Глава 18. Кто говорил о семье?
— Мне пришлось специально упрашивать эту старуху Макгонагалл отправить нас через камин в Министерство магии, чтобы оттуда мы могли добраться до дома. Я упрашивал её целых полтора часа, но всё было бесполезно. Придётся ехать поездом, чёрт её подери. И я убью вас, если из-за какой-то мелкой кучки придурков, то бишь вас самих, мы опоздаем, — громко рявкнул Мелвин, встречая бежавшую к нему запыхавшуюся Гермиону. Следом за ней бежали и её друзья, которые, впрочем, не особо позаботились о своём багаже: у обоих было по одному неполному рюкзаку и подарочному пакету (на свадьбу). Стоило Гермионе сравняться с Броуди, тот тут же небрежно бросил ей в руки картонную коробку из-под обуви, сообщив, что в ней находилось всё, что не влезло в его чемоданы. Сопроводил это простым объяснением: — У меня и так тяжёлые сумки. Понесёшь ты.
Запыхавшаяся девушка осмотрела коробку, устроившуюся у неё в руках, со всех сторон. Та была настолько лёгкой, что можно было предположить, что в ней и вовсе ничего не находилось. Поэтому особого возмущения с ее стороны это не вызвало. Мелвин ушёл вперёд, засунув руки в карманы, а саму Грейнджер вскоре догнали Рон и Гарри. Оба были в приподнятом настроении, ведь до того они втроём ещё целый час посмеивались над серьёзностью Мелвина, пока тот важничал перед младшекурсниками, пытаясь объяснить, чтобы из оставленных им на хранение вещей они ничего не трогали.
— Кажется, он возомнил себя самым главным, раз будет старшим братом, — усмехнувшись, Рон взглянул на растерянное лицо Гермионы. Поджав губы, он ощутил на себе корящий взгляд Гарри, как бы говоривший: «Надо быть деликатнее с ней. Это тяжело».
— В душе он капризный ребёнок-собственник, — пробормотала девушка в плотно замотанный вокруг шеи и половины лица шарф. Сквозь ткань её голос был почти не слышен, но, тем не менее, она беззаботно продолжила, стараясь не выдавать своей паники — словно она ехала на собственную казнь: — Ему хочется заниматься ерундой и клеить девчонок вместо того, чтобы сосредотачиваться на чём-то важном.
Отчасти она уже была знакома с подобными людьми. Тот же Малфой в прошлом — всегда самоуверенный и ликующий всевластный принц, пользующийся своей репутацией и принадлежностью к аристократической семье, — подходил под эту категорию. Зная его прошлого и настоящего, девушка почти не могла поверить, что это был один и тот же человек. Хотя надежда на его изменение после всего, что произошло прошлым летом, была велика, как и шанс на то, что всё после тех событий изменится.
Когда Гермиона спросила, поедет ли Драко на свадебное торжество её родителей — так, просто ради неё, — тот ответил уклончиво. Они уже не ели за одним столом, так как кураторство было завершено, и их беседы на всеобщем обозрении ограничивались парочкой глупых фраз. Ко всему прочему, Малфой держался вдали от остальных после того, как вернулся из поместья. Гермиона сослалась на то, что он был слишком взволнован произошедшим в Уилтшире и не мог воспринимать окружающее как прежде. Снова.
— Ты поедешь? — спросила она уже во второй раз за то утро.
Он одарил её задумчивым взглядом и спустя какое-то время расплылся в улыбке:
— А ты этого хочешь?
Тогда её окликнул Броуди, накричал на неё за то, что она занималась ерундой вместо того, чтобы с вещами опускаться вниз. Поэтому она и опоздала — оттого, что ей хотелось попрощаться с Драко без излишней суеты. Она не почувствовала в нём сочувствия, когда уходила. Драко наблюдал туманными глазами, как она уходила. Стоило ей обернуться, он ослепительно ей улыбнулся и кивнул, как бы подбадривая. Именно эта бодрящая улыбка помогла ей сосредоточиться на более серьёзных вещах: не на том, что будет после этой чёртовой свадьбы, а на том, что будет во время неё.
Они садились на поезд, и все разместились в одном купе — как назло.
Весь путь Броуди изучал свою сестру взглядом и странно улыбался. Гермиона, прижавшись к окну, посильнее укутывалась в плед и слушала музыку в наушниках. Гарри и Рон, усевшись с обеих сторон от Мелвина, пристально за ним наблюдали, доставая при этом разнообразными вопросами. Казалось бы, всё было прекрасно.
Высадка на станции Лондона для всех проходила в полном молчании. Гарри и Рону пришлось выйти первым, чтобы не заслонять прохода для остальных. Оттого на какой-то ничтожный промежуток времени они с Мелвином остались одни. Когда Гермионе пришлось изо всех сил поднапрячься, чтобы достать свой чемодан с верхней полки, Броуди не поторопился помочь ей. Он встал у самых дверей и молча наблюдал, как девушка пыталась справиться с тяжёлым багажом. Он приметил, что для поездки она выбрала чёрные колготки и юбку до колен, а также свою излюбленную бардовую накидку, видеть которую ему уже осточертело. Она не стала надевать платье, которое он посоветовал ей взять. Кроме того, скорее всего она даже не рассмотрела данного варианта, так как посчитала лишним слушаться своего брата «ребёнка-собственника». Он шёл впереди, но прекрасно слышал тот разговор, и подобное вызвало у него лишь улыбку.
К Грейнджер он относился как к девчонке, вообразившей себя принцессой. Мелвину Броуди нравились принцессы, вообразившие себя способными постоять за свои интересы. Нравилось смотреть, как больно было им падать и вновь карабкаться наверх.
— Ты уже подготовила речь? — только и сказал он ей, пока она, собираясь с силами, собиралась делать второй подход, чтобы достать чемодан. — Я хочу, чтобы всё было прекрасно устроено. И для моей матери, и для твоего папаши.
Как девушка, гордая всегда и везде, Гермиона просто не могла заставить себя попросить его о помощи. Если он не тянулся помочь сам, как это сделал бы нормальный молодой человек, то и просить его было не о чем. Единственной просьбой, которую он мог бы ей оказать, стало бы позволение ей избить себя до полусмерти. Определённо.
— Не волнуйся. Молчать я не буду, — пробормотала в ответ Гермиона, зацепившись наконец за самые дальние края чемодана. Ещё один порыв — и тот чуть не свалился на неё, но тут Мелвин подошёл вплотную к девушке и запросто выхватил сумку у неё из рук.
— Идиотка, — только и приметил Броуди, уткнувшись своими губами ей в макушку. Багаж всё ещё находился в воздухе, в его руках, и, хотя Гермиона была свободна от всякой тяжести, выбраться из этого замкнутого пространства не могла — слишком много было шансов, что этот парень свалит все вещи на неё и попытается в очередной раз унизить. — Попробуй сказать ещё раз. Поуважительнее. Может, я и несерьёзен в отношении тебя, но ненавижу, когда со мной разговаривают подобным образом.
— Нам никогда не быть семьёй, — только и выдавила из себя девушка. Она повернула голову на девяносто градусов и краем глаза заметила, что улыбка сползла с его лица медленно, как нечто, что слишком приелось, чтобы без следа исчезать.
Чемодан с грохотом упал на пол.
Его рука оказалась у неё на талии. Пройдя недолгий путь, она остановилась на груди. Гермиона только и могла, что вздрогнуть; первым порывом стало отчаянное желание закричать от неожиданности, но Мелвин незамедлительно закрыл ей рот другой рукой. Резко втянул носом запах её волос, уткнулся губами в место чуть выше её уха. Без единого намёка на нежность.
— Кто говорил о семье? — процедил он чуть погодя, всё ещё впиваясь губами в волосы, пропахшие свежим ароматом яблок. Затаив дыхание, она чувствовала его взгляд на своём затылке. Чувствовала его намерения своим нутром.
— Не стоит, Броуди, — прошипела девушка, но тут же получила от него пощёчину: он резко оторвался от неё и, схватив за запястье, развернул в себе. Ударил с такой силой, что всё зазвенело в ушах, и ей стоило больших усилий остаться на месте и не упасть.
После всех разногласий, что между ними были — незначительных, еле вызывающих волнение, — это было самым неожиданным и беспричинным. Он словно хотел одним махом убрать всё, что так неожиданно бесило в ней. Этой пощёчиной он окончательно дал ей понять, что они действительно никогда не смогут стать семьёй. Даже друзьями.
— Это тебе для того, чтобы запомнила: то, на что ты подписалась, и есть то, что ты получишь взамен, — с этими словами Мелвин, приблизившись к ней настолько близко, что она тут же смогла разглядеть мелкие волоски на его лице, ухмыльнулся. Грейнджер сосредоточилась на его взгляде, пытаясь уловить хотя бы намёк на человечность, которой не могла разглядеть с самой первой встречи. Всё, что было в его тёмно-карих глазах — злоба и уверенность в своём праве на собственничество тем, над чем он только пожелает возобладать.
С этими словами он в порыве чувств пнул ногой чемодан, лежавший на полу, и искривился в лице от неожиданной его тяжести. Гермиона отошла ближе к окну, чуть ли не споткнувшись о тот самый чемодан, и позволила ему пройти вперёд, чувствуя, что ярость постепенно накипала в её душе.
Этого не могло быть. Просто не могло. Стоило бы рассказать об этом всем, кричать на весь поезд, биться в истерике: «Я умру. По вашей вине, из-за вашего безразличия, из-за вашей чёртовой слепоты! Умру!»
***
Дом был таким же, как и прежде. Хоть Гермиона и опасалась, что Кэйтлин, посчитав себя хозяйкой дома, позволит себе совершить некий невообразимый ремонт, всё оказалось противоположным ожиданиям. Наоборот, она даже вернула на место некоторые из вещей матери Гермионы — например, доску для записей на холодильнике, которой когда-то с упоением пользовалась вся семья.
Всё, кто сейчас находился в доме, пребывали в некоем предвкушении. В особенности, разумеется, виновники торжества.
Когда Гермиона зашла в свою старую комнату, она тут же заперла дверь на замок и упала на кровать, с облегчением выдохнув — теперь никто не мог её потревожить. Если бы она того хотела, могла бы запереться здесь до самой свадьбы и спокойно проспать всё оставшееся время: оно всё равно шло слишком быстро и непрерывно, словно желая, чтобы всё это мучение кончилось. Звёзды на потолке, которые она приклеила ещё в далёком детстве, всё так же сияли только по ночам — как бы говорили ей, подмигивали своими хвостами: «Подожди ночи, будет что-то интересное». Того Грейнджер отрицать не могла.
Ещё полчаса она провела в комнате, расставляя вещи по местам и переодеваясь. Для повседневной одежды хотелось выбрать что-то свободное и уютное. В квартире было тепло, а оттого можно было легко носить майки с коротким рукавом. Да только стоило ли, когда чуть выше запястье красовался шрам с самым ужасным оскорблением, которое без конца мусолило бы перед глазами твоих родителей и друзей? Поэтому Гермиона остановилась на свитере и джинсах, иного выбрать просто не могла.
Она остановилась у зеркала не сразу. Сначала пришлось перебороть своё отвращение — она почувствовала его впервые с тех пор, как ощутила то же самое чувство в больнице, в первый же день своей выписки. Это отвращение сидело где-то глубоко и выедало внутренности, оставляя мерзкие следы от своих укусов — мыслей, проскальзывавших в голове невзначай каждый день, каждую ночь, которые она веселилась с друзьями. Даже улыбка стала резиновой, бледной, словно натянули плохо сделанные тетива, и теперь их невозможно было отпустить. «Странно, что обычно девушки любят смотреть на своё отражение, — подумалось ей, когда она накрутила длинный локон на указательный палец и закусила губу. — Как можно с удовольствием смотреть на результат собственных ошибок и падений с такой гордостью?»
— Гермиона, спускайся обедать! — это был Венделл. Конечно, Кэйтлин не стала бы её звать, ведь это вовсе не входило в обязанности мачехи, не собиравшейся узнать свою падчерицу поближе. Грустно усмехнувшись, Гермиона опустила руку, и прядь, скрученная прежде, упала на плечи и слилась с остальными бесцветными, блеклыми волосами.
Оглядев ещё раз свою комнату, Гермиона послала воздушный поцелуй куда-то в пустоту пространства своего родного дома, как привыкла это делать ещё с ранних лет, и вышла, глухо закрыв за собой дверь. Никто не должен был туда входить, это была её территория. И если кто-то и собирался войти, то теперь для нежеланных гостей там была приготовлена замечательная ловушка в виде магического заклятья (А что? Надзор для несовершеннолетних, как-никак, с неё сняли!)
Выйдя из комнаты, она тут же столкнулась с Гарри и Роном. Те переоделись в свои бесформенные свитера, что тут же заставило Грейнджер вспомнить тот вечер, когда миссис Уизли вручила этим двоим свой подарок в виде связанных ею собственноручно одеяний. Надо же, уже не в первый раз она смотрела на это с ностальгией. И казалось в тот момент, что прошлого не существовало и вовсе. Оно было здесь и сейчас. Заметив взгляд подруги на своём бардовом свитере, Рон неловко поёжился и улыбнулся виновато, как привык это делать, когда чувствовал себя неловко.
— Удобно, — объяснил он и тут же посмотрел на Гарри. Тот, не надевший свои очки, чуть прищурился и взглянул на свою одежду с некоторым удивлением, тут же воскликнув:
— Вот чёрт! Кажется, я не то надел...
Гермиона хихикнула и, прижавшись к дверям, позволила своим друзьям пройти вперёд. «Снова», — вспомнила девушка, стоило ей подумать об инциденте в поезде. Коридор, где находились комнаты для жильцов и их гостей, был плохо освещён даже днём, так как единственное окно, находящееся в самой дали, и то было плотно закрыто шторами, которых не открывали вот уже несколько лет. Коридор вёл к лестнице, а лестница вела вниз. Стоило лишь пройти в противоположную от окна сторону, как у самых ступенек, в самом низу можно было понять, где находилась кухня, где — гостиная и холл. Рон и Гарри уже спускались по ступенькам, когда Гермиона оглянулась напоследок на тот самый тёмный коридор и столкнулась с чьим-то взглядом. Она не смогла разглядеть ни цвета глаз, ни даже очертаний лица, но она прекрасно представляла, какие это были глаза по тому, как они смотрели: с предвкушением, холодком и смешанным раздражением. Всё одновременно и спутано.
— Не стой у открытых дверей, — бросила она с вызовом, подозревая, что это был именно тот, кого она ожидала увидеть. — А то простудишься. Твоей матери это не понравится.
Гордая собой и своей репликой, хотя в ней не было ничего особенного, Гермиона направилась к лестнице, подняв подбородок чуть вверх. Ответа в спину ей не последовало. Всё-таки, надо же было иметь хоть капельку достоинства и чести перед тем, кто так любит унижать. По всему лестничному пролёту разносился запах печёной курочки и картошки под любимым соусом Гермионы. Его могла знать только её мать, и это очень настораживало. Моника Грейнджер никогда не раскрывала своих кулинарных секретов, а если и делала это, то непременно приказывала молчать, мол, эти рецепты были лишь для избранных. Откуда бы им взяться у Кэйтлин?
— Вы сами это приготовили? — донёсся голос Рона из кухни. Ножки стульев заскрипели и со скрипом прокатились по гладкому линолеуму: по этому звуку, как смогла понять и сама Гермиона, Рон усаживался за столом, предвкушая попробовать немного маггловской еды.
— Да, но мне в этом немного помогли, — Кэйтлин в ответ улыбнулась и поставила на стол две красиво оформленные порции в фарфоровых тарелках.
По её внешнему виду сложно было назвать её хозяйкой и даже любителем готовить в свободное время, ведь одето на ней было, как обычно, лёгкое платье и туфли. Возникало такое ощущение, что она и вовсе их никогда не снимала, или, по крайней мере, готовилась к свадьбе с таким усердием, что предпочитала быть красивой даже в обеденное время, когда абсолютно всем было наплевать на то, как она выглядела. Больше всего плевать было Гермионе. Поджав губы, она обхватила ладонью перила и прошлась вниз, тихо ступая на цыпочках. Это ощущение ревности и зависти, которое поселилось в её сердце уже очень давно, вскипело с удвоенным усердием. Её отец был без ума от этой женщины, и дочь уже практически потеряла его расположение к себе. Не хватало ещё потерять и друзей. А неожиданный ответ женщины привлёк внимание всех, в том числе и Гарри, который, как до этого казалось, был рад поддерживать Гермиону даже в таких мелочах, как в отношениях к её будущей мачехе.
Гермиона прекрасно знала, что Венделл готовит редко и плохо. Поэтому у неё не возникло никаких сомнений: Кэйтлин что-то знала об её матери, и, кроме неё, Грейнджер-младшей, никто об этом не подозревал.
Стоило ей зайти на кухню, все взгляды оказались обращены на неё. Все, кроме взгляда Кэйтлин, вставшей у плиты к ней спиной и занявшейся очередной порцией обеда. По отношению к ней Гермиона чувствовала странную тревогу, связанную с тем, что о ней, по сути, даже за лето практически ничего известно не стало. Окутанная тайной, она сумела очаровать всех, кто был Гермионе дорог, но это очарование никоим образом не коснулось её самой. Может, она была не из тех глупых жертв, на которых распространялась магия этой чудной ведьмы, то есть не мужчина? Однако в этом случае все остальные вели себя куда бы более подозрительно.
А кто вёл себя и вправду подозрительно, так это Мелвин Броуди.
От вида еды на столе у Гермионы потекли слюнки. Неловко улыбнувшись, она пробормотала нечто вроде будничного приветствия, а затем совершенно молча уселась между Гарри и Роном, впервые чувствуя себя действительно защищённой своими друзьями. Но место было выбрано не слишком удачно. В конце концов, напротив неё, расставив всем остальным порции, уселась сама Кэйтлин. Она вытерла с лица подливку, использовав белую одноразовую салфетку, и тут же положила ту на стол рядом со своей тарелкой. Никакого требования молитвы или простого «Приятного аппетита» перед поглощением пищи. Она просто улыбнулась всем окружающим и принялась за еду так, как будто и вовсе не готовила её сама. Грейнджер тут же подумала, что, если бы она приготовила для своей семьи что-то, то она непременно захотела бы услышать парочку комплиментов в свою сторону. Эта женщина — женщина подозрительная, но, без преуменьшений, талантливая — не просила комплиментов, более того, относилась ко всему с полным безразличием.
Гермиона посмотрела на Гарри. Совершенно спокойно он ел своё мясо и ни на кого не смотрел, словно бы был занят своими мыслями. Затем взглянула на Рона, который, в полную противоположность своему другу, вгрызался в куриную ножку с остервенением, вдохновлённо, поглядывая изредка на хозяйку за столом.
Мелвин спустился вниз лишь, казалось, спустя минут тридцать. Как показалось Гермионе, это было слишком долго для того, кто шёл прямо следом за ней. Возможно, он был занят чем-то в своей комнате?
— Некрасиво опаздывать на семейный обед, — пробормотала Кэйтлин, оглядев сына с ног до головы. Грейнджер предпочла не оборачиваться и не обращать на него никакого внимания, хотя в глазах его матери она увидела некоторое недовольство — возможно, его внешним видом. После беседы в поезде тот дал ей понять, что не собирался быть ей ни другом, ни тем более братом. Это успокаивало и, соответственно, можно было даже не смотреть на него. Никакой проблемы он из себя не представлял. Наверное.
— Я задержался. Писал письмо другу, — Броуди кашлянул, прикрыв лицо рукой, и тут же отодвинул ею стул, чтобы усесться рядом с Гарри, напротив Венделла.
«У тебя же нет друзей», — чуть ли не сорвалось выражение с губ девчонки, но та предпочла держать язык за зубами. Мало ли, как на такое отреагировала бы Кэйтлин. Уж точно не положительно. Однако, даже пообещав себе игнорировать его выпады, она не могла сдержать саркастической улыбки на своём лице и страстного желания сделать ему плохо — так, чтобы было стыдно перед матерью.
— Правда? — вместо этого Гермиона чуть нагнулась, чтобы разглядеть смущённое лицо Мелвина, и облизнула губы. В глазах показалась весёлая, но недобрая искорка. — И как же её зовут?
Он метнул на неё свой взгляд — короткий, но резкий, от которого она чуть ли не отшатнулась, но предпочла и дальше гнуть свою линию. Раздражение брало верх даже тогда, когда она почувствовала руку Рона на своём плече — жест, советующий остановиться, чтобы не натворить всяких бед. Она отдёрнула плечо и продолжила, глядя в его покрасневшее от гнева лицо:
— Энн? Розмари? Кэт? Матильда? — она перечисляла имена, совершенно не думая, присутствовали ли такие девушки в школе на самом деле. Ей хотелось позлить его, чтобы он наконец почувствовал её неловкость. Сначала — неловкость, позже — настоящий стыд, от которого хочется сгореть и оставить от себя лишь кучку пепла. Как это было с ней тысячи и тысячи раз. — Сколько, наверное, пришлось потратить бумаги на эти письма...
— Куда больше, чем друзьям — на письма тебе, — с долей сарказма в голосе бросил парень, тут же почувствовав на себе строгий взгляд матери. Венделл же, слушавший всё это с явным раздражением, еле сдерживался, чтобы не забросать детей матерными выражениями. Только присутствие невесты сдерживало его от излишних высказываний.
Гермиона молча принялась уплетать картошку, изо всех сил прячась за Гарри, чтобы Броуди не смог увидеть её покрасневшего от стыда лица. Он был прав — она писала письма, и их было куда больше, чем тех, что она получала от друзей. Она, разумеется, никогда не делилась с людьми о том, что ей было обидно за подобное игнорирование. Кроме неё, за столом никто не почувствовал неловкости, даже Рон и Гарри как будто приняли это замечание с достоинством, тут же найдя тысячу причин для того, чтобы понять, что оно не есть правда. Ведь они уже объяснили Гермионе, отчего так произошло. Большего было и не нужно.
— Кхм, — нарушив неловкое молчание, Рон откашлялся и приподнял опустошённую тарелку в воздух, как бы показывая, что он всё съел. — Спасибо, мисс Броуди. Это было действительно очень вкусно.
— Да не за что, — у глаз женщины показались небольшие морщинки, сделавшие её лицо лишь моложе и милее. Это приметили все, кроме, разумеется, Гермионы. Та, фыркнув, скрестила руки на груди и откинулась на спинку кресла. Посмотрела на рыжеволосого друга со скептицизмом и с долей иронии — Уизли никогда ещё так хорошо не подлизывался.
«Мой отец сегодня женится, идиот, — со злости подумала она, — на этой легкомысленной женщине. Как ты можешь так себя вести?»
Гарри легко задел своим плечом её и, когда та посмотрела на него с не исчезнувшими ещё проблесками гнева во взгляде, едва заметно кивнул и губами прошептал нечто, похожее на:«Всё в порядке. Не переживай». Однако это ничуть её не успокоило и лишь сильнее она убедилась, что друзья совсем ополоумели: после всего, что она им поведала, она предпочли держаться на нейтральной стороне. Однако если бы она осмелилась им рассказать и о поступках Мелвина, они, возможно, пели бы совершенно другую песню. И им не было уже так приятно выставлять её дурой.
Несмотря на то что первым есть закончил Рон, первым из-за стола вышел Мелвин, оставив свою еду практически нетронутой. Всё ещё не отошедшая от «душевного» разговора Гермиона слегка нагнулась, чтобы разглядеть его лицо, однако за спавшими на его лицо прядями она не рассмотрела ничего интересного. После вышла Кэйтлин. Венделл, сдержанно кивнув дочери, встал следом за будущей женой и поставил тарелку на кухонный стол с таким видом, словно и вовсе не должен был участвовать в недавней беседе.
За столом остались лишь они трое, и Гермиона, без особого аппетита смотря на еду в своей тарелке, ждала, пока Кэйтлин разберётся со всей посудой и уйдёт наверх, дав девушке шанс забыть о её существовании.
— Всё в порядке, — вполголоса прошептал Гарри, положив свою руку на её. Рон, ёрзая на стуле, наблюдал за этим зрелищем с обыкновенной ревностью, не распознав в этом мелочном действии обычного дружеского жеста. — Правда, в порядке. Не думаешь же ты, что мы собираемся смотреть на всё так, как будто ничего не происходит?
— И что делать? — Гермиона отдёрнула свою руку и сглотнула: хотелось, чтобы друзья помогли ей сорвать свадьбу — в том, о чём она уже давным-давно мечтала. Чтобы после можно было уже не жалеть. И чтобы истинная семья Грейнджер вскоре вновь была вместе.
***
«Малфой,
Со мной всё в порядке. Как ты и просил, я никому ничего не рассказываю о том, где ты был или не был. Правда, эта предсвадебная суета угнетает. Кажется, вот-вот свалюсь с ног и уже не встану. Мелвин шастает у моих дверей, но я надёжно их заперла. Гарри и Рон на первом этаже помогают с оформлением гостиной. Отец не захотел устраивать официального торжества. Я вообще не представляю, как будет происходить свадьба. Дом — это не лучшее место для подобных вещей. Тем более тот, который хранит в себе множество плохих воспоминаний. Надеюсь, у тебя всё хорошо. Не беспокойся. Книга — не главная наша проблема на данный момент. Если что, мы найдём её позже.
p.s. Будет возможность — отправь птицу домой как можно скорее. Она, как ты смог понять, не моя.
p.s. Она умеет притворяться мёртвой, так что не беспокойся за неё».
Короткое письмо, написанное её дрожащей рукой в десять часов утра, тут же было завёрнуто в трубку и перевязано лентой. Несмотря на наличие маггловской бумаги, она предпочла использовать обычные пергаменты, оставшиеся ещё с позапрошлого года, купленные ею для выполнения летнего домашнего задания.
Чтобы отправить это письмо в Хогвартс, ей пришлось одолжить у Кэйтлин рыжего сыча по имени Чиз. Он, сидевший без дела уже несколько месяцев, был рад вырваться на свободу с поручением, и, стоило Гермиона выйти на улицу и поднять руку вверх, он, сделав огромный взмах крыльями, поднялся ввысь. Погода была холодная, однако снег не шел. Вернуться птица должна была ближе к самому торжеству, вечером.
Однако путь оказался гораздо дольше, чем Гермиона и кто-либо другой мог ожидать. В Хогвартсе Малфоя не обнаружилось. Поскольку же посылку требовалось отдать немедленно, вернее даже кинуть прямо в руки, сыч отправился по второму возможному адресу. Письмо добралось до своего адресата, находившегося в поместье Малфоев, лишь в четыре часа вечера, когда на другом краю Лондона семейство Грейнджер уже стало подготавливать одежду для свадебного торжества.
Малфой, устроившись в тёплом пальто на веранде и положив старую потрёпанную книгу на колени, смотрел на лес вдали и думал о чём-то своём. Пэнси, побрезговав перед этим плохой погодой, осталась дома и разбирала некоторые бумаги, всё ещё пытаясь изгнать из своего сознания воспоминания о трупе, находящегося, возможно, прямо под её ногами. «Иди и сиди там сам. Это нужно тебе, — пробормотала она, когда он предложил ей посидеть и поискать ответы на вопросы вместе, чтобы после можно было ни о чём жалеть. Она всё ещё была обижена на него за ужасно проведённое Рождество. — Я лучше схожу в душ и смою этот ужасный запах...»
Убрать запах смерти, на первый взгляд, довольно просто. Когда им пропитан весь дом — это невозможно.
Драко перевернул очередную страницу и издал приглушённый стон: вот уже несколько десятков страниц спустя поиски до сих пор были безрезультатными. На первый взгляд это были самые что не есть обычные сказки, смешанные с маггловскими преданиями. О Хогвартсе в них не было ни слова, в том числе — о Марте Пампкин. Содержание затёрлось, шрифт на страницах был смутным, его едва можно было различить.
— Бесполезное дерьмо, — прошипел Драко и встретился взглядом с девушкой, изображённой на картинке. С длинными белокурыми волосами она восседала на облаках, едва прикрывая свою наготу, и улыбалась, смотря на читателя с широкой ехидной улыбкой. «Не найдёшь», — говорила она и, казалось, бессовестно подмигивала. Надпись под картинкой словно растворилась.
Крик птицы он услышал не сразу. Сначала был порыв ветра — крепкий, душащий. После — в воздухе промелькнули чьи-то крылья. Из-под крыши дома Драко едва разглядел очертания рыжего сыча, летящего с большой скоростью вниз. Протяжный крик измученный полётом птицы на мгновение оглушил его, и он поднял голову вверх, пытаясь понять, что за животное могло здесь оказаться.
Ему не пришлось выискивать его: сыч упал на стол рядом с креслом, на котором тот уселся. Сыч проделал несколько мелких шажков, и несколько перьев остались разбросанными по столу. Птица упала, раскрыв крылья и застыла с растопыренными в разные стороны лапами. К ним красной атласной лентой был привязан полуразорванный свиток — похоже, сычу пришлось многое пережить в долгом пути.
Пэнси выглянула на веранду, высунувшись из приоткрытого окна.
— Что это за шум? — спросила она, держа в зубах жареную картошку, оставшуюся ещё со вчерашнего дня. На голове был завязан неаккуратный высокий пучок, на лице ни единого намёка на вызывающий макияж, с которым она приехала в поместье.
— Письмо, — коротко бросил в ответ Драко и, погладив птицу по пушистому рыжему животу, аккуратно снял с её ноги свёрток. — Понятия не имею, от кого.
Он развернул бумагу небрежными движениями и сразу же узнал почерк. Сердце на мгновение прекратило биться: подумал, а вдруг что-то случилось без него там, в Хогвартсе, чего он уже не сможет остановить?
— Всё ещё не знаешь, от кого? — Пэнси была до сих пор здесь, и это его нервировало. Но он не хотел больше приказывать ей, когда уходить и куда идти. Они достаточно натерпелись за несколько дней в этом доме. Поэтому ответил, стараясь скрыть своё раздражение:
— Прочту — узнаю.
— Потом расскажешь? — получив неопределённое движение головой в ответ, Пэнси закрыла за собой окно и задвинула его шторами, но не отошла.
Наблюдала за его выражением лица, пока он читал.
А у него в это время складывалось ощущение, что он пропустил какую-то часть собственной жизни. Свадьба. И разве он просил её о чём-то не говорить? Может, она имела в виду именно возвращение его в Малфой-менор? Всё это было очень странно, но поводов к волнению пока не вызывало. Разве что Мелвин. И сама женитьба, которую, должно быть, ей так хотелось предотвратить.
Драко, приложив пергамент к животу, посмотрел на рыжего сыча, развалившегося на столе, и вновь погладил его по гладким перьям. Тот, содрогнувшись всем телом, тут же подскочил и, одарив своего адресата важным взглядом, принялся очищать свои пёрышки. По этому взгляду можно было легко определить, кому именно принадлежала эта птица.
Подняв голову вверх, парень выпустил облако пара изо рта и закрыл глаза. Всё это перестало надоедать. Он вспомнил, зачем здесь находился.
«Надеюсь, хотя бы у тебя всё хорошо, и эти два придурка защитят тебя от того, что может произойти. Книгу я нашёл, но найду ли я ответ?»
Пергамент в руках, казалось, отдавал теплом и запахом её родного дома. Холодно уже не было.