Осколки обещаний

— Оставь ты уже мужика, Грейнджер!

Пэнси отпила из бокала, не отрывая от Гермионы взгляда, и поставила его обратно с таким звуком, будто ставила точку в вопросе этих отношений. Отношений, в которых даже не была участницей.

— Он тебе не нужен. Ричард такой... пресный.

Гермиона отвела взгляд.

— Мне с ним спокойно.

— Вот именно, — отрезала Пэнси. — Это не любовь. Это успокоительное. В красивой упаковке.

Гермиона задумчиво провела языком по нижней губе. Кивнула — себе, не ей.

— Мне он нравится.

Пауза.

— Определённо нравится.

Паркинсон вернулась в город, чтобы уладить какие-то дела в управлении своим бутиком. И, как каждый раз, когда бывала в Лондоне, позвала Гермиону на коктейли, сплетни и душевные разговоры.

Именно Пэнси когда-то приучила её к подобным вылазкам. Гермиона до неё ни с кем не дружила так — когда можно было обсудить абсолютно всё: от последних магических исследований до менструальной боли и зелий, которые едва ли помогают. Без капли предвзятости или осуждения.

Если Паркинсон принимала кого-то в свою жизнь — то целиком и полностью. И именно это Гермиона в ней особенно ценила.

Пэнси закатила глаза и откинулась на спинку стула: — Спорю на десять галлеонов, что Ричард не занимает и пяти процентов твоего великолепного мозга. Даже Кудряшка удостоился минимум шести — я права?

Они сидели в баре какого-то модного и дорогого отеля.

— Ну... — Гермиона нахмурилась. — Может, ты и права. Но мы ведь только начали встречаться.

— Встречаться? — Пэнси выгнула бровь. — Ты уверена, что вы в отношениях? Вы это вообще обсуждали?

— Хмм, — она перебирала в голове их встречи, взгляды, поцелуи. — Думаю, мы вместе. Но официально — нет, предложения не было.

— Наслаждайся по полной своим красавчиком. Как надоест — передашь мне. Он ничего, — Пэнси коварно улыбнулась и закинула в рот вишенку из коктейля.

Гермиона лишь усмехнулась. Она давно привыкла к её манере шутить с серьёзным лицом — и не сомневалась, что ни она, ни Пэнси никогда не посмотрели бы на мужчину, который был важен для другой.

Гермиона сделала глоток и всё же рискнула:

— Пэнс, что там у вас с Тео? — Гермиона ступила на зыбкую землю и знала это.

Уголки губ Пэнси дрогнули, как будто она хотела улыбнуться, но передумала.

— А что с Тео?

— Он любит тебя. Ты — его. Вы тискаетесь по углам, будто вам снова шестнадцать, а потом ты уезжаешь, а он остаётся. Это разрушает. Вас обоих.

Пэнси вздохнула. Отвела взгляд. Провела пальцем по бокалу, как будто стирая с его поверхности этот диалог.

— Грейнджер... — она говорила тише, без обычного ехидства. — Да, ты хочешь помочь. Тебе больно на всё это смотреть. Но это не твоя история.

Гермиона замерла. Никогда ещё они не говорили об этих отношениях без увиливаний. Всегда всё сводилось к шуткам.

— Мы чокнутые. Ты права — я люблю его. Он меня. Но иногда этого мало. Его ревность сводит с ума. Не даёт дышать.

Гермиона провела кончиком пальца по каёмке бокала.

— Думаю, ему больно видеть тебя с другими...

— Я не об этом, малышка. — Пэнси вздохнула, будто объясняя что-то непонятливому ребёнку. — Я никогда ему не изменяла, пока мы были вместе. И он это знает. Он ревнует меня не к мужчинам. Он ревнует к самой жизни.

Гермионе казалось, что она застряла в дьявольских силках. Ей надо было замолчать, чтобы вернуться в спокойствие собственной жизни. Но она снова открыла рот, зная, что силки сожмутся крепче и назад пути уже не будет.

— Что ты хочешь сказать?

Пэнси выстраивала в голове лучший способ объяснить:

— Он хочет, чтобы я оставалась в Лондоне. Чтобы мои амбиции были не такими огромными. Чтобы я не смеялась так громко. Чтобы... — она замолчала, подбирая слова. — Чтобы я принадлежала только ему. А я не готова отказываться от жизни со всеми её возможностями, эмоциями, красками — ради него. Скажи, делает ли это меня плохой? Ты считаешь, что если любишь, откажешься от всего?

Гермиона не знала, что думать. Она никогда не видела, чтобы Тео запрещал Пэнси что-то. Не видела ссор или скандалов. Но теперь, с этой информацией, в голове всплывали сцены. Когда они были вместе, и Пэнси только запускала свой бизнес — Тео сиял. Но стоило ей упомянуть, что хочет магазины в Париже и Милане — он поджимал губы.

Он молчал.

Не спорил. Не отговаривал. Но и не поддерживал.

— Я знаю, о чём ты думаешь. Он ведь не просил отказаться. Не просил оставаться. Но он всегда был несчастен, когда я жила чем-то помимо нас. И я мучилась от вины. Поймала себя на мысли, что начинаю придумывать, как преподнести свои успехи, чтобы не задеть его. Не причинить боль. Но...

— Ты чувствовала, будто тебе приходится преодолевать куда больше сопротивления в каждом деле?

— Да, вроде того. Я и сама перестала радоваться. Постоянно варилась в этих мыслях. И поняла: я не могу быть той, кого он хочет видеть.

— Но если вы оба понимаете, что не получится — зачем продолжать этот самоубийственный танец?

— Не могу остановиться.

Три слова.

Гермиона поняла: можно быть взрослой, логичной, выбирать себя и своё будущее. Но иногда просто не можешь отказаться. И ничего тут не поделаешь. Значит, ещё не пришло время. Значит, не вся боль испита и прожита.

Пэнси хлопнула ладонью по стойке: — Всё, хватит с меня. Я позвала тебя веселиться, а не ныть. Клуб уже открыт. Танцуем!

Она встала резко, поправила волосы и выпрямилась, как будто никакой уязвимости не было. Фасад снова ярко горел, привлекая мотыльков. Мини, шпильки, взгляд хищницы. Ни сожалений. Ни боли.

Но Гермиона видела — за этим всем была женщина, которая чуть не расплакалась над коктейлем.

Она поднялась следом.

— Пошли.

***

— Ммм, — Гермиона тёрла виски, пытаясь выдавить из головы боль.

— Что, Грейнджер, Паркинсон совсем тебя не пожалела?

— Можешь не орать, Малфой?

Драко усмехнулся. Он вообще-то говорил обычным тоном — просто этой ведьмочке не стоило во вторник вечером идти танцевать в клуб, пить с незнакомцами до трёх ночи и следить за тем, чтобы Паркинсон не ушла с одним из них. Та самая Паркинсон, которая завалилась домой посреди ночи, лепетала что-то про жестокость подруги, которая вечно обламывает весь кайф.

Иногда ему казалось забавным: его любовь жила с его лучшим другом, а любовь лучшего друга — с ним.

У Пэнси были сложные отношения с родителями, которые не одобряли её решение выбрать карьеру, а не семью. Возвращаться в родовое поместье она не хотела. А аренда квартиры была вечным источником неудобств — да и стояла та квартира пустой большую часть года. В какой-то момент она просто притащила к Драко ворох своих вещей и заявила, что займёт гостевую спальню. Но с условием, что он выделит ей отдельную гардеробную.

Драко, конечно, поворчал для приличия, но с четырёх лет не мог отказать Пэнси ни в чём. С той самой первой встречи, когда она потребовала, чтобы он звал её «принцессой» и бесконечно тянула играть в «королевство». Ему, разумеется, доставалась ненавистная роль верного рыцаря. Но она была такой забавной с этой недовольной мордашкой, что он сдался почти сразу и покорно выполнял приказы.

Отец тогда хмурился, глядя на поведение чистокровного наследника, а мать только улыбалась: чем раньше мальчик научится обращаться с женщиной как с королевой — тем лучше.

С тех пор они были неразлучны. Многие в Хогвартсе принимали их за пару, но для Драко это было смехотворно. Как и для Пэнси. Они лишь переглядывались и обменивались понимающими улыбками, когда кто-то начинал распускать сплетни.

— Чего завис? — Гермиона, как обычно, не могла выдавить из себя ни одного доброго слова в его сторону. Старые привычки умирают трудно. — Давай работать!

Он бросил взгляд на Гермиону. Растрепанные волосы, тень под глазами, мятая рубашка. Она выглядела так, будто её пожевали и выплюнули обратно в этот день.

— Да уж, — он потянулся за папками, — а то в твоём состоянии, Грейнджер, только работа и спасает.

Он сел напротив. Бумаги лёгким щелчком развернулись в воздухе, расстелились между ними.

Малфой только вздохнул и начал объяснять, что они с Тео раскопали в прошлый раз. Диагностические чары, по их наблюдениям, скорее всего, не сработают. Потому что диагностировать было просто нечего. Эхо — это не инородная субстанция, а изменение структуры самого предмета, вызванное магией.

Гермиона сидела, откинувшись на спинку дивана, глаза прикрыты. Кожа бледнее обычного, губы сухие. Она ловила каждое слово, но будто бы сквозь туман. Утром она прислала сову с просьбой перенести встречу на послеобеденное время: оставаться в Академии после лекций она не собиралась. Видимо, удобство дивана в гостиной Нотт-Минора подкупило её похмельную душу.

— Думаю, ты прав, — пробормотала она, хмурясь. — Чары ищут след, отпечаток в магическом поле. А эхо — это не след.

Он кивал, но в голове крутилось не это. От неё не исходил привычный аромат библиотеки. Это был жасмин и кофе. Он знал, потому что чувствовал его вчера, когда она проходила мимо него в лаборатории. Знал, потому что почти сошёл с ума, пытаясь не обернуться. Гадая, почему она выбрала именно его.

— А если попробовать разложить его на компоненты и посмотреть, где именно прячется это изменение? Сравнить с тем, каким он был до. Или хотя бы с тем, каким должен быть в норме.

Гермиона задумалась.

— Как ты это представляешь?

Он встал, подошёл к ней, вытащил из кучи бумаг одну тетрадь и протянул.

— Смотри, — Малфой протянул ей записи.

— Ой, да чего ты там сидишь, — проворчала она и махнула рукой. — Тащи сюда свою чистокровную задницу. Места хватит.

Он застыл на долю секунды. Слова обрушились на него.

Сюда. Ко мне.

Он сел. Близко. Слишком близко. Бумаги между ними не спасали. Их плечи соприкасались. Локти — тоже. Он слышал её дыхание. Чувствовал, как ткань её рубашки касается его рукава.

И если бы он повернул голову всего на дюйм, мог бы уткнуться носом в её волосы. Вдохнуть в лёгкие её аромат, и, смешав с собственным, закупорить в баночке, везде таская с собой.

И Драко ощущал, как его демоны потирают уродливые ладони в предвкушении. Они жаждали, лелеяли мысль о том, что однажды она будет только их. Вся.

— Что думаешь? — её голос вывел его из транса.

У него было две мысли.

Первая — дышать, глубоко и медленно. Чтобы не представлять, как он наклоняется и прижимает её к себе. Как втягивает губами кожу под её ухом. Как сбрасывает с неё всю эту нелепую похмельную одежду, чтобы увидеть, как она выгибается в его руках.

Вторая — впитать до капли этот момент.

Гермиона Грейнджер рядом с ним.

Спокойная. Уставшая. Живая.

Склонившаяся к нему без привычных защитных барьеров. Не замечающая, что он едва держит себя в руках.

Он не мог озвучить ни одну из мыслей. Поэтому:

— Думаю, идея отличная, Грейнджер. Надо попробовать.

Он улыбнулся.

Знать бы ещё, какая там была идея.

***

— С днём рождения тебя! С днём рождения, дорогой Ричард, с днём рождения тебя! — Гермиона во всё горло выкрикивала песенку, левитируя торт своему... Ричарду.

Он улыбался — спокойно, сдержанно. Как всегда, идеально.

Ричард устроил большую вечеринку для друзей и коллег, на которую пригласил Гермиону и Тео. Они прихватили с собой Джинни — та накануне подала документы на развод в Министерство. Гарри вернулся в Лондон всего на день, чтобы отчитаться перед министром и проверить дела в Аврорате. Когда Джинни протянула ему бумаги на подпись, он не возразил. Молча подписал, надел пальто и вышел из дома на Гриммо, не попрощавшись с детьми.

История закончилась. Подруга была разбита. И Гермиона, разрываясь между работой, исследованиями с Малфоем и личной жизнью, решила во что бы то ни стало вытащить Джинни из омута тоски.

Но не только Джинни хандрила. Пэнси снова уехала из страны, а Тео превратился в собственную тень. Ну что ж, с этим Гермиона разберётся позже.

— Что загадаешь? — спросила она, глядя в серо-зелёные глаза Ричарда. Казалось, они остались вдвоём и только друг для друга.

— Ты знаешь, — ответил он, прикрыл глаза и подул на свечи, пока она запоминала этот момент.

Но она не знала. Не имела ни малейшего понятия.

Им не хватало времени, чтобы быть вместе. Положа руку на сердце, Гермиона сомневалась, есть ли у неё вообще время просто быть. Но они старались — обедали вдвоём, украдкой целовались в коридорах Академии, иногда выбирались на ужин. Он был вежлив, обходителен, всегда в хорошем настроении. С ним было легко.

Мысль о том, что и с Роном было легко, время от времени всплывала на периферии сознания. Но она ту отгоняла.

Идея отпраздновать день рождения в малом бальном зале Академии оказалась удачной. Закуски и напитки, мягкие диванчики по углам, а в центре — место для танцев. Келли галантно предложил руку — и Гермиона закружилась в медленном танце, вдыхая аромат костра и ели, ощущая уверенность в этом человеке. Она положила голову ему на плечо и наконец расслабилась. Может, между ними и не было настоящих отношений, может, всё ещё оставалось слишком много недосказанного — но почему-то именно с ним она чувствовала покой.

Когда танец закончился, Гермиона направилась к столу с напитками, чтобы налить себе сока. Там же она столкнулась с Тео.

— Кудряшка, ты в порядке? — спросила она, подходя ближе.

Он не сразу повернулся. Только усмехнулся в стакан:

— Разве я когда-нибудь бываю в порядке, малютка?

Отпил глоток — медленно, смакуя.

И в этот момент она увидела, как сильно они подстраивали свои жизни под удобные и привычные маски. До такой степени, что те давно срослись с кожей. У Гермионы тоже была такая. Она понимала.

— Как тебе помочь? — тихо. Без напора. Этот человек мог поднять ей настроение даже в самый ужасный день. Но сегодня не мог найти ни одной шутки для себя самого.

— Потанцуем? — Тео поставил стакан и взял её за руку, увлекая подальше от чужих глаз. Их отношения и без того нередко становились темой для обсуждений.

За колонной он обнял её, прижал к себе и начал покачиваться с ноги на ногу. Это едва ли можно было назвать танцем. Он держался за неё, чтобы не развалиться, и она это знала.

Она прижалась к его груди, дышала глубоко. К концу мелодии его сердце билось в такт её собственному, и ей показалось, что ему стало чуть легче.

Гермиона мягко отстранилась, посмотрела ему в глаза. Её всегда восхищал их цвет — светло-зелёный с карими краями у радужки. Это делало внешность Тео особенной. Сейчас в этих глазах стояли усталость и грусть.

— Хочешь, пойдём домой? — тихо предложила, понимая, как тяжело ему находиться среди людей.

— Я уже собирался, когда ты подошла. Кудряшка, оставайся, это же день рождения твоего недобойфренда, — Тео криво улыбнулся, и Гермиона подумала, что не всё потеряно.

— На самом деле, мы уже довольно долго тут. Я тоже устала. Только попрощаюсь с Ричардом и найду Джинни. Можешь не ждать.

Тео кивнул, развернулся и пошёл к выходу.

Гермиона медленно пробиралась сквозь гостей, взгляд скользил по лицам. Коллеги всё время окликали её, кто-то предлагал бокал, кто-то звал на танец, но она вежливо отмахивалась.

Наконец, нашла — обоих сразу. Они сидели на диванчике и оживлённо болтали. Джинни смеялась, заправляя непослушную прядь за ухо. Гермиона вздохнула с облегчением: уже начала бояться, что та заскучала и ушла. Но с Ричардом ей явно было хорошо.

— Джинни, я тебя повсюду ищу. Как ты? Не скучаешь? — Гермиона подошла ближе.

Джинни вздрогнула, будто не ожидала её увидеть.

— Гермиона! Что ты, чудесная вечеринка! Я думала, ты всё ещё танцуешь с Тео — вы же никогда друг от друга не отлипаете, — рассмеялась она над своей шуткой.

— Мм, ну да. — Гермиона не поняла причины смеха. — Пэнси уехала, он не в духе. Ричард, спасибо за приглашение. Всё было чудесно, но я очень устала и хочу пойти домой. Ты не против?

Он встал, подался вперёд, коснулся её щеки губами. Слишком формально.

— Конечно, дорогая. Спасибо за вечер. И за особенный подарок.

Она кивнула, чувствуя, как щеки вспыхивают.

Улучшенные чары очищения для работы с артефактами снижали процент повреждения с тридцати до десяти процентов. В них были вложены часы кропотливой работы. Казалось, Ричард был искренне рад. Пошутил, что не поделится формулой ни с кем из коллег. Но в его словах было что-то... Как будто он уже репетировал эту фразу.

Гермиона обняла его, легко коснулась губами щеки, вдохнула знакомый аромат.

Она сделала шаг назад, смахнула невидимую пылинку с его рукава и перевела взгляд на Джинни.

— Ты идёшь?

— Останусь ещё, — покачала головой та. — Пока дети у мамы, надо брать от жизни всё.

Гермиона улыбнулась. Видеть Джинни такой — живой, светящейся, — было счастьем. И пусть это всего один вечер, она сделает всё, чтобы дарить ей такие моменты снова и снова.

— Как скажешь. Тогда увидимся на следующей неделе?

— Обязательно, — кивнула подруга и снова повернулась к Ричарду, увлечённо продолжая разговор, в котором Гермионе места уже не было.

Она постояла ещё секунду. Потом медленно развернулась и пошла прочь.

***

Малфой шёл с отчётом к Уизли. Вот только отчитываться было не о чем. Всё, что у них имелось — жалкая, ни на чём не основанная теория. Последние несколько встреч с Гермионой они безуспешно пытались разложить на компоненты новое перо и то, что прислали детям. Пока ни одно не поддавалось.

Материя оказалась слишком тонкой. Драко, который всегда был любознательным и с юности штудировал больше, чем многие сверстники, мог лишь молча следить за рукой Грейнджер, аккуратно расчерчивающей воздух. Он родился и вырос в магии. Впитывал её из пространства, стен фамильного особняка, самой реальности.

Но то, что делала она, — было волшебством.

Её магический потенциал, то, как она — не скованная внутренними ограничениями — гнула законы под себя, вызывало у него почти трепет. Ни один чистокровный и подумать бы не осмелился о том, что для неё становилось поводом для исследования. А если у неё возникал вопрос, ответ она находила. Рано или поздно.

И именно на это рассчитывал Малфой.

Он толкнул дверь в кабинет.

— Уизли, вызывал? — голос прозвучал слишком лениво для человека, который четвёртый месяц возится с делом.

Рон поднял голову. Он выглядел так, будто не спал пару ночей: мятая мантия, взъерошенные волосы, перо за ухом, покрасневшие глаза. Бумаги покрывали не только стол, но и подоконник, часть пола и, кажется, один из стульев.

— Проходи. Садись, — Рон взмахнул палочкой: документы медленно соскользнули на пол, освобождая кресло. — Не видел последних отчётов от тебя.

Он пробежался взглядом по кипе перед собой, что-то перелистнул и хмыкнул.

— Возможно, они где-то здесь... Лучше расскажи устно. Как дела с расследованием?

Малфой сел. Откинулся, закинул ногу на ногу.

Без Поттера отдел буксовал. Уизли оказался куда более педантичным, чем кто-либо ожидал, но сейчас тянул сразу две должности, и это сказывалось.

— Я обратился за помощью к Грейнджер пару недель назад. Пока безрезультатно. И с оперативной стороны — пусто. Письма отправлены общественными совами, отследить невозможно. Перья — стандартные, происхождение и время покупки установить не удалось. Следов среди последователей «чистой» теории тоже не обнаружено.

Уизли нахмурился.

— Ты работаешь с Гермионой? — он был явно удивлён.

Вот дерьмо. Малфой вперил взгляд на стену. Теперь идея сказать Грейнджер, что именно Уизли предложил ему обратиться к ней за помощью не казалась такой уж гениальной.

— Мм, да. Она не говорила?

— Мы... — Рон закрыл глаза и уронил голову на спинку кресла. — Мы особо не общаемся.

Драко даже стало жаль его. В последнее время у младших Уизли с личной жизнью что-то явно шло наперекосяк. И почему-то именно он — Драко Малфой — оказывался свидетелем их крушений.

Он не испытывал ненависти к Рону. Не держал зла за то, что столько лет тот занимал место, которое Драко в мыслях подогревал для себя.

Но его демоны скрежетали зубами. Хотели вцепиться в бледную шею Уизли и разорвать на куски. Потому что тот не сделал её счастливой. Потратил столько времени впустую. Её времени.

— Она согласилась помочь. — отрезал он. — Мы пытаемся извлечь информацию из пера, но пока не выходит. У нас есть теория, но не более того.

Демоны довольно наблюдали, как Рон кривится на каждом "мы" и "у нас". А Малфой в притворном спокойствии ждал указаний.

— Хорошо... У меня личная просьба.

Он поднял взгляд. Жёсткий. Не начальника. Не бывшего врага. Мужчины, который всё понял.

— Конечно, Уизли, для тебя — всё что угодно, — Малфой усмехнулся.

— Не будь с ней придурком. Я знаю, твоя ненависть к магглорожденным осталась в прошлом. Видел твои дела. Ты всегда первым хватаешься за всё, что связано с безопасностью для них. И, к слову, именно тогда ты становишься невыносимым. Тебя это заботит больше, чем всё остальное.

Уизли медленно встал. Подошёл к полке. Сделал вид, что ищет что-то важное, но на самом деле давал себе паузу.

— И не думай, что я не видел, как ты смотрел на неё. Ещё в школе.

Этого Драко не ожидал. Всегда считал Уизли заблудшим барашком в их слаженной троице. Выходило, зря.

Интересно, почему он позволял остальным считать себя идиотом?

— Хочешь честности? — голос Драко стал тише. Он подался вперёд, сцепив руки под подбородком.

— Всегда, — коротко кивнул Уизли.

— Я здесь только ради дел о магглорожденных.

Пауза.

— Из-за одной конкретной?

Малфой позволил себе улыбнуться. Почти нежно.

— Из-за одной конкретной.

Рон стоял, опершись на край полки. В его лице ничего не дрогнуло. Ни тени эмоции.

В кабинете повисла тишина. Но внутри блядские малфоевские демоны выли, как банши, предвкушая, запах крови и крики боли своего врага.

Драко всё ещё был неподвижен. Вся эта буря осталась под кожей. Он знал, что Рон ничего не скажет. Никогда. Не даст Гермионе повод. Не позволит ей сблизиться с тем, кто когда-то был на другой стороне.

С Уизли его тайна была в безопасности.

— Могу идти?

— Можешь, Малфой, — тихо ответил Рон, снова опускаясь в кресло. — Только будь осторожен. Ты думаешь, что знаешь Гермиону. Но вы с Тео видите только хорошую сторону самой умной ведьмы поколения. Вам это кажется восхитительным. Вы хотите прикасаться к её свету. Но забываете, что у каждого есть тёмная сторона

Малфой нахмурился, коротко кивнул и вышел.

«Что, блядь, это сейчас было?»

***

Тео лежал у неё на коленях, пока она аккуратно перебирала пальцами его кудри. Он взял на работе несколько отгулов и теперь медленно варился в жалости к себе. Так бывало пару раз в год.

— Что будешь делать на Рождество? — Гермиона старалась болтать о пустяках, отвлекая друга от мрачных мыслей.

— Как обычно, — Тео даже не открыл глаза.

— Слизеринский змеиный клубок собирается? Блейз тоже? — Она надеялась, что Забини вылезет из-под очередной юбки и появится в поместье. Он всегда хорошо справлялся с депрессивными эпизодами Тео.

— В этом году — нет. Он пообещал невесте провести праздники с её семьёй.

Гермиона фыркнула: — Какая по счёту?

Тео слабо улыбнулся: — Кажется, шестая. Он весь в мать. Любит саму идею о любви. Но до брака не доходит, потому что свои деньги любит ещё больше и делить их при разводе не намерен.

— А ты, Тео? Ты когда-нибудь думал о браке? — Она продолжала мягко перебирать его волосы.

— Да. Даже кольцо для Пэнси купил, — он тяжело вздохнул.

Гермиона легко сжала его плечо: — Мне жаль.

— Не жалей, Кудряшка. Я сам всё просрал.

Он открыл глаза, но не смотрел на неё.

— Почему? — Гермиона уже знала, что нужно остановиться задавать вопросы. Чёртово любопытство.

— Не знаю. Когда она говорила: «Я еду на две недели в Милан готовиться к показу», я должен был радоваться. За неё, за мечту, которая сбывалась. — он закрыл лицо руками, отгоняя воспоминания. — Но вместо этого каждая клетка тела ныла от предстоящей разлуки. Когда её не было рядом, я словно переставал существовать. Как бездомная псина, слоняющаяся у двери её жизни в надежде, что она впустит. И она впускала. Но ненадолго. Через месяц я снова оказывался выброшенным, одиноким. Жаждущим.

— Прости. Я не замечала.

Тео горько усмехнулся.

— Я отлично умею прятать чувства. Она — единственная, кто всегда знал, что я вру. Снова и снова, без остановки. — Тео усмехнулся. — Я говорил, что счастлив за неё — ложь. Что не ревную к мужчинам, с которыми она работала — ложь. Что не хочу запереть её в четырёх стенах и завести с ней маленьких Ноттиков — тоже ложь.

Он резко сел и потер руками лицо.

— И она устала, — сказал, не глядя. — И я её не виню.

— Но почему ты не поехал за ней? — Гермиона положила ладонь ему на плечо, но он отстранился. — Тебе ведь не обязательно работать, а исследования можно вести из любой точки мира.

Он повернулся к ней: — Кого бы она видела, когда смотрела на меня?

Гермиона хотела ответить сразу, но прикусила язык. Потом чуть тише сказала:

— Ей нужен не идеальный партнёр. Ей нужен ты. Теодор Нотт. В любом виде. В любой форме.

Тео отодвинулся ещё дальше, встал.

— Ты ошибаешься. — Голос дрожал. — Ты ничего не знаешь, Гермиона.

— Тео...

— Ты вечно лезешь не в своё дело! — взорвался он, меряя комнату шагами. — Со своими наивными гриффиндорскими мантрами. Любовь всё победит, бла-бла-бла. Где твоя любовь? Почему ты одна, сидишь в моём доме? Что ты вообще знаешь об этом чувстве?

Он остановился, уставившись в окно.

— Уизли был удобен. Секс — когда ты позволишь. В остальное время никто не мешает лезть по карьерной лестнице. А теперь, посмотри, ещё один такой же. Предсказуемый. Пластилиновый. Он подстроится. А ты будешь с ним. Но лёд в тебе не растает.

Он резко развернулся тяжело дыша.

— Ты слепа, Мерлин! Не видишь, не хочешь видеть! Он тебе не подходит, а тот, кто под...

— Силенцио. — И стало тихо.

Он застыл. Словно вместе с возможностью говорить, она забрала и возможность двигаться.

Она поднялась, подошла к нему вплотную. Лицо спокойно, но в глазах — ураган. Вдавила кончик палочки ему в грудь, прямо над сердцем. Медленно провернула.

— Я люблю тебя, Нотт, — сказала она ровно, ледяным голосом. — Но никогда, слышишь, никогда не смей меня оскорблять.

Она сняла заклинание. Он тут же начал извиняться, быстро, сбивчиво, но Гермиона не слушала.

— Кого ты видишь перед собой? — прошептала она, стоя к нему вплотную. — Маленькую, наивную девочку, которая не знает, как ей жить?

Тео замолк. Он больше не извинялся. Наблюдал за каждым действием и словом Гермионы, будто видел впервые.

Она хмыкнула — сухо, без радости:

— Ну и кто из нас слеп?

Она отступила. Повернулась. И ушла в свою комнату, хлопнув дверью с такой решимостью, будто отсекала этим всю их историю.

И всё же слова Тео не отпускали.

Действительно ли в них была правда?

Способна ли я любить?

Гарри. Рон. Люди, с которыми она прошла ад. Когда-то — её мир. А теперь — просто имена в расписании встреч.

Гарри? Она видилась с ним на ежемесячных обедах и семейных праздниках. Но редко интересовалась его делами. И, по-честному... ей было всё равно.

Рон? Он встал перед ней на одно колено, протянул кольцо — и в ней не ёкнуло ничего. Пусто. Отказываясь, она не колебалась. Не чувствовала вины. Она оплакивала привычную жизнь. Но любила ли?

И, наконец, Ричард. Понятный, добрый, надёжный. Могла ли она полюбить его? Или это тоже иллюзия? Очередной самообман? Может быть, война действительно прожгла в ней эту способность до самого дна?

Кем была Гермиона Грейнджер без маски хорошей девочки?

Она не знала. Но вдруг отчётливо поняла: хочет узнать.

Какая-то мысль крутилась на краю сознания. Она посмотрела на часы.

— Чёрт. Ричард! — Она поняла, что снова забыла о назначенном свидании. — Да что со мной не так?

***

Драко наблюдал за движением её руки, за сведёнными бровями. Они снова встретились в лаборатории и строили очередную теорию, пытаясь распутать загадку эха, спрятанного в структуре предмета.

Малфой смотрел на неё особенно внимательно после разговора с Уизли. Но не увидел ничего нового. Всё то же, в чём он убеждался сотни раз: Гермиона была идеальна. Без изъянов. С ясной душой и умом, которого хватило бы на троих среднестатистических волшебника.

— Малфой! — Он вынырнул из размышлений и поднял взгляд. — Смотри! Кажется, у меня получилось!

Он моргнул, выныривая из мыслей, и подошёл ближе.

В воздухе висели два пера. Одно едва светилось белым, другое — отдавалось жёлтым отсветом.

— И?.. Что это значит?

— Ты не видишь? — Гермиона схватила его за рукав и потянула ближе. — Перья абсолютно одинаковые. Но одно — то, что светится жёлтым — подверглось магическому воздействию. Мы это видим! Цвет разный!

Она говорила быстро, возбуждённо, чуть запинаясь от темпа эмоций. Щёки пылали, волосы выбились из узла, а глаза сияли так, что ему стало трудно дышать.

— А какое ты использовала заклинание? — Он сделал шаг назад, чтобы не сорваться и не коснуться её лица.

— Вот это самое интересное. — Она резко обернулась, подхватила с тумбы записную книжку и потрясла ею в воздухе. — Диагностическое. Но не для выявления магического следа, а из колдомедицины. Я пока не уверена, что смогу построить полноценную диаграмму, но помнишь Lumen Sanitas?

— То, что используется для быстрой диагностики? Чтобы понять, нет ли повреждений?

— Почти, — она бросила на него взгляд, полный торжества. — Оно показывает не просто наличие повреждений, но и их степень. Если всё в порядке — светится белым. Если нет — оттенки меняются в зависимости от тяжести ситуации. Мы часто использовали его на войне.

Голос дрогнул. Малфой молча кивнул. Он знал, о чём она молчит.

— И ты решила попробовать его на предмете? Почему ты уверена, что оно сработало?

— Пошли! — Она уже тянула его за собой к другому столу, заваленного кубиками и записями.

— Смотри. Это Генри, — она указала на жёлтый кубик. — Я применила к нему охлаждающие чары сутки назад.

— У них есть имена? Грейнджер, это уже слишком даже для тебя! — Он скептически приподнял бровь, но не смог удержать усмешку.

— Угу. Заткнись, Мистер «у каждой моей метлы есть имя».

— Что?.. Блядь, Нотт!

— Соберись. Это Спенсер. — Она ткнула палочкой в красный кубик. — На него я наложила то же заклинание восемь часов назад. А это Рик — с ним работала перед твоим приходом. Проверим?

Она подняла палочку и произнесла: — Lumen Sanitas.

Один за другим кубики засветились. Белый. Фиолетовый. Почти чёрный.

— Смотри! — глаза Гермионы сияли. — Я же говорила, Малфой!

Она смеялась, светилась, кружилась в восторге. Улыбка была такой яркой, что он мог ослепнуть. Но не рискнул бы отвернуться. Ведь она улыбалась ему.

— Что это значит, по-твоему? — спросил он, чувствуя, как его голос звучит на полтона ниже обычного.

— Рик не светится — структурные изменения ещё не проявились. Спенсер с чёрным отсветом — "эхо" максимально сильное. А Генри — с фиолетовым. Это всё подтверждает теорию: магия оставляет, как бы это сказать... рану в структуре предмета. Я думаю, жёлтый — это стабильное магическое последствие, на подобии шрама, которое сохранится ещё долго.

— Итак... что мы выяснили?

— «Эхо» существует, Малфой! — Она сделала шаг к нему, сияя. — Я не знаю пока, как его изучить. Но теперь точно знаю, что оно есть. Магия меняет структуру. Теперь я уже больше уверена, что по этим изменениям можно будет определить, какое заклинание использовалось.

Гордость, облегчение, изумление — всё в одном лице. Малфой не стал напоминать, что это пока не продвинуло их в расследовании. Гермиона была счастлива. А он был счастлив быть частью этого момента.

— Я так рада, Малфой! Я гналась за этим эхом столько времени, уже почти не верила... Я... я сейчас взорвусь от эмоций! Можно я тебя обниму?

Он замер.

— Что?

— Извини! Это, наверное, неуместно. Но когда я очень радуюсь, мне жизненно необходимы обнимашки!

Она стояла перед ним. Та самая Грейнджер, которая не боялась говорить вслух, что ей нужно. Та, за которой он бы пошёл на войну. Снова.

Малфой молча кивнул. Едва заметно.

И сделал шаг вперёд.

Он почти дотронулся до неё, уже зная, что это прикосновение станет квинтэссенцией всех его представлений и желаний.

Дверь скрипнула. В лабораторию зашёл Тео.

— Тео! — радостно выкрикнула Гермиона и кинулась к другу, совершенно позабыв о нём. — Минутка обнимашек! Я смогла, Кудряшка! Я нашла эхо!

Она почти влетела в него, едва не врезалась в грудь. Тео уже расставил руки, чтобы поймать её. Привычно.

Малфой чувствовал, как его демоны заходятся в судорогах. Всё могло быть иначе — не будь он таким идиотом. Он бы держал её сейчас. Чувствовал её тепло. А не стоял в стороне. Снова.

Но что-то изменилось. Настроение Гермионы резко испортилось. Улыбка исчезла. Тео застыл, так и не опустив руки. Между ними чувствовалось напряжение. Гермиона закусила губу, отводя взгляд. Тео не двигался.

— Малфой, на сегодня всё? У меня встреча с риэлтором, боюсь, опоздаю.

— Подожди... Что? Риэлтор? Зачем? — у него был миллион вопросов к этой ведьме. Но она не отвечала ни на один. Снова.

Он метался взглядом между ними. Что-то пошло не так. В банде кудрявых явный раскол.

— Гермиона... — голос Тео дрогнул. — Пожалуйста, не уезжай. Прости меня. Не уезжай.

— Я и так слишком долго пользовалась твоим гостеприимством.

Они оба молчали, пока Гермиона накидывала пальто, складывала заметки в сумку, завязывала шарф. Поправила волосы.

— Увидимся? — спросила она, глядя на Малфоя.

— Увидимся, Грейнджер, — кивнул он.

Она вышла. Тео смотрел ей вслед так, будто она унесла с собой весь его мир.

Малфой медленно повернулся к нему.

— Теодор. — произнёс он ровно. — Что ты, блять, наделал?