Сожаление
Гермиона проснулась на смятых простынях рядом с мужчиной, который никогда не должен был быть её. На один короткий миг она позволила себе просто лежать, слушать ровное, глубокое дыхание Виктора, притворяться, что не переступила черту, за которой уже не было возврата.
А затем реальность обрушилась на неё с неумолимой силой.
Она резко села, сердце бешено колотилось, мысли путались. Воздух был пропитан ароматом золы и чего-то сладкого — Амортенции.
Виктор пошевелился рядом, его брови сдвинулись в напряжённой складке ещё до того, как он открыл глаза. И потом — словно невидимое заклятие рассеялось — Гермиона увидела тот самый момент, когда осознание пронзило его.
Его дыхание сбилось, тело напряглось. Он медленно сел, провёл рукой по растрёпанным волосам, задержав пальцы, словно пытаясь собрать воедино обрывки сна, превратившегося в кошмар.
— Гермиона, — наконец сказал он, голос был хриплым от сна.
Она не смогла встретиться с ним взглядом.
— Мы… — Виктор осёкся, резко выдохнул. — Что-то… было не так.
Он поморщился и закачал головой, будто пытаясь избавиться от наваждения.
— Это… это неправильно, — его голос был безэмоциональным.
Гермиона сглотнула, чувствуя, как стыд сжимает горло.
— Виктор, я… — голос предательски дрогнул. Как она могла оправдаться? Как могла взглянуть ему в глаза и признаться в том, что сделала?
Он встал, медленно, но решительно, словно тело всё ещё боролось с последними следами зелья. Она смотрела, как он опёрся на стол, низко склонив голову, его дыхание было неровным.
— Гермиона… — в его голосе слышалась мольба.
Но затем он заговорил тише, едва слышно:
— Ты использовала магию, — в его глазах появилось что-то похожее на ужас. — Так ведь?
Пауза повисла между ними, ответ так и не сорвался с её губ.
Виктор не кричал, не обрушил на неё упрёки. Вместо этого в его взгляде отразилась глубокое разочарование.
— Я любил тебя однажды, Гермиона, — сказал он наконец. — Но это… это не любовь.
Она вздрогнула. В его голосе не было осуждения. Только боль.
— Я… — она не смогла произнести это. Но в этом не было необходимости. Тишина сказала всё за неё.
Виктор выдохнул. Когда он снова посмотрел на неё, но боль в его глазах была куда хуже, чем если бы он просто закричал.
Гермиона почувствовала, как что-то внутри неё рушится. Осознание того, что она сделала, как позволила горю, одиночеству, слепому эгоизму затмить разум, пронзило её с холодной ясностью. Она разрушила что-то драгоценное. То, что даже не понимала, что имела. Его доверие.
— Я… — она попыталась найти слова, но они застряли в горле. — Я тонула, Виктор.
Его выражение лица смягчилось, но это не стерло и капли боли в его сердце.
— Я знаю, — тихо ответил он. — Но ты утянула меня за собой.
Она зажмурилась, ощущая тяжесть его слов.
Повисло молчание, наполненное эхом прошлой ночи — шёпотом прикосновений, жаром, сладким забвением. Но теперь, когда иллюзия развеялась, всё это оказалось пустым. Осквернённым.
Наконец, Виктор устало вздохнул, провёл рукой по лицу.
— Это… не должно повториться.
Она совершила ошибку. Она затронула что-то священное — не только между ними, но и внутри себя. А Виктор… он оказался сильнее. Сильнее, чем она.
И за это она была обязана ему не только извинением. Она была обязана ему искуплением