Глава 5. Серебро в руинах
Сегодня Малфой надел обычную одежду вопреки всем школьным правилам — это было первым, что бросилось Гермионе в глаза.
— В зельеварении важно точно соблюдать инструкции, потому что любое вещество меняется с каждым мгновением. Одно лишнее движение ложкой — и оно уже не то, что было недавно.
Тильвия сидела в гостиной Слизерина на диване, пока Драко восседал в кресле, закинув ноги на подлокотник, и расслабленно объяснял девочке основы зельеварения. Натура первокурсницы была настолько нетерпелива, что уже на первом же уроке по приготовлению зелий Тильвия чуть ли не взорвала кабинет, положив в котёл неизвестной светло-зелёной жижи лист папоротника, пока никто не видел. Разозлённая профессор Макгонагалл лишь полчаса назад привела юную студентку под локоть в гостиную, где находились её кураторы, и приказала им объяснить, «что в этой школе к чему».
Но, поскольку Гермиона вот уже пять часов не выходила из спальни, скрываясь от посторонних взглядов, за дело взялся Драко. Приказ директора был для него таким же приятным, как если бы его заставили ходить по стеклу без обуви. В общем, одновременно думая о своём и объясняя девчушке основы всего, Драко скользил взглядом по потолку, разглядывая искусственные цветные разводы, образующие собой цветы, звёзды и всё, к чему лежала душа учеников.
Гермиона, проспавшая добрых четыре часа, вышла из комнаты лишь спустя ещё час. Пытаясь сосредоточиться на уроках, она забывала обо всём на свете, но всё оказалось бесполезным. Казалось, что-то выедало её изнутри.
— Тильвия?... — Гермиона, протирая сонные, то и дело слипающиеся веки, произнесла это так тихо, что с первого раза её так никто и не услышал. Второго не было: картина, представшая перед ней, окончательно сбила её с толку. Босая, она прислонилась к стене и с интересом наблюдала за тем, как Драко — тот самый язвительный и эгоистичный Драко — тихим вдумчивым голосом терпеливо объяснял девочке элементарные вещи.
Впервые она почувствовала, что всё не так плохо. Многое может измениться. Изменится отношение Малфоя к ней, изменится её отношение ко всему происходящему, к Мелвину. Как-никак, в этот спокойный вечер, когда она впервые за долгое время смогла выспаться, никто не спорил и не предъявлял друг к другу никаких претензий.
Мимолётное ощущение исчезло, когда юная Тильвия заметила её и буквально выкрикнула её имя. Стоило Малфою услышать о ней, всё переменилось. Он тут же изменился в лице, нахмурился и, оскалив зубы, произнёс:
— День обошёл тебя стороной, Грейнджер. Вижу, ты любуешься моими преподавательскими способностями?
Гермиона покраснела. В зелёной футболке, с изображённой на ней змеёй, Драко выглядел иначе. Она привыкла видеть его в чёрных строгих нарядах — как-никак, аристократам не пристало носить обычную одежду, когда-то было непозволительно. Однако он, сидящий в кресле уверенно и, можно сказать, величественно, казался частью этого места, не столь важной, но дополняющей — той, без которой уже было бы что-то совсем другое.
— Ничего я не любуюсь.
— Любуешься, и уже целых двадцать минут, пялясь на меня, словно овощ.
— Это не правда.
— Я видел, как ты вышла, — он бросил на неё раздражённый взгляд, словно более элементарной вещи придумать было и нельзя. Девушка пожала плечами, мол, всё равно.
Нет. Вряд ли что-то изменится.
Она оглядела гостиную. В ней, кроме других шести-семи человек, не было ни Гарри (он наверняка прогуливался с Джинни по тому самому месту), ни Пэнси (она снова обижала где-то новичков).
Между тем Драко продолжил говорить, но уже более тихим и уверенным тоном о совсем не приближенных к учёбе вещах.
«Оказывается, он тоже умеет быть человеком. Когда рядом нет меня», — подумала девушка и, невесело усмехнувшись, направилась обратно в спальню для девочек — одеваться.
В пятницу, когда все ученики с облегчением убирали сумки куда-то под кровать и доставали журналы, ели товары из Всевозможных волшебных вредилок и играли в «Съешь как можно больше бобов Берти Боттс за раз», всем хотелось отдохнуть от учёбы и насладиться общением с друзьями. Ведь те, скорее всего, находились в других группах, и видеться с ними в будние дни было практически невозможно.
В семь вечера гриффиндорка, надев на себя первую попавшуюся кофту с голубыми снежинками и джинсы, вышла из комнаты совершенно бесшумно, не привлекая к себе внимания и, произнеся пароль «Равенство крови», скрылась за каменной стеной, как будто её и не было.
***
Гермиона редко гуляла одна, однако сегодня ей хотелось побыть в одиночестве с полуразрушенной, мёртвой частью Хогвартса. Туда, где находилась астрономическая башня, никто не заходил. На её развалинах можно было найти много вещей, напоминавших о погибших тогда людей. Никто так и не решился взяться за строение этой части замка: уж слишком хорошо помнили, почему так дорожили ею прежней.
Ветер, холодный и отрывистый, бил в лицо, колол кожу. Девушка шла, обхватив себя руками, всё дальше и дальше. Поднималась по лестнице, перепрыгивая то одну ступеньку, то другую и смотря высоко вверх — в пустоту, в серое небо, как будто на его месте виднелась та самая башня, когда-то переливающаяся серебристым светом под луной.
Тихий голос шептал ей на ухо лестные, тихие слова. Иногда он напоминал то шелест листвы, доносящийся из Запретного леса, то отдалённый вой оборотней, измученных своими кошмарами. Гермиона чувствовала это место, становилась им, чувствуя и проникая в этот самый голос всё дальше, глубже, запутаннее.
Где-то вдалеке показался обрыв. Гермиона, поняв, что достаточно уже прошла, остановилась и посмотрела куда-то вдаль. Школа грела её спину тысячами ярко горящих окон, в которых отдыхали ученики, а впереди была неизвестность — впрочем, нет — это была изведанная тропа боли, которую не хотелось оставлять таковой.
Это место напоминало о боли. Этот голос в её голове говорил о происхождении этой самой боли, говорил не умолкая о чём-то далёком и совершенно туманном.
Девушка опустила взгляд в землю, почувствовав, как от холода начинают слезиться глаза. Что-то блеснуло единожды там, на земле, затем снова — и гриффиндорка наклонилась, чтобы разглядеть это поближе.
В пыли, еле различающаяся среди обломков и грязи, лежала длинная серебряная цепочка. Осторожная прежде Гермиона коснулась её сначала указательным пальцем, затем и вовсе подняла с земли, не заботясь о своей безопасности и вовсе не задумываясь над вопросом: «А вдруг проклята?»
Однажды такое случалось. Могло случиться снова. Но Гермиона отчего-то была твёрдо уверена, что с ней такого не произойдёт, ведь цепочка была ужасно ей знакома. Возникло ощущение, что раньше она видела её каждый день, буквально каждый час. Но, как бы она не пыталась вспомнить, цепочка так и оставалась обычным украшением.
Пора было опускаться вниз. Девушка стряхнула пыль с цепочки и, неловко накинув её на шею, застегнула сзади.
Стоило ей спуститься с голой, не окружённой стенами лестницы, девушка почувствовала себя лучше. Исчезла сонливость, усталость — только глуповатая улыбка на лице, как будто она побывала где-то в другом мире и привезла из него подарок — эту мелкую вещицу, которой в этом мире, возможно, кто-то страшно дорожил.
— Кто-то гуляет в неположенном месте?
Гермиона была на второй или третьей ступеньке, когда из темноты выступил одетый в чёрную мантию Мелвин. На удивление серьёзный, без своей мерзкой изъедающей душу ухмылки, он, скорее, был похож на профессора, нежели на студента. Но даже в этой его серьёзности было что-то опасное.
— Разве профессор Макгонагалл не предупреждала всех учеников, что находиться на недостроенной территории строжайше запрещено? Уже несколько человек чуть не погибли здесь ещё летом, найдя в этой башне милое местечко для своих дурацких забав.
— Как ты вообще понял, что здесь может кто-то быть? — Гермиона, сощурив глаза от напора ветра, заметила, как на мгновение на его правой щеке появилась ямочка.
Он не мог понять. С чего он вообще взял, что здесь кто-то будет? Это ведь улица. В семь часов вечера, да в такой сильный ветер никто не выйдет на прогулку, кроме, разве что, неё, Гермионы, которая, поддавшись ностальгии и настойчивому голосу, пришла сюда, чтобы поразмышлять.
Он не мог знать. Если только сам этого не устроил.
— Может, ты думаешь, что ты такая незаметная мышка, но твоих шагов и сбивчивого дыхания не услышит разве что глухой или кретин. Или кретин, который глухой. А я стоял вон там, — он указал на коридор, выходящий на улицу, — и наблюдал за твоим сумасшедшим поведением. Ты простояла наверху около часа.
— Около часа? — девушка непонимающе посмотрела на него. — Я стояла там около десяти минут.
— Можешь, если хочешь, посмотреть на часы, — Броуди, наконец, усмехнулся, и всё стало понятно: он смеялся над ней, как делал это раньше.
— Если ты говорил бы правду, то не стал бы ждать целый час, чтобы я спустилась оттуда. И мне ведь совсем не холодно, как было бы...
— Мне надоело слушать твой бубнёж. Слезай оттуда, — кивнув головой на землю — туда, где стоял он, — Мелвин скрестил руки. Выжидал.
— Не слезу, — поднявшись на одну ступеньку вверх, гриффиндорка чуть было не споткнулась, но успела вовремя сохранить равновесие.
— Слезешь. Или мне придётся рассказать профессору Макгонагалл — впрочем, всем, — о том, что наша маленькая Грейнджер окончательно спятила.
Гермиона поджала губы, чувствуя, что постепенно сдаётся. Какой толк противиться перед человеком, который каждый раз побеждал? Тут и так был виден исход.
Она сделала шаг вперёд, затем снова — и поравнялась с ним ростом, оказавшись на самой первой ступеньке. Остановилась. Заметила в его взгляде что-то нехорошее, то, что увидела тогда, на самом первом уроке Зельеварения.
Захотелось сделать шаг назад, но было поздно. Он схватил её за руку и сильно потянул. Она, не успев сделать и шага, упала прямо в «его объятья». Если, конечно, таковым можно было назвать то, из-за чего она чуть ли не вывихнула ногу. Единственное, за что он держал её, было запястье. Мелвин сжимал его с грубой мужской силой, без пощады, и смотрел на Гермиону как на обычную игрушку — даже не на человека.
«Кто-нибудь», — девушка прокричала это, но лишь спустя какое-то время поняла, что сделала это только в своей голове.
Всё замерло. И голоса не было. Куда делась её смелость?
— Ты же не хочешь, чтобы узнали о том, что ты прохлаждаешься в запретных окрестностях замка? — Броуди с неким наслаждением изучал её бледное, испуганное лицо. В темноте его карие глаза казались волчьими, полными злобы, хитрости и жажды крови. — Так заставь меня не делать этого. Покажи, что я не должен этого делать.
— Когда о твоих недвусмысленных действиях будет знать вся школа, вот тогда и поговорим о том, чего ты не должен был делать, — что-то придало ей храбрости, пусть и совсем чуть-чуть. Она легко оттолкнула его и, хоть он не отпустил её, она чувствовала, как смелость возвращалась к ней всё стремительнее.
Он не может ей ничего сделать. Не здесь и не сейчас. Только не так.
Стиснув её руку сильнее, Мелвин продолжал разглядывать её лицо. Желваки на его скулах проступили настолько явственно, что на мгновение девушке показалось, что перед ней действительно стоял самый настоящий зверь.
Где-то вдалеке послышался гром. Мелвин отвёл взгляд в чёрную даль небесного свода. В глазах, затуманенных яростью и желанием, не было ничего живого, тёплого или хотя бы человеческого.
— Ребята?
Стоило звонкому голосу Невилла послышаться на площадке, Гермиона резко выдернула свою руку из железной хватки слизеринца. Обойдя его в двух шагах, она быстро направилась к старосте, который, похоже, услышав чьи-то голоса на улице, решил проверить, не было ли кого из учеников там, где им быть не следовало.
Гермиона уже второй раз в жизни чувствовала, что Невилл Долгопупс действительно умел появляться вовремя. И каждый раз он спасал ей жизнь, не желая при этом ничего взамен.
«Спасибо тебе», — шепнула она, проходя мимо него, но при этом совершенно не давая объяснений.
Ей хватило этого вечера по горло. Пора было возвращаться в гостиную.
Тяжесть цепи на шее сковывала движение, дыхание, но она так и не решилась снять её. Словно в ней, в этой обычной безделушке, было действительно что-то важное.
Подходя ко входу в гостиную, Гермиона встретила выходящую оттуда Тильвию. Та, на удивление спокойная и напевающая себе под нос песенку, выглядела так, словно вовсе не сидела и не слушала скучных речей Малфоя целых два часа. Сдержанно кивнув своему куратору, девочка побежала по длинному коридору, оглядываясь по сторонам: попасться старосте школы в цепкие руки ей не хотелось.
Гермиона взглянула на цепочку в последний раз, улыбнулась и засунула её под свитер. Никто не должен был видеть её маленькой тайны.
***
Гермиона всегда плохо ладила со спиртным. Выпив одну кружку сливочного пива, она чувствовала, как начинала кружиться голова, а ноги — подкашиваться. Поэтому, когда Гарри с самого утра предложил ей и Рону сходить в Хогсмид, Гермиона долго пыталась сопротивляться. В прошлый раз это не закончилось ничем хорошим.
— Да ладно тебе, — Рон дружелюбно толкнул её в плечо. — После тяжёлой недели всегда хорошо проветриться. Вон, например, Невилл и вовсе идёт со своей подружкой в новое заведение. А ты знаешь, как он дуреет от одного глотка пива. Почему это мы не должны веселиться?
— Может быть, только на пару часов, — сказала девушка и тут же пожалела, что согласилась. Она не говорила с друзьями уже очень давно, и ей сложно было представить, о чём говорить с ними в Хогсмиде. Всё, что её волновало, она скрывала от своих лучших друзей, и она не могла позволить, чтобы они узнали.
— Ты совсем другая в этом году, — Гарри говорил неуверенно, ведь чувствовал, как неприязненно смотрела на него его лучшая подруга. Он ведь так и не произнёс своих извинений по поводу всего, что натворил. — Уставшая. Что-то происходит, и ты нам об этом не говоришь.
— Всё нормально. Вот только нумерология стала даваться труднее. И зельеварение. Моя голова забита совсем другим, только открываю учебник — сразу улетаю куда-то далеко.
— А как твои родители?
— Отлично. Мама пишет письма каждую неделю. Папа обещает, что, когда приеду, приготовит мой любимый пирог, — она бесстыдно лгала своим друзьям и широко улыбалась, понимая, что, чем дальше это пойдёт, тем сложнее потом будет распутывать всё, что она выдумывала эти долгие месяцы.
Где-то там, в больнице Святого Мунго, лежала её мать, которую бездарно оставили наедине с её далеко не подлинным сумасшествием. Где-то здесь, недалеко, находился Мелвин, который был готов пойти на всё, лишь бы посмеяться над Гермионой, отомстить ей просто за то, что она жила. В конце концов, её друзья отдалялись, а единственным человеком, который так сильно ненавидел её, но так часто находился с ней рядом, был Драко Малфой.