CULVER

Капля пота медленно стекала по виску, так и норовя упасть вниз на обнаженную спину девушки, что сладко стонала и двигалась навстречу удовольствию. Длинные волосы слиплись на затылке, и Драко с упоением намотал их на кулак, открывая доступ к шее и впиваясь в нее укусом. Кожа сладко-соленая, чистый кайф.

Вдохнул, закрыл глаза, притягивая ягодицами ближе к себе, врезаясь в нее так сильно, что шлепки их тел друг о друга разрывали ночную тишину квартиры не хуже крика Банши. Еще немного, совсем чуть-чуть и он кончит.

И все забудется.

Крики.

Проклятия.

Трупы людей.

Все забудется в вареве предстоящего оргазма, за что Малфой и любил секс — он помогал отвлечься от проблем насущных.

Девчонка — Драко, правда, не запомнил ее имя, окрестив «девчонкой», — слабо задергалась под ним, рукой массируя влажную полость и задевая острыми ноготками нежную кожу яичек до дрожи в коленях.

Малфой рыкнул, вжимаясь, как в последний раз, и кончил с тихим выдохом сквозь зубы, даже не думая, а успела ли она.

Горячая сперма побежала вниз по влажным бедрам, и Драко с упоением еще три секунды был в небытие, отрешенно наблюдая, как собственный член опадает, а девчонка довольно стонет, потираясь задницей об него.

— Это было волшебно, — шепчет она, оглядываясь через плечо, — повторим еще на днях?

— Обливиэйт, — и мерцание в карих глазах ничего не помнящей маглы.

Трахать их вошло в привычку после войны, ведь кто теперь захочет с ним, с Пожирателем смерти, предателем, общаться, не то что впускать в свое лоно.

Драко поморщился и взмахнул палочкой, убирая беспорядок, влил зелье в горло девчонки — ему наследники от маглы не нужны — и неторопливо оделся, ненароком замечая предметы незнакомого магловского мира. На глаза попалась коробочка с тонкими нитями и ушками на концах. Он видел такую же у Грейнджер и даже как-то слышал ее жалобы, что «телефон» не ловит сеть, и она не может позвонить родителям.

Странные они, эти маглы.

Ночной воздух был холодным и приятным, испаряя последние капли пота с шеи Малфоя. Он неторопливо брел по улице, считая, в скольких окнах горел свет, и старался ни о чем не думать: ни об отце в Азкабане, ни о матери, потерявшей в весе, ни о Панси, что осталась совсем одна, ни о баснословных суммах выкупа за свободу. Просто. Ни-о-чем. Особенно не думать о своем будущем и о своих снах, где он издевался над телом хрупкой...

Сова тихо ухнула и облетела вокруг него, сверкая желтыми глазами. Села на лавочку неподалеку от фонаря и уставилась в ожидании, пока он подойдет.

— Это для меня, красавица?

Сова смотрела на него как на идиота, подразумевая, что «кроме тебя, глупый мальчишка, никого тут больше нет». Драко ухмыльнулся — даже птица его теперь не уважает. Блестяще.

Письмо из Хогвартса с просьбой вернуться на последний год обучения для сдачи экзаменов. Неожиданно. Он думал, что про него все забыли. Значит, мама связалась со старухой Макгонагалл.

Малфой сел напротив совы на корточки, распрямляя письмо на лавочке.

— Тебе нужен ответ от меня?

И снова тихое презренное уханье.

— Тогда подожди.

И написать пару строчек не составило никакого труда.

***

Сидеть в купе Хогвартс-экспресса было очень спокойно, будто не было года слез и страданий. Блейз лениво спорил с чересчур веселой Панси о каком-то законе трансфигурации, Крэбб и Гойл играли в плюй-камни, а Нотт смотрел в окно и иногда улыбался.

Мимо проехала тележка с едой, но все отказались от угощений, будто наелись досыта. А Нотта в сотый раз благодарили за сегодня.

Какой хороший мальчик.

Мерзость.

Мерлин, какая мерзость.

Герой войны делит с ним одно купе. С Пожирателем смерти, кто едва избежал Азкабана.

— Тебе что-то не нравится, Малфой? Давай поговорим об этом до прибытия поезда. У меня же теперь образ, не хотелось бы его нарушать, — мурлычет Теодор, смотря ему в глаза через отражение в стекле.

— Разве ты не торопишься к своим новым друзьям, Тео? — Драко улыбается, держа палочку наготове. — Тебе не стремно сидеть рядом с Пожирателем смерти?

Нотт смеется, но улыбка быстро отступает. Тео даже не представляет, каково ему было, но они ему ни черта не сказали: ни Панси, ни Блейз, ни Теодор. Драко был один весь шестой курс, а затем почти год сидел в логове Темного Лорда и молился всем Богам за сохранность своей семьи, пока все его «друзья» были под защитой Ордена Феникса. Это, блять, несправедливо. Почему только он должен был страдать? Почему только его отца упрятали в тюрьму? Почему только его мать превратилась в тень?

Никто из них не видел, как убивают их школьную учительницу. Никто из них не видел, как сжигают полный дом людей. Никто из них не видел, как Грейнджер, мелкую, но такую храбрую, пытают Круциатусом и режут кожу ножом, никто не слышал, как она кричит и обливается слезами. И никому, кроме него, больше не снятся кошмары о ее смерти и...

Они могут сидеть здесь часами и говорить о том, как они ему сочувствуют, как они страдали от беспомощности, не в силах ему помочь. Конечно, ему сочувствовали и в суде — эти старые ведьмы и волшебники смотрели на него с жалостью в глазах, оправдали его. Но как ему теперь с этим жить? Со всем этим багажом мыслей и чувств? Всралось ему их оправдание!

Как просыпаться и понимать, что ты мог спасти чью-то жизнь, но из-за своей трусости не смог. Что можно было изменить хоть что-то, но все, что он сделал — смотрел и бездействовал, по ночам кричал в подушку, мечась в агонии ярости и ненависти к самому себе.

— Я не знаю, что не так, друзья, — Блейз говорит миролюбиво, как всегда, — но все закончилось, и хорошо. Драко, все знают правду, никто не считает тебя врагом.

Малфой развернулся в его сторону, наклоняясь ближе, задирая вверх рукав мантии и оголяя предплечье, на котором уже не так ярко, но все равно светилась метка Пожирателя смерти.

— Думаешь, всем плевать на это, Блейз? Думаешь? Ты правда так думаешь? — смеется, закрывая руку. — Вы полные идиоты, если считаете, что это теперь ничего не значит. Все будут бояться меня.

Поднялся с места и приложил руку к напряженным глазам. Только не сейчас, не при них. Спокойно, он уже привык.

— Думаешь, Грейнджер будет с весельем смотреть мне в лицо, когда я должен был спасти ее от Беллы, а в итоге промолчал? Думаешь, Поттер простит мне, что я привел Пожирателей в Хогвартс? Да вы нихуя не понимаете!

Выйти из купе казалось самым верным решением — он помчался в сторону туалета и резко открыл дверь, пугая выходящую от туда девушку.

«Грейнджер, вот только тебя здесь сейчас не хватало».

А она стоит и просто смотрит на него. Молчит, взгляд в пол.

«Правильно, молчи. Хотя бы ты».

— Ты в порядке?

Все же не смогла сдержаться.

И смотрит на него своими невозможными глазами, будто ничего не произошло. А может, он себе все придумал? Может, это воспаленное сознание? Почему она смотрит на него без ненависти, а с... жалостью? Только этого ему не хватало. Лучше бы боялась и не подходила, чем смотреть вот так.

«Нет, я не в порядке, я схожу с ума, потому что каждую ночь вижу, как насилую тебя и пытаю».

— Абсолютно, прошу меня простить.

Он отходит на шаг назад, берет ее за острые плечи и тянет на себя, чтобы она не стояла столбом, поворачивается вместе с ней, как в танце, меняется местами, пропуская ее на выход, и молча закрывает дверь, садясь на крышку унитаза. Она ушла. Молча. Впервые он благодарен ей.

Грейнджер сильно похудела. Он всегда помнил, какой щекастой была гриффиндорка, а теперь лишь острые скулы и глаза на половину лица. Но это сделало ее даже симпатичнее.

Он откидывает волосы с лица и медленно вдыхает прохладный воздух из открытого окна.

Глаза жжет от непролитых слез. Отец бы назвал его жалким.

«Смотри, папа, я и есть жалкий слизняк с паническими атаками. Такого сына ты себе хотел? Теперь ты можешь гордиться мной, папа. Упасть ниже уже не получится. Как говорится, мы думали, что мы на дне, но снизу постучали».

Нужно расслабиться. Счет в уме всегда помогал ему, но почему-то именно сейчас не получается.

Десять. Он видит, как когтистая рука Темного Лорда тянет его к себе.

Девять. Губы матери дрожат.

Восемь. Грейнджер умоляет его не выдавать их.

Семь. Запирающее заклинание каждую ночь на его дверь.

Шесть. Поттер, мертвый, на руках у Хагрида.

Пять. Она стонет под ним, умоляя остановиться.

В дверь резко стучат, вытаскивая его из глубины сознания.

— Малфой, открывай, — это Тео.

Дверь открывается без палочки, и Нотт задумчиво смотрит на него, сжимая смятую пачку маггловских сигарет и прикуривая желтоватый фильтр. Драко надеется, что он задохнется от своего дыма и свалит.

— Знаешь, я думал, что ты сильнее всего этого дерьма, Драко. Пойдем, нас ждут.

И он молча следует за ним, вдыхая вонь от магловской дряни.

— Еще раз дотронешься до нее, и я убью тебя, Драко.

Тео всегда был милым мальчиком, ангелочком, как называли его девчонки, не хватало лишь нимба над головой. А две ямочки при улыбке так вообще растапливали сердца всех в округе, но теперь от былого очарования не осталось и следа. Нотт смотрит весело, но Драко знает, что просто так тот никогда ничего не говорит. На секунду он не понимает, о чем речь, и вопросительно смотрит на него, пока не...

Не-е-е-т.

Полный пиздец.

Нет, нет.

Он, конечно, слышал сплетни о безответной любви слизеринского ангела и читал в газете, что Нотт спас ее, но одно — читать газеты, и другое — слышать, что он убьет его за простой контакт с грязнокровкой, — хочется рассмеяться. Что он и делает.

— Ты шутишь сейчас? Тео, ты умеешь поднимать настроение, давно я так не ржал.

— Я все сказал тебе, повторять не стану, — Тео все так же мило улыбается, но его взгляд темнеет, когда он смотрит куда-то за спину Малфоя.

Драко поворачивает голову: там стоит Грейнджер и что-то объясняет первокурсникам — ничего интересного. Но Нотт смотрит на нее так, будто она самое прекрасное создание во всем чертовом мирке...

Мерлин, да это правда.

И как же он раньше не замечал?

Теперь все становится на свои места: о ком тихо шептались Блейз и Тео, за кого Нотт так сильно переживал в прошлом году и почему не разговаривал с ним после произошедшего в мэноре.

Любить грязнокровку наследнику знатной семьи — паршиво.

Честно говоря, ему всегда было все равно, кто на кого дрочит, но сейчас от этой новости хочется рассмеяться так громко, чтобы все слышали.

Нотт влюблен в грязнокровку.

Звучит как неудачная шутка.

Малфой снова поворачивает голову, чтобы посмотреть в ее сторону. Но ведь в ней нет ничего особенного, она... до безобразия обычная, серая мышка. О чем с ней разговаривать, кроме обсуждения учебников и занятий? Про интим Драко даже не думает, его априори не будет — он уверен, что там трясина. Худая, без округлостей, приятных глазу, с обычным лицом. Взгляду не за что зацепиться. Неужели Нотту нравится мастурбировать на такое?

Как интересно.

Интересно, что же почувствует Нотт, если забрать у него такую ценность, как первая любовь? Наверняка ему будет очень-очень больно. Что он будет делать, если грязнокровка вместо Героя войны выберет сраного Пожирателя? Может, трахнуть ее не только во сне? Если у него встанет, конечно, на такую посредственность. Почему во сне она такая желанная, а в реальности ему даже не хочется на нее смотреть?

Полный крах.

Он снова смеется, зажимая ладонью рот, но Теодор даже не замечает его настроение — он полностью увлечен Грейнджер, взгляд не спускает, как гончая с фазана.

Блестяще, просто блестяще.

Растоптать самомнение нового героя Британии захотелось неимоверно. Как же он будет страдать, когда его Золотая девочка будет упоительно скакать на чужом члене и просить еще. Просить, но не у Тео, а у Драко, а если Нотт застанет эту сцену...

Смешок все же снова вырывается, он наклоняется ближе к Тео:

— Я пальцем до нее не дотронусь.

«Разве что членом. Тебе назло».

И сидеть дальше в купе уже намного веселее, ведь теперь ему нужно составить план по соблазнению школьной зубрилки.

А планы составлять он всегда умел.