Глава 16. Почти склеп
Мелвин почти не получал писем от своей матери. Лишь после того, как Кэйтлин повстречала глупого и незадачливого мистера Грейнджера, её отношение к сыну изменилось в лучшую сторону, да и то не из искренних чувств. Разумеется, каждой женщине хочется показаться прекрасной матерью, даже если на самом деле это самая что ни есть отъявленная ложь. Что же касалось его матери, она была профессиональной импровизаторшей и фантазёркой, если и жаждущая чего-то — то неожиданными эмоциональными порывами. В таком порыве, ощущая полное одиночество, она и встретила Венделла Грейнджера, прогуливаясь по улице с полным пакетом продуктов. Всё началось с обычной помощи с упавшими на землю яблоками и персиками, продолжилось — в битком набитом посетителями кафе.
Сам Мелвин узнал об этом от матери лишь спустя неделю, когда в очередной свой вечер так называемой работы она вернулась в приподнятом настроении с бутылкой открытого вина.
— Обед в пакете, я принесла с работы, — весело выговорила она, борясь с одышкой после тяжёлого поднятия по лестнице. — Это был долгий день.
— Надо же, — парень, облокотившись о стену в коридоре, недоверчиво наблюдал за Кэйтлин, словно за иноземным чудом. Чудом, которое просто не умело говорить правду. — А по тебе и не скажешь.
— Да ладно, сынок... Сегодня и правда было тяжело, — мать вытерла холодный пот с лица и, тяжело выдохнув, откупорила плохо закрытую бутылку. После — сделала большой освежающий глоток и рукавом вытерла мокрые губы. — Никто не хочет покупать мои товары.
Она не ходила на работу уже третий день подряд — об этом сам её сын узнал лишь тогда утром, получив письмо-кричалку прямиком в свою комнату, когда он беспечно спал, уткнувшись носом в перьевую подушку. Звон в ушах от того неизвестного мужского крика, что раздался в квартире с особой ясностью, просто невозможно было не вспомнить снова, в который раз. Но обиднее всего было то, что сорвались именно на нём. Ведь он обязался следить за мамой, что так страдала после смерти его отца (пусть тот, впрочем, и был полнейшим придурком).
— Откуда эта бутылка? — чуть помолчав, он указал пальцем на почти полный сосуд французского старого вина, который она так крепко держала в руках, не желая выпускать из них.
— Купила.
— Неправда. У нас нет денег на подобную ерунду, — Мелвин, грустно усмехнувшись, качнул головой. Догадка осенила внезапно, но догадки были так часты в его опыте, что совершенно не удивляли. — Кто он, мам?
— Ты мой умный мальчик... — Броуди-старшая подняла бутылку на свет и посмотрела сквозь стекло. Поджала губы, как бы говоря этим выражением лица: «Жаль выливать». — Он очень заботливый. Сказал, что оставим его на следующий раз. Но оно такое вкусное, что я не могу остановиться.
— Ну конечно, — резко отшатнувшись, Мелвин выдернул бутылку у неё из рук и направился на кухню уверенными, широкими шагами, не слыша крика матери, умоляющей оставить всё как есть. От безудержной злости он бормотал нечто, проклиная её за то, что устроила ему такую жизнь. Из-за неё никто в школе не помнил его. Из-за неё после смерти отца он стал практически невидимкой. После того, что сделал её муж, она не хотела, чтобы об их семье сильно распространялись. Она сделала всё возможное, использовала все свои связи, чтобы Мелвин учился так, чтобы его не помнили. Видели — но не хотели знать, даже держать в памяти не желали.
Возможно, ему стоило согласиться на предложение, что ему недавно сделали. Да, стоило. Тогда, может, его стали бы вспоминать. И помнить его ещё очень долго — так долго, насколько вообще возможно помнить человека и то, что он сотворил для мира.
Он мотнул головой, одёргивая себя от посторонних мыслей. Не стоило думать о другом. О матери — вот о чём требовалось думать всё время, пока он был жив и была жива она. Потеряв отца, он не хотел, чтобы и она стала обычным призраком из детских воспоминаний, самым безалаберным и сумасшедшим из всех иллюзий прошлого. Именно поэтому сейчас, с одержимой злостью во взгляде, он выливал это вино прямо в раковину, чувствуя на себе её взгляд.
Ну, ничего.
Завтра она скажет ему большое спасибо, что помог ей избежать страшного похмелья.
— Ляг, — он кивнул на диванчик, стоящий в углу обеденной комнаты у самого окна. Обитый мягкой тканью, с мягкими и большими подушками, он был у неё любимым местом для того, чтобы поразмышлять о жизни или почитать очередной выпуск «Сплетника».
Женщина нехотя ложилась, кладя ноги на спинку дивана, пока Мелвин прятал бутылку как можно дальше от матери. В домашней одежде: пыльных чёрных спортивных штанах и серой новой футболке — он был полной противоположностью своего отца, всегда по-деловому одетого и озабоченного своими проблемами. Она отчего-то подумала, что они стали так жить именно из-за неё. Будь она менее вспыльчивой, у них бы не было этой глупой маггловской квартиры и работы, которую она так ненавидела.
Единственным спасением был Венделл. Определённо.
— Ты такой добрый мальчик... Я познакомлю тебя с ним, сынок. С ним я совершенно счастлива, пусть он иногда и кажется глупым, даже беспричинно грустным... У него есть замечательная дочка от прошлого брака. Вы с ней обязательно сблизитесь, и у тебя наконец-то появится настоящий друг.
— Мне не нужны друзья, — Мелвин присел на стуле у дивана и, когда женщина протянула к нему свою сухую тёплую ладонь, он дотронулся до неё нехотя, всё ещё не имея возможности простить её за очередное проявление женской слабости.
— Всем нужны, — Кэйтлин выдохнула и спустя какое-то время затихла. Раздавалось лишь её равномерное, еле слышное дыхание.
— Когда всё изменится, мам, — он аккуратно убрал свою руку из её приоткрытых ладоней и рефлекторно вытер свою ладонь о колено, — ты будешь первой, кто ступит за порог новой, лучшей жизни. И никто другой нам с тобой не понадобится. Даже так называемые друзья.
Мать спала, поэтому больше не слышала его приглушённого шёпота, полного странного беспричинного отчаяния. Как будто были причины, по которым можно было так сильно волноваться.
Помнил ли Мелвин сейчас свои слова, сказанные матери? Помнил ли своё обещание?
Не совсем.
Ведь, согласившись позже на предложение, уже не мог быть окончательно собой. Он не помнил об обещаниях для матери, о том, что мечтал жить лучше, узнать об отце. Стоя и держа очередное письмо Кэйтлин в руках теперь, он разрывал его на куски и, чувствуя новый прилив сил, подделывая её почерк, он писал липовые письма на самом верху Совиной башни, под всеобщий крик надоедливых птиц. Зачитывал им отдельные строки из сочинённых им текстов и посмеивался оттого, что не нашёл в себе писательского таланта раньше. Может, тогда всё сложилось бы по-другому?
«Сложилось бы по-другому», — снова и снова он думал об этом, когда дело доходило до крайностей в его поведении. Осознавая свою вспыльчивость, он, тем не менее, не пытался приумерить свой пыл.
Думал об этом и сейчас, когда срывать свою злость стало практически не на ком. Грейнджер держалась ближе к друзьям даже после того, как узнала о дате свадьбы. Подходила она лишь изредка, с брезгливым выражением дотрагиваясь до его плеча рукой и вновь задавая глупые вопросы по поводу будущего торжества. Чаще всего она не получала ответов и уходила ни с чем, а Броуди провожал изучающим взглядом её фигуру.
На девчонку у него были свои планы. Хоть это не соответствовало изначальному списку дел, он прекрасно знал, что, когда будет нужно, ему подыграют, и всё пройдёт гладко. Девчонка поначалу бесила его. А после — заметив, что она действительно стала бояться его — он стал неожиданно возбуждаться от этого. Эмоционально. От дрожания голоса, подрагивания губ и покраснения на тонких бледных щеках. Это было так мило, выглядело так беззащитно, что он еле-еле себя сдерживал.
***
На следующее утро после приезда в Малфой-Менор Пэнси проснулась на диване в своей короткой ночнушке. Довольно потянувшись, зевнула пару раз, пытаясь отогнать назойливый сон, и взглянула на часы, стоящие на стеклянном столике напротив. Половина десятого утра. Было ещё куча времени, чтобы позавтракать, сделать пару упражнений и, наконец, приняться за необходимые дела.
Вчера, съев под вечер большую тарелку спагетти, Пэнси уснула сладким сном сразу же после того, как друг показал ей, куда им придётся спуститься завтра. Её абсолютно не беспокоило то, что придётся копаться в его прошлом и прошлом других Пожирателей смерти. Ей хотелось поспать после длительной поездки и проснуться в новом дне довольной и счастливой от того, что в этом доме, мрачном и заброшенном, она была наедине с Драко Малфоем. В отличие от неё, сам Малфой почти не желал говорить о посторонних вещах. Он был сосредоточен и отчётливо представлял, чего стоило ожидать от этой поездки. Они должны были вести себя тихо, чтобы пресса, прознав, что он вернулся в поместье, не стала поджидать его у самых ворот.
Вытерев глаза, Пэнси потянулась рукой за резинкой, что лежала на самом краю мягкого низкого пуфика неподалёку. Без особых проблем она завязала волосы в низкий хвост, который делала обычно у себя дома, и поднялась на ноги, тут же почувствовав, как что-то хрустнуло в костях. Паркинсон рассмеялась своему ощущению, которое, казалось бы, доводилось испытывать по утрам лишь старикам. Удивительно медленно она привыкала к тому, что её тело после продолжительного летнего отдыха отвыкло от ранних поднятий с кровати и физических нагрузок.
Девушка потянулась за одеждой, сложенной аккуратно на том же пуфике — коротком синем платье с плотной тканью, обычно сильно облегающей её тело. Одежда была удобной и главное — соблазнительной, а такое, как Пэнси прекрасно знала, её закадычный друг, скорее всего ещё спавший наверху, любил. Она посмотрела на лифчик, лежащий у кровати, и махнула на него рукой. После долгого любования своим оголённым телом, она решила надеть платье просто так, ничего не надевая под низ. Здесь, где было невыносимо жарко, это было вполне оправдано. По крайней мере, для неё.
Поблизости не было зеркал, когда платье было надето, и оттого девушке пришлось просто надеяться, что платье действительно выглядело на ней неплохо. На самом деле, она не столь была озабочена привлечением внимания, сколько собственным комфортом и осознанием того, что она могла и хотела быть привлекательной даже для близких друзей, для того же Блейза Забини.
Пэнси всё ещё наивно полагала, что одна-единственная бодрствовала в это время во всём особняке. Оттого без излишней осторожности она снова прошлась по полупустым полкам шкафов, выдвижным ящикам и чемоданчикам, лежащих под журнальным столом. Ничего интересного она не отыскала.
Кроме кучки пыли и аллергической реакции, тут же последовавшей за ней вслед.
Вытирая нос, забитый пылью, поднявшейся с потревоженных ею вещей, Пэнси всё ещё рассматривала пустой альбом для фотографий, когда услышала, что из-под низа послышался протяжный грохот, скрежет и ругательства самого Драко, похоже, уже давно находящегося в самом подвале. Он проснулся раньше и, наверное, сразу же отправился в подвал, не особо заботясь о том, что Пэнси могла ещё спать. Подобными делами нельзя было заниматься в одиночку, и он предпочёл это игнорировать.
В подвале было темно и мокро — таким он и помнил его, место, где всё начиналось и закончилось. По полу, торопливо передвигая лапками, от одного угла к другому бегали крысы, отвратительно пища, чуть ли не попадаясь под ноги Драко. Тот, полностью погружённый в свои мысли, лишь дёргал ногой, пытаясь отогнать надоедливых животных. Те не беспокоили его в тот момент. Беспокоило то, что предстояла действительно большая работа, ведь помещение, по меркам многих других зданий, было действительно огромным. Он с нетерпением ждал того момента, когда сможет начать. И вся сложность состояла в том, что в помещении, в котором не находилось практически ничего, нужно было искать ту самую книгу о Глупышке Марте — простой легенде, которая с каждой его мыслью становилась всё реальнее и ближе.
Малфой сидел на тумбочке у самого выхода из подвала, вытянув ноги. Откинув голову вверх, он изучал мокрые пятна на потолке, пытаясь привести свои мысли в порядок. Вся одежда пропахла запахом смерти.
— Драко? — послышался приглушённый звук шагов. Пэнси, надев свои туфли, спускалась по лестнице, держась за стену и с недовольством наблюдая за тем, как из роскошного дома, чем дальше она шла, всё превращалось в самый настоящий склеп. Стоило ей оказаться на последней ступени, его имя, произнесённое ею, эхом пронеслось по всему подвалу.
Из-за двери выглянуло лицо Малфоя. Не вставая со стула, он чуть нагнулся, чтобы молча поприветствовать девушку и сообщить ей о своём присутствии. Увидев на его бледном лице красные пятна и мешки под глазами, Пэнси шумно выдохнула и проскользнула туда, как следует постаравшись не касаться грязных стен.
— Сколько ты уже здесь?
Он посмотрел на неё, проигнорировав вопрос. Засунул руки в карманы джинсов и продолжил сидеть, смотря в дальнюю точку — туда, где виднелась мелкая решётка заброшенной камеры.
— Всё никак не могу взять в толк. Если Марта была на самом деле, а тем более являлась сквибом, то почему и как наложила заклятье? Это же практически невозможно, — прошептал Драко и тут же закрыл глаза руками. — Знаешь, эта книга едва ли может нам помочь. Каким я был дураком, что согласился сюда приехать!
— Не дураком, — Пэнси тут же огляделась по сторонам в поисках второго стула, чтобы присесть рядом, но такового не нашлось. — Думаю, нам просто стоит посмотреть на всё с другой стороны. Мама рассказывала мне в детстве, что Марта в действительности существовала, но она была лишь глупой девушкой, бегавшей по Хогвартсу, пока тот строился. Когда дело почти подходило к концу, она сказала четвёрке, что они могут не волноваться по поводу Хогвартса: всё будет хорошо, если традиции и обычаи будут соблюдаться, если Шляпа — хранительница, прожившая тысячи лет — будет находиться на месте и продолжать наблюдать за всем. Кажется, всё, что нам нужно сейчас — это найти Шляпу и вернуть её на место, чтобы система четырёх факультетов вновь вернулась.
— Всё не сходится. Если дело в традициях, то зачем делать так, чтобы мучились ученики? Почему не люди, которые всё это устроили? — «Как, например, я».
— Кажется, тебя скорее беспокоит не это. Тебя волнует, почему именно Гермиона? — как всегда внимательная к тем, кого любит, Паркинсон пыталась разглядеть хоть малейшую перемену в его лице, но то оставалось непоколебимым. Тем не менее, она закатила глаза и продолжила: — Что это было за прощание на станции? Зачем она остановила тебя тогда, что сказала?
— Я помог ей проникнуть в больницу, чтобы она могла встретиться с матерью. Вот и думай теперь, что она могла мне сказать, кроме своего «спасибо», — Драко фыркнул и поднялся с места, стряхнув с одежды пыль. — Грейнджер мне абсолютно безразлична. Может, она неплохой друг, когда не ошивается рядом с Поттером и не пытается его защищать. В остальном же наивная и глупая девчонка. Она меня совсем не волнует.
— Тогда зачем же ты это делаешь, если не ради неё?
Малфой молча подал ей руку. Она, оторвавшись от стены, недовольная его бесстыдным молчанием, с готовностью задрала рукава у платья, показывая, что готова действовать. Тут же вложила ладонь в его руку и кивнула, впрочем, настроившись не особо оптимистично. Проблема была ужасная: хотелось есть.
— Начнём прямо сейчас, так и не позавтракав?
— Боюсь, сейчас будет бесполезно что-либо есть.
Потолок был низким, а стены — широкими. В отличие от многих других девушек, Пэнси Паркинсон совершенно не боялась крыс, но шла, стараясь не наступить на них, с большой осторожностью, всё поглядывая на спину Драко, идущего впереди по небольшому узкому коридору.
— Неужели Малфои всегда держали это местечко для пыток? — пропыхтела она, переступая разлагающуюся тушку мёртвого грызуна, пристроившуюся посередине дороги. — И крысы здесь жители на постоянной основе?
— Нет, — она услышала, как парень насмешливо что-то пробормотал себе под нос, — раньше здесь был погреб для вина и прочей мелочной ерунды. После прихода Волан-де-Морта подвал переделали под его нужды. Уж очень ему понравилась просторность этого места.
Под ногами стали попадаться кости. Скорее всего, кости животных, потому что девушка не хотела верить, что особняк мог стоять на костях своих жертв — людей, погибших от рук Пожирателей смерти. К тому же, никто не стал бы оставлять здесь трупы. Куда сподручнее было бы стереть улики с помощью заклинаний. Сжечь. Разделать. Что угодно. Только не оставлять их на виду.
Что бы ни попадалось им на пути, будь то чья-то окровавленная одежда или помятый чемоданчик, Драко спокойно проходил мимо, целенаправленно ничего не рассказывая по ходу. Он шёл в самую отдалённую комнату, куда реже всего захаживали, и твёрдо надеялся, что именно там они смогут что-нибудь найти. Паркинсон шла следом, всё меньше надеясь на успех. Если убийцы были настолько хаотичными в выборе своих жертв, то и места для хранения ценностей они находили самые что ни есть очевидные — настолько, что найти было бы практически невозможно.
— Сколько же людей здесь... — начала была Пэнси, смотря в пол, но тут же врезалась в спину Драко. Вскрикнула от удара по носу и потёрла ушибленное место, простонав сквозь прилив боли очередное матерное словечко. Когда боль утихла, она раскрыла глаза и посмотрела вперёд, на тускло освещённую светом комнатушку. Свет бился из едва заметного окошка, расположенного у самого потолка — похоже, окошка, выходящего на самую поверхность.
Они были на месте.
Парень первым прошёл туда и быстрым движением руки палочкой пустил искру в направлении лампочки, висящей, казалось бы, на тонких нитках: столько ей было лет и столько её использовали, что даже под воздействием магии она едва ли работала.
— Не знаю, сколько людей здесь погибло, — он вспомнил её недавний вопрос и, подойдя к окну, до которого едва ли мог дотянуться рукой, посмотрел наверх, — но что понятно наверняка, так это то, что им не хватало света. Этот парень всегда был скуп на солнечный свет.
— Что ты собрался здесь искать? Тут же... ничего нет.
Всё, что находилось в комнате — пустая койка, деревянный стол, на котором ещё остались следы от крови, и стул, стоящий в дальнем углу. Прятать документы и бумаги здесь было негде, и это было ясно обоим. Но что-то задержало его здесь — казалось, он вспомнил что-то из своего прошлого, но не решался ей рассказать.
— Ничего, — коротко бросил он, отойдя от окна. Без промедления подошёл к выходу, коснувшись своим плечом плеча Пэнси. Та всё ещё смотрела на окно, сквозь которое едва заметно пробивались солнечные лучи. Было заметно, что её знобило. Но проще было игнорировать чужие страхи, чтобы не нагонять на себя свои. — Пойдём.
Драко едва ли мог сдерживать себя, чтобы не вырвать себе волосы с клочьями. Он помнил крики и взгляды людей, которых когда-то, давным-давно, встречал на дню не раз и не два. Это были учителя, ученики и их родители — все, но всех он игнорировал и проходил мимо, следуя за своим отцом преданно, словно старый верный пёс. Стыдно и больно было вспоминать о том, как беспринципно он относился к людям, как еле сдерживал капли слёз, готовые вот-вот покатиться по его лицу. Он молчал — и молчание было единственным выходом из воспоминаний.
Этот подвал являлся настоящей системой комнат и коридоров. С первого взгляда казалось, что это одна-единственная камера, и именно в ней держали заложников, чтобы позже начать их пытать. Однако, стоило пройти к самой дальней стене, становилось тут же понятно, что стены, как таковой, не существовало. Вместо неё — чёрная завеса, образованная с помощью простейших тёмных заклинаний, которая лишь визуально прикрывала человека от входа в основной коридор. Теперь, когда Люциус Малфой уехал вместе со своей женой, больше некому было держать эту тайную завесу на своих заклинаниях. Когда проходил обыск помещений, Драко из последних сил держал это заклинание, с виду пытаясь казаться совершенно безразличным ко всему, что происходило в его доме. Когда все покинули его дом с обещанием больше никогда туда не возвращаться, он предпочёл снять заклинание, но больше никогда не спускаться в подвал в одиночестве.
Они шли по коридору, заходя из одной комнаты в другую. Все они были обустроены одинаково. Пэнси ещё удивлялась, что в камерах вообще были кровати и столы. Правда, удивление испарилось, когда Драко объяснил, что в лежачем положении привязанные к кроватям заложники сходили с ума от постоянного одиночества. Их крик чаще всего приглушался, а оттого слышали свои голоса только они. «Раньше это казалось мне смешным, — скрепя сердце признался парень и, получив в свою сторону удивлённый взгляд, пожал плечами, — я радовался, что не был на их месте. А вполне мог быть, если бы не мать».
Казалось, комнаты были бесконечны. Крысы те же, мебель и стены тоже — менялось только настроение, ведь с каждой пройденной комнатой у обоих сложно было назвать его спокойным и уравновешенным.
Последняя комната (Драко удивлялся за свой короткий путь по подвалу не раз, что они обошли всё за полчаса и не нашли ничего стоящего) оказалась больше других. Боковая дверь вела в самую первую комнату, откуда можно было запросто найти выход наверх. Паркинсон обрадовалась, что монотонные окрасы сменились оранжевыми обоями, а пол с подохшими на нём крысами — тёмным паркетом. Это было самое нормальное место, но то и настораживало. Ведь, стоило Малфою войти сюда, как его бросило в дрожь ещё сильнее, этого нельзя было не заметить.
Как будто те камеры, где держали пленников, были ничем по сравнению с этой просторной комнатой.
— В этом месте есть что-то особенное? Для тебя.
— Просто то, что меня запирали здесь и заставляли слушать то, что происходило в соседних камерах. Чтобы я привыкал, — Драко вытер выступивший на лбу пот, постаравшись избежать столкновения со взглядом Пэнси. Взволнованный чем-то, он прошёл вперёд и принялся водить рукой по кровати, пытаясь нащупать что-нибудь у стены и под матрацем — ничего не было.
— Думаешь, они стали бы прятать такую книгу у тебя под матрацем? — Пэнси рассмеялась. — Всё слишком просто.
— Всё на самом деле ещё проще. Должно быть.
Драко посмотрел наверх, на потолок. Он взъерошил причёску и тяжело выдохнул, понимая, что придётся лезть туда, куда не следовало бы. Там, где-то в самом верху, находилась небольшая трещина, и эта трещина должна была бросаться в глаза. Драко помнил, как Сивый в ярости выбивал в потолке большую дыру и запихивал туда накопленное за дни мародёрства добро. Затем заделывал эту дыру с помощью «Reparo», специально оставив трещину, чтобы после было проще найти драгоценности и необходимые вещи. Этот тайник использовался Пожирателями не раз, и он не был самым что ни есть сложным для нахождения.
Они могли прятать вещи где угодно — лишь бы не нашли чужие люди. В логове же, где были только свои, прятать можно было хоть под носом. Никто не брал чужих вещей.
— Думаю, где-то здесь небольшой тайник.
Он указал Пэнси наверх. Та, не сразу поняв хода его мыслей, посмотрела на лампочку и снова на друга, посчитав его за сумасшедшего. Только когда он, поняв, что помощи от неё можно не ожидать, принялся трогать низкий потолок руками, до девушки дошло, что он имел в виду. Под недовольное бормотание Малфоя она смотрела на аккуратно застеленную кровать, светлые обои — всё казалось безобидным по сравнению с остальным, и это более-менее успокаивало её.
Но что-то и пугало.
Когда Драко, встав на кровать, со всей силы ударил по потолку кулаком, мысли Пэнси стали более приземлёнными. Она с лёгким испугом посмотрела на друга, на лице которого отражалась стремительная ярость, желание разбить, порушить всё вокруг. Это был лишь первый удар. На второй удар Пэнси вжалась в стену, потому что он был настолько сильным, что Малфой закричал и сам — похоже, удар пришёлся по костяшкам. Он слез с кровати, смотря всё ещё на потолок. Абсолютно довольный результатом, парень в последний раз коснулся потолка кончиками пальцев, встав на цыпочки. Прикосновение было совсем незаметным.
Но тот обрушился.
Вот только это был не «небольшой тайник». Это была самая настоящая могила.
Пэнси пронзительно завопила и тут же закрыла руками глаза. Драко удивлённо — но не более того — вскрикнул и отскочил в сторону.
На приличном куске упавшего цемента лежал труп — вернее, лишь его верхняя половина. С высохшими, сухими комками в глазницах вместо самих глазных яблок он улыбался неестественно, выставляя напоказ поредевшие желтоватые зубы. Лежал прямо на кровати. Поломанные в суставах руки и вовсе глядели в разные стороны.
Из-под полузастёгнутой рубахи выглядывала чёрная кожаная книга. Превозмогая отвращение и нежелание, Драко потянулся к ней осторожно, без лишних движений, и вытащил.
Та была совершенно промокшая.
Бейджик на рубашке человека истёрся, и имени убитого разглядеть было уже нельзя.
***
Курица, которую подавали на завтрак, в этот раз не слишком увлекала Рона. Он с подозрением рассматривал её, лежащую на столе с развёрнутыми крыльями и текущей из-под неё кровью. Судя по времени, проведённому на кухне рядом с мамой, он знал точно: кровь, текущая из мяса, не есть хорошо. Пока друзья спокойно доедали мясо с другой сервировочной тарелки, Рон раздавливал вилкой свою картошку и хмурился, уже давно потеряв нить всего разговора.
— Я только прошу вас, очень прошу, — Гермиона отложила вилку в сторону и, чуть помолчав, продолжила: — если возможно, не отходите от меня ни на шаг. Если я сама не захочу поговорить с Мелвином, оставайтесь рядом...
— Верно, ведь пока мы не знали, — грубовато перебил её Гарри и фыркнул, — тебя охранял Малфой. Он и не отходил от тебя ни на шаг, да?
— Вообще-то, отходил, — Гермиона обиженно надула губы и вновь взялась за вилку. После, прожевав пару остывших картофелин во рту, взглянула на задумавшегося Рона и с набитым ртом пробубнила: — Что-то не так?
Уизли, дёрнувшись, взглянул в удивлённые глаза подруги и, покраснев, мотнул головой:
— Всё в порядке. Задумался...
Гарри и Гермиона переглянулись, и оба, не найдя в этом ничего необычного, продолжили уплетать за обе щеки, как будто не ели и не пили ничего нормального вот уже несколько дней. Всё же, не выдержав внутреннего напряжения, Рон выпалил:
— Ненормально всё это. И странно, — все за столом взглянули на него, ибо произнесено это было на повышенных и возмущённых тонах. — Сначала ты, Гермиона, терпишь этого Мелвина, которого я лично даже не помню. Потом Малфой — человек, которого мы терпеть не могли с самого первого курса, — внезапно становится таким заботливым и понимающим, что аж тошнить начинает. Благо, он уехал и не мусолит мне глаза. Ты находишь цепочку моего брата и носишь её, не снимая, как какой-то сувенир, специально напоминающий мне о его смерти. Не странно ли, что столько перемен и жестокости за один год? Ещё и мистер Грейнджер женится на ведьме... Как же твоя мать? Он совершенно о ней забыл? А ты? Ты забыла о ней?
Гермиона еле сглотнула. Почувствовала, как комок застрял в её горле и не хотел проходить дальше. Чуть похлопав себя по груди, она сделала глоток воздуха и закрыла глаза. Слишком много вопросов за один раз. Ей и самой хотелось бы знать. А он спрашивал, словно именно она подстроила всю эту хрень.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. Я просто думаю, что слишком много не сочетаемых друг с другом вещей. Настоящий хаос. Даже мы стали гораздо меньше общаться из-за этого твоего Малфоя.
— Он не мой, — Гермиона отодвинула тарелку и потянулась к салфетке, чтобы вытереть рот. Но остановилась на полпути, когда заметила, что за спиной Рона, совсем недалеко, стоял Мелвин. И, казалось, вот-вот собирался подойти.
— А Мелвин? Надоедливый придурок. Как ты вообще можешь позволять ему так с собой обращаться? Ты же знаешь, как давать отпор. Совсем не смешно наблюдать за тем, как ты мямлишь перед ним всякую ерунду, ещё и не хочешь, чтобы он знал, что обо всём знаем мы, хотя, по сути, об этом говорит уже вся школа. Шёл я, значит, с утра и слышу: переговариваются две девчонки с четвёртого курса, называя тебя везучей. Мол, если он станет твоим сводным братом, то замутить с ним для тебя будет проще простого.
— С кем «замутить»?
Правый глаз Гермионы задёргался — от её неспособности ответить что-то внятное. Мелвин, опираясь о стол руками, широко усмехался троице. Нервно улыбнувшись, она пожала плечами:
— Ни с кем. Рон шутит.
Внимательно посмотрев на каждого по отдельности, Броуди потянулся к карману байки и, покопавшись немного среди мелочей, поняв, что карман совершенно не тот, наконец вытянул помятый, пожелтевший конверт.
— Это письмо от твоего отца. Я, как ты понимаешь, не читал. Но, думаю, ему бы хотелось, чтобы ты усерднее помогала мне с идеей подарка для их свадьбы.
— Каким подарком? — выдала девушка. Это было всё, что она могла произнести. Словно все слова вылетели из её головы и испарились, а в мозгу осталось только сплошное перекати-поле. Гарри пихнул её коленом, чтобы она наконец взяла себя в руки, но это мало подействовало: она стукнула друга ногой в ответ.
— Подарком, который мы, разумеется, подарим вместе, — Мелвин усмехнулся. Приглядевшись, девушка заметила еле заметные красные пятна на его коже, словно совсем недавно его сильно ударили. Или это был засос? Каштановые волосы были взъерошены, а хвост еле держался и вот-вот должен был распасться. Кажется, он снова развлекался с кем-то в подсобке.
— Разве дети не дарят подарки по отдельности? — наконец, Грейнджер нашла в себе силы взбодриться. На очередной пинок Гарри она впилась ногтями ему в колено — так, что он еле сдержал крик неожиданности.
— На самом деле дарят отдельно, но я хотел сделать что-то грандиозное. Что ты скажешь насчёт поездки в Диснейленд на двоих? В качестве медового месяца.
— Диснейленд? — Рон хотел повернуться в сторону Мелвина, чтобы увидеть его самоуверенную морду, но отчего-то не решился. Этот парень выводил его из себя одним своим видом.
— Это довольно дорого, — прокомментировал Гарри, всё ещё не оправившись от причинённой ему незначительной боли. Он тут же решил: если вдруг Гермионе понадобится финансовая помощь, он непременно возьмёт это на себя.
Рон прекрасно заметил перемену в лице Гарри и тут же подумал, что он, даже при всём своём желании, не смог бы подобным образом помочь девушке, которая нравилась ему с самого начала. От этого было обидно и, что хуже всего, стыдно.
— Я прочту его письмо и подумаю, спасибо, — коротко бросила Гермиона, ожидая, что Броуди тут же отвалит. Но он остался стоять позади Рона, прищуренными глазами рассматривая сидящих около неё друзей. — Что-то ещё?
— Нет. Просто хотел сообщить, что, пока не поздно, пошли родителям сову, если хочешь пригласить этих лоботрясов к нам на свадьбу.
«Ко мне домой», — мысленно поправила его девушка, но отвечать на оскорбление так и не стала, предпочтя полностью проигнорировать его.
— Так и поступлю. Спасибо. Можешь идти.
Они смотрели друг на друга ещё несколько секунд, прежде чем Мелвин двинулся к выходу, засунув руки в карманы. Проследив до самого конца пока он скроется за дверьми, она, чувствуя судорожную тряску в руках, принялась разрывать конверт.
Листок оказался выровненным по краям, аккуратно сложенным. В почерке и стиле написания Гермиона запросто узнала своего отца: хотя бы на этот раз не пришлось переносить обмана от родного отца и его пассии.
«Милая Гермиона!
Знаю, что весть о свадьбе стала для тебя неожиданностью, ведь ты познакомилась со своей будущей семьёй только этим летом. Но я уверяю тебя, что эта семья станет для тебя самой что ни есть родной. Мелвин, твой будущий брат, заботится о твоей безопасности. Кэйтлин рассказывает много забавных историй из его детства. Знаешь, что вы с ним очень похожи? Я же абсолютно счастлив. Рад, что смогу связать свою жизнь с такой женщиной. Твоя мама была первой, кого я смог полюбить. Но любовь прошла, а стоять на месте я просто не могу. Надеюсь, ты поймёшь меня и будешь присутствовать на свадьбе в самом роскошном платье, какое тебе только придётся по нраву (к слову, одно такое Кэйтлин для тебя уже подготовила). После всего, что мы пережили, мы заслужили счастья. Когда Монику выпишут, ты сможешь навещать её. А я просто хочу жить с женщиной, которая понимает меня с полуслова».
— Что там, что там? — Гарри попытался прочесть хотя бы начало письма, но девушка усердно прикрывала его руками, оттого её чтение было больше диагональным, нежели внимательным.
Как это было похоже на отца. Если он делал что-то не так, то рано или поздно непременно раскаивался. Может, он был прав? И жизнь действительно должна была стать лучше? Как-никак, Мелвин предлагал такую замечательную идею. Правда, Моника Грейнджер всегда мечтала побывать в Диснейленде. Мысли о матери не давали ей покоя. Отец писал «когда выпишут», но ведь он и сам не знал, произойдёт ли это.
Гермиона вспомнила свои уроки зельеварения, когда она сидела рядом с Мелвином и ощущала его холодные руки на своём теле.
Съёжилась.
Сама не заметила, как письмо упало на стол, чуть ли не на тарелку с едой. Благо, оно осталось совершенно целым. Поджав губы, Грейнджер словно заново переносила эти грязные прикосновения. Разве это можно было назвать новой жизнью? Разве с таким человеком она могла бы связать своё существование, став ему сестрой?
Мелвин стоял у выхода из зала и читал письмо от мистера Грейнджера, которое тот прислал лично ему. Посмеявшись вдоволь над наивностью старика, он разорвал его на кусочки. Готов был поспорить, что содержание письма девчонки было практически таким же.