Глава 10. Печать на коже
«Дорогая Гермиона,
Надеюсь, у тебя всё в порядке. Я получил сообщение об этом ужасном происшествии и послал сову так быстро, как только мог. Ты в порядке? А как там Мелвин? Он хорошо себя ведёт? Пусть приглядит за тобой, пока есть возможность. Вы, как-никак, совсем скоро станете братом и сестрой.
С любовью, твой отец».
Закончив читать, Драко опустил бумагу на колени и посмотрел на Гермиону с глуповатой улыбкой, как бы спрашивая: удалась ему эта роль «заботливого отца» или нет, правильным ли тоном он произносил всё, что следовало, и там ли делал паузы. Таких писем он прежде не получал, однако, как и в тех родительских письмах, что он читал, было что-то крайне подозрительное в том, как родители обращались с ребёнком.
Гермиона выглядела удручённо. С мрачным выражением лица она смотрела на помятый рваный лист бумаги, лежащий у него на коленях, с какой-то болью на лице она наблюдала, как этот лист перешёл в руки к Тильвии и та, в полном упоении, перечитала всё с непритворным восхищением.
Как будто была восхищена искренностью отцовских слов. Или её отсутствием.
— Это ведь не он писал, да? — прошло несколько мучительных минут, прежде чем Драко нарушил изломленную, неуютную для всех тишину.
Гермиона молча протянула руку Тильвии, требуя отдать ей листок. Девочка, посмотревшая в лицо своего куратора, настолько испугалась выражения её лица, что отдала письмо без всяких вопросов и следующим мгновением оказалась удивлённым свидетелем того, как это письмо было разорвано на две части части, затем — на четыре.
— Кэйтлин, — Гермиона с ненавистью выплюнула это имя. Думала, что от этого станет легче, но имя, вместо того, чтобы вылететь из её рта и раствориться в воздухе, как будто его и не было, отдалось эхом в просторных стенах помещения и звучало в нём ещё очень долго, с каждым разом становясь только громче.
— Ух ты, — Тильвия хихикнула, когда имя в последний раз прозвучало в высоких стенах. Но, получив в свой адрес очередной грозный взгляд со стороны Грейнджер, она немного поёрзала и порозовела в лице от смущения. Ей не приходилось видеть эту застенчивую, всегда педантично настроенную девушку настолько злой. — Прости...
— Никому об этом ни слова, Малфой.
Это было чистейшим унижением для них обоих. Она раскрывала душу человеку, который унижал её с каждым разом лишь сильнее и обиднее. Он позволял себе становиться теплее к грязнокровке, позволял себе проникать в её тайны и оставаться частью них самих в качестве посредника. Глупейшим способом. Не навязываясь, не расспрашивая, он становился свидетелем интереснейшей картины — той, где Гермиона становилась жертвой своей родной семьи, которой когда-то так часто хвасталась.
«Зато в моей семье все любят друг друга! Мы не зависим от папаши-безумца, который повинуется Тёмному лорду и убивает всех, кого придётся!» — кричала она когда-то ему в лицо, и её дружки, Гарри и Рон, еле сдерживали девушку от использования опаснейших заклинаний.
Да. Когда-то он умел выводить её из себя.
Почему вдруг всё стало таким важным?
«Ты знаешь ответ, — говорил его же голос, — у тебя в семье ничего не сложилось. У неё всё может получиться. Ты же не станешь портить кому-то жизнь только потому, что он грязной крови, верно?»
— Я и не собирался ничего рассказывать. Пока что в мои планы входит скромное ожидание того момента, когда ты сможешь вернуть свой долг, — наклонив голову набок, Драко невесело усмехнулся. — А в таком состоянии ты еле муху можешь прихлопнуть.
— Вот и отлично, — Гермиона сложила в ладони разорванную бумагу и бросила комок в руки Тильвии с заметной досадой на лице. От этого разговора на душе стало только холоднее — как-никак, она некрасиво обошлась с друзьями, защищая этого самовлюблённого идиота, а он в ответ отплатил ей лишь тем, что напомнил о её глупом, ничего не значащем долге.
Вот и прощай теперь людей. Верь, что они меняются.
Драко не долго просидел рядом с ней. В какой-то момент просто не вытерпел находиться здесь, как будто жалеет эту девчонку и уже медленно забывает обо всём, что было между ними в последние семь лет. Взяв из рук Тильвии комки бумаги, он чуть наклонил голову, прощаясь с больной, как прежде смотрящей на него с долей презрения (что было даже забавно), и повернулся к ней спиной. Гермиона видела лишь удаляющиеся фигуры двух людей, с которыми её заставили быть, но без которых она уже не могла прожить и дня.
Глупые и абсурдные привязанности.
Ночь наступила незаметно.
Поглощённая заботами мадам Помфри совершенно забыла о своей единственной пациентке, которую по неосторожности предоставила самой себе. Вот уже несколько сообщений она получила от профессора Макгонагалл с дальнейшими поручениями: дать девушке крепкое снотворное, снова обработать раны на спине и сделать так, чтобы ни единого подозрения по поводу того, что происходило, у мисс Грейнджер не возникало.
После долгого заполнения необходимых бумаг медсестра появилась в больничном крыле лишь в половину двенадцатого, когда весь свет в коридорах школы уже давно погас.
Применять снотворное так и не пришлось: казалось, девушка заснула крепким, но беспокойным сном, а оттого ворочалась из стороны в сторону каждые пять минут, издавая тихие болезненные стоны. Мадам Помфри пришлось несколько раз держать её, чтобы та не свалилась с кровати.
Было ли это её случайной ошибкой или просто промахом по неосторожности, но бинты остались небрежно перевязанными, а скрепляющий их узел еле держался на тканевых нитках. И это не имело бы никакого значения, если бы Гермиона на самом деле спала.
«Какими люди нынче пошли наивными».
Она раскрыла глаза и проводила взглядом тоненькую гордую фигуру мадам Помфри, кажется, уставшей после длительного рабочего дня, а оттого не обращающей ни на что внимания. Даже на звук скрипящей кровати и на больную, поднимающуюся с полным пренебрежением к своим ранам и боли, от которой она мучилась весь прошедший день.
Цепляясь за край бинта, находящийся у основания её талии, Гермиона дрожащими пальцами принялась разматывать надоевшую ей за день шершавую длинную ткань. С упорством приходилось перекатывать бинты из одной стороны в другую, при этом не запутывая его. Девушка не любила усложнять себе жизнь в подобных вещах, к тому же, как она собиралась вернуть повязку обратно, когда мадам Помфри встретилась бы с ней вновь?
— Вы вызвали меня, чтобы поговорить о чём-то важном? Или вам снова нужны деньги на восстановление подземных классов? — голос Кингсли прозвучал жёстко и отрешённо. В последние несколько недель его работа выдалась крайне измотанной, и приходить на встречи с директором Хогвартса в хорошем настроении стало сложнее.
— Как и я говорила, дорогой Бруствер, Дамблдор оказался прав.
— Хотите сказать, что проклятие всё-таки существует? Спустя столько лет о нём так никто и не узнал?
— Было совершено нападение на мисс Грейнджер. Поздно вечером, после одного... инцидента она возвращалась по коридору в свою гостиную, но так и не добралась до неё.
Белая повязка упала на соседнюю, аккуратно застеленную кровать. Привстав со своей койки, издавшей неприятный пронзительный скрип, Гермиона прикрыла простынёй грудь и медленно, боясь издать хоть какой-то подозрительный звук, направилась к зеркалу, стоящему почти у самого выхода, где находилась небольшая комнатушка мадам Помфри. Судорожно дыша, она оглядывалась по сторонам в полной темноте, едва различая силуэты окружавших её объектов. Холодный пол под босыми ногами бросал в нервную, противную дрожь.
— И что же приключилось с мисс Грейнджер? — скептически настроенный Министр магии с насмешкой в глазах посмотрел на обеспокоенную пожилую женщину, задумчиво рисующую на старой бумаге странные символы.
Услышав незаинтересованность в его голосе, Минерва подняла взгляд и нахмурилась.
— Со мной всё отлично. Всё отлично, — прикрываясь одной рукой, Гермиона попыталась нащупать на своей спине что-то, что могло бы ей помочь. Это должно было быть здесь. Тот человек что-то сделал с ней, и боль, которая целые сутки мучила её сознание, явно сообщала об этом.
Лишь у зеркала она прекратила свои бесполезные поиски и посмотрела на своё отражение, наполовину скрывшееся во мраке. Лицо, бледное и испуганное, смотрело на неё из отражения и нервно усмехалось, как бы говоря ей, что всё просто не могло быть отлично после всего, что случилось. В тишине гриффиндорка слышала только своё сиплое дыхание да тихое насвистывание ветра где-то за приоткрытым окном. В полной темноте она повернулась спиной и посмотрела в своё отражение снова, на этот раз сосредоточив свой взгляд на спине.
— Боюсь, мне непонятен ваш настрой.
Макгонагалл, поджав губы и всё ещё смотря на Бруствера, одним резким движением вырвала лист из толстой пыльной тетради. Она протянула его мужчине в явно трясущейся от волнения руке, и тот, случайно дотронувшись до неё, понял: та была холодной, ледяной, словно после пребывания женщины в далёких арктических пустынях.
Может, всё действительно было серьёзным? Редко можно было увидеть Минерву Макгонагалл в таком состоянии.
— Клеймо, — чуть помедлив, произнесла женщина и кивнула на листок, только что отданный в руки Министра, — ей поставили клеймо.
Длинная ветвящаяся линия от поясницы и вверх к лопатке, уродующая большую часть спины. Воспалённая кожа и красные пятна, ярко выделяющиеся на остальной поверхности уже бледной кожи.
Страшно.
— И что это может означать? — вглядываясь в нарисованную на бумаге небрежную линию, Кингсли пытался припомнить в своей карьере хоть что-то настолько же абсурдное и нелогичное. — Кому могло понадобиться делать это именно сейчас, когда только-только закончилось тяжелейшее противостояние?
— Не обязательно «могло понадобиться». Это нечто другое. То, чего нельзя объяснить.
— И вы в это верите? — мужчина, фыркнув, положил бумагу на стол и накрыл её своей рукой. — Не занимайтесь ерундой. Это могла быть самая обычная студенческая шутка, пусть и крайне жестокая.
— Вы позволите случиться несчастью скорее, чем предотвратите его.
— Никакого несчастья, — Министр подошёл к камину и чуть заметно улыбнулся. — Просто кто-то слишком привык попадать в неприятности. До того, что научился придумывать их сам.
***
На следующий день ей позволили выписаться. Оснований для опасений не было. Лишь вручили мазь для того, чтобы каждый вечер ей помогали ухаживать за раной на спине и на руке, а также предложили психологическую помощь, от которой девушка, разумеется, отказалась без колебаний. Не хотела, чтобы ей лезли в душу.
Из больничного крыла забирать было нечего. Одетая в новую школьную форму, которую ей с утра принесли Гарри и Рон, девушка оглядывала себя в зеркале с некоторым омерзением в душе по отношению к самой себе. Она видела тот шрам. Или клеймо. Была ли разница? Она была изуродована, скорее всего — навсегда. Если это был магический ритуал, никакие мази не помогут ей избавиться от позора и вечной вины за то, что вышла в ту ночь из гостиной вообще.
Стоило ли говорить? Казалось, друзья уже знали обо всём, что с ней было. Впрочем, как они могли не знать, когда именно они её и нашли? Им только и могло броситься в глаза уродливое клеймо в виде красной, только что выжженной линии, напоминающий знак после удара молнией или большим разрядом электричества.
Молча убирая складки на одежде, Гермиона думала о том, что ничего не было просто так. Пока что это место было единственным, где она чувствовала себя в безопасности. Стоило ей выйти за пределы, как мир становился в несколько раз опаснее.
— Ты скоро, красотка?
В атмосфере вечного страха и чужих предостережений девушка совершенно забыла о Мелвине Броуди, стоявшем сейчас за её спиной с небольшим пакетом вещей в руках — кажется, её вещей. Надувая жевательную резинку, он скучающим взглядом обводил помещение, останавливался на каждой картине, каждой вмятине или царапине на стенах, насмешливо дёргал носом и хмыкал, наверняка думая: «Какое убожество».
— Что ты здесь вообще делаешь?
Гермиона взяла резинку, ранее сжатую у неё в зубах, и принялась делать себе высокий хвост, с настороженностью наблюдая за своим новоиспечённым сводным братом.
— Маман попросила приглядеть за тобой. Мало ли с тобой случится несчастье. Мы ведь беспокоимся о тебе, понимаешь? — последнее слово он выделил интонационно. Дождавшись, пока Гермиона, бормоча себе что-то под нос, завяжет высокий хвост, он кивнул ей на выход. — Пойдём. Скоро начнётся квиддич, я не слишком хочу опаздывать.
— Квиддич?
— Конечно, квиддич. Быстрее, я сказал, — стоило Гермионе пройти вперёд, он резко толкнул её вперёд. Сильно впился рукой как раз в то место, где начинался уродливый шрам. Клеймо. Отчего-то Грейнджер вспомнила, что такие делали когда-то грешникам в древние времена. Может, и она была грешницей, которая заслуживала того?
Портрет, висевший у выхода из больничного крыла, облегчённо выдохнул, когда парочка скрылась. В то же мгновение из тесной комнатушки выбежала мадам Помфри с небольшим сосудом в руках. Обеспокоенно оглядываясь, она следила за тем, чтобы синеватая жидкость, находившаяся у неё в чашке, не выплескалась на землю и не растворилась от слишком большого в помещении напора ветра. На этикетке, аккуратно приклеенной к сосуду, было написано имя: «Гермиона Грейнджер». И медсестра несла его прямиком в кабинет к директору.
В это время у остальных шла самая что ни есть бурная подготовка к матчу. Гарри сидел в раздевалке с остальными игроками и наблюдал, как совершенно незнакомые ему люди надевали красную форму и весело перешёптывались о чём-то совершенно постороннем. Ревниво защищая традиции того, прежнего, квиддича, он думал лишь о том, как бы вернуться в прошлое и сыграть так, как студенты делали это обычно. Проще говоря, не сближаясь при этом друг с другом на крайне неприличное расстояние, на такое, что можно было разглядеть души друг друга, узнать сокровенные тайны и устыдить человека, сидящего напротив тебя.
К слову, напротив него сидел Драко Малфой собственной персоной. И с отвращением переводил взгляд с красной формы на него, Гарри, и еле сдерживался, чтобы выплюнуть всё своё отвращение к происходящему одним единственным движением губ.
Они не разговаривали с тех самых пор, как их, как кураторов, разделили. Да и не хотелось. Прекрасно видя, с каким пренебрежением Малфой смотрел на него, парню хотелось потрясти того (желательно, головой вниз) и достучаться до него обычным криком: «Я тебе жизнь спас, идиот, неужели ты не помнишь?!» Он не судил его за то, что скрылся с родителями, когда Хогвартсу нужна была помощь. Он судил за то, что тот никогда не смел противостоять тому, что считал неправильным. Сейчас, когда предоставлялась возможность сделать иное, старые привычки брали своё.
От одного лишь взгляда слизеринца Гарри вспоминал сейчас всё, что сделал тот в последние семь лет их знакомства. И ненавидеть его казалось вполне естественным.
— Я не стану это надевать, — Малфой откинул форму в сторону и, оперевшись локтями о колени, зарыл ладони в волосах, издавая нечто, похожее на рычание разозлённого зверя. — Просто позор...
— Расслабься, Малфой, — Броуди, только что вошедший в раздевалку, потрепал Драко по голове и достал из шкафчика неподалёку зелёную форму. — К этому дерьму рано или поздно придётся привыкнуть.
— Что ты потерял в команде своих соперников, Броуди? — Малфой поднял со скамейки гриффиндорскую форму и сжал ткань в кулаке. Сейчас от вида этого человека стало только хуже.
— Да вот, проводил твою подружку на трибуны прямиком из больничного крыла. Будет болеть за тебя всей своей юбкой. Просто пришёл сообщить об этом. К слову, поздравь меня. Я надеваю свою старую форму, — сказав это, он помахал формой перед глазами Малфоя и направился к выходу, издевательски посмеиваясь. Драко так и не сказал ничего в ответ. Даже когда заметил, с каким напряжением Поттер наблюдал за его движениями, предпочёл промолчать.
Будет возможность — Малфой придушит этого ублюдка Броуди. Обязательно.
***
Он стоял прямо напротив неё. Она клялась себе тысячи раз, что это было так. Вот он. Стоит перед ней и ухмыляется так привычно, но уже совсем не отвратительно, скорее загадочно и еле заметно.
А уже в следующее мгновение он вылетает на поле и первым ловит квоффл.
Она сошла с ума?
Сидя рядом с Макгонагалл и терпя её руку на своей, Гермиона провожала взглядом летевшего на метле Малфоя, который зло кричал что-то своим сокомандникам. Совершенно неуверенный из-за своей новой роли в команде, он выглядел немного растерянно, наивно. Пару раз чуть ли не нарвался на бладжер, когда пытался подобраться к вражескому кольцу.
Но даже несмотря на эту неуверенность, девушка точно знала, что это был Драко.
Кто же тогда стоял там, у основания лестницы, опираясь о перила и выжидая её? Кто угодно, но только не сам Малфой.
— Наши забили! — Джинни, сидевшая с другой стороны от Гермионы, чуть задела её плечом. После того, как они с Гарри сошлись, девушка выглядела счастливой, даже чересчур, а оттого поговорить с ней о серьёзных вещах было просто невозможно. Тихо охнув, Грейнджер промолчала, удручённо думая лишь о том, что снова ей некому было рассказать о том, что её тревожило.
Взглядом она покосилась на директрису, которая с лёгкой улыбкой следила за игрой, но, казалось, та её совершенно не волновала. Нет. И ей Гермиона не могла доверять. Слишком много забот было возложено на профессора Макгонагалл. В это тяжёлое время говорить о подобном было бы неправильно.
Всё нормально. Скорее всего, её организм до сих пор не отошёл от шока. Самое простое и очевидное объяснение, разве нет?
— Гермиона, — Минерва обратилась к ней, убрав свою руку, и повернулась, чтобы задать вопрос, очень давно её волнующий: — Было ли что-то ещё необычное кроме того... нападения?
«Ну, я слышала голоса, потом чуть ли не отключилась на уроке травологии, потом меня стали посещать глюки, я стала более агрессивной и разговорчивой, знаете...»
— Всё как обычно. Наверное, то было просто злой шуткой, — успокоительным тоном прошептала Гермиона. Тихо, чтобы не мешать болельщикам следить за игрой и поддерживать свои команды.
— Ты знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне за помощью. И это даже не обсуждается.
Директриса вновь вернулась к просмотру игры, поправив зелёную мантию на коленях.
Всё, что помнила Гермиона от этой игры — это восторженные крики зрителей, тревожные взгляды Макгонагалл и восклицания Малфоя, обращённые к человеку, которому он в тот момент крайне завидовал — к Гарри. Крики наподобие «не мешайся!», «не трогай защиту!», «сдрысни, придурок!». Ей было жаль некогда самовлюблённого Малфоя.
Но после всего, что произошло на лестнице сегодня, она поняла, что просто не могла ему доверять.
Проще было позволить Мелвину сделать то, чего он так давно хотел, чем довериться Драко. Человека с открытыми намерениями бояться не хотелось, в то время как Малфой с его постоянными сменами настроения скорее пугал, чем вызывал жалость.
— И-и-и... Поверить не могу, Гарри Поттер не ловит снитч! Кхм, в смысле, прошу прощения. Снитч ловит ловец команды соперников. То есть... — новый диктор, кажется, несколько запутался, когда болельщики команды противников вскочили со своих мест и принялись перекрикивать того своими радостными речёвками. Имени ловца в шуме голосов никто не услышал, но Гермиона знала его и так.
«Неужели он всегда будет встревать туда, куда его не просят?» — Гермиона в полном ступоре наблюдала за тем, как Мелвин, довольный собой, махал снитчем над головой и выкрикивал название своей команды. Игроки в зелёной форме слетелись тучным облаком и окружили парня словно героя, подняли руки вверх и произнесли свой девиз, который, видимо, придумали совсем недавно, потому что каждый то и дело сбивался со всеобщего ритма бурного командного веселья.
Затем её взгляд скользнул по Гарри, видимо, совершенно не разочарованному своим проигрышем. Гарри, который спустился на песок и спокойным шагом направился к раздевалке, лишь изредка поднимал голову и безразлично смотрел на игроков вражеской команды. В полный контраст Гарри с поля вылетел Малфой. Весь на иголках, дёрганый и раздражённый, он прошёл мимо Поттера, с силой задев его плечом и по пути срывая с себя форму гриффиндорской команды, раздражённый одним лишь её цветом.
Лишь когда трибуна почти опустела и все игроки покинули поле, Гермиона поднялась и, поправив красный шарфик, направилась к пустовавшей крутой лестнице.
«Надо учиться проигрывать», — эта мысль, несомненно, принадлежала ей, а не тому странному голосу, который мучил её лишь по ночам. Но он противоречил её взглядам и остальным мыслям в корне. С чего бы такой пессимизм? С чего она взяла, что один проигрыш в квиддиче — это проигрыш абсолютный?
После пропуска стольких занятий гриффиндорка просто не смела проводить свободное время за разговорами с друзьями и с Тильвией. Ей было некогда обсуждать последние события, когда сама являлась объектом обсуждения многих сплетен, чаще — осуждающих. Поэтому девушка надеялась встретить тишину и спокойствие в месте, в котором делала это всегда. В библиотеке.
«Надеюсь, я ещё не просрочила дату сдачи книг», — Гермиона взглянула на корешки книг, которые принёс ей Мелвин в специально отведённом пакете. По пути даже объяснил, где оставил остальные необходимые им книги по зельеварению и травологии.
Заботливый старший братец, которого она так ненавидит. Что может быть лучше?
Достав из пакета все оставшиеся необходимые книги, Гермиона положила его (пакет) в карман мантии и вошла в библиотеку с лёгкой улыбкой на лице, вдыхая такой знакомый ей запах старых книг, сладковатый аромат ещё непрочитанных историй и непознанных знаний, до которых она, возможно, никогда не доберётся.
— Здравствуйте, мадам Пинс, — Гермиона кивнула пожилой женщине, которая, как всегда, не снизошла до ответного приветствия, лишь одарив студентку приветливым взглядом.
Как хорошо снова было быть здесь, ощущать себя самой обычной студенткой Хогвартса, читать книги по заклинаниям и наслаждаться тем, что это место было создано именно для неё и таких, как она — тех, кого не волнует окружающая суета, кому хочется посидеть в тишине и прочесть пару-тройку историй, узнать что-то новое о мире. Чем не отличное завершение этой ужасной недели, когда даже профессора обсуждают тебя за твоей спиной, опасаясь того, что ты вот-вот свалишься с ног и потеряешь сознание?
Книги как обычно летали в воздухе, то и дело меняясь друг с другом местами. Листы бумаги перелистывались сами собой, издавая характерные звуки. Один из студентов, удобно устроившихся у стола около окна, проводил пальцем и перелистывал листы тетради, не дотрагиваясь до них. «Лёгкая невербальная магия, но для начинающего неплохо», — Гермиона пожала плечами, проходя мимо ленивого молодого человека. Остановилась она у самого дальнего стола, куда редко кто-то захаживал. Как-никак, чтобы дойти до выхода требовалось немало усилий, ведь в этой части библиотеки книги были крайне обидчивые — их практически никто не брал в свои нежные читательские руки.
Впрочем, то ли Гермиона пришла сюда, чтобы успокоить тоскующих по читателю книг, то ли чтобы книги успокоили её, она и сама не знала. Главное — то, что в различных научных трудах она вновь забылась. Так, как делала это в прежние времена.
Забылось утро в больнице, проигрыш команды Гарри и Драко и эта странная галлюцинация. Забылось всё, кроме всплывающих в её памяти строчек из ранее прочитанных фолиантов по истории и зельеварению.
Прекрасное ощущение.
Поэтому она и сама не заметила, как наступило восемь вечера. Мадам Пинс своим пронзительным тонким голоском верещала о возвращении книг на место, либо немедленном записывании их на карточки студентов (хотя никаких карточек не было, ведь картотека сгорела ещё прошлым летом). Гермиона выхватила с полок четыре толстые книги и прошла мимо библиотекаря как ни в чём не бывало, пока та отчитывала первокурсников за помятые страницы учебников.
Коридоры в школе были почти пусты. «Наверное, все празднуют победу команды Мелвина... — о названиях команд девушка забыла как о чём-то ненужном. — А ведь Малфой говорил, что раньше Мелвин был в слизеринской команде. Но его, по-моему, исключили из неё, когда он чуть ли не сломал ловцу чужой команды шею. Неужели он просто так взял и вернулся в квиддич после всего, что натворил?»
— Грейнджер!
Малфой с полной сумкой учебников в руках выскочил из соседнего коридора впопыхах, чуть ли не столкнувшись с девушкой на повороте. На щеках играл лёгкий румянец, видимо — от усталости, а сам он говорил сбивчиво и быстро, что было для него нехарактерно. После всего-то, что произошло на стадионе днём.
— Профессор Макгонагалл просила передать, чтобы ты была аккуратнее с коридорами. И незнакомцами, говорящими на незнакомом языке.
— Очень смешно, — Гермиона прижала книги к груди от напряжения. — Ты хоть как чувствуешь себя после своего поражения?
— Вряд ли отец будет гордиться, когда узнает, что его сынок проиграл, да ещё выступая в команде с Поттером.
— Гарри. Не Поттер. Это мой друг, так научись называть его не по фамилии. Как и меня.
— А для тебя я так и останусь Малфоем?
— Твоя фамилия всегда была для тебя важнее, чем твоё имя, — гриффиндорка пожала плечами, чувствуя, как постепенно краснеет от смущения: таких дерзостей она ещё в жизни не говорила ни разу.
— А так ли важно для тебя имя твоё, Гермиона?
Она столкнулась с его взглядом, услышав своё имя, впервые им произнесенное. Прищуренные серые глаза смотрели на неё с толикой насмешки, как будто скрывая что-то, о чём знали все, но не она. Это не было похоже на того Малфоя, с которым она говорила совсем недавно в больнице.
— Что ты имеешь в виду? — пытаясь вести себя как ни в чём ни бывало, Гермиона подняла подбородок вверх и гордо фыркнула. — Не пытайся переводить тему на меня. Обо мне ты знаешь куда больше, чем должен.
Они подошли ко входу в гостиную, на которой с недавних пор красовалась длинная зелёная змея с рубинами на золотисто-зелёной коже.
— О твоей бедной мамочке? Конечно. Но важна ли она для тебя настолько, чтобы позволить твоей новой семье распасться? Ты же видела, как счастлив твой отец с новоиспечённой мачехой, разве нет? И как же твоё имя, которое ты очерняешь с каждым разом все сильнее?
— О чём ты говоришь? — её передёргивало от подобных разговор каждый раз. Непонятные вопросы, на которые ей так хотелось знать ответы, но которых не было по своей природе никогда.
Загадочно улыбнувшись, Драко произнёс пароль. Змея медленно проскользнула вокруг дверного замка и щёлкнула, дотронувшись до контрольной точки. Стоило этому звуку раздаться, Малфой кивнул на гостиную, представшую перед ними, стоило двери, свободно раскачивавшейся на тяжёлых петлях, раскрыться нараспашку.
В самом центре зала, на излюбленном своём месте, сидел Драко Малфой собственной персоной, делая из бутылки остывшего сливочного пива большие глотки. Окружённый другими игроками команды, он рассуждал о причине их проигрыша, обходя тему поражения Гарри Поттера и того, что не он являлся ловцом. Рассказывал о стратегии своего прошлого капитана, о том, как им удавалось находиться в строю.
В какой-то момент они столкнулись взглядами. Её обеспокоенный и всегда уставший взгляд встретился с его, разозлённым и равнодушным. Они еле распознали друг друга.
Не было никаких сомнений. Настоящий Драко Малфой всё это время был здесь. А где ему ещё было быть после проигрыша команды? Ему оставалось только запивать своё мужское несчастье алкоголем и ругать товарищей по всяким мелочам. Бороться с угрызениями самолюбия. В знак приветствия единственное, что Грейнджер сделала, так это просто кивнула, если то вообще было похоже на кивок. Неопределённое мотание головой, как будто не знаешь, что выбрать — принять или отказаться от правды.
После всего произошедшего оставался только один вариант.
Она, Гермиона Грейнджер, без сомнений, сходила с ума.