CULVER

Хочешь к ногам целый мир положу,Хочешь роз, а хочешь ирисов?Но что бы тебе не принёс — ты любительСамых холодных нарциссов

Мальчики и девочки — Аскорбинка

Находиться в замке было волшебно, как всегда. Казалось, Хогвартс задышал, когда детские ножки переступили порог этого величественного здания. Гермиона молчаливо улыбалась первокурсникам Гриффиндора, покусывая губу, и наблюдала, как те выстраиваются в шеренгу, чтобы пойти на свое первое магическое занятие.

В этом году именно факультет львов был особенно многочисленным — все будто с ума сошли, пытаясь быть похожими на доблестного Гарри Поттера. И Гермиона не смеялась над Гарри только потому, что ее так же обожали и записали в ряды божеств. Сотня газетных статей о ней, где восхвалялся непревзойденный ум, красота и храбрость. И вот результат: почти двадцать юных голов смотрят на нее горящими глазами.

Что было удивительно — на втором месте по численности учеников оказался Слизерин, что стало историческим событием, потому что в этом году факультет принял не только чистокровных отпрысков, но и дюжину полукровок, а также двоих маглорожденных. Теодор Нотт был настоящим светочем надежды змеиного факультета, доказывая всем, что ошибки отца в молодости не стоит проецировать на сына, и что самый обычный ужик может превратиться в кобру, а при желании — в химеру. Даже Малфой вел себя достойно и ни разу не рыкнул на малышей. На самом деле, он вообще ни на кого не рычал, был абсолютно спокойным, будто под антидепрессантами, вежливо здоровался с учителями, иногда криво улыбался, но в целом держал себя достойно, и Гермиона решила немного понаблюдать за ним. Вполне возможно, что он страдает от посттравматического синдрома, ведь видеть столько мерзости и крови в собственном доме, знать, что твою маму могут убить за одну твою ошибку, каждый день соседствовать с Темным Лордом, исполнять его приказы — чего стоит одно только задание «Убить Дамблдора» — и при этом остаться в трезвом рассудке вряд ли получилось бы у взрослого человека, не то что у подростка.

Она сама ходила к психологу — магловскому, как она думала сначала, — вместе с Гарри. У них были как парные сеансы, так и индивидуальные, они не говорили врачу ничего лишнего. Но спустя пять минут приема психолог сорвал с них маски, признаваясь, что является сквибом и знает, кто они.

Работать с этим стало легче, потому что мистер Грин понимал, о чем они говорят, но подходил к разбору проблем именно с магловской точки зрения обычного врача. Это помогало. Гарри лечил свой синдром спасателя, понимая, что всех он просто не смог бы спасти, прорабатывал детские травмы из-за нелюбви родственников и воспитания без родителей, долгих лет унижений, недоедания и чувства одиночества, и просто рассказывал про свою жизнь, впервые выговариваясь. Грейнджер плакала, когда слушала исповедь Гарри, — на секунду она возненавидела покойного Дамблдора за то, что он оставил малютку-Гарри с этими животными, и ей было так стыдно, что она не знала и малой доли из его жизни вне стен Хогвартса, ведь ее всегда заботили лишь оценки и знания. Вот только оценки не обнимут тебя в трудную минуту, а знания не заменят живое общение. Они стали намного ближе в палатке, а после превратились в брата и сестру, поскольку ни у кого из них не осталось семьи — они стали друг для друга семьей.

Гермиона же боролась с синдромом отличницы, старалась начать спать и не видеть во сне мерзкую улыбку Беллатрисы и не слышать сладкий шепот Тома Реддла из крестража. Она не говорила об этом даже Гарри, ей было стыдно, поэтому они разбирали это на одиночных встречах с врачом. Поначалу она не могла вымолвить ни слова: стыд, такой стыд. Было очень стыдно за то, что чуть не поддалась, стыдно за свои сны, где Волан-де-Морт, превращаясь в другого человека, ласкал ее тело и говорил, какая она прекрасная, и что ему плевать на ее кровь, что он ее любит, и если она присоединится к Темному Лорду, он будет просить, чтобы ее пощадили. Однажды она почти сорвалась — ее остановил лишь страх, что Поттер может с собой что-то сделать, если останется один.

Реддл много ночей подряд шептал ей то, что она хотела услышать больше всего на свете. Иногда он превращался в ее родителей, обещая, что вернет им память, иногда в Лаванду, которая признавала, что всегда завидовала Гермионе и хотела с ней дружить, и озвучивал еще много-много-много потаенных желаний, что скрывались глубоко внутри.

Они все страдали на этой войне. Кто-то больше, кто-то меньше. Абсолютно чистым не вышел никто. И ей так хотелось узнать, почему же Теодор не намекнул, что он в Ордене, почему Забини молчал, почему Панси плевалась ядом, но упорно отводила взгляд. Гермиона бы помогла — не важно как и чем, но помогла бы, а теперь на языке теплится простое «спасибо», но она никак не может подойти и сказать это.

Ей стыдно. Стыдно за то, что не верила в них. Да она даже Нотту не верила, когда тот ее вытащил с того света, а больших доказательств нельзя привести. Смущенная, она кинула взгляд в сторону слизеринского стола.

Гермиона краем глаза заметила, как с кривой улыбкой возвышается Нотт над первокурсниками, и как те благоговейно смотрят на него, и, не выдержав, тихо рассмеялась, прикрывая ладошкой рот; вот только он все равно услышал и подмигнул ей, резко взмахивая полами мантии и заставляя юных утят следовать за ним, как за мамой-уткой.

Она двинулась следом, и они уже вдвоем около кабинета зельеварения уверяли мелких, что профессор Слизнорт добрейшей души человек, и бояться его не стоит.

— Знаешь, с тобой легко работать, когда мы не ссоримся, — заговорила Гермиона первой. — Спасибо, что не бросаешь меня разгребать это все одной.

Она решила благодарить его за все мелочи — это посоветовал мистер Грин: «Просто начни благодарить людей вокруг себя, им будет приятна твоя благодарность». И Гермиона решила точно следовать указаниям: она уже поздоровалась с Панси и улыбнулась той, в ответ увидев смущенную, но тоже улыбку. Главное — начать.

Утром она и Нотт неловко встретились в гостиной, но стоило начать говорить о плане дня, как вся неловкость испарилась, оставляя за собой лишь двух старост школы, занятых работой. О поцелуе он ей тактично не напоминал. И вот теперь они вдвоем неторопливо шли на свой первый урок по Истории магии.

— Мне просто нравилось тебя выводить, ты начинаешь рычать, как маленький львенок, — улыбается, отчаянно смущая. — Но согласен, мы с тобой хорошо сработались.

Невесомо пробежался пальцем по ее руке и придержал дверь, пропуская вперед.

— Д-да, — Грейнджер опускает глаза в пол и незаметно поправляет галстук, ведь именно он, а не слова Нотта заставили ее на секунду задохнуться.

Историю магии, к сожалению, все так же преподает профессор Биннс, и все невольно закрывают глаза от уныния. Гермиона сидит рядом с Невиллом, наблюдая, как Рон с Лавандой, до сих пор перевязанной, но все равно болтливой, сидят за соседней партой и активно переписываются на куске пергамента. Гермиона переводит взгляд на одноклассников, подмечая, кто чем занимается.

Невилл читает книгу о растениях Южной Америки. Луна с Джинни листают «Придиру». Гарри просто спит, подложив ладонь под щеку. Паркинсон и Забини тихо переговариваются между собой. Малфой смотрит прямо на нее.

Стоп, что? Она резко отводит взгляд обратно на свои записи и косит взгляд направо. Малфой так и сидит, даже голову повернул в ее сторону, будто хочет, чтобы она обратила на него свое внимание. Она снова переводит взгляд на него в надежде, что он скривится, прошепчет: «Грязнокровка» и отвернется. Но нет, он все так же сидит и смотрит, будто с вызовом.

«Ну же, посмотри на меня, я здесь».

Малфой уже добрые пять минут своего драгоценного времени тратит на такой идиотский прием. Вряд ли она посмотрит на него еще раз, но нет — гриффиндорская храбрость в ее крови.

Грейнджер выгибает тонкие брови с немым вопросом и наклоняет голову, мол, что?

«Да, ничего, собственно, просто пялюсь на тебя и думаю, как привлечь твое внимание, потому что план составить так и не удалось, а игра в гляделки с девушками с других факультетов всегда срабатывала».

То, что Грейнджер — не любая другая девушка с факультета становится ясно, когда она фыркает на его улыбку — ему говорили, что он красив, когда улыбается — и вовсе отворачивается от него. Вот же сука. Неужели ей не интересно, зачем он на нее смотрел?

Малфой хмурится и переводит взгляд в окно — хочется в него выброситься прямо сейчас, потому что теперь он чувствует, как смотрят на него. Нотт улыбается ему, расцветают ямочки на щеках.  Ангел, блять. Медленно качает головой, будто осуждая, и подталкивает к нему пергамент.

«Зачем?»

Один единственный вопрос, на который Драко не имеет понятия, как отвечать.

«?»

Ответ не приходится долго ждать.

«Зачем смотрел?»

Малфой хмурится — изображать дебила он научился еще когда жил с Темным Лордом по соседству.

«Куда, блять? В окно?»

Он снова смотрит на Грейнджер, но она не поворачивается в ответ. Как же удобно, что за ней действительно находится окно, и можно даже не лгать. Почти.

Нотт смотрит на него еще пару секунд — Малфой чувствует, — а затем тихо выдыхает и забирает пергамент, моментально воспламеняя его в пальцах. И это невербальное «Инсендио» без палочки заставляет Драко невольно съежиться...

***

Малфой наблюдал за ней весь оставшийся день украдкой, чтобы не разозлить дракона, ревностно охраняющего свою принцессу. А охранять теперь было что — Драко разглядел.

И теперь отчаянно хотел вернуться назад во времени и не знать, не понимать, что это может значить. Его заело на ней. На чертовой Грейнджер. Хватило лишь половины дня его наблюдений, чтобы он понял Нотта. И ему это не нравилось. И плевать, что она снилась ему пару... десятков раз после Святочного бала. И что он думал о ней на пятом курсе, когда следил за деятельностью их маленького тупого отряда. И пристально наблюдал на шестом на вечерах у Слизнорта, как она бегает от Маклаггена.

Он просто наблюдал без задних мыслей. Это же заучка Грейнджер. Фу.

Абсолютно плевать, что в его снах эта заучка корчилась от боли под ним, пока он трахал ее, пораженную Круциатусом. Это просто сны. А выбирать для секса маглов с каштановыми волосами было лишь подсознательным решением. Она ему не нравилась. Точно нет. Просто она стала другой. И он заметил. Вот и все.

***

Нотт всегда думал, что у него железная выдержка. Ведь наблюдать за девушкой шесть лет и не прикасаться к ней он как-то мог... раньше. Потому что теперь этот зуд под кожей стал невыносим. Она спит в паре шагов от него, купается в той же ванне, что и он, она буквально в паре метров от Тео постоянно, и он понимает, что скоро его переклинит.

Он чувствует это.

Легкие касания стали рутиной. Придержать ее за талию на входе в Большой зал, сжать пальцы под партой, когда она о чем-то задумывается, утром пригладить ее волосы и заправить за ухо. И улыбаться ей в открытую, как раньше не мог. Улыбка, кажется, приклеилась к его лицу, привлекая слишком много внимания противоположного пола, но он терпел, потому что совсем скоро она будет стонать под ним так громко, что услышат в подземельях Слизерина. Он представлял себе миллион раз, как он войдет в нее, как она будет плакать и пищать, просить остановиться, а он, галантный джентльмен, конечно же, поцелует ее и утешит, но не остановится, пока она не сорвет голос.

Он так хотел увидеть ее тело, ее душу, чтобы она просила его, чтобы целовала и рассказывала ему свои сны, гуляла с ним под палящим солнцем и показывала свои любимые места в замке. Он просто хотел быть с ней и душой, и телом. И видит Мерлин, он долго терпел.

Как ярко красная вспышка перед глазами пролетает ее фигурка в облегающем платье. Они решили устроить вечеринку в их гостиной в вечер субботы, и это стало для Тео началом конца. Потому что видеть ее такую красивую, с алыми губами, на каблуках, с высокой прической, и не подойти было невозможно.

Ноги сами его несли к ней, и он врос в пол в пяти сантиметрах от нее, ненароком касаясь тонкой талии, пока она общалась с сокурсниками.

Гермионе на самом деле не очень удобно в этом платье. Его ей подарила Джинни перед поездкой в Хогвартс, и она честно думала, что не наденет его до выпуска. Но вот прошло лишь два дня, а она уже в нем, впервые пьет огневиски, нарушая устав школы. Весь седьмой курс здесь, и некогда довольно просторная гостиная теперь еле вмещает в себя молодых волшебников. Когда спустя час веселья и разговоров кто-то предлагает сыграть в «Правду или действие» с новинкой близнецов — зельем правды, не таким сильным, как Веритасерум, но похожим по действию, — Гермиона вообще не думает, что может случиться что-то из ряда вон.

Поэтому когда бутылочка указывает на нее, и она выбирает «правду», Панси, хитро ухмыляясь, задает свой роковой вопрос:

— Грейнджер, кто из присутствующих здесь парней тебе нравится, как мужчина?

И задала же, лиса, такой вопрос, специально уточнив, что да как.

Гермиона с готовностью открыла рот, чтобы привычно сказать, что никто, но...

Взгляд темно-зеленых глаз прожигал в ней дыру весь вечер, и сейчас, под взглядами остальных, его взор был самым пытливым. Он будто один-единственный из всей толпы смотрел на нее и ждал ответа.

— Мне...

Она не могла, Мерлин. Зелье заставляло ее сказать, соврать не получится. Какой позор. Она прикрыла лицо руками, тихо шепча:

— Тео. Мне нравится Теодор Нотт.

На самом деле, никто особо не удивился, к ее большому изумлению. Рон лишь фыркнул, а Гарри хитро переглянулся с Джинни, будто они знали какой-то секрет. Даже Панси сказала, что-то типа: «О, мы все через это прошли, добро пожаловать в наш клуб», поэтому игра продолжилась, и Гермиона даже расслабилась, стараясь смотреть строго на бутылочку.

Когда та остановилась на Малфое, и он выбрал «правду», Гермионе захотелось отыграться на слизеринцах. Раз уж она краснела, то теперь пусть принц Слизерина испытает то же самое. Вопрос был заранее приготовлен.

— Малфой, кто из присутствующих девушек нравится тебе в романтическом плане?

Вся свободная женская аудитория поддержала ее вопрос. И Гермиона взяла в руки стакан, чтобы сделать глоток, потому что ее попросили задать именно такой вопрос, если получится — на самом деле ей это было не интересно. Поэтому когда он говорит:

— Ты, — все молчат. — Мне нравится Гермиона Грейнджер. И...

Она давится и в шоке смотрит на него, быстро обдумывая услышанное. Это не может быть правдой.

— Ты, по-моему, перепутал... — Рон начал говорить, но Гермиона прервала его:

— На самом деле, я могу вам объяснить, ребята, — громко говорит она, поднимая руку вверх. — Все вы знаете, что было в Малфой-мэноре? — яростные кивки быстро прошлись по толпе. — Так вот, Малфой просто чувствует вину за то, что не спас меня, поэтому его мозг думает, что у него ко мне чувства, и просто хочет защищать. Я... я ходила к психологу — это маггловский колдомедик, который лечит душу, — он объяснял мне, как это происходит. Поэтому я не считаю, что Малфой имеет в виду то, о чем вы все думаете, — все, выдохнула. — Он действительно путает.

Малфой выглядел испуганным, как олень, пойманный в свет фар. Он медленно вздохнул, но промолчал, делая глоток огневиски. «Какая она все-таки умная», — ухмыльнулся про себя. И храбрая — защищает его от всех, лишь бы про него ничего лишнего не подумали. Вот же...

Гермиона улыбнулась, ведь раньше Малфой бы плевался ядом и кричал, что близнецы Уизли отравили его. Что же, этот Малфой ей нравился больше бесполезного папенькиного сынка. Она ободряюще посмотрела на него и хотела продолжить, но.

— К тому же чистокровный, влюбленный в грязнокровку... вам самим не смешно? Это просто долг перед ней и все, — медленно сказал Малфой, смотря ей в глаза. — А в романтическом плане мне нравится Панси Паркинсон, я просто не так выразился.

Нет, все же это еще тот самый старый Малфой, а ведь она почти поверила. Грейнджер усмехнулась, теперь тоже смотря ему прямо в глаза. В его льдистые глаза. Он до сих пор называет ее грязнокровкой, Мерлин. Война будто бы обошла его стороной, и на секунду, на секундочку стало так обидно, что она оправдывала его в суде, что она поверила в него, наблюдая эти несколько дней, что он стал хорошим человеком. Но его «грязнокровка» снова вернуло все на круги своя.

— Кровь ничего не значит, — сказал тихий, но твердый голос.

Она резко отвела глаза от Малфоя и тут же почувствовала руку на своей ладони. Тео. Смотрит на нее, улыбаясь, и при всех говорит, что...

Что?

— Мы все кого-то потеряли на этой войне из-за глупых предрассудков, основанных на мнении жалкого, одинокого придурка, решившего, что он может распоряжаться чужими жизнями. Салазар Слизерин не принимал в наши ряды маглорожденных, только потому что боялся их, и теперь на нашем факультете есть дети, чьи родители не волшебники. Так хочешь сказать, Малфой, что шляпа — древнейший артефакт, созданный Годриком Гриффиндором, ошибается в своем выборе, и они не достойны?

Малфой молчит, сжимая кулаки, смотрит прямо в это мерзкое, улыбающееся лицо Нотта.

«Ради своей жалкой грязнокровки решил резко поменять мнение? Какой ты двуличный. Сам же смеялся над ней из-за ее крови, восхваляя свою, кристально-чистую и ценную. Без грязи».

— Они достойны, — прошептала Панси, поднимая голову, — это была глупая идеология. И мы заплатили за это сполна.

— Темный Л-лорд, Том Реддл, — Гарри немного заикнулся, но все равно прямо посмотрел на Малфоя, — был полукровкой. Его отец был маглом, а мать жертвой длительного инбридинга поколений Слизерина. Он не был чистокровным, а маглорожденных он ненавидел, как и маглов, не потому что думал, что лучше них, а наоборот: из-за Второй Мировой войны он боялся, что фашисты скинут на его приют бомбу... и убьют его. Он боялся их и оттого ненавидел. Он был полукровкой и сильнее любого чистокровного наглеца. Я думаю... если бы у него была любящая семья, то сейчас он был бы на одной ступени с Дамблдором...

— В любом случае, — Драко откашлялся, — наши отцы не позволят нам жениться и выходить замуж за гря... маглорожденных. Поэтому такие вещи недопустимы среди чистокровных. Кем был Реддл, мне похуй. Таково мое мнение. Максимум это может быть любовница или любовник, — и скрестил руки на груди, смотря на бледную Грейнджер.

«Да-да-да, Грейнджер, именно так, он никогда не женится на тебе. Твой Нотт просто трахнет тебя, использует и женится на какой-нибудь Гринграсс, а ты будешь пускать сопли, окруженная своими друзьями-гриффиндорцами. Что он уже успел тебе напеть, интересно? Если ты так сильно побледнела, то точно успел что-то сказать, во что ты поверила, наивная дура».

Наивная грязнокровка.

— Мерлин, Драко, ты, правда, думаешь, что твои деды и прадеды женились исключительно на чистокровных? — Блейз рассмеялся, пытаясь сгладить напряжение в воздухе. — Давайте закроем тему и просто будем наслаждаться вечеринкой. Я вижу, что у кого-то пустой бокал!

Шепот обсуждения мгновенно стих, и вечер, хоть и не так весело, но продолжился. Все уже устали от первых дней учебы и отвлекались на пустую болтовню.

— Так твой отец не допустил бы твою женитьбу на человеке, которого ты любишь, Малфой? Даже если бы это была маглорожденная ведьма?

Грейнджер стояла прямо перед ним с полупустым бокалом и напряженно всматривалась в его зрачки, переминаясь на каблуках. Он даже не заметил, как она подошла к нему, и очень удивился. Она была пьяна — это было заметно сразу. Драко быстро огляделся в поисках Нотта, но тот увлеченно что-то рассказывал Блейзу и Джинни Уизли и не смотрел в сторону Гермионы.

— Послушай, Грейнджер, — быстро и отрывисто, и не смотря ей в глаза, а куда-то в переносицу, будто сквозь нее, — я бы никогда, Мерлин, не влюбился в грязнокровку и тем более не женился бы на ней. Понятно?

Грейнджер улыбалась ему и будто бы смеялась над ним, облокотившись на стену.

— Понятно, — и снова улыбнулась, делая глоток. — Просто было интересно. У тебя уже есть невеста?

Разговор напоминал какой-то цирк. Зачем она подошла к нему и спрашивает такие странные вещи? Еще и улыбается, будто они лучшие подружки и обсуждают мальчиков.

— Нет, Грейнджер, а что?

Он тоже прислонился боком к стене и сделал глоток, в глубине души даже немного наслаждаясь разговором с ней. Давно он просто с кем-то не разговаривал.

— О, я думала у вас с рождения, как в сказках, выбрана невеста, и вы ждете совершеннолетия, чтобы жениться, — усмехнулась она, поправляя прическу.

Волосы. Она поправляет волосы перед ним: неужели хочет казаться для него симпатичной? Ей и стараться особо не нужно было — Малфой за вечер не раз возвращал свой взгляд к ней. К ее ногам в этих чертовых каблуках — и как она на таких ходит. Он улыбнулся ей в ответ.

— Я не принц из сказок, Грейнджер, — он посмотрел на ее и свой бокал, взмахнул палочкой, и оба стакана наполнились терпкой жидкостью, — а вот дракон к нам как раз спешит...

Нотт встал напротив них с лживой учтивостью, слишком близко наклоняясь к Грейнджер и нюхая содержимое ее стакана. Что, боится, что отравят?

— Что это ты пьешь, маленькая Грейнджер?

Нотт забрал стакан из ее рук и сделал глоток, кося глаза на Малфоя. Отпил огневиски с того же места с отпечатком помады, где только что были ее губы. Ох. Драко облизал свои, чтобы распробовать вкус, — ее губы были бы такими же горько-сладкими, как и его.

— То же, что и ты. Отдай, — Гермиона покраснела, вырывая стакан из чужих рук. — Мы обсуждали с Малфоем будущее чистокровного рода, и я узнала, что вы не помолвлены с другими чистокровными с самого рождения. Всегда было интересно, как это происходит.

— Это долгий процесс ухаживания, прошение руки и сердца у главы рода, дарение подарков и еще много тонкостей. У каждой семьи свои правила, — усмехнулся Нотт, прикуривая сигарету, припрятанную за ухом. — Я покажу тебе.

— Ты дашь мне книгу про правила вашей семьи? — удивилась Гермиона, а Драко подавился собственной слюной.

Пиздец. Нет. Только не при нем.

— Нет, маленькая Грейнджер.

Тео выпустил дым в воздух и наклонился ближе к ней. Блять, как же вкусно она пахла: микс сладких ягод от ее духов, огневиски и что-то пряное, как корица. Она пахла его амортенцией, и он глубже вдохнул воздух рядом с ее шеей, почти вдавливая ее в стену, но все же отстранился, напоследок вдохнув поглубже.

— Ты станешь непосредственной участницей, малышка.

Фу.

Драко скривился, уставившись на этих двоих. Грейнджер явно не понимала, что он имеет в виду, и просто кивнула. Она кивнет сейчас, даже если ей скажешь, что она завалила все экзамены. Просто бери и трахай ее прямо здесь — она не скажет «нет». Теодор чуть ли не предложение ей сделал, а она не поняла и так же пьет свой ебучий напиток. Драко рассмеялся.

— Чего только не скажешь, чтобы залезть в трусы Грейн...

Договорить он не смог: невербальное «Силенцио» от Блейза, подошедшего со спины, было явно не лишним, потому что взгляд Нотта, если бы Малфой договорил, обещал ему мучительную смерть.

— Думаю, нам пора. Спокойной ночи, — подмигнул Забини.

Блейз взял Драко за плечи и повел на выход из гостиной. Их сокурсники тоже покидали комнату, вскоре оставив Нотта и Грейнджер одних.

— Почему мне так хочется спать, Нотт?

Грейнджер лениво взмахивает палочкой, убирая беспорядок со стола и, шатаясь и держась за стену, направляется к ступеням, ведущим в ее спальню.

Нотт тихо идет следом, не пытаясь ей помочь, а просто наблюдая за ее жалкими потугами.

— Ты пьяна, Гермиона.

— Этот хорек так бесит меня, — шипит и пытается снять туфли, наклоняясь и открывая Тео вид на обтянутые тканью ягодицы.

— Правда? — забавляется Нотт, подходя ближе и утыкаясь пахом в ее зад, но сразу же отходя на шаг, ведь он обещал неделю не трогать ее.

— Помоги мне, Тео, — она оглядывается на него и жалобно смотрит на лестницу, так и не сумев расстегнуть застежку на туфлях.

Тео аккуратно берет ее за руку и тянет на диван, заставляя ее буквально упасть на него. Она тяжело дышит, декольте не скрывает влажную кожу, пряди выбились из прически, а на губах лишь остатки от красной помады, но она так красива, что Тео сглатывает подступающую слюну.

Он садится перед ней на колени, и его член мгновенно дергается в брюках. Нотт так давно мечтал об этом. Просто быть с ней вот так рядом, на коленях, смотреть на нее, как на божественную статую.

Тео аккуратно поднимает ее ногу, обхватывает пальцами косточку и тянет тоненький ремешок из замочка на лодыжке. Туфля легко соскальзывает и падает на пол, пока Гермиона, сощурив глаза, кусает указательный палец, глядя на него сверху вниз.

Он нежно проводит пальцами по маленьким пальчикам, поднимая ладонь вверх по стопе, и кладет ее ножку себе на плечо, целуя напряженную икру. Эти ноги не давали ему спокойно сидеть на уроках, и теперь он может их целовать и лизать, пока она с шоком смотрит, как его влажный язык чертит дорожку до самой коленки, зубы прикусывают косточку, а пальцы держат под коленом, разводя ее ноги в стороны. Она резко задыхается и хнычет, пытаясь свести их вместе, но у нее не получается.

Да, хоть платье и длинное, на бедре длинный вырез, и если развести ноги, то...

— Да ты вся мокрая, Грейнджер.

Он не может оторвать взгляда от открывшегося вида. Тонкий шелк красного белья в тон платью красуется на киске пятном темно-бордового цвета, и если она не потекла от его действий, то он Папа Римский.

Наклоняется ниже, сжимая ногу и еще сильнее надавливая, замечая ее отличную растяжку. Вау. Просто вау. Утыкается носом под самой кромкой белья, вдыхая сладкий запах запретного плода, и приоткрывает рот, языком практически касаясь влажной ткани. Поднимает глаза наверх — Гермиона дышит так тяжело и часто, будто убегала от кого-то. Но нет, дорогая, ты никуда не убежишь. Тео давит языком на влажный шелк и жмурится от удовольствия. Он чуть не кончает в момент, когда на языке взрывается ее вкус. Блять. Резко сжимает член сквозь брюки, потому что спустить в штаны от такого не хотелось — слишком рано. Он ее еще не распробовал. Она запрокидывает голову и кладет руку на его волосы, мягко сжимая.

— Можешь сжать сильнее, милая, — и она сжимает, запуская ноготки.

Нотт облизывается и снова переводит взгляд на раздвинутые ноги, указательным пальцем медленно проводит линии вдоль бедра до трусиков и наконец-то отодвигает их.

Она такая мокрая и горячая. У него перехватывает дыхание от вида желанного местечка, и Тео быстро опускается ртом на ее влагалище, втягивая в себя напряженный клитор.

— Сладкая.

Он лижет ее с таким наслаждением, что сам стонет в такт ей. Проводит руками вверх по бедрам к талии, трогает везде, где только может, и смотрит-смотрит-смотрит. Если он думал раньше, что она красивая, то сейчас она будто сияет.

— Я сейчас... Тео, Тео, — Гермиона дергается, сильнее сжимая мягкие волосы в кулаке, а рот приоткрывается в немом крике.

— Я люблю тебя, Гермиона, я так сильно люблю тебя, — шепчет он, облизывая губы и смотря в ее глаза.

— Хей, ребята, я забыла свою... свою...

Джинни ошарашено застывает на входе в гостиную, переводя взгляд с ярко-красной Гермионы на довольного Тео. Грейнджер резко сводит ноги и быстро расстегивает вторую туфлю, бегом скрываясь за дверью спальни и хлопая ей так сильно, что Джинни вздрагивает.

— Что же, Уизли, ты забыла? — обманчиво мягко спрашивает Нотт, поднимаясь на ноги и облизывая блестящие губы.

Уизли быстро опускает взгляд на чужую ширинку облегающих штанов с влажным пятном от смазки и краснеет, быстро отворачиваясь. Она прекрасно видит член, который совсем не скроешь под одеждой. Очень не вовремя она зашла.

— Акцио сумочка, — пищит она и выбегает за дверь, пока Нотт не убил ее.

Он громко смеется, запрокинув голову и ероша волосы, и переводит взгляд на дверь спальни Гермионы. Вряд ли она впустит его сейчас, поэтому он садится на диван, где сидела она минутой ранее, и расстегивает ширинку, наконец-то прикасаясь к напряженному члену.

Ему хватает всего нескольких касаний по головке, и он кончает, судорожно глотая воздух, где до сих пор пахнет ее духами. Устало откидывается на спинку, закрывая глаза и размазывая сперму пальцами по лобку. Интересно, она бы дотронулась до него? Помогла бы ему кончить? А может, взяла бы в рот, лизнула своим юрким язычком головку, дабы отплатить ему ответной услугой. Смотрела бы на него своими невозможными глазами, напрягая губы?

— Блядство, — член снова стоит...