2
Боль.
Она была везде. В каждом мускуле, в каждой кости, в каждом нерве. Она пульсировала, как раскалённый металл, впиваясь в её тело, разрывая его изнутри. Гермиона едва могла дышать. Каждый вдох был пыткой, каждый выдох — напоминанием о том, что она всё ещё жива.
Голова...
Она лежала на чём-то холодном и мокром. Камень. Пол. Её пальцы скользнули по шершавой поверхности, цепляясь за влагу. Когда она попыталась открыть глаза, мир поплыл. Желудок сжался в спазме, и её вырвало. Жёлчь, горечь, кровь. Всё смешалось в её рту, оставляя после себя только отвратительный привкус.
Тьма.Она была повсюду. Густая, непроглядная, как будто сама смерть обняла её.
— Га... Гарри... — её голос был хриплым, едва слышным. — Рон...
Тишина.Она снова закрыла глаза, чувствуя, как мир вокруг неё вращается. Голова раскалывалась на части, мысли путались.
Как я здесь оказалась?
3 ноября 2001 года. Нора.
— Крестражи не сработали, — голос Гарри был хриплым, вымотанным. — Мы уничтожили их все, но он всё ещё жив. Он всё ещё у власти.Гермиона закусила губу, перебирая бумаги. Её пальцы дрожали, но она не могла позволить себе слабость. Не сейчас. Не когда всё висело на волоске.
— Должно быть что-то ещё, — прошептала она, больше для себя, чем для других.
Она посмотрела на Гарри и Рона. Они выглядели так, будто прошли через ад. Они и правда прошли. Как и она.
После падения Хогвартса из Ордена Феникса осталась лишь горстка выживших. Каждый из них был на грани. Каждый из них был готов умереть. Но они не могли позволить себе это. Не сейчас.
— Мы можем найти того, кто работал в Министерстве ещё до прихода Волдеморта, — Гермиона бросила взгляд на друзей. — Того, кто мог знать, чем он дорожил, когда был ещё Томом Реддлом.
Гарри нахмурился.
— У тебя есть кандидат?
— Дора Уорпл, — Гермиона ткнула пальцем в список бывших сотрудников. — Ей около девяноста. Она работала в архиве. Она жива.
Рон резко поднял голову.
— И где она сейчас?
— Хогсмид.
Той же ночью они пробирались по узким улочкам, оставаясь в тени.
— Ещё один патруль, — прошептал Гарри, прижимаясь к стене.
Они затаились. Двое Пожирателей смерти прошли мимо, не заметив их.Дом Доры Уорпл стоял в конце улицы — старый, скромный, с забитыми окнами. Гермиона первой подошла к двери и осторожно постучала.
Тишина.
Она постучала снова, на этот раз громче.
Дверь чуть приоткрылась, и из-за неё выглянула старуха — седая, в потёртой вязаной накидке, с острым взглядом выцветших глаз.
— Кто вы?
— Мы из Ордена Феникса, — прошептала Гермиона. — Нам нужна ваша помощь.
Дора сжала губы в тонкую линию.
— Уходите.
— Пожалуйста... — Гермиона сделала шаг вперёд, но дверь захлопнулась перед её носом.
— Уходите! Я не стану помогать вам!
Рон сердито ударил кулаком по двери.
— Вы понимаете, что, когда эта война закончится, вы всё равно останетесь пешкой?!
— Если останусь в живых, — прозвучало из-за двери.
— Мэм, я прошу вас, впустите нас. Во имя Альбуса Дамблдора, впустите, — на выдохе произнесла Гермиона.
Дверь медленно открылась, и старуха немного отошла в сторону, позволив им войти.
— Если кто-либо из Пожирателей узнает, что я, старая женщина, додумалась помогать Ордену, меня убьют и подвесят на площади.
— И всё же, вы открыли дверь, — подметил Гарри, войдя внутрь.
— Я знала Альбуса ещё со времён первого курса. Он был хорошим человеком. Это дань уважения ему, не вам и вашему Ордену.
— Мэм, я клянусь, что вам не грозит опасность. Мы пришли задать всего пару вопросов, — произнесла Гермиона, осматривая пространство вокруг.
— На улице полно Пожирателей, вы нарушили комендантский час, и при этом клянётесь мне, что я буду жива? Не смешите меня. Врать пожилым — невежливо.
Гермиона поджала губы, но ничего не ответила.
Гарри начал расспрашивать Дору про Тома, Рон плюхнулся на кресло, чтобы перевести дух, но при этом крепко сжимал свою палочку, будто готов пустить её в бой в ту же секунду.
Гермиона обвела взглядом каждый предмет комнаты.
Как для старой женщины, в доме было довольно чисто, но совсем... не обжито. Ей показалось это странным, но думать об этом она не желала. Хвала Мерлину, она пустила их и не оставила на улице, кишащей паразитами в тёмных одеяниях.
Разговор с Дорой прервали доносящиеся звуки с улицы.
Незаметно выглянув в окно, Рон увидел, что двое Пожирателей приближаются к дому старушки.
— Ребята, у нас проблемы. Сюда идут Пожиратели.
— Мэм, прошу прощения, но нам нужно бежать. Спасибо вам за всю информацию, предоставленную о жизни Тома. Мы надеемся, это поможет его свергнуть, — быстро ответил Гарри, отходя от старушки и хватая Рона и Гермиону за руку.
Апарировать не получалось.
— На Хогсмид наложен запрет на апарирование. Только Пожиратели смерти могут пользоваться этой привилегией, — старушка произнесла шёпотом, нервно переводя глаза с ребят на двери.
— Прячьтесь на втором этаже и не издавайте ни звука. Я попробую их отвлечь. Как только появится возможность, убирайтесь. Я не желаю быть причастной к самоубийственной миссии Ордена. Я и так сделала ошибку, что впустила вас.
Не медля, Гарри, Рон и Гермиона быстро поднялись на второй этаж, наложив все возможные скрывающие и заглушающие заклинания на дверь дальней комнаты. Они притаились в углу, ожидая дальнейшего развития.
Снизу послышались шаги.
— Какого чёрта она их пустила внутрь? — не скрывая своего недовольства, произнёс Рон.
— Вряд ли у неё был выбор, Рональд, — снисходительно произнесла Гермиона.
— Тише, кажется, я слышу шаги, — прошептал Гарри, наставив палочку на дверь.
Гермиона почувствовала, как паника сдавила её горло.
«Чёрт, если нас заметят, все старания напрасны. Что делать, что делать...»
Ей не пришло ничего в голову лучше, как достать из кармана порт-ключ в виде монеты, который ей доверил Грюм, и с извинениями прошептала мальчикам:
— Я люблю вас.
— Что? Откуда у тебя порт-ключ? — с недоумением спросил Рон, дрожа от волнения.
— Гермиона, что ты делаешь? — произнёс Гарри.
Предательская слеза упала на щёку, и Гермиона крепко сжала монету. Беззвучный взрыв, пространство начало крутиться.
Она успела уловить лишь исчезнувшую дымку на месте, где был Рон, и Гарри, который пытался к ней дотянуться, пока его не засосало в апарационное пространство.
Боль. Резкая и острая боль в голове.
Гермиона упала на пол, едва дыша. В сознании всё смешалось — последние дни, последние годы. Она не понимала, было ли это от взрыва или от количества крови, вытекающей из её черепа, но глаза предательски закрывались.
Боль. Это последнее, что она ощущала перед тем, как потерять сознание..
****
Гермиона судорожно вздохнула и открыла глаза, словно вынырнув из пучины небытия.
Где она? Этот вопрос эхом отдавался в её сознании, но ответа не было.
Всё тело ныло, каждая мышца была словно налита свинцом, суставы скрипели и болели при малейшем движении.
Медленно, с трудом приподнимаясь на локтях, она ощупала стены вокруг себя. Холодный камень, грубая кладка, сырость, проникающая сквозь кожу до самых костей.
Тесная каменная камера, больше похожая на склеп. Гладкий, покрытый холодной влагой пол, на котором она лежала, словно выброшенная кукла.
Это тюрьма.
Осознание этого факта, словно ледяная волна, прокатилось по её телу, заставляя желудок болезненно сжаться.
Она отчаянно попыталась вспомнить, что произошло после той злополучной миссии в Хогсмиде, но память предательски молчала, оставляя после себя лишь обрывки воспоминаний, словно рваную ткань, которую невозможно собрать в единое целое.
Они напали... Кто? Где Гарри и Рон? Живы ли они?
Мысли об их безопасности, словно острые иглы, вонзались в её сердце, заставляя его бешено колотиться в груди от страха и неизвестности.
Слабый, призрачный свет, словно заблудшая душа, пробился из-под двери, едва нарушая кромешную тьму, царившую в камере.
Гермиона замерла, прислушиваясь к каждому шороху, каждому звуку, пытаясь различить в этой зловещей тишине хоть что-то, что могло бы дать ей надежду.
Шаги.
Тяжёлые, размеренные, уверенные. Они приближались с неумолимостью судьбы, отсчитывая секунды до чего-то страшного и неизбежного.
Она зажмурилась, пытаясь дышать ровнее, успокоить бешено колотящееся сердце, но страх, словно змея, уже проник под кожу, отравляя каждую клеточку её тела.
Дверь со скрипом отворилась, словно сама преисподняя разверзлась перед ней.
Кто-то вошёл в камеру.
Она открыла глаза — и сердце сжалось в ледяной судороге, словно кто-то сжал его в кулаке, выжимая из него последние капли надежды.
На пороге, словно сам дьявол во плоти, стоял Драко Малфой.
В камере было холодно.
Не только оттого, что каменные стены впитывали сырость, превращая её в ледяную пытку, но и оттого, что воздух был пропитан ощущением безысходности, отчаяния и ужаса. Эта тьма давила, сковывала, заставляла задыхаться, словно она была не просто в тюрьме, а в самом сердце тьмы.
— Доброе утро, Грейнджер, — голос Малфоя звучал лениво, с откровенной, неприкрытой насмешкой, словно он наслаждался её страданиями. — Как так вышло, что твои дружки, эти герои-гриффиндорцы, бросили тебя, как дохлого пса, в том старом доме? Неужели они настолько трусливы, что предпочли спасти свои собственные шкуры, вместо того, чтобы помочь своей "лучшей подруге"?
Гермиона, собрав последние силы, сжала зубы до скрипа, готовая выплюнуть в лицо своему мучителю всё своё презрение, всю свою ненависть.
— Проваливай, мерзкий ублюдок, — прошипела она, голосом наполненным ядом.
Он хмыкнул, этот звук был полон превосходства и издевки, и сделал пару шагов вперёд, тяжело ступая по каменному полу, словно палач, идущий к своей жертве.
— Не слишком приветливо для той, кто только что вывалил кишки на пол, не находишь? — он скривил губы в противной усмешке.
Гермиона поморщилась, вспомнив, как её вырвало, как её тело, измученное и истерзанное, отторгло всё, что она пыталась удержать в себе. Челюсть сжалась от отвращения и брезгливости, а внутри зашевелилась тёмная, испепеляющая ненависть.
— Как же так? — продолжал Драко, присаживаясь на корточки рядом с ней, его серые глаза, словно два куска льда, с откровенным удовольствием наблюдали за её страданиями, наслаждаясь её болью. — Гермиона Грейнджер, золотая девочка Гриффиндора, лучшая ученица Хогвартса, гордость Ордена Феникса, — он склонил голову набок, притворно печально нахмурившись, словно актёр на сцене, — а в итоге оказалась обычной, брошенной шавкой, валяющейся в грязи, никому не нужной и преданной своими же друзьями.
Она вспыхнула от ярости, её глаза загорелись яростным огнём, готовым испепелить всё вокруг.
Но что-то было не так.
Его голос... Он звучал так же, как в школе, этот надменный, самоуверенный голос Драко Малфоя, но он стал глубже, холоднее, зловещее. Он не просто насмехался, он наслаждался этим, смакуя каждую её эмоцию, каждое её страдание, словно вампир, пьющий кровь своей жертвы.
Словно дьявол, что смакует чужие души, выжимая их до последней капли, наслаждаясь их муками.
Она медленно подняла голову, вглядываясь в его лицо. Три года войны, три года тьмы и ужаса не остались незамеченными на его лице.
Перед ней больше не стоял тот юноша, которого она знала, тот, кто дрожал перед Волдемортом в Малфой-Мэноре, кто сжимал палочку с дрожью в руках, кто пытался спрятаться за спиной своего отца, ища защиты и поддержки.
Этого юноши больше не существовало.
Теперь перед ней стоял серийный убийца, безжалостный и хладнокровный, закалённый в боях и потерявший всё человеческое.
Высокий, вытянувшийся ещё больше за эти три года, его фигура стала более мужественной, более сильной. Серые глаза, сочащиеся ядом ненависти и презрения, острые, хищные черты лица, всё те же платиновые волосы, которые теперь небрежно спадали на лоб, придавая ему ещё большее сходство с дьяволом. Телосложение стало массивнее, его мускулы перекатывались под кожей с каждым движением, выдавая годы сражений и пыток.
Она поймала себя на том, что скользит взглядом по его торсу — покрытому шрамами, глубокими, неудачно залеченными, уродливыми напоминаниями о боях, о той крови, крови которую он проливал наслаждаясь.
«Почему он вообще разгуливает полуголым?» — промелькнула мысль в её голове.
Аромат алкоголя, резкий и отвратительный, ударил в нос, отрезвляя её и возвращая к реальности.
Ах, вот почему.
Она сжала пальцы в кулак, готовая дать отпор этому чудовищу, готовая бороться за свою жизнь, за свою свободу, за саму себя.
Малфой напился, как свинья, и решил развлечься, глумясь над ней, наслаждаясь её беспомощностью.
Отлично. Просто прекрасно. Лучшего и придумать нельзя.
— Насмотрелась? — его губы изогнулись в ухмылке.
— Да, — процедила Гермиона, вложив в свой взгляд куда больше призрения, давая понять, что та мерзость, которую она видела в своей жизни, не сравнится с тем,что она видит сейчас, с этим монстром, который стоит перед ней.
— Я повторяю свой вопрос, Грейнджер, — более холодным голосом.— Как получилось, что мы обнаружили тебя в доме жителя Хогсмида в таком жалком состоянии? Неужели Орден Феникса разучился прятаться? Или твои хваленые дружки бросили тебя, как только почуяли опасность?
«Что с её лицом? И чем так ужасно воняет? Неужели её вырвало?» — брезгливо подумал Драко, скривив лицо.
— Ещё раз повторяю, иди к чёрту, Малфой, — прошипела Гермиона.
Драко, не долго думая, влепил ей пощёчину. Удар был сильным, от него Гермиона рухнула на пол, снова ударившись головой о холодный камень.
Кровь, кажется, потекла с новой силой.
— Мерзкая девчонка, тебя что, совсем не учили манерам? Впрочем, чего я жду от такой, как ты? Разве грязнокровок учат, как себя вести в приличном обществе? Ты вообще знаешь, что такое высшее общество?
— Знаю, и, как мне кажется, ты и твоя жалкая семейка к нему уже давно не относятся, — огрызнулась Гермиона, хотя её положение было более чем плачевным.
Характер — это единственное, что у неё осталось.
Драко, казалось, собирался ответить ударом, но вместо этого лишь отряхнул руку, словно она её чем-то испачкала, и убрал выбившуюся прядь со лба.
— Ладно, куколка, рад, что ты очнулась, — произнёс он елейным тоном. — Завтра тебя ждёт увлекательное путешествие в особняк Тёмного Лорда. Будете пить чай, мило беседовать... — Он отступил на шаг, искажая оскал.
— Гори в аду, ублюдок, — прошептала Гермиона тихим голосом, но полным испепеляющей ненависти.
Её глаза, тёмные и полные ярости, не отрывались от него, словно она пыталась испепелить его одним взглядом.
Вдруг с громким звоном разбилось стекло.
Драко, не отрывая взгляда от Гермионы, одним движением бросил стакан с огневиски в стену.
Осколки, острые, как бритвы, разлетелись по полу, едва не задев её голову. Гермиона даже не вздрогнула.
— Жалкое зрелище, — произнёс Драко. Он смотрел на неё с тем же высокомерием, с каким всегда смотрел на тех, кого считал ниже себя. — Неужели весь ваш Орден такой же беспомощный, как ты?
Губы Гермионы сжались в тонкую линию, глаза вспыхнули гневом. Она молчала, но её молчание было красноречивее любых слов. Её взгляд был настолько испепеляющим, что, будь он материальным, Драко уже лежал бы на полу, истекая кровью.
— Если ты думаешь, что я буду молить тебя о пощаде, — наконец произнесла она, каждое слово звучало чётко и язвительно, — то ты ещё более жалкий, чем я думала, Малфой.
Драко усмехнулся. Это была не его обычная надменная усмешка, а что-то более тёмное, зловещее. Он выпрямился, и его высокая фигура на мгновение заслонила собой тусклый свет, падавший из-под двери. Не говоря ни слова, он повернулся и неторопливо направился к выходу, словно наслаждаясь каждой секундой её страдания.
— Это мы ещё посмотрим, Грейнджер, — бросил он через плечо, прежде чем дверь с глухим стуком захлопнулась, оставляя Гермиону в полной темноте.
Тишина была оглушающей.Только её дыхание нарушало мёртвую тишь.
Гермиона стояла неподвижно, её руки были сжаты в кулаки, ногти впивались в ладони, но она даже не чувствовала боли. Впервые за долгое время её охватил настоящий страх, холодный и парализующий.
«Что со мной будет?» — пронеслось у неё в голове.
Мысли путались, как будто её разум был окутан туманом. Она не помнила, как здесь оказалась.
Портключ... у неё был портключ, но она не понимала, как он попал к ней в руки. Зачем она его активировала?
Воспоминания ускользали, как песок сквозь пальцы, оставляя после себя лишь ощущение пустоты и тревоги.
Сердце бешено колотилось в груди, а в голове роились вопросы, на которые не было ответов. Что он задумал? Что ему нужно? Как она сможет выбраться из этой клетки?
Но хуже всего было то, что она не помнила, как всё началось.
Страх сжимал её горло, каждый вдох давался с трудом. Она закрыла глаза, пытаясь успокоиться, но образ Драко, его холодная усмешка, его слова — всё это преследовало её, как навязчивый кошмар.
Она была одна. И впервые за долгое время Гермиона Грейнджер почувствовала себя по-настоящему бессильной.