивались отголоски разрушений: далёкие грохоты, приглушённые крики, топот шагов, звучащий в тревожном ритме. Всё это сливалось в зловещее эхо, которое не умолкало ни на секунду, словно напоминание о нависшей угрозе.

В его голове бушевала буря мыслей, не давая покоя. Всё происходящее словно тяжёлым грузом оседало на плечах, вытягивая силы, оставляя после себя лишь напряжение и усталость. Он видел слишком многое. Пережил то, что заставило бы сломаться любого другого. Но не мог позволить себе остановиться. Каждое его движение, каждый шаг вперёд теперь имел особое значение. Любая ошибка могла стоить жизни — его собственной или чьей-то ещё.

И всё же, несмотря на усталость, несмотря на гнетущую атмосферу, он продолжал двигаться. Не ради себя, не ради прошлого, а ради того, что ещё оставалось. Всё, что ему оставалось — это действовать. Перестать думать. Перестать чувствовать. Просто двигаться вперёд, несмотря на боль, несмотря на тяжесть каждого вдоха.

И вдруг он увидел их.

Четыре неподвижных тела, разбросанных среди корней деревьев, словно сломанные куклы, брошенные в беспорядке. Оруо, Эрд, Гюнтер… Петра. Их тела казались слишком хрупкими в этом хаосе, словно не предназначенными для подобного конца. Глаза закрыты, губы чуть приоткрыты, как будто они вот-вот вдохнут снова, но воздух так и не наполнил их лёгкие. Петра лежала ближе всех, её русые волосы, всегда аккуратно причёсаны, теперь были спутаны и испачканы кровью. Она выглядела так, словно уснула, но тонкая струйка крови, сползающая от уголка её губ вниз по щеке, разрушала эту иллюзию.

Кровь пропитала их мундиры, оставляя тёмные пятна на ткани. Земля вокруг была смочена алыми разводами, а багряные капли стекали по траве, медленно впитываясь в почву. Лес, который всегда казался живым, теперь выглядел застывшим, словно сама природа задержала дыхание в ожидании. Но Леви не остановился. Боль впилась в грудь, но он сжал зубы. Ему нужно было идти дальше. Он уже видел смерть, чувствовал, как жизнь ускользает из рук, терял людей, которым доверял. Это было не в первый раз. И всё же, что-то в этом зрелище было особенно невыносимым.

Каждое их лицо — не просто товарищи по отряду. Они были семьёй. Людьми, которые шли за ним без сомнений, которые верили, что смогут победить. Они доверяли ему… а он не смог их спасти. Он сделал шаг вперёд, чувствуя, как что-то внутри него болезненно сжимается, как дыхание становится тяжелее. Но сейчас не было времени на сожаления.

Вдруг его взгляд зацепился за что-то ещё.

Ещё одно тело.

Что-то в глубине его разума уже понимало, кого он сейчас увидит. Холод прошёлся по позвоночнику, словно предчувствие чего-то страшного. Его пальцы крепче сжали рукоять клинков, и ноги сами сделали шаг вперёд. Знакомый силуэт, тонкая фигура, раскинутые руки, словно сломанная фарфоровая статуэтка.

Элера.

Её фигура едва различалась среди хаоса разрушений, словно забытая игрушка, беспомощно брошенная на землю. Окружающий мир, полный обломков и разрушений, словно пытался стереть её из реальности, оставить только тёмную память об этом месте. Обугленные куски дерева, каменные осколки, разорванные тряпки и рваные остатки металла — всё это скопилось вокруг неё, оставляя впечатление, что её жизнь и сама она стали лишь частью этой катастрофы. Её тело лежало в грязи, окружённое пыльными пятнами и кровавыми следами. Каждый момент её пребывания здесь становился частью разрушения, частью погибшего мира.

Она была не просто безжизненно лежащим телом — она была хрупкой фигурой, практически невесомой на фоне этой картины гибели. Её волосы, некогда гладкие и аккуратные, теперь спутались, превращаясь в нечто беспорядочное и умирающее, словно сама жизнь вытекала из них. Тёмные пряди вплетались в траву, становясь неотъемлемой частью той жестокой сцены, которую она создавала. На её губах застыла кровь, темным пятном контрастируя с бледной кожей, добавляя ещё одну трагическую деталь в этот картинный апокалипсис. Каждое движение воздуха в этом месте казалось тяжёлым и холодным, так, как если бы сама смерть ожидала её, не давая возможности для спасения.

Леви не замедлил шаг, не дав себе и минуты замешательства. Он был рядом с ней в считанные мгновения. Его шаги были быстрыми и точными, но его глаза, холодные и сосредоточенные, не могли полностью скрыть того, что творилось внутри. Что-то болезненно сжалось в груди, и в это мгновение всё вокруг будто замерло. Он не позволял себе эмоций — не было времени на это. Его сердце, привыкшее к жестокой реальности войны, не допускало слабости. Сейчас всё, что имело значение, это её состояние.

Он опустился на колени рядом с ней, и его взгляд, привычно чёрствый, теперь казался почти мягким, когда он наклонялся к её безжизненно лежащей фигуре. Его колени скользнули по траве, касаясь земли с едва заметным звуком. В этот момент его тело было напряжено до предела, его мышцы готовы к действию, но он не спешил. Он должен был сделать всё правильно, быстро, но без лишних движений. Каждый жест был выверен. Он наклонился ближе, и его рука, твёрдая, как закалённая сталь, скользнула к её шее.

Его пальцы коснулись её кожи, и он мгновенно почувствовал, как её шея поддаётся лёгкому давлению. Он нажал чуть сильнее, но под его пальцами не было того ощущаемого ритма, который он так хорошо знал. Он почувствовал, как тревога начинает подниматься в груди, сдавливая её с каждой секундой. Это был тот момент, когда он должен был действовать быстро, не давая себе время на паники. Он знал, что иногда пульс не сразу чувствуется — может быть, из-за шока, может быть, из-за ран. Но его рука не двинулась. Он продолжал ждать.

Прошло всего несколько секунд, но для Леви они тянулись, как вечность. Он был напряжён до предела, каждый мускул в его теле готов был к следующему движению, к следующему решению. Он не мог позволить себе ошибиться. Внезапно, едва заметное, но устойчивое биение под его пальцами. Слабое, как ветер, едва ощутимое, но настоящее. Ритм жизни, который, несмотря на всё, всё ещё присутствовал в её теле.

Жива.

Только жива ли она будет дальше?

Леви чуть сжал губы, но не позволил себе ни секунды колебаний. Его взгляд оставался холодным и сосредоточенным, но внутри него что-то болезненно сжалось. Он не мог позволить себе слабости. Не сейчас. Не здесь. Он не был сентиментален, никогда не позволял эмоциям затмевать разум. Мир, в котором он жил, не оставлял места для лишних чувств. Он привык не замечать боли, привык игнорировать её, обходить стороной, словно всего лишь очередное препятствие на пути.

И теперь она была последним человеком, оставшимся в живых из его отряда. Единственным, кто ещё дышал после той бойни. Всё остальное было уничтожено. Разорвано, растоптано, стерто в пепел. Люди, с которыми он сражался, с которыми делил холод, голод, кровь и смерть, больше не существовали. Их не осталось. А она — осталась.

Он опустил взгляд на её лицо, отмечая каждый порез, каждую пылинку, что осела на её коже. Она была без сознания, но ещё здесь. А значит, пока её сердце билось, он не собирался позволять ей уйти. Не собирался терять её, как потерял всех остальных.

Леви поднялся, его движения оставались чёткими и выверенными, но что-то внутри неприятно сжалось. Он огляделся, его взгляд быстро скользнул по разорванному бою полю. Земля была пропитана кровью, обломки деревьев валялись повсюду, воздух был тяжёлым, наполненным запахом смерти и горящей древесины. Мир вокруг больше напоминал сцену из кошмара, но он знал — это реальность. Та, в которой они жили. Та, в которой слишком многие не доживали до следующего дня.

И затем, среди этих руин, раздался глухой удар.

Леви резко повернулся, его движения были быстрыми и точными, как всегда, но внутри него проскользнула тревога. Он не позволил ей взять верх, подавил все лишние чувства, заставил себя быть холодным и сосредоточенным. Но взгляд, который он бросил вглубь леса, не мог не выдать того, что на самом деле происходило в его душе.

Вдали, где деревья всё ещё стояли как гигантские молчаливые стражи, небо раздваивалось, как будто само пространство раскалывалось от силы ударов, что происходили там. Земля под его ногами сотрясалась от мощных столкновений, словно каждый удар титанов был ударом в саму душу. Вибрация в воздухе наполняла его, давя на грудь, поднимая напряжение, но Леви не останавливался.

Огромная фигура титана — Эрен, могучий и неумолимый — сражался с женской особью в эпической битве, каждый его шаг вызывал землетрясение, каждое его движение было полотно разрушений. Леви знал, что их схватка была вопросом не только силы, но и времени. Женская особь была не менее опасной, её движения были опасны и смертоносны, она сражалась с ним на равных, соединяя гибкость и силу в одном смертоносном потоке. Он наблюдал, как они распыляют вокруг себя разрушение, как их удары заставляют землю трястись. Казалось, сама природа в ужасе от того, что происходило.

В голове Леви вспыхнуло короткое, но яркое осознание — боль, которая несомненно последует за этим боем. Боль, которая охватит всех, кто останется в живых. Он сжал губы, зная, что единственное, что он может сделать сейчас — это быть там, в центре всего этого хаоса, чтобы попытаться остановить его. Важное было именно сейчас. Не время для раздумий. Время для действия.

Он сделал шаг вперёд, решительно поднимался, и взгляд его вновь вернулся к тому месту, где лежала Элера. В голове всё перепуталось — обязанность, ответственность, та скрытая боль за неё. И сейчас он должен был быть там, где его помощь была необходима. В этом безумии сражений, в этом страшном потоке разрушений, он не мог позволить себе сомневаться. Эрен и Женская особь требовали его внимания, и Леви знал, что единственное, что могло бы помочь в этой ситуации — это сражаться. Сражаться за всех, кто остался.

Он уходил, его шаги были твёрдыми, уверенными, без малейшего колебания. Каждый его шаг по выжженной земле был наполнен решимостью. Он не оглядывался, хотя что-то в груди сжималось от ощущения незавершённости. Он знал, что в этот момент его место там, где битва достигала своего апогея, где решалась судьба тех, кто ещё мог бороться.

Леви знал цену промедления. Он знал, что в этой войне секунды решают, кто останется в живых, а кто исчезнет в пыльной завесе разрушений. Его долг был выше его личных чувств. Ему приходилось делать выбор, и этот выбор всегда был в пользу битвы, в пользу победы. Именно поэтому он не позволял себе задуматься о ней сейчас.

В воздухе ещё витал запах крови, дыма и пороха. Он чувствовал его всем своим существом, но не отвлекался. Взгляд его был устремлён вперёд, в самое сердце хаоса. Там, где сталкивались гигантские фигуры, где рев титанов заглушал всё остальное, там, где находился Эрен.

Женская особь не уступала ему ни в силе, ни в скорости. Она двигалась легко, почти изящно, но каждый её удар был пропитан смертоносной точностью. Леви видел, как Эрен рвался вперёд, как бросался в бой с яростью, свойственной ему одному. Но он также видел, что эта ярость могла стать его гибелью.

Он ускорился, отключая всё лишнее. Теперь его разум работал, как всегда, — холодный расчёт, безошибочные движения, каждое из которых приближало его к цели. Он не мог позволить себе ни секунды промедления, потому что в этом бою даже мгновение могло означать смерть.

***

—☆𝐄𝐑𝐄𝐍 𝐘𝐄𝐀𝐆𝐄𝐑:

Я очнулся в повозке, и первое, что ощутил, — это ощущение полного отсутствия связи с телом. Оно было как будто за пределами моей воли, как если бы я был всего лишь сторонним наблюдателем за чужим существом. Сознание возвращалось медленно, с тяжёлым сопротивлением, как будто меня вытаскивали из вязкой темной жидкости, из тумана забытья, где каждое движение мысли требовало усилий.

Голова была пустой, но ощущение боли, безжалостно растекающейся по всему телу, наполняло всё сознание. Боль не была резкой — она была глубокой, тупой, как тяжёлый груз, который невозможно скинуть. Мышцы чувствовались словно налившиеся свинцом, а каждая попытка пошевелиться заставляла боль пульсировать, распространяться по венам, словно сжимающая и разжимающая тисками. Двигаться было сложно, словно я утопал в своей собственной телесной тяжести.

Тело откликалось на малейшие попытки двигаться, и каждый жест отзывался ломотой в суставах. Это было знакомо, но в то же время совершенно новым ощущением — боль, что не отпускала. Висками бил пульс, отчаянно пульсировал рваный ритм усталого сердца, стучащего где-то глубоко в груди, как старое, изношенное колесо, скрипящее под тяжестью времени. Этим пульсациям не было конца, они врезались в сознание, пока весь мир не начал казаться замедленным, где каждый взгляд, каждое движение, казались неестественно тяжёлыми.

Я не сразу понял, где нахожусь. Всё вокруг было мутным, как в полусне, и мир расплывался в серых пятнах, неясных и туманных. Трудно было даже понять, открыты ли мои глаза, или это была просто тень, закрывающая поле зрения. Вся реальность казалась смазанной, размыта, как вода в стекле, через которое не удаётся разглядеть четкие очертания.

Затем в нос ударил резкий запах древесины, с привкусом крови, странным и горьким, смешиваясь с едва уловимым ароматом какого-то лекарственного настоя. Он был знакомым, но невыносимо неприятным — запахом ран, боли и исцеления, так часто пронизывавших последние дни. Он заставил меня почувствовать, как в горле становится ком, как мышцы напряжены в предчувствии чего-то важного. Этот запах, как живая память, вытаскивал меня из туманной полусонной дремоты.

Скрипели колёса, в такт с этим звуком я начал различать отголоски движения. Лёгкий ритмичный стук, неясно звучащий в ушах. Вспышками в памяти вставали образы, но они были смазаны, как старое кино, не давая чёткого представления. Копыта — топот, отдалённый, но настойчивый. Раздающийся вдали звук, неясный и приближающийся, словно что-то, что должно было привести меня к окончательному осознанию, но оставалось только эхо.

Я попытался пошевелиться, но сразу же пожалел об этом. Боль в плече была настолько острой, что казалась, будто раскалённый клинок вонзили прямо в мясо, не давая мне ни единого шанса на облегчение. Резкая вспышка боли пронзила тело, заставив меня зажмуриться и стиснуть зубы, чтобы не выдать ни звука. Я тихо зашипел, пытаясь не выдохнуть всю боль наружу. Весь мой мир на мгновение сжался в этот маленький эпизод страха и боли.

Не в силах сдержаться, я опустил взгляд, пытаясь понять, что с плечом. Туго намотанная повязка, плотно прижатая к коже, скрывала всё, что скрывать было нельзя. Повязка впитала в себя слишком много крови, из-за чего вся ткань пропиталась тёмными пятнами, которые ярко выделялись на фоне белизны бинта. Но несмотря на эти признаки, я мог видеть, что кровотечение остановилось — кровь больше не текла, и рана медленно заживала.

Где я?

Я медленно выдохнул, пытаясь успокоиться, заставить себя взять под контроль нарастающую панику. В груди всё так же звучал эхом гул, а в висках пульсировала тяжёлая боль, но я заставлял себя сосредоточиться. Голова продолжала гудеть, словно молот, бьющий по металлу, а мысли путались, скользя одна за другой, не давая мне собраться. Всё казалось размытым, как картина, нарисованная небрежной рукой, но я знал одно — я жив.

Вокруг царила тишина, тяжёлая и давящая, как сама смерть. Пустота заполняла пространство, обвивая меня со всех сторон, как туман, который не отпускал и не давал ясности. Лишь неясные силуэты бойцов, в закатном свете, двигались вперёд. Их фигуры казались размытыми, теряющими форму и контуры, как призраки, не способные оставаться в этом мире.

Постоянный монотонный скрип повозки, такой знакомый и одновременно чуждый, будто сам звук был отголоском чего-то давно ушедшего, смешивался с приглушёнными голосами. Я пытался фокусировать слух, пытаясь разобрать хоть слово, но речь казалась отдалённой, как будто она не принадлежала этому миру, а была частью какого-то другого, более туманного и неопределённого.

Я осторожно повернул голову, стараясь не делать резких движений, чтобы не спровоцировать боль. За пределами повозки открывался мрак. Пейзаж передо мной был настолько искажённым, что казалось, природа сама по себе пыталась пережить катастрофу. Изломанные деревья, которые раньше могли бы быть величественными, теперь стояли обрубками, как сломленные кости. Их ветви свисали, словно черные пальцы, указывающие на небо, от чего в глазах всё становилось мутным и неясным.

Земля, по которой мы ехали, была потрескавшейся, местами прогнившей, и на ней были следы тяжёлых ступеней, оставленных копытами и ногами. Повсюду разрывшиеся участки, где трава была выжжена, а песок выдран, как если бы здесь прошла буря или был обрушен какой-то катаклизм. Почва, казалось, поглощала всё вокруг, как будто сама она поглощала остатки жизни.

Запах крови всё ещё висел в воздухе, оставив в ноздрях горькое послевкусие, почти металлическое, как если бы сама земля пропиталась этим ужасом. Это был запах боли и страха, витающий везде, смешиваясь с горечью разложения и пылью, которая цеплялась за каждый вдох. Всё это создавало атмосферу, в которой не было ни жизни, ни надежды, только остатки того, что когда-то могло быть чем-то живым и настоящим.

Внезапно память взорвалась ярким огнём, словно искры пронзили темные уголки сознания. Мгновенно я ощутил, как всё вокруг перевернулось, и перед глазами закрутились обрывки образов, которые были настолько яркими, что я даже потерял счёт времени. Моё тело откликнулось на этот поток воспоминаний болью, что пронзила моё плечо с такой силой, что я едва удержался на месте. Она была такой острой, такой настоящей, что я едва мог дышать.

В голове всё взорвалось: сначала всё было как туман, зыбкие контуры, сливающиеся в одно неясное пятно. Неясные голоса, взрывы, чуждые лица и невозможные ситуации. Но что-то в этом потоке пронзило меня, и я стал понимать. Это было похоже на мозаичный взрыв, когда фрагменты прошлого неожиданно складывались в единую картину.

Элера.

Это имя эхом прозвучало в моей голове, как гром, от которого сотряслась вся реальность. Я резко повернулся, как будто инстинктивно следуя этому призыву. В груди что-то скрутило, и сердце бешено застучало, как будто оно хотело вырваться наружу. Кровь закипела в венах, и в голове замелькали образы. Тот момент, когда я стоял перед ней, готовый уничтожить её, не понимая, что она для меня стала намного большим, чем просто оружие. Она была чем-то... незаменимым.

Я вспомнил, как ярость захлестывала меня, как желание уничтожить всё, что стояло на пути, овладевало разумом. Я помнил тот взгляд, который она мне послала — холодный, но в нём скрывалась какая-то боль, что-то такое, что заставляло моё сердце сжиматься. Это было не просто чувство отчаяния или ненависти. Это был момент, когда я вдруг осознал, что передо мной не просто враг. Элера стала чем-то гораздо большим. Это было как молниеносное прозрение.

В тот момент мой взгляд скользил по её лицу, как будто я оказался не в своём теле. Я видел её глазами — маленькую, такую хрупкую, уязвимую. Она не была оружием. Она была живым существом, с собственными мыслями, чувствами, страхами и желаниями. И я… я стоял перед ней, готовый лишить её всего этого. Я был готов уничтожить её, потому что не знал, как иначе поступить. Мой разум, поглощённый яростью и паникой, не знал другого выхода.

Я пытался. Я пытался контролировать свои инстинкты, заставить себя быть чем-то большим, чем просто зверь. Но в тот момент, когда я столкнулся с ней лицом к лицу, когда она стояла передо мной, была так близка, всё моё существо словно кричало, что она должна быть уничтожена, что иначе я не смогу остановиться. Мой разум, казалось, окончательно потерял связь с реальностью. Я стал частью этого чудовища, частью своего титана, и не мог думать о последствиях. В тот момент я был слеп, глух и глуп, лишённый всякой человеческой морали.

Её лицо, её глаза — всё, что я видел в тот момент, были пронизаны ужасом и отчаянием. Она не могла меня понять. Как могла бы? Как она могла простить то, что я сделал с ней, с её жизнью, с её душой? Как могла бы забыть, что я стал тем, кого она всегда боялась? Я был её кошмаром, её титаном, с которым она была вынуждена столкнуться. Я — тот, кто стал её угрозой, тем, кого она пыталась остановить, как бы не старалась.

Тот момент навсегда останется в моей памяти — момент, когда я стал тем, что не мог бы простить сам себе.

Я медленно огляделся, и каждый объект вокруг казался чуждым, оторванным от реальности. Повозка качалась на неровной дороге, бойцы, вокруг которых раньше все было настолько очевидно, теперь казались далёкими, как тени, даже их разговоры не достигали меня. Я видел раны на своём теле, боль, что накатывала волнами, и тяжесть усталости, но даже она не могла заглушить то, что не оставляло меня — её образ.

Её лицо, её глаза — всё это до сих пор было со мной, как застывшее в голове воспоминание. Я чувствовал её близость, как будто она была всего в нескольких шагах от меня. Но, несмотря на то, что она оставалась частью моего мира, её состояние, после того как я оставил её, после того как она оказалась в таком положении, терзало меня. Я знал, что её жизнь могла висеть на волоске, как и моя. И эта мысль, эта тревога не давала мне покоя.

Я мог бы попытаться уговорить себя, что теперь всё будет нормально, что я выбрал верный путь, что это всего лишь последствия нашей борьбы. Но, что бы я себе не говорил, мне не удавалось избавиться от ощущения, что последствия не исчезнут просто так. Это не была просто физическая боль или усталость — это было нечто большее. Я знал, что она была где-то рядом, возможно, так же боролась, так же чувствовала эту пустоту и боль, как и я.

И что я мог сделать с этим ощущением? Что я мог сделать, если она всё ещё была частью этого хаоса, и я был таким же уязвимым, как и она?

– Где она? – мой голос сорвался, и слова вышли с таким напряжением, что я сам почувствовал, как они сжимаются в горле, как будто каждый звук сжался в комок, который трудно было произнести.

– Эрен, успокойся.

Я резко повернул голову, пытаясь найти источник этого голоса, который звучал как издалека. Микаса, она была рядом, но её голос… он был другим. Я привык слышать его полным, уверенным, но теперь он казался пустым, почти отстранённым, как если бы её слова были лишь эхом, а не настоящими. От этого было тяжело, и, возможно, именно этот холодный оттенок заставил меня вздрогнуть.

Я пытался сосредоточиться, но внутри меня всё кричало. Где она? Где Элера? Мой разум не мог успокоиться, и мне было невыносимо тяжело держать себя в руках, когда мысль о ней не отпускала ни на секунду. Каждое мгновение тянуло меня в пустоту, в этот безжалостный страх за неё. Я должен был знать, что с ней, должен был быть уверен, что она жива. Мысли путались, но тревога продолжала сжимать сердце, и я не мог успокоиться.

Я перебил её, голос сорвался, но не смог скрыть ярость, которая прорывалась сквозь сдавленный тон. Это было как крик — не от боли, а от отчаяния, от страха, что я что-то упустил, что она где-то далеко, и я не могу её найти. Он был резким, как будто я пытался вытолкать из себя всё, что накопилось, вырвать свою боль наружу, не зная, как ещё справиться с этим мучительным состоянием.

– Где она?! Где Элера? – Эти слова сорвались с губ, не давая ни секунды покоя, словно они были единственным, что я мог сказать в этот момент, пытаясь найти ответы, которые мне не давали покоя.

Микаса нахмурилась, увидев мою реакцию, но не сказала ни слова. Она просто молча указала в сторону, на противоположный конец повозки. Жест был простым, но его значение не требовало объяснений. Молча, но твёрдо, она дала мне знак. В её взгляде не было сочувствия или успокоения, лишь понимание, что я не смогу успокоиться, пока не увижу её.

Без колебаний я повернул голову в ту сторону, куда она указала. Взгляд мигом метнулся туда, и всё остальное стало неважным. Я увидел её.

Элера лежала неподалёку, и в тот миг всё вокруг словно исчезло. Мир сузился до этого одного жуткого зрелища, которое охватило меня целиком. В ушах звенела тишина, а каждый звук — скрип колёс, отдалённые голоса бойцов, даже боль в теле — стали неважными, исчезнувшими в этом пространстве. Всё внимание было приковано к ней.

Кровь похолодела в жилах, а дыхание на мгновение сбилось. Она была там, в том самом месте, где я никогда не хотел её видеть — неподвижная, словно потерянная, укрытая плащом, который едва ли мог скрыть её хрупкость. Казалось, сама атмосфера повозки тяжела от её присутствия.

Её тело лежало среди оружия и припасов, не в состоянии сопротивляться, как забытая вещь, оставленная в хаосе битвы. Никаких движений. Никаких звуков. Казалось, всё в её мире остановилось.

Я не мог двинуться с места. Страх зажёг в груди пламя, которое медленно расползалось по венам, сковывая тело, не давая движения. Я почувствовал, как кровь застыла в жилах, когда взгляд упал на её лицо, покрытое следами изнурения, и на её глаза, которых я так долго ждал увидеть — глаза, теперь закрытые, не воспринимающие этот мир.

В этом приглушённом свете её кожа казалась почти прозрачной, как будто сама жизнь покинула её тело, оставив лишь призрак. Лёгкие серые тени казались неестественно глубокими, подчёркивая её бледность. Она была неподвижна, как мраморная статуя, утонувшая в тишине, что окружала её.

Ни одного вздоха, ни малейшего движения — только пустота, которую невозможно было игнорировать. В этом мертвенном молчании и застыл весь мой мир. Не было звуков, не было мыслей, не было времени. Только страх. Огромный, сжимающий сердце страх, который обрушился на меня, когда мои глаза нашли её.

Я не помню, как перестал дышать. Возможно, это произошло в тот самый момент, когда я осознал, что всё, что я хотел сказать, что я так долго ждал — это было уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы что-то изменить. Слишком поздно, чтобы её вернуть.

Кровь похолодела в жилах, будто лёд вонзился в самое сердце. В груди всё сжалось, как будто кто-то схватил меня за горло, не давая дышать. Я чувствовал, как всё внутри меня замерло. Никаких мыслей, только боль. Это было как удар. Как если бы мир разорвался вокруг меня, оставив лишь эту страшную тишину, этот холод, который проникал в самую душу.

В висках застучало так громко, что мне казалось, что я не услышу ничего, кроме этого оглушающего гула, нарастающего с каждой секундой. Казалось, что сам звук становился чем-то живым, чем-то, что можно потрогать, что можно ощущать. Мои глаза не могли оторваться от неё, и в какой-то момент я понял, что даже если бы я захотел, я бы не смог сделать шаг назад.

Что-то внутри меня разорвалось, но я не мог понять, что именно.

— Элера... — мой голос сорвался, утонув в слабом, дрожащем выдохе. Это было похоже на мольбу, на тщетную попытку убедить себя, что она действительно здесь, что это не очередное видение, рожденное болью и усталостью. Но реальность била сильнее — её неподвижное тело, бледное лицо, обагрённые кровью бинты. Всё это было настоящим.

Я попытался встать, но едва приподнявшись, почувствовал, как ноги предательски подогнулись подо мной. Вспышки боли пронзили бедра и колени, и в тот момент, когда я пытался перебороть слабость, мои ноги не слушались. Я почувствовал, как всё тело накрыло невыносимое чувство тяжести, как будто каждое движение отнимало у меня остатки сил. Мышцы, которые, казалось, были готовы к действию, вдруг стали деревянными, неловкими, а каждый шаг отдавался как удар молнии в сплошной темноте боли.

Голова гудела, как если бы я пытался двигаться в густом тумане, а виски пульсировали в ритме моего бешеного сердцебиения. Руки дрожали, пальцы едва хватали воздух, словно теряя контроль, будто они вовсе не были моими. Кожа болела, будто я выжигал её собственными руками.

Но несмотря на это, я не мог остановиться. Не сейчас. Страх, отчаяние и невыносимое желание не дать себе опоздать, не дать себе стать беспомощным — всё это отгоняло боль. Я стиснул зубы, заставляя себя двигаться. Внутри бушевал хаос, тело не подчинялось, но мысль о том, что каждый момент может стать последним, заставляла меня идти вперёд, шаг за шагом, несмотря на боль, несмотря на невыносимую усталость.

Я почувствовал, как взгляд Микасы пронзает меня, как её слова, полные тревоги, словно нити, пытаются удержать меня на месте. Но я не мог, не мог просто остановиться, даже если весь мир разваливался вокруг меня. Микаса, всегда сдержанная и решительная, с такой силой произнесла моё имя, что я не мог игнорировать её беспокойство. Но в этот момент она была не тем, кто мог меня остановить.

— Эрен! Тебе нужен отдых, — её голос звучал мягко, но в нем была беспокойная настойчивость. Я видел, как её рука тянулась ко мне, и как её глаза, полные заботы и страха, пытались уговорить меня вернуться назад. Но нет. Я не мог. Не сейчас.

Я почувствовал, как в груди нарастает давление, как что-то внутри меня пульсирует, не давая мне остановиться. Моё тело было на грани, каждая мышца протестовала, в глазах темнело, но этот страх, что я не успею, что я могу опоздать, не позволял мне думать о своём состоянии. Я был готов пройти через любую боль, чтобы добраться до неё, даже если мне приходилось сражаться с собой.

Когда её рука протянулась ко мне, я стиснул зубы и резко отмахнулся, не давая себе времени подумать. Микаса всегда была рядом, всегда пыталась меня удержать, но я не мог позволить себе уступить. Она не могла понять — всё, что я хотел, это быть рядом с ней, с Элерой. Я не мог оставить её в этом состоянии, я не мог оставить её, если бы у меня был хоть малейший шанс помочь. Микаса могла бы уговорить меня остановиться, но я не мог позволить себе это. Я не мог позволить себе беспомощность. Слишком многое было на кону.

Я чувствовал её взгляд, полное беспокойства молчание, но я не мог этого больше выносить. Каждый момент был критическим, и, несмотря на то, что я чувствовал, как мои силы исчезают, я не мог остановиться. Микаса должна была понять: в этот раз я не мог позволить себе ничьей помощи.

Каждое движение было, как битва с собственным телом. Я чувствовал, как мышцы обвивает невыносимая боль, как моё тело буквально сопротивляется, пытаясь остановить меня. Тело, которое не слушалось, и всё равно, каждый сантиметр пути, каждое усилие, с которым я ползал вперёд, было как шаг в неизвестность. Я продолжал, несмотря на боль, несмотря на усталость, потому что я знал: я не могу позволить себе сдаться. Не могу.

Туман вокруг усиливался с каждым движением. Ушедшая энергия казалась только частью меня, но в голове было ясно одно: я должен быть там. Я должен добраться до неё. Этот страх — не опоздать, не пропустить момент — сжигал меня изнутри.

Мои руки, стиснутые в кулаки, впивались в грязь и ткань. Каждое прикосновение было жестким, даже агрессивным, как если бы я пытался удержать что-то, что могло исчезнуть, если бы я ослабил хватку хотя бы на секунду. Ткань была пропитана кровью, грязью и грязной влагой. Я не замечал этого, не обращал внимания на то, что мои руки дрожат, а пальцы пронизывает боль. Всё это казалось ничтожным по сравнению с тем, что было впереди.

Я сконцентрировался только на этом пути. Микаса не могла остановить меня, никто не мог. Только Элеру видел я в этом моменте. Всё остальное стало пустым фоном. Я не позволял себе даже сделать паузу, ни на мгновение, чтобы передохнуть. Страх был слишком велик — страх, что она может быть уже слишком далеко, что я не успею, что она уйдёт, и я потеряю её навсегда.

Я боролся не только с болью, но и с тем, что моё тело, которое должно было быть моим союзником, стало противником. Но несмотря на это, каждое движение было шагом вперёд, шагом в сторону неё. С каждым сантиметром, с каждым новым усилием я чувствовал, что приближаюсь к ней.

В тот момент, когда я подполз ближе, мир как будто сжался, стал малым и далеким. Всё, что существовало, — это она. Моя рука опустилась на деревянную поверхность, а сердце колотилось с такой силой, что казалось, оно вот-вот выйдет из груди. Я продолжал ползти, не замечая боли, не обращая внимания на свою измотанность. Всё вокруг исчезло, оставив лишь её лицо, ту пустоту, в которой я не мог найти ни смысла, ни ответов.

Когда я поднес глаза к её лицу, мне показалось, что время замедлилось. Я не мог отвести взгляд, несмотря на то, что его тяжесть становилась невыносимой. Я всматривался в её глаза — но они не отражали ничего. Они были закрыты. Я не мог найти ни боли, ни отчаяния, ни даже отчётливой эмоции. Это было так чуждо, так дико, что я почувствовал, как что-то разрывает меня изнутри. Моё сердце ушло в пятки, и на мгновение я потерял саму себя, как если бы её лицо исчезло, растворилось в пустоте.

Её лицо было чужым, как будто оно не принадлежало ей, а её взгляд не выражал ничего — ни страха, ни злости. Он был пустым, безжизненным, и это было хуже любого страха, который я мог представить. Я не мог понять, что с ней случилось, что произошло с тем, что я уже так хорошо знал.

— Эй… — прошептал я, едва слышно, словно боялся, что даже самый лёгкий звук может причинить ей боль. Голос дрожал, натянутый, как струна, готовая вот-вот лопнуть от напряжения. Я не мог оторвать взгляда от её лица, цепляясь за каждую линию, каждый мельчайший намёк на жизнь, на то, что она ещё там. Я пытался найти хоть что-то знакомое в её выражении, надеясь, что она откликнется.

Но ничего.

Элера никогда не выглядела такой… уязвимой. Это слово было чужое, почти неуместное, когда речь шла о ней. Она всегда была сильной, несгибаемой — даже тогда, когда никто этого не видел. В её глазах всегда горел огонь, даже в самые тёмные моменты. Она могла быть молчаливой, резкой, отстранённой, но никогда не была сломанной. Это не была её суть. Она была огнём, даже когда её мир рушился вокруг. И сейчас, когда я видел её такую — беспомощную, безжизненную — что-то внутри меня сжалось, словно сама реальность трещала по швам.

А сейчас...

Сейчас она выглядела так, будто могла рассыпаться от одного неосторожного движения.

Её кожа была бледной, почти прозрачной, и в тусклом свете она казалась нежной, как хрупкое стекло. Густые ресницы отбрасывали тяжёлые тени на её осунувшиеся скулы, придавая её лицу болезненно заострённый вид. Рот был приоткрыт, а губы пересохшими, потрескавшимися, как если бы она уже давно не могла почувствовать вкус воды. Кровь, которая запёклась в уголках её губ, говорила о том, что боль была с ней гораздо дольше, чем я мог себе представить.

Бинты, перевязавшие её лоб и виски, уже начали темнеть, запечатлевая на себе новые следы боли, её борьбу с тем, что происходило. С каждым движением, которое она делала — даже если это была просто попытка дышать — эти бинты поглощали всё больше тёмной жидкости, как если бы сама её боль не могла найти выхода. Это всё было слишком — слишком ярким, слишком реальным, и в тот момент мне было трудно понять, как я мог быть так близко и не видеть этого раньше.

Я осторожно протянул руку, но, как только пальцы коснулись воздуха, я замер. Внутри что-то сжалось, и рука осталась в несколько сантиметров от её кожи. Я не мог решиться. Она была настолько хрупкой, настолько чуждой, что даже простое прикосновение казалось бы жестом, способным уничтожить её остатки. Вся её уязвимость казалась ядовитой, она была как стекло, которое, если тронуть, может навсегда рассыпаться на осколки.

Я с трудом сглотнул, чувствуя, как что-то тяжёлое подступает к горлу. Этот холодный, вязкий узел отчаяния мешал мне дышать. Не знал, что именно в тот момент так сильно давило: страх перед тем, что я могу потерять её, или боль от осознания, как сильно она пострадала. Кажется, в тот момент я терял всё. Мои мысли путались, не было ни ясности, ни уверенности в том, что делать. Только пустота, которая могла бы поглотить всё, что я когда-либо знал.

Моя рука, замерзшая на полпути, не решалась двигаться дальше. Всё вокруг стало второстепенным, только её присутствие, такое уязвимое, было важным.

— Элера… — снова позвал я, чуть громче, сдавленно. Голос дрожал, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Моё сердце стучало в груди, громко, слишком громко, а слова, будто застряли в горле, вырывались с трудом, как если бы воздух сам не хотел проникать в мои лёгкие. Я знал, что должен быть сильным, что должен действовать, но каждый миг её молчания разрывал меня изнутри.

Тишина была оглушающей. Я не мог позволить себе думать, что она не ответит, что её глаза останутся такими же пустыми, что она не почувствует меня. Это было бы слишком. Я не знал, сколько ещё могу держаться. Но если она не ответит, если её молчание останется, мир подо мной действительно может треснуть. Этот момент был тем, чего я боялся больше всего.

Я медленно протянул руки, едва дыша, словно боялся, что одно неверное движение причинит ей боль. Мой взгляд был прикован к её лицу, следил за каждым её мгновенным изменением, за каждым её дыханием, как если бы этот момент мог быть последним. Кончики пальцев коснулись её холодной кожи, и в тот момент мир будто замер — каждый мой мускул, каждый нерв сжался в ужасе. Это было так… неправдоподобно. В её безжизненном теле не было того огня, который всегда горел в её глазах, и это разрывало меня.

Осторожно, с дрожью в руках, я поднял её, почти не веря, что могу держать её так близко. Я прижимал её к себе так бережно, словно держал в ладонях не человека, а тонкий лист бумаги, готовый порваться от малейшего усилия. Её тело было холодным, как лёд, но я не мог оторваться, не мог отпустить. Даже если бы весь мир рухнул, я не мог бы позволить себе её потерять.

Её голова безжизненно склонилась мне на плечо, и я почувствовал, как её волосы, ещё недавно столь живые, теперь были мягкими, как шелк, но холодными, как само её тело. Она всегда была такой сильной — её взгляд был полон решимости, её слова всегда резали воздух, а её действия были полны энергии, направленной к цели. Но сейчас всё это исчезло. Она была просто… лёгким, почти невесомым телом, которое я держал в руках, как будто боялся, что если на секунду ослаблю хватку, она исчезнет.

Тело казалось слишком лёгким, словно все её силы вырвались из неё, оставив лишь пустую оболочку. Когда я прижал её к себе, её тело не откликнулось на меня так, как всегда. Нет привычного сопротивления, нет защиты, нет того внутреннего жара, который обычно исходил от неё. Всё, что я чувствовал — это её холод и слабость, будто она стала частью этого мира, что так долго её пытался разрушить.

Я аккуратно усадил её на свои колени, стараясь не потревожить её безжизненное тело. Моя рука, поддерживающая её спину, была напряжена, будто готова принять на себя всю тяжесть её боли, чтобы не дать ей упасть. Вторая рука скользнула по её запястью, как будто этим жестом я пытался удержать её здесь, в этом мире, чтобы не дать исчезнуть. Мой захват был настолько сильным, что пальцы почти болели от напряжения, но я не мог позволить себе ослабить хватку. Страх перед тем, что она ускользнёт, что потеряю её, становился настолько реальным, что почти физически ощущался в груди.

Сердце грохотало в груди, как тяжёлый барабан, отзываясь гулом в ушах. С каждой секундой этот ритм становился всё быстрее, громче, как будто он мог разорвать меня изнутри. Всё тело отзывалось на этот ритм, ощущая каждый удар сердца как что-то невыносимо важное, нечто, что определяло, жив ли я вообще. И в этой беспокойной тишине, среди грохота крови и пульса, я не мог избавиться от ощущения, что каждое мгновение может стать последним.

Я прижимал её к себе с такой силой, что казалось, будто пытаюсь сделать её частью себя, сливаюсь с её холодным телом, чтобы хоть как-то избавиться от страха утраты. Лицо я уткнул в её спутанные волосы, чувствуя их прохладу, и на мгновение потерял всякое ощущение времени. Всё вокруг — этот мир, война, боли, смерть — всё это исчезло. Единственное, что имело значение, — это она. Её тело, её присутствие. Я хотел почувствовать её, ощутить, что она всё ещё рядом, что она жива, что её дух не ушёл вместе с её бессознательным состоянием.

Мои пальцы, дрожащие от страха и отчаяния, осторожно скользили по её холодной коже. Я старался быть нежным, хотя это было сложно, когда внутренне я был полон тревоги и боли. Я искал каждый малейший намёк на жизнь, на её присутствие в этом моменте, как будто с каждым касанием я мог вернуть её к себе. Мои пальцы невольно цеплялись за каждый изгиб её лица, за каждую линию, пытаясь запомнить её, как никогда раньше.

Я ждал, искал хоть какой-то знак, хоть слабый вздох, дрожь ресниц, теплоту дыхания. Даже крохотная перемена в её состоянии могла бы быть тем единственным, что вселило бы в меня хоть каплю надежды. Но ничего. В её теле не было жизни. Только пустота.

Воздух словно застрял в лёгких, не позволяя дышать, и я почувствовал, как в груди что-то ломается, как будто весь мир разрушается вокруг меня. Боль сжала сердце, как железные тиски, и я не мог сдержать её. Но настоящая угроза пришла в тот момент, когда я понял, что её грудь не поднималась.

Тогда паника обрушилась на меня с такой силой, что я потерял ощущение времени, места, всего, что происходило. В голове помутилось, мысли стали путаться, но одно было ясно: я не мог потерять её. Не так. Не сейчас.

Мои руки ослабли, пальцы едва могли сжать её тело, но я заставил себя не отпускать. Даже если они отказывались слушаться, я держал её крепче, ощущая, как мои собственные силы утекают, как земля уходит из-под ног, как тело начинает отказывать. Но это было неважно. Я не мог позволить себе отступить. Всё, что я мог сделать, — это держать её. И я держал, несмотря на то, что каждая клетка моего тела кричала от отчаяния.

Отчаянный, немой крик заполнил мой внутренний мир, но я не мог заставить его прорваться наружу. Я не мог сказать, что мне было нужно, как мне было страшно, потому что слова не могли описать того, что творилось в моей душе. Всё, что я знал, это что я должен был удержать её, что я не имел права её отпустить.

Я резко поднял голову, мои глаза метались по лицу Микасы, словно пытаясь найти хоть какой-то знак, хоть одно движение, которое могло бы развеять этот кошмар. Я искал подтверждение, что всё это — ошибка, что она просто шутит, что она ещё дышит, что я ещё не потерял её. В её взгляде было что-то твёрдое, неподвижное, как камень, и это только добавляло страха.

Я отчаянно искал ответы в её глазах, но вместо того, чтобы увидеть хотя бы малейшее облегчение, я лишь ощущал пустоту. Она смотрела на меня, но её молчание было тягучим, непроницаемым. Это молчание словно разрывалось на части мою уверенность, каждое его мгновение углубляло яму страха в груди.

Я хотел крикнуть, схватить её за плечи, встряхнуть, заставить её что-то сказать, но в какой-то момент понял, что уже не могу ни двигаться, ни говорить. Время замедлилось, и все звуки исчезли, осталась только её неподвижность, её молчание, которое заполнило всё пространство.

Микаса не говорила, и в этом молчании было всё, что мне не хотелось слышать.

— Нет… нет, не может быть… — слова вырвались из меня с трудом, едва слышными, шершавыми звуками, будто весь мир сжался в этот момент в одно единственное, страшное ощущение. Я шептал их, как заклинание, пытаясь хоть как-то удержать реальность на месте. Но каждый из этих звуков казался мне пустым, беспомощным, не способным остановить происходящее.

Мой голос был хриплым, как будто он сам был вырван из груди, поломанный и обрывающийся на полуслове. Каждое слово причиняло боль, как будто они не просто вырывались, но рвали меня на части. Я не мог принять этого. Не мог понять, не мог поверить. Казалось, что вокруг всё замерло, но каждый удар сердца отголоском эхом отдавался в ушах, напоминая мне о том, что происходит с тем, что я пытался удержать.
Мои пальцы, дрожащие и скользящие по её одежде, сжались, словно пытались удержать её, несмотря на то, что всё вокруг меня рушилось. Я чувствовал, как ткани её одежды скользят в руках, почти невесомые. Каждое мгновение мне казалось, что она вот-вот вернётся. Я был готов поверить в это, потому что не мог принять реальность, которая угрожала моему миру.

Я резко наклонился вперёд, моё дыхание стало прерывистым, как будто я пытался найти хотя бы малейший след жизни в её холодном теле. Глаза не отрывались от её лица — будто мой взгляд мог стать тем элементом, который вернёт её. Надежда металась, ускользала, но я продолжал вглядываться, как если бы каждое мгновение могло стать тем самым, когда она откроет глаза и снова станет живой.

Я чувствовал, как внутренний панический холод обжигал меня, сдавливая грудь, но в то же время пытался заставить себя думать, надеяться. Надежда умирала, но её не хотели отпускать. Я продолжал смотреть на её лицо, глядя на каждую черту, на каждое мгновение, которое казалось мне обманом. Я искал хотя бы маленький знак, что она ещё здесь, что я не потерял её навсегда.

Но ничего не происходило. Время замедлялось, но мир вокруг продолжал вертеться, и я не мог остановить это.

Мои губы еле шевелились, произнося это слово, которое казалось таким тяжёлым, таким невозможным. Я пытался сказать больше, что-то, что могло бы изменить ситуацию, но слово «нет» вырвалось из меня, как последний крик, как последняя попытка не принять реальность.

Голос сорвался, едва начавшись, оборвавшись на самом последнем звуке, как будто не в силах выдать больше ни единой вибрации. Он был хриплым, едва слышным, словно все мои силы, все эмоции слились в это одно слово, которое не могло изменить того, что происходило. Я снова пытался сказать что-то, но горло будто сжало чьи-то невидимые руки, и я не мог больше выдавить ни звука.

Всё, что я ощущал, — это страх, полный отчаяния, глубокий, как бездна, которая не оставляла мне никакого выбора, кроме как принять то, что происходило. И несмотря на это, я не мог избавиться от чувства, что это не может быть правдой. Но пустота внутри продолжала разрастаться, отнимая всё.

Даже это единственное слово не смогло быть достаточно сильным, чтобы вернуть её.

Мои пальцы неосознанно сжимались вокруг её тела, каждый миг, каждое прикосновение становилось ещё более отчаянным, в надежде, что хоть что-то изменится. Я, казалось, был на грани безумия, потому что это ощущение — держать её в своих руках, но не чувствовать жизни — было невыносимо.

Мои руки будто искали путь назад, каждый пальцевый сгиб, каждая живая клетка в теле стремились найти тот момент, когда всё ещё было возможно. Я двигался медленно, с невероятной осторожностью, как будто каждое действие могло разрушить её ещё больше. Всё, что я чувствовал, это тот холод, тот жуткий, тягучий холод, что охватывал её кожу, и по тому, как она оставалась неподвижной, я понимал — ничего не вернётся назад.

Моё лицо оказалось совсем рядом с её лбом, и я прижал его к ней, как если бы моё дыхание могло стать тем самым моментом, который возвращает её к жизни. Я пытался почувствовать хоть малейшее движение, хотя бы слабое движение её груди, но ничего. Мне не удавалось найти того, что бы спасло меня от этой реальности. Я надеялся на чудо, но даже в моей голове не было места для него. Тишина была глухой и оглушающей.

В тот момент, когда я касался её лба, в этот момент пустота становилась всё более удушающей. Всё, что я чувствовал — это её холод, её абсолютную неподвижность. И сердце сжималось всё сильнее.

Моё сознание, как будто сжалось в один единственный, острый момент, когда это осознание нахлынуло. Я не мог поверить в то, что чувствовал, но в глубине души понимал: она ушла. И виноват в этом был я. Это не могло быть ошибкой, не могло быть случайностью. Я не мог отвернуться от этой мысли, потому что она была правдой.

Я был тем, кто разрушил всё. Я был тем, кто не смог её защитить, кто не сумел вовремя остановиться. Мои руки, сжимающиеся вокруг неё, казались уже не моими. Это было так, будто я искал её везде, но не мог найти. В поисках спасения я стал её разрушением.

Я не мог больше смотреть на её лицо, но глаза всё равно не могли оторваться. Она была там, передо мной, холодная и безжизненная, и это было моё проклятие. Я убил её. Все те моменты, когда я мог прикасаться к ней, когда общался с ней, когда обещал себе, что буду защищать её, теперь разлетались в прах. Всё, что я сделал, было ради неё, а в конце концов я стал причиной её смерти.

Гнев и отчаяние переполнили меня, но даже они не могли вернуть её. Я стиснул зубы, чтобы не выдать ни звука, но каждое внутреннее переживание было как удар молнии, сжигающий меня изнутри. Мои мысли были крутящимися вихрями в голове, где не было места ни для сожалений, ни для прощения. Я был виноват. Я мог бы остановиться. Я должен был остановиться.

Но я не остановился. Я не смог её спасти. И теперь, когда всё уже было сказано, я понял: я убил её.

Вина была невыносимой. Она сжимала грудь, пронизывала меня целиком, словно невидимая тень, которую я не мог отогнать. Каждая клеточка моего тела ощущала тяжесть этого ощущения, как будто оно стало частью меня. Я не мог избавиться от этой мысли, которая проникала в каждую мысль, каждый вдох. Это была моя ошибка. Мой выбор. Я был виновен, и я знал, что больше никогда не смогу исправить это. Моя неспособность действовать правильно, вовремя, когда это было важно. Она ушла, а я так и не успел сделать то, что нужно было.

Слёзы катились по моему лицу, но я не мог понять, когда они начали падать. Всё размывалось перед глазами. Это было невыносимо. Боль, ярость, тревога — они все слились в одну жгучую тоску, которая сжала моё сердце, как кольцо, всё сильнее, с каждым вдохом. Я не знал, как справиться с этим. Я не знал, как дышать, как двигаться, как вернуться в реальность, когда моя реальность была разрушена.

Я почувствовал, как кто-то толкнул меня сзади. Это был лёгкий, почти неощутимый жест, но он вывел меня из ступора, заставил вернуть внимание на происходящее вокруг. Я услышал голос Микасы, её слова, но они не имели смысла. Я не мог воспринимать ничего, кроме неё. Всё, что я видел — её лицо. Оно было холодным, неподвижным, не в силах отразить её характер, её энергию, ту силу, которую она всегда несла в себе. Её больше не было...

Микаса снова что-то говорила, но я не мог сосредоточиться. Мои глаза не могли оторваться от её тела. Это всё казалось невозможным. Как так получилось? Почему именно она? Почему всё закончилось именно так? Моё сердце билось в груди с бешеной силой, пытаясь найти ответ, но его не было. Боль в груди становилась невыносимой, и я не знал, как справиться с этим. Я не мог успокоиться. Я не мог заставить себя принять этот факт.

Всё вокруг исчезло, оставив только неё. Тело, которое я больше не мог вернуть. Слёзы продолжали катиться, но это не меняло ничего. Она была потеряна.

— Ты не можешь… — мой голос едва слышен, но я продолжал шептать эти слова, словно пытаясь найти её душу в этом безжизненном теле, в этих слабых, едва различимых чертах. Я не мог поверить в то, что происходило. Это было так неправдоподобно. Моя рука дрожала, когда я касался её кожи, пытаясь ощутить хоть малейший отклик, хоть тень жизни. Но ничего не происходило. Она была пустотой, холодной и неподвижной.

Я прижал её к себе сильнее, не в силах отпустить. Была тишина, такая давящая и страшная, что мне казалось, весь мир замер в этот момент. Каждое её движение, каждое лёгкое дыхание, которое я когда-то так хорошо знал, теперь исчезли. Я чувствовал её тело, такое беспомощное, такое неестественно тяжёлое, в своих руках. Казалось, её энергия ушла, оставив лишь оболочку. Она была мёртвой.

— Элера... — Мой голос был приглушён, и слова с трудом вырывались из горла. Я не знал, что делать. Всё внутри меня сжималось, каждый вдох давался с усилием, а чувства расплывались в голове. Мне хотелось, чтобы всё это было просто кошмаром, чтобы я проснулся и увидел её живой, с её обычным, таким ярким взглядом. Но вместо этого передо мной была только холодная тишина и пустое тело, которое когда-то было её.

— Пожалуйста, проснись... — я почти молился, шептал это слово, как единственное средство, которое могло вернуть её. Я прижимал её к себе крепче, надеясь, что почувствую хоть малейший отклик, хоть какой-то намёк на жизнь. Но вместо этого я ощущал только её холод. Она была слишком тихой, слишком неподвижной. Я не знал, как это произошло, но в тот момент мне казалось, что я потерял её навсегда.

Сердце колотилось, как будто пыталось вырваться из груди. Ритм его был бешеным, срывистым, с каждым ударом ощущался лишь ещё больший страх. Я пытался понять, что делать, как вернуть её, но в голове было пусто. В тот момент я чувствовал себя совершенно беспомощным, лишённым всякой силы. Кажется, вся вина лежала на мне. Это всё из-за меня. Это случилось потому, что я не смог её остановить, не смог вытащить её из этого чёртового капкана, в который я сам её втянул. Я не остановил себя вовремя и теперь… Теперь она была вот такой. Сломанная, неподвижная, как если бы часть меня исчезла вместе с ней.

Каждое воспоминание о том, как её глаза горели, теперь казались такими далекими, такими невозможными. Как же я мог позволить этому случиться? Мысли об этом яростно рвались в голове, как молнии. Я ощущал тяжесть в груди, как будто сама эта пустота была тяжёлой и давящей. Моё тело было в напряжении, руки сжались на её теле, но даже этого было недостаточно. Я не мог вернуть её. Я не мог её спасти.

— Она не... не может быть... — Мои слова рвались из горла, их звучание было пропитано отчаянием, паникой. В голове не было ни одной ясной мысли, все сливалось в невообразимую кашу. Я не мог сосредоточиться, не мог понять, как это возможно. Это не могло быть правдой. Она не могла уйти, не могла просто исчезнуть так, оставив меня в этом ужасе. — Почему ты не можешь просто... просто жить? ПОЧЕМУ?!

— Эй! — Голос Леви прорезал мою истерию, и я на мгновение замер. Но всё было слишком громко, слишком болезненно. Я не мог услышать его, как будто слова пролетали мимо, не касаясь меня. Вижу его, как он приближается, но я остаюсь в этом кошмаре, где Элера ушла, и ничего не могу с этим сделать.

— Хватит вести себя, как идиот! — шолос Леви стал резким, его слова как будто стучали молотом в голове. Это была не просьба. Это была команда. Он, как всегда, говорил прямо, без лишних эмоций, но с такой силой, что даже в моём состоянии я не мог её игнорировать.

Но я снова прижался к ней, не в силах отделиться от её тела. Я продолжал искать признаки жизни, сжимая её руки, пытаясь почувствовать хоть малейшее движение, даже если бы это была маленькая, едва заметная дрожь. Но не было ничего. И с каждым мгновением мне казалось, что часть меня уходит вместе с ней.

Я закрыл глаза, опустив лицо рядом с её, пытаясь услышать что-то, почувствовать что-то. В этот момент я был уверен, что её тело неподвижно, что всё уже кончено. Я не видел её глаз, они были закрыты, и я не знал, что ещё сделать, как вернуть её. И вот, в тот самый момент, когда я почти сдался, что-то изменилось.

В тот момент, когда я почувствовал этот едва заметный, почти невидимый вздох, мир вокруг будто остановился. Каждая клетка моего тела замерла, и единственным, что существовало, была эта невидимая граница между смертью и жизнью. Я вслушивался в этот слабый, едва уловимый звук — движение её груди, почти незаметное, как если бы воздух не осмеливался покидать её лёгкие, но всё же пытался проникнуть. Это был такой хрупкий, неуверенный вздох, что я почти не решался верить своим ощущениям.

Сначала мне показалось, что я ошибся, что это лишь плод моей паники, что я воображаю себе то, что хочу услышать. Может, мои нервы играли со мной злую шутку. Но, прислушавшись снова, я почувствовал, как её грудь чуть поднималась, медленно, почти как в замедленной съёмке. Этот маленький жест был таким слабым, что я мог бы легко его не заметить. Но я заметил. Она дышала. И с этим дыханием я ощутил, как всё внутри меня на мгновение вернулось к жизни.

Этот слабый вдох — как луч света в тёмной бездне, как надежда, которая едва не исчезла. Она жила. Хоть и слабо, но жила. В этом было что-то невероятное, что-то, что заставляло моё сердце вновь биться, хотя оно уже было готово замерзнуть. Этот хрупкий момент стал тем спасением, которое я не ожидал. Она не была мёртвой. Ещё нет. И я снова мог надеяться, хоть и с ужасом, что могу помочь ей, что не всё потеряно.

Мои пальцы, ещё дрожащие от страха, медленно скользнули по её телу, проверяя, не ошибся ли я. Я почувствовал, как с каждым её вдохом мои руки немного расслабляются, и боль в груди начинает ослабевать, хоть и не исчезает полностью. Я прижал её к себе крепче, но с осторожностью, как будто боясь нарушить этот хрупкий момент.

— Элера… — произнёс я снова, и на этот раз голос был не таким отчаянным, а скорее наполненным облегчением и даже надеждой. Я не знал, что произойдёт дальше, но это было что-то. Это был не конец. Она не ушла. Она была рядом, и этого было достаточно, чтобы в моей груди зажглась искорка надежды.

Слёзы всё равно текли по моим щекам, но теперь они были не только от боли, но и от осознания того, что я ещё не потерял её. Ещё не всё потеряно. Я прижимал её к себе, чувствую, как её слабое дыхание касается моей груди. С каждым вдохом, едва заметным, как шёпот, мир вокруг меня начинает возвращаться. Она была жива. Она ещё здесь. Это ощущение — словно возвращение к жизни, которое наполняет меня теплом, но в то же время оставляет чувство бездны, будто я потерял её и нашёл снова, только с таким напряжением, что ни одно прикосновение не могло быть достаточно нежным.

Её тело было таким хрупким в моих руках. Я обнимал её, как если бы хотел её защитить от всего, что угрожало. Но в этот момент, с каждым движением её груди, в моих руках я ощущал, как страх уходит, но страх за её жизнь — остаётся. Её лёгкие, едва поднимающиеся, дающие мне понять, что она действительно жива, были всем, что мне было нужно.

Я прижимал её к себе, не в силах отпустить, даже если это было неразумно. Каждое прикосновение к её телу было для меня сейчас бесценным, словно я мог удержать её жизнь этим. Я постепенно начал чувствовал её тепло, и это было всё, что имело значение. Моя рука, дрожа, ещё крепче обвивала её, словно пытаясь запечатлеть этот момент, этот короткий, хрупкий момент, когда она была рядом, когда её дыхание всё ещё казалось таким реальным.

Её имя вырывалось из меня как молитва, как мольба, которую я произносил в пустоту, надеясь, что это как-то вызовет её отклик. Я шептал его снова и снова, как если бы слова могли быть той нитью, которая снова свяжет нас, вернёт её мне. Я произносил её имя так, как если бы оно было тем единственным, что я мог контролировать в этом мире, где всё остальное выходило из-под моего влияния. Где её дыхание становилось моим единственным спасением.

– Элера… – прошептал я, едва слышно, но в каждом слове была вся моя боль, вся моя растерянность. Это имя стало моим единственным якорем, держащим меня от падения в пустоту. Я не знал, что будет дальше, не знал, как ей помочь, но я не мог отпустить. Я не мог позволить себе поверить, что я могу потерять её навсегда.

С каждым повтором её имени моё сердце сжималось, и с каждым разом я чувствовал, как слабая надежда в груди растёт, несмотря на все страхи. Эти слова не могли вернуться к ней в теле, но, возможно, могли вернуть её в этот мир. Я продолжал шептать её имя, пока не почувствовал, как она чуть вздрогнула, будто мои слова смогли найти её где-то внутри.

И в этот момент я понял: я не мог её потерять. Не сейчас. Не так. Всё, что я делал, всё, что я пережил, всё сводилось к этому.

Не знал, что со мной происходит, но в голове всё путалось. Я не мог понять, что я чувствую. Почему эта боль такая сильная, как будто я сам разрушаюсь вместе с ней. Я всегда говорил себе, что буду бороться, что ничего не сломит меня. Но сейчас, с ней в руках, я вдруг осознал — если она уйдёт, я не смогу продолжить.

Я не позволю себе потерять её. Не так. Я не могу её оставить, даже если она не понимает, даже если она думает, что я просто спасаю её. Всё, что я знаю — я не могу отпустить.