CULVER

Я твой мальчик, сказку прочитай"Смелее, ну давай" — мне твои бедра говорятДай мне просто похитить тебяИз твоего дворца

Пошлая Молли — Клеопатри

Гермиону разбудил легкий стук в дверь. Она медленно наколдовала Темпус и с удивлением обнаружила, что уже девять утра. Голову нещадно пробило болью — впервые в жизни ее настолько сильно мучило похмелье. На полу валялось скомканное платье и нижнее белье; она поморщилась и одним движением руки запрятала барахло в шкаф. Быстро накинув на себя темный халат, Грейнджер открыла дверь и уставилась на улыбающееся лицо Тео.

Вот же...

Так же резко закрыв дверь перед его носом, она прислонилась горящим лбом к желанной прохладе дерева. Хотелось биться головой долго и нудно, пока все воспоминания о вчерашнем не покинут ее свинцовую голову.

Увидев Джинни в проеме гостиной вчера ночью, она протрезвела в мгновение ока. Стало так стыдно, Господи, — она позволила ему сделать это с собой. Нет, не просто позволила, а охотно поддалась на его ласки и стонала под его обжигающим языком, очень даже отдавая себе отчет.

Ее вырубило почти мгновенно; уставшее сознание накрыло тьмой, как одеялом, не давая осмыслить произошедшее. А теперь наступил новый день и вот, он стоит за дверью и ждет ее реакции. Она не была готова встретиться с ним так быстро, а новый стук в дверь не давал сосредоточиться.

— Тебе нужно поесть, а еще я принес антипохмельное зелье. Открой дверь, не укушу, — смешок, — клянусь.

Она дрожащими руками открыла дверь и отошла вглубь комнаты, сразу же отворачиваясь от него. Смотреть в глаза Нотту ей пока было не под силу.

Тео медленно вошел в спальню и поставил поднос с едой на небольшой столик, подмечая, что книг в этой комнате больше, чем некоторые люди прочли за всю свою жизнь. На стуле висел плед нежно-розового цвета. Постельное белье было со смешными пингвинами, и Тео подметил, что она не пользуется тем, что предоставил Хогвартс. А в углу комнаты стоял вечный букет белых роз — тот самый, что он подарил ей, когда заставил плакать. Неужели она его сохранила, и он ей дорог настолько, что она взяла его с собой в школу даже пару лет спустя?

— Красивый букет, — не удержался Тео, обходя ее, чтобы посмотреть в лицо. — Кто подарил?

Гермиона стояла зажмурив глаза, как маленькая. Он усмехнулся; ей было стыдно — видимо, ее блестящий ум еще не придумал, что бы такого сказать ему и как оправдаться. Вот только за получение удовольствия не нужно было оправдываться. На самом деле, он был бы не против повторить и продолжить прямо сейчас.

— Ты же и подарил.

Он замер. Как? Что? Откуда она знает? Теодор понял, что злится. Ему не нравилось, когда все идет не так, как он задумал. В этот момент она открыла глаза и посмотрела на него, сразу же краснея.

— Там была записка... Я поняла по почерку. Только недавно, — прошептала она, опустив глаза в пол.

Чувствовать его смятение было на удивление приятно. Она сама была удивлена, когда почерк его доклада по зельеварению уж очень напомнил один до боли знакомый стиль письма. Не то чтобы Гермиона любила подарки, но ей нравились цветы, особенно белые розы. И это были не просто розы, а вечные розы. Очень дорогие — настолько, что их выращивают лишь в одной теплице в Магической Британии, и стоят они не менее тысячи галеонов за небольшой букетик. Думать, сколько стоит ее букет, она даже не хотела, потому что этой суммой можно было напугать любого здравомыслящего волшебника. Она бы не смогла их выкинуть. Это был очень красивый подарок. Иногда в палатке она доставала из сумочки уменьшенную версию этих цветов с запиской и повторяла себе, как мантру: не плачь, не плачь, не плачь.

Значит, кому-то помимо Рона и Гарри она была дорога, тому, кто подарил ей эти цветы. И она старалась быть сильной, когда просто хотелось позорно разреветься.

— Мы... я бы не хотела обсуждать вчерашнее, — нахмурилась, все же поднимая взгляд на его пустое лицо. — Ничего не было. Забудь об этом и обо мне тоже забудь. Мы были пьяны, вот и все.

Давно она не видела такого выражения, будто он снова смотрит сквозь нее и вот-вот скажет очередную гадость. Она молчала и ждала. Любит ее? Конечно.

«Ну же, скажи, что я мерзкая, гадкая, сухая и все это был лишь розыгрыш, чтобы залезть ко мне в трусы».

Вот только залез он намного глубже... и вряд ли получится о таком забыть. Ведь запомнились все улыбки, неловкие взгляды и осторожные прикосновения, которыми теперь она могла наслаждаться до конца жизни. В одиночестве. Она не настолько глупа, чтобы верить в его так называемую любовь.

Грейнджер вздыхает, думая, что хуже уже быть не может, и садится за стол, придвигая поднос поближе. Открывает флакон с зельем, морщится от едкого запаха и выпивает, запрокинув голову. На тарелке лежат две булочки с корицей — ее любимые, — кофе с молоком и яичница с помидорами. Все, что она любит есть на завтрак. Она осторожно смотрит в его сторону, делая глоток не горячего кофе, пока он так же, замерев посреди комнаты, стоит и не двигается. Наблюдать за ним было бы интереснее, покажи он хотя бы одну эмоцию, кроме безразличия, и Гермионе надоедает на него смотреть.

— Так и будешь молчать, Нотт?

— Кажется, вчера я был Тео.

Он нервно проводит рукой по кудрям и все же смотрит на нее с какой-то откровенной злостью в зелени глаз. Гермиона не тянется за палочкой только на чистом инстинкте, что он не причинит ей вреда.

— Я сказала, что не хочу это обсуждать, — отрезала она. — Не хочу и не буду играть в твои игры. Я не верю твоим словам и твоим действиям, найди себе новое развлечение.

— А я хочу. Мне надоело делать так, как хочешь только ты.

Грейнджер даже не успевает моргнуть, когда он взмахивает палочкой, а она оказывается парализована на стуле. Тео ударил ее невербальным, пока она думала, что он не причинит ей вреда. Трижды ха-ха.

Лениво, как кот, кидает на дверь запирающее, убирает ее палочку в шкаф, ухмыляясь от вида скомканного платья, и медленно прячет палочку в кобуру, не сводя с нее глаз. Улыбки больше нет.

Ни единой эмоции на лице. Пустота взгляда, как у куклы, что раньше была его неотъемлемой одежкой. В давние времена.

Садится перед ней на колени, как вчера, только теперь нет смешинки во взгляде, и алкоголь не кружит голову туманом. Гермиона бы вздрогнула, если бы могла двигаться, но лишь молчаливо смотрит, как он придвигается ближе к ней, опаляя дыханием щеки. От него пахнет зубной пастой, мятной, вперемешку с сигаретным дымом.

— Что еще я должен сделать, Гермиона? — она непонимающе смотрит на него.

Ну, конечно же, милая, ты ничего не понимаешь; как было тяжело не поддаваться страху, а учить все эти заклинания и убивать Пожирателей, спасать детишек, на которых ему глубоко плевать, лишь бы тебе потом сказали, какой же Теодор Нотт молодец, какой хороший мальчик, а не просто сын грязного Пожирателя смерти, который сбежал из Англии. Конечно же, ты не понимаешь, малышка, — куда тебе с твоей-то любовью ко всему миру. Жаль, что эта пресловутая любовь не распространяется только на одного Теодора Нотта.

— Кого еще мне нужно спасти, чтобы ты обратила на меня внимание? Или тебе не нравятся хорошие мальчики?

Он поднимается с колен, ослабляя галстук.

— Может, это не тот подход? Но как же, — шепчет, будто Гермионы нет рядом, — она же дружит с самыми бесхитростными людьми во всем Хогвартсе... почему это не работает? Неужели...

Гермиона смотрит на него, расширив глаза в панике.

«Что он несет? Это все игра? Это все было притворством?»

— Вот именно. Думай, Тео, думай, — ходит по комнате, даже не смотря на нее. — Дружить — это одно, но ведь... любовь — это совсем другое. Что мне сделать, чтобы ты влюбилась в меня, милая? Как мне вбить это в твою маленькую головку?

Замирает, резко поворачивая голову в ее сторону.

— Легилименс.

Гермиона всегда была плоха в защите собственного разума, именно поэтому она всегда носила с собой мышьяк, на случай, если ее схватят, и Темный Лорд прочтет ее мысли относительно крестражей, потому что защищаться она не научилась совсем. Она всегда успокаивала себя, что ей просто не хватает практики, и из Гарри так себе учитель, что касается именно этой ветви магии.

Теодор продвигается в ее мыслях, как рыба в воде, уходя все дальше-дальше-дальше.

Шестой, пятый, четвертый, третий, второй курс. Он останавливается, что-то пытливо выискивая, как ищейка.

Вот оно.

Воспоминание о стычке на квиддичном поле, когда Малфой впервые называет ее грязнокровкой, вот оно. Обида плещется наравне с непониманием; Гермиона не знает, что это за слово, а когда она чего-то не знает, то начинает раздражаться еще сильнее. Все слизеринцы смеются — она смотрит в лицо каждого, запоминая на будущее, и видит Тео. Тот не смеется, а улыбается ей, и она хмурится еще сильнее, окончательно отворачиваясь.

Дальше, дальше в ее мысли.

Уже следующий день. Только теперь Гермиона бежит из библиотеки, сжимая в руках огромный для ее рук фолиант. Конечно же, не видя ничего вокруг, она врезается в Нотта и громко ойкает, когда падает попой на каменный пол.

— Аккуратнее, — почти ласково, — грязнокровка.

И она видит его, будто впервые замечает. Огонь в глазах горит ярче всех свеч в Большом зале. Она медленно поднимается и фыркает на него, обходя с гордым видом, но сердце предательски пропускает удар, а щеки краснеют. Она бежит еще быстрее от Тео, отчаянно думая о том, как же этот слизеринец красив.

Тео весело хмыкает, пока чувствует через воспоминания все то, что чувствовала она. Это будоражит — он будто становится к ней еще ближе, хотя, казалось, что ближе невозможно.

Дальше третий курс — и снова беглые воспоминания: как она смотрит на него, как краснеет, как все в груди сжимается от его яростного тона, что держит ее сердце в тисках.

Четвертый курс — она видит, как он смотрит на нее, видит, как в библиотеке напряженно всматривается в длину ее ног, как он замирает, когда она заправляет прядь за ухо. Она видит, как он мнется, не решаясь подойти к ней перед Святочным балом, и как напрягается после того, как Гарри и Рон выпытали, что она уже приглашена.

Вот оно, снова, то самое воспоминание. Она сдает работу Снейпу и быстро покидает класс, а он практически вслед за ней вылетает, чуть ли не сбивая ее с ног.

Она смотрит на него непонимающим взглядом, как он думает, а в ее голове в этот момент взрывается фейерверк.

— Кто же пригласил грязнокровку Грейнджер? — шипит ей почти в лицо.

Гермиона отшатывается от него и идет по коридору к башне Гриффиндора, лишь бы он не увидел ее алые щеки. Она надеялась, что он ее пригласит, но ждала слишком долго и в итоге дала согласие Краму. На что только надеялась, идиотка.

Тео идет вслед за ней — он помнил, как злился в тот момент и хотел разбить ее прекрасное личико за то, что отвернулась от него, да как она...

— Грязнокровка, блять! Кто тебя пригласил? Сука! Стоять!

Он нагоняет ее почти у самого портрета Полной Дамы и хватает за руку, разворачивая к себе, но сразу же отпускает, показательно вытирая пальцы о мантию.

— Что тебе нужно, Нотт?

Она яростно взмахивает волосами и смотрит на него, как дикая кошка.

— Просто хотелось знать, какого бедолагу, что решил тебя пригласить, стоит пожалеть, — ядовито шепчет он, возвышаясь над ней.

И вот оно. Вот. Теплое дуновение внизу живота. Она невольно сводит ноги вместе, не понимая собственной реакции. Молчит и смотрит на него, сжимая бедра, пока он резко разворачивается и уходит восвояси, и дальше, еще дальше в воспоминании Теодор переносится уже за закрытый полог ее кровати, где она, отчаянно закрывая глаза, гладит себя по влажным складочкам, думая о том, как ей нравится, когда он кричит на нее, и как же он красив в гневе. Как он медленно целовал бы ее в шею, шепча на ухо обидные слова о том, какая она грязная, как он ее ненавидит, что он пачкается об ее нутро, но все равно держал бы ее в своих объятиях.

Она ненормальная, повернутая на нем. Дура, мечтающая о запретном.

Мерлин, да он сделал все с точностью наоборот. Конечно, она не влюбится в него. Она уже влюблена, но не в Героя войны, а в мерзкого слизеринца, который ругался на нее, а она ловила от этого кайф. Ей нравится, когда он злится. Пиздец.

Тео выныривает из воспоминаний и смеется, пока Грейнджер смотрит на него влажными глазами. Он же сделал все абсолютно наоборот. Ей не нужна его нежность и ласка, эта пресловутая романтика, она хочет... Чего же она тогда хочет?

Снова вглубь ее воспоминаний — вот совсем недавнее: они пьют с Джинни эльфийское вино, видимо, где-то в Норе, и Уизлетта спрашивает о сексуальной фантазии Гермионы.

Та сначала мнется, но потом, после того, как Джинни делится своей, открывает рот, и Тео замирает.

— Я бы хотела, чтобы меня связали ремнем от школьных брюк.

— Воу, — Джинни улыбается, — нравится пожестче? А что дальше? Ну, свяжет он тебя, но что бы ты еще хотела?

Гермиона отпивает глоток и стыдливо прикрывает глаза. Собирается с мыслями.

— Я бы хотела попробовать... ртом, чтобы меня держали за волосы и хлопали по щеке... а потом я бы... Мерлин, как стыдно.

— Нечего стыдиться, Миона. Продолжай. Я никому не расскажу.

— Я бы хотела, чтобы это было грубо, чтобы было даже немного больно, будто он меня ненавидит, чтобы полностью...

— Что? — Джинни затаила дыхание.

— Контролировал меня.

Тео выходит из ее воспоминаний, отшатываясь.

Блять, блять, блять.

Все было так просто? Ему давно нужно было завести ее в каморку для метел и оттрахать, завязав глаза, — тогда бы она точно в рот ему заглядывала. Просто поставить перед фактом, что все, сладкая Грейнджер, игры кончились, ты будешь со мной. А что же делал он? Как дурак улыбался и строил ей глазки.

Нравится пожестче, малышка? Как же тебе повезло, ведь Тео — тоже. Очень. Он смеется снова, запрокинув голову, громко, почти лая, думая, что она идеальная, идеальная во всем, была просто создана для него изначально, а он, как идиот, хотел себя перекроить, чтобы быть ей равным. Ей это не нужно. Считай, это он приучил ее к такому своим поведением, будто выдрессировал под себя.

Ей нужна его твердая рука, ведь она отличница, умница девочка, умнейшая ведьма. Ей не будет интересно с таким же, как она, хорошим мальчиком — она просто задавит его своим интеллектом. Ей нужны ссоры, противостояние и Тео. Она хочет его злого и мерзкого. И если она полюбила такую его сторону, то он покажет ей свою любовь на полную.

Вот только обида жжет глаза. Он признался ей в любви, принес завтрак в постель, а она говорит ему все забыть? Ох, милая... Ты влюбила в себя страшного человека. Тебе не скрыться и не сбежать. Можешь драться и кричать, но ты будешь с Тео.

Он медленно смотрит ей в глаза, сжимая палочку. Она плачет от обиды, что он открыл все ее самые потаенные желания.

— Ну же, малышка, между нами не может быть никаких секретов, — гладит по щеке, стирая слезы, но они все равно бегут нескончаемым потоком. — Обливиэйт.

Она забудет обо всем, и о его признании в том числе, а он будет мстить ей сполна, пока она не сломается.

***

Она просыпается от стука в дверь, недовольно морщится и медленно колдует Темпус. Два часа после полудня.

— Гермиона, открывай чертову дверь! — кричит Джинни. — Или я за себя не отвечаю!

Точно, Джинни видела их вчера. Мерлин, дай ей сил пережить это, пожалуйста.

Уизли маленьким ураганом вбегает в спальню и смотрит на нее чуть ли не маниакальным взглядом.

— Почему ты мне не сказала, что вы встречаетесь? Я же твоя подруга!

— Мы не встречаемся, мы просто напились, Джинни, забудь, пожалуйста, об этом, — Гермиона облизывает губы, попутно подмечая, что у нее нет похмелья, и есть почти не хочется.

— Ну, если ты так говоришь...

И Гермиона с легкостью отвлекается на ее болтовню о Гарри, их планах на вечер, и с удивлением понимает, она уже сидит за столом Гриффиндора и накладывает себе жареную картошку в тарелку.

— Он смотрит на тебя, — шепчет Джинни на ухо.

Гермиона медленно поворачивает голову в сторону, будто разглядывая содержимое стола, но все равно видит, как внимательно за ней наблюдают зеленые глаза без тени улыбки. Она переводит взгляд на него в открытую и кивает в знак приветствия. Нотт просто смотрит на нее в ответ и так же медленно кивает, отводя взгляд. Странно... за эти дни она привыкла, что он постоянно улыбается ей, — неужели плохое настроение?

— Нотт оштрафовал Слизерин на пятьдесят очков, теперь они в минусе, — слышит она разговоры за столом. — Кто-то пытался использовать на нем амортенцию, прикиньте! Ну еще бы, богатый...

Теперь понятно, почему он такой хмурый, — дело не в ней. От этого Гермионе почему-то становится чуточку легче, но сомнения все равно держатся в голове, и она выяснит, что же не так.

Когда он выходит из Большого зала, она идет следом за ним, практически сразу нагоняя.

— Привет, слышала, твои змеи дел натворили. Что произошло? — равняется с его плечами, смотря вперед и не совсем понимая, куда он направляется.

— Хотя бы ты можешь не задавать мне тупых вопросов, Грейнджер?

Он останавливается посреди коридора и смотрит на нее, как раньше, как на шестом, пятом, четвертом... Гермиона испуганно замирает.

— Если мы оба старосты, то это не значит, что мы с тобой подружились, ясно? — он прожигает взглядом, и она медленно глотает скопившуюся слюну, не в силах ответить ему ничего вразумительного. — Ясно, блять, тебе? Какого хрена ты молчишь, когда я говорю с тобой? Или ты только своим дружкам отвечать можешь?

Он еще раз кидает на нее злой взгляд и уходит прочь, оставляя ее одну в коридоре, дрожащую и испуганную.

Лицо искажается в кривой улыбке. Кровь бурлит в жилах, а член стоит, и он поспешно сворачивает в туалет, чтобы не щеголять в таком виде по замку. Как же он давно не ощущал этого экстаза... Да она прямо там могла сесть на колени и лизать его ботинки, если бы он приказал. Она такая наивная и смешная, такая его. Если ей так нравится эта его сторона, то он обязательно ее продемонстрирует.