Глава 7. В поисках матери (Часть вторая)
Лишь то, чего не существует,
В твоей голове упорно настаивает на своём существовании.
Шесть месяцев назад
Ей снова снился кошмар.
Снова и снова ей грезилась детская комната, наполненная радостными детскими голосами и колыбельными песнями. Комната в светлых тонах, заваленная мягкими игрушками и детскими книжками. После — всё исчезало, как будто этого и не было, покрывалось чёрными пятнами, стиралось, превращалось в пепел. В его остатки, залёгшие где-то на дне, в самых тёмных уголках её памяти.
Просыпаясь каждое утро, Моника первым делом оглядывалась по сторонам и пыталась найти хоть что-то, что могло бы подтвердить: её ребёнок не только был, но и есть. Мистер Грейнджер, обычно лежащий рядом, нежно гладил жену по плечу и мягко тянул её обратно на кровать, пытаясь привести в чувство и заставить вернуться в реальность.
На этот раз всё было иначе. Женщина буквально почувствовала, как что-то живое всколыхнулось в её памяти и принялось истошно вопить. Вот только слов в этом вопле было не разобрать. Завопили в памяти настолько громко, что она сама закричала, стоило ей только проснуться — пронзительно до того, что она почувствовала, как горло её раздирало от боли. Она не просто кричала, но её трясло и знобило, как будто неожиданная лихорадка охватила всё её тело. Венделл, в полном ужасе от происходящего, моментально вскочил с кровати и подбежал к супруге с другой стороны. Она пыталась отбиваться от него, кусать за одежду или оголённую кожу, но он ловко уворачивался от её зубов и ударов кулаками.
— Моника! — он пытался кричать, но её голос делал её же глухой. Кроме него она ничего не слышала и продолжала трястись, ничего и никого вокруг не узнавая.
— Не может быть! Не может этого быть! Она есть, есть! Моя маленькая девочка! — он заглянул в обезумевшие глаза супруги и покачнулся: в них не было ничего от его прежней супруги, которую он так любил. Сейчас в их будущем — беспросветная тьма, закрывшая собой все проходы наружу, в ту жизнь, о которой когда-то оба мечтали.
Схватив её за руки, он перевернул её на спину и налёг на неё всем своим телом, надеясь, что это удержит её хотя бы на время.
— Она мертва, — его тихий шёпот заставил её резко замолчать. — Она умерла. И уже давно.
Слова, произнесённые прямо ей в уши, ушли в никуда. Словно не слыша его, она продолжала пытаться выбраться, уже не издавая ни единого нечеловеческого звука, лишь пыхтя себе под нос: «Жива. Жива! Она жива, слепой идиот. Неужели ты не чувствуешь, что наша дочь, Гермиона, жива?»
В комнате не было слышно ничего, кроме как рыданий миссис Грейнджер, которая, не знающая, чему верить, как обычно слепо повиновалась своему материнскому инстинкту. Успокаивающие слова супруга проходили мимо её ушей. Она кусала подушку и дышала с большой тяжестью, чувствуя, как пусто становится на душе с каждым выходом.
Кто-то кричал. Там, во сне. И она была уверена, что это была её дочь.
***
Комната, куда вошла Гермиона, была практически не освещена. Единственным источником света здесь являлось полуоткрытое окно, из которого ненавязчиво дул холодный вечерний ветерок. И ветер этот был песней и голосом, словами и музыкой. Чей-то тихий шёпот, изредка переходящий в напевание, казалось, был этим ветром и был до ужаса девушке знаком.
— Небо красное, алое, подари мне свет, подарю зарю. Я отдам тебе всё, что важно мне...
Гермиона прикрыла за собой дверь и остановилась у самой стены. Потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к темноте и разглядеть очертания тумбочки, кровати и фигуры, укутанной в одеяло и повёрнутой к ней спиной. Укутанная с головой фигура сидела на коленях, смотрела в окно, напевала совершенно бессмысленную песню, покачиваясь из стороны в сторону, как будто молилась о чём-то важном, священном. Гермиона не сразу решилась нарушить искусственную тишину, приглушающую любые звуки. Казалось, фигура жила этой тишиной, и только тишина, слившись со странной песней, приносила покой.
— Мам?
Вдруг она ошиблась? Вдруг на самом деле это была не её мать, а действительно сумасшедший человек? Голос был знакомый, но в месте, где каждый второй обладал магическим недугом, копирование голоса было из простейшего, что можно было встретить.
— Мам, это ты? — девушка сделала шаг вперёд. Фигура прекратила петь и замерла в безмолвии, продолжая смотреть куда-то далеко.
— Ты потерялась, дитя моё? — первые слова, произнесённые в тишине, и совершенно лишены эмоционального подтекста, как будто их произносит робот, а не мать, которую пришёл навестить её же ребёнок.
— Мам, это же я, Гермиона, — в полном напряжении девушка расплылась в нервозной улыбке. — Не притворяйся, будто не помнишь меня.
— Ах да, Гермиона... — медленно развернувшись, фигура долго разглядывала её в темноте. Единственное, что видела сама девушка, так это глаза — совершенно спокойные, но пустые, как будто эту женщину усмиряли столько раз, что она устала бороться не только со своими недугами, но и с людьми вокруг. Со своей опустошённостью.
— Я вытащу тебя отсюда. Обещаю, — понизив голос на пол тона, гриффиндорка продолжала разглядывать свою мать, не веря, что нашла её именно здесь.
Из вечно жизнерадостной и вдыхающей жизнь в окружающие её предметы женщины миссис Грейнджер превратилась в призрака, обесцветившегося от времени и забытого им. Даже говорить с ней было странно. Как будто любое слово проходило длиннейший путь, чтобы добраться до ушей этой женщины.
Моника никак не отреагировала на слова дочери и лишь сильнее укуталась в одеяло. Она вновь принялась дрожать, как делала всегда, стоило ей вспомнить о дочери, которую потеряла много лет назад. Дочь, которая на самом деле стояла перед ней живая и здоровая и пыталась спасти. К сожалению, в затуманенном рассудке сумасшедшей было лишь сочувствие к самой себе, к своим потерям и невзгодам. Она даже не помнила, что это было за место и как она тут оказалась.
— Ты хочешь сделать мне больно?
Гермиона была немного шокирована этим вопросом. Она лишь несколько мгновений назад сказала, что хочет спасти её, и теперь слышала эти слова от собственной матери.
— Что? Нет конечно же, я же сказала. Хочу вытащить тебя
— Люди, которые приходили до тебя, делали мне больно, — грустно продолжала женщина, вновь начав качаться из стороны в сторону, как будто успокаивая себя. — И ты ничем от них не отличаешься.
— Мам, да это же я... — она сделала шаг вперёд, но Моника отшатнулась и лишь вжалась сильнее спиной в стенку.
— Не прикасайся ко мне! Моя дочь давно умерла!
Протянутая в воздухе рука замерла. Гермиона быстро убрала её в карман и, глотая подступающие к горлу слёзы, думала, что сказать. Видеть самого близкого для неё человека таким было больно. Больнее, чем когда ей пришлось убивать людей, больнее, чем когда ей приходилось терпеть унижения Мелвина. Всё это было ничем по сравнению с матерью, которая не узнавала дочери, а тем более — боялась её.
Дверь за её спиной скрипнула. Обе — и девушка, и её мать, — вздрогнули от неожиданности. Гермиона даже коснулась палочки в своём кармане, приготовив в уме парочку парализующих заклятий. Однако вместо целителя или, что хуже, заведующего, появилась белобрысая голова Драко. Его лицо, искажённое непонятной ей эмоцией, в темноте казалось абсолютно чужим.
— Ты скоро, Грейнджер? — громким шёпотом спросил он. Гермиона коснулась пальцем губ, показав, чтобы он говорил потише, на что Драко закатил глаза и продолжил тем же тоном: — Мне пришлось оглушить заведующего, он уже начал бить тревогу. Скоро сюда придут санитары. Ты поговорила с ней, как хотела?
Женщина вздрогнула от громкого и уверенного мальчишеского голоса. Что-то в нём показалось ей знакомым. Напомнило о тёмном прошлом.
Паника.
— Я только...
Набрав больше воздуха в лёгкие, Моника истошно завопила. От внезапного крика напарники по бегству вздрогнули, как ошпаренные. Драко прошмыгнул в палату и плотно закрыл за собой дверь. Гермиона почувствовала, как трудно становится дышать. Крик затих, но эхо от него продолжало бродить по этажу словно отдельное существо.
Оба покосились к выходу, но понимали, что он — не вариант. Больше всего поражена была Гермиона. Ей казалось, что хотя бы на мгновение, но мать её узнала. Она искренне верила в это. Теперь девушка была предана ею и не знала, кого больше винить: свою наивность или Драко, отвлёкшего её в самый неподходящий момент.
В любом случае, их план накрылся. Самым подлым образом.
Когда санитары ворвались в палату №527, Гермиона и Драко стояли у противоположных стен, лишённые какого-либо выбора и возможности сбежать. Да и нужно ли было скрываться, когда сам заведующий знал тебя на лицо? Последнее, что видела испуганная Гермиона здесь — это довольную улыбку матери и её взгляд, не распознающий ничего вокруг.
***
Такой разъярённой Макгонагалл не видел ещё никто. Её разбудили в час ночи, сообщив о том, что два студента, совершенно ополоумевшие, ворвались в лечебное заведение незаконным путём с самой что ни есть глупой целью — навестить больную. Прежде чем встретить заведующего и поговорить с ним, женщина выпила как минимум две дозы успокаивающего средства, однако то, похоже, было просрочено, потому что было не в состоянии справиться с гневом директрисы.
Ещё около часа ей пришлось уговаривать заведующего не сообщать в Министерство о данном инциденте. «Ещё хорошо, что вы сообщили мне, а не кому-то в высших кругах, — говорила она, думая лишь о том, что совсем скоро оба студента получат по заслугам. — Видите ли, мисс Грейнджер не видела свою мать около полугода. Думаю, вы в состоянии понять её?» А заведующий в ответ разводил руками и сочувствующе кивал, как будто его это волновало: «Понимаю, понимаю... Но что, если это повторится? Никогда ещё нас так не оскорбляли своими действиями...»
После протяжённого и утомительного разговора Макгонагалл чувствовала себя как на иголках и была готова разорвать в клочья каждого, кто с ней заговорит. Что уж упоминать Гермиону и Драко, которых доставили прямиком в её кабинет с помощью того же камина? Причём грубейшим способом — вытолкнули их из камина болючими пинками, так, что те повалились на пол от неожиданности.
— Незаконным путём ворвались в больницу, напали на заведующего и пытались скрыться с места преступления, используя парализующие и обезоруживающие заклятья! На ком? На целителях! И всё за один час, между прочим! — вот было первое, что профессор произнесла, взглянув на них. Не просто произнесла — выкрикнула.
У Гермионы звенело в ушах от стыда и обиды, а крик директрисы только ухудшал её состояние. Казалось, вся школа слышала, как женщина отчитывала их. Да и за что? Обычное проникновение в больницу с усиленной охраной на этаж с особо опасными больными, пострадавшими от неправильно наложенных заклятий? Это же пустяк!
Драко, не успевший ещё подняться на ноги после неудачного падения, поднял голову вверх и посмотрел на Минерву, которая пристально изучала его взглядом. После — на Гермиону, которая не решалась смотреть ни на него, ни на кого-либо ещё в этой комнате. Длинные волосы прикрывали её красное от волнения лицо, а кулаки, упёртые в землю, были сжаты до белых пятен у костяшек. Он не знал, как вести себя в этой ситуации, потому что это был самый первый раз, когда его вот так отчитывали. Он даже не понимал, почему. В его прошлом были куда более серьёзные проступки, чтобы за них наказывать. А проникновение было ещё цветочками по сравнению со всем, что он натворил за свою недолгую жизнь.
— Вы так и будете молчать? — рявкнула директриса, окончательно наплевав на приличный тон.
— Это всё я, профессор.
Первой заговорила Грейнджер. Она тяжело выдохнула и, с трудом поднявшись с коленей, убрала с лица запутанные волосы. Сразу же стал виден её полный слёз и отчаянья взгляд, от которого любой мог бы пасть на колени. Только не в данной ситуации.
Малфой не стал прерывать её. Она говорила спокойно, чуть с запинкой, прекрасно осознавая, что ей не поверят. Но говорила так уверенно, что на месте директрисы каждый бы повёлся на невинную девчонку-идеалистку, готовую защитить даже того, кто ей отроду был неприятен.
— Я заставила Малфоя мне помочь. Шантажировала, что расскажу о нём много всего «интересного», если он не поможет мне проникнуть к моей матери.
Макгонагалл посмотрела на парня, который уже успел подняться и стряхивал пыль со своих чёрных джинсов с недовольным выражением лица. Всё было похоже на правду, но женщина знала: правдой это не было. Хотя, как поступил бы другой преподаватель, а тем более директор, она остановила то и дело запинающуюся речь гриффиндорки одним лишь жестоким руки.
— Меня совершенно не волнует, кто из вас виноват. Провинились вы оба, — от никуда не ушедшей злости губы у Минервы до сих пор дрожали. Впервые за всю карьеру она сталкивалась с подобной безответственностью. — И наказание вы понесёте оба. Незамедлительно. Сегодня же напишу вашим родителям, чтобы впредь знали, как вести себя не следует.
Послышался смешок со стороны Малфоя. Обе глянули на него, как на ненормального, ведь кто в такой ситуации посмел бы засмеяться?
— Вы напишете моим родителям, серьёзно? Вы даже не знаете, где они находятся. Зато в чём я точно уверен, так это в том, что им теперь плевать на всё, что происходит в этой грёбаной школе.
— Драко! — воскликнула директриса, поражённая таким грубым тоном студента, который, тем более, только что допустил большую оплошность.
В душе он был взбешён. Макгонагалл уже не в первый раз за всё его обучение здесь грозилась ученикам, но ни разу не делала этого, когда ситуация не вынуждала. Он понимал, что сказанное было для виду, но прекрасно осознавая ситуацию в его семье, старушонка посмела упомянуть о ней, как будто всё было как прежде. Как будто он не являлся тайным посмешищем для неё и для всех в этой школе, а его родители — старыми добрыми друзьями Пожирателей Смерти, готовыми в любой момент вернуться в строй.
Совершенное этим вечером было самой настоящей ошибкой. Он словно взглянул на это с другой стороны в тот момент, когда вспомнил о своих родителях, всегда учивших его поступать так, как требует того чистая кровь. Он чувствовал, что рот его полон грязи с тех самых пор, как он сказал этой неотесанной девчонке: «Я должен», - чуть ли не раскрыв при этом все свои карты. Он чувствовал себя грязным и опозоренным за то, что позволил грязнокровке вмешивать его в это «дерьмо», как он называл эту ситуацию в голове. Девчонка выгородила его перед директрисой, как будто он был жертвой, но ему было абсолютно плевать, ведь в конце концов всё вернулось на круги своя: его родители были там, а он был здесь, совершенно один, окружённый победившими неудачниками.
Драко вырвался из кабинета, громко хлопнув дверью. Гермиона хотела сорваться с места, но Макгонагалл руками пригвоздила её к месту, впившись пальцами в её плечи.
— Я не ожидала от тебя такого, Гермиона. Думала, ты уже выросла из того возраста, чтобы противоречить правилам. Тем более, когда только они нас и спасают от полного краха.
Гриффиндорка посмотрела в глаза своему бывшему декану с некоторой отстранённостью. Всё, что было сейчас, несомненно, беспокоило. Но отчуждение матери, которая не признала в ней своей дочери, пугало ещё больше, и теперь ничего её не волновало так сильно, как место, куда её больше не пустят ни за какие коврижки.
Она бросила короткое «простите» директрисе, как привыкла это делать всегда. Это слово уже было вместе «до свидания» или «прощайте», так часто она доставляла своим знакомым проблемы.
Драко шёл по коридору быстро, опустив руки в карманы пальто. Нахмурившись, он думал о том, как много ошибок допускал в своей жизни и как много ещё совершит, если не научится сдерживать свои чувства и глупые порывы сожаления.
— Малфой! — голос ненавистной напарницы послышался где-то далеко за его спиной. Он ускорил шаг, надеясь поскорее скрыться с её глаз. К сожалению, Гермиона после тяжёлого вечера была ещё полна сил. В отличие от Драко, который еле переставлял ноги после унизительной прогулки по трубам.
«Даже по имени не умеет называть, — подумал парень, оборачиваясь на девушку и не осознавая, что сам же называет её по фамилии вот уже восемь лет, — ну и дура».
— Да подожди же ты немного! — Грейнджер достигла его в два счёта в своих лёгких сапожках и простенькой накидке, которые явно не отягчали её движений, раз она внезапно стала настолько быстрой. — Не убегай, как маленькая девчонка.
— Я убегаю? — переспросил Драко, стараясь не смотреть на навязчивую спутницу. Он остановился и в упор посмотрел на Гермиону, которая, запыхавшись, упёрла руки в колени и пыталась отдышаться. Если бы здесь был его отец, эта девчонка уже давно бы заткнулась. — Я иду спать.
— Ты выглядишь так, словно я действительно заставляла тебя идти вместе со мной. Это ведь была просто просьба... — то, что голос её звучал так тихо и неуверенно, раздражало Малфоя лишь сильнее. — А сейчас я просто хотела поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал.
— Ты мне должна, Грейнджер, знай это. Крупно, — бросил он, чувствуя, как краснеют кончики его ушей — то ли оттого, что он скинул на неё всю вину, то ли оттого, что понимал, что виноват сам. — И мне плевать на твою благодарность. Как на саму тебя. Плевать.
Если для Гермионы упоминания о родителях и семье были болезненными, то для Драко — поводом для оскорблений в сторону того, кто смел говорить о его личной жизни. Он сам не мог того объяснить, но это было для него чем-то священным.
Гермиона, онемев, смотрела, как парень удалялся от неё в сторону слизеринской гостиной. Она обхватила себя руками и прошептала слова успокоения, как делала это всегда наедине с собой: «Расслабься. Это Малфой. Он привык говорить подобное. Бывало и похуже». С чего она взяла, что они смогут стать друзьями после всего, что он сделал? Если он действительно относился к ней так, как сам ей же и сказал, почему же помогал? Просто «долг» — это действительно веская причина, когда есть, за что платить. Но слизеринец не был из тех, кто любил оплачивать долги.
Затянув накидку потуже, Гермиона настроила свой шаг. Быстрыми, чёткими были её шаги, но мечтала она лишь о том, как бы не добраться до места ночлежки и вовсе. Слишком осточертело то место. Наверняка её ждали друзья, которые обязательно потребовали бы объяснений, мол, почему она пошла и не послушалась их. Но разве они спрашивали у неё, что лично она думает обо всём, о чём они там договорились между собой?
«Помедленнее, Гермиона, ты же не хочешь встретить лицо Пэнси скорее предначертанного. Ну же, замедлись», — но страх в этих тёмных коридорах почему-то нарастал. Хотелось оказаться у камина, протянуть к нему руки и почувствовать тепло на ладонях, прочесть несколько газет, присланных прямиком из Министерства магии. Узнать, что нового в мире и не беспокоиться о том, что было этим вечером, совсем. Что угодно, лишь бы не беспокоиться.
Чего ты ожидала, Гермиона? Что мама, сразу же тебя узнав, заключит тебя в свои крепкие объятья? Едва ли. Всё в её голове перепутано. Изменено и искалечено. Как вернуть всё обратно — другой вопрос.
Гермиона почувствовала резкую жгучую боль на коже правой руке, у запястья. Как будто её прожгли насквозь, до самых костей. Она остановилась и опёрлась о стену. Схватилась на руку и еле удержала себя, чтобы не издать истошный крик от боли и, неизвестно почему, досады.
— Теперь ты запомнишь, кто ты такая.
В этом месте оставались расплывчатые очертания букв, которые сумасшедшая Беллатриса Лестрейндж когда-то усердно выводила у неё на руке с довольной улыбкой. Помнится, тогда от каждого крика девушки она испытывала глубокое наслаждение. Протыкала тонкую кожу, чтобы было больно, но не опасно.
Эти слова Пожирательницы смерти всплыли в памяти Гермионы сами собой.
Когда она в последний раз носила платья и рубашки с открытым рукавом? Казалось, это было давным-давно. Буквы не исчезали, так же не исчезали из памяти картины той отвратительной ночи, которая ещё долгое время снилась ей, стоило ей закрыть глаза. С чего бы этой старой ране заболеть сейчас, когда почти всё уже забыто?
Голова кружилась. Боль призраком отдавалась в руке, а встать прямо она никак не могла, хотя и пыталась несколько раз оттолкнуться от стены и принять равновесие.
«Надо будет рассказать друзьям о том, какие смешные лица были у санитаров, когда в больнице я пыталась пулять в них Титиландо», — ни с того ни с сего подумалось девушке, и она улыбнулась, чувствуя, как перед глазами всё расплывается и раздваивается.
Ещё чуть-чуть — и стояла полнейшая тьма. Ни мыслей, ни друзей и этого ужасного дня, ни-че-го.
... Филч прогуливался по коридору, когда обнаружил чью-то бордовую накидку с золотыми узорами на ней. Дожёвывая свой несвежий бутерброд, он охнул, случайно уронив изо рта пару кусочков еды, и нагнулся, чтобы поднять красивое, пыльное одеяние с пола.
Оно могло стать отличным дополнением к его коллекции различных безделушек, которую он собирал вот уже много лет. Довольно насвистывая песенку, старый зловредный завхоз школы небрежно перекинул накидку себе через плечо и пошёл по коридорам, беспечно напоминая себе, чтобы усмирить совесть: «Что упало, то пропало, ха-ха...»