Глава 13
Запах заживляющего зелья все ещё висел в воздухе комнаты Беллатрикс. Только что, с помощью сложного зелья, Гермиона залечила глубокую рану на боку тёмной волшебницы. От зелья исцеления исходила странная, почти осязаемая энергия.
Гермиона опустила руки. Лицо её было бледным и осунувшимся. Она чувствовала себя истощённой, не только физически, но и морально. Внутри неё клокотал хаос противоречивых эмоций: облегчение от того, что сумела исцелить Беллатрикс, отвращение к самой себе и глубокая печаль от всего, что произошло.
Беллатрикс лежала на кровати, её обычно безумные глаза сейчас казались почти ясными, но потом в них снова вспыхнул тёмный огонь. Она смотрела на Гермиону, но в её взгляде нельзя было прочесть ничего, кроме насторожённости и нескрываемого удивления. Ни благодарности, ни признательности, лишь хищный интерес, будто Гермиона была чем-то экзотическим.
Гермиона не произнесла ни слова. Она не собиралась ни требовать благодарности, ни оправдываться. Все, что она сделала, было сделано не для Беллатрикс, а для самой себя, для того, чтобы убедиться, что она все ещё способна на сострадание, даже к самому отвратительному существу.
Медленно, почти механически, она собрала свои вещи: пустые пузырьки из-под зелий, бинты, свою палочку. Она сложила их в свою сумку, избегая взгляда Беллатрикс. Каждый жест был выверенным, но в то же время чувствовалось, что она вот-вот сломается.
Закончив, Гермиона повернулась к двери. Ни единого слова, ни единого взгляда назад. Она просто открыла дверь и вышла в тёмный коридор, оставив Беллатрикс одну в её проклятой комнате. Ею шаги были тихими, почти неслышными, как у призрака. Она исчезла в темноте, унося с собой груз сделанного и несделанного, облегчения и вины, надежды и отчаяния. Коридор поглотил её, оставив лишь тишину и ощущение чего-то глубоко неправильного.
Гермиона резко захлопнула дверь своей спальни, девушка прислонилась к стене спиной и медленно сползла на пол. Грудь вздымалась от прерывистых рыданий, пальцы вцепились в складки школьной мантии, будто пытаясь удержать рассыпающийся мир.
Как так?
Как Беллатрикс коснулась её разума? Гермиона увидела в ней не злобного палача, а раненую женщину, чья боль была настолько глубокой, что извратила её и сделала чудовищем.
Гермиона пыталась оттолкнуть эти чувства. Безумие! Но чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее росла симпатия, перераставшая в нечто большее. Её привлекала сила воли Беллатрикс, её непоколебимость, даже на грани смерти. В тайне Гермиона надеялась, что под маской фанатизма таится искра человечности, которую она могла бы разжечь.
В тот же момент Гермиона осознала, что её надежды были тщетны. Беллатрикс никогда не покается. Тьма была её сущностью. Любовь к ней была равносильна любви к самой смерти. Её взгляд – он был гильотиной, отсекающей последние остатки наивности. Она никогда не изменится. И Гермиона, должна была это принять.
Мысли путались, как змеи в тёмном углу сознания. Беллатрикс – жестокая, безумная, пропитанная тьмой до костей. Но эти губы, обожжённые проклятиями, снились Гермионе по ночам.
В зеркале у шкафа отразилось её заплаканное лицо.
– Ты просто наивная дура! – прошептала она, сжимая кулаки.
Дверь скрипнула. Гермиона не сразу заметила, как по полу потянулась тень.
– Ну-ну, – раздался хриплый, как дым, голос. – Гриффиндорская принцесса ревёт в одиночестве? Какая трогательная картина.
Беллатрикс стояла на пороге, опираясь о косяк. Её чёрные волосы падали беспорядочными волнами, а в глазах светилось что-то... новое. Не ярость. Не насмешка.
Гермиона резко встала, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.
– Уйди.
Беллатрикс только усмехнулась, сделав шаг вперёд.
– А если я не хочу?
Беллатрикс окинула Гермиону долгим, оценивающим взглядом. В комнате было темно, но свет от единственной свечи отчётливо высвечивал усталость на лице Грейнджер.
– Мне говорили, у тебя острый ум, гря...Грейнджер, – прошептала Беллатрикс, её голос хрипел от боли, несмотря на недавнее исцеление. – И сильная воля. Но не думала, что ты проявишь милосердие. Тем более к такой...как я. – Взгляд ведьмы изучал лицо Гермионы.
Гермиона стояла прямо, сжимая в руках, пустую склянку из-под зелья. – Ты была ранена, я просто... оказала помощь.
Беллатрикс фыркнула. – Просто? После всего, что я сделала? После пыток?
Она прикоснулась кончиками пальцев к зажившей ране на боку. – Ответь мне.
– Я не такая как ты, – твёрдо ответила Гермиона.
В глазах Беллатрикс вспыхнул огонь, но она сдержалась.
– Любопытно. Ты думаешь, что ты выше этого? Или полагаешь, что я буду тебе благодарна?
– Я ничего не жду, – сказала Гермиона, глядя Беллатрикс прямо в глаза. – Но если бы ты хоть на секунду задумалась о последствиях своих действий, возможно, мир стал бы чуточку лучше.
Беллатрикс рассмеялась, но в этом смехе звучала фальшь. – Ты наивна, девочка. Мир жесток. И я играю по его правилам. Гермиона не ответила, и лишь опустила глаза.
Не поднимая глаз, она чувствовала приближение Беллатрикс, чувствовала кожей, как приближение хищника.
Беллатрикс остановилась прямо перед ней. Гермиона вздрогнула, ожидая удара, проклятия, чего угодно, но Беллатрикс просто смотрела. Долго смотрела, словно пытаясь разглядеть в ней что-то, что было скрыто от глаз других.
Затем, неожиданно, Беллатрикс дёрнулась и крепко обняла Гермиону. Так крепко, что та едва могла дышать. Гермиона замерла, не в силах пошевелиться, не понимая, что происходит. Она чувствовала ледяные пальцы Беллатрикс у себя на спине, жёсткие, как кости.
Беллатрикс отстранилась, придерживая лицо Гермионы в ладонях. Её взгляд стал почти нежным. И тогда Беллатрикс поцеловала её. Не страстно, не насильно, а как будто вкладывала в этот поцелуй всю свою боль, все свои сломанные мечты, всю свою безумную любовь, которой никогда не суждено было сбыться.
Гермиона почувствовала знакомый вкус губ ведьмы. Она не оттолкнула её, не сопротивлялась. Девушка растворилась в ощущениях, позволяя Беллатрикс забрать все, что у неё осталось. Разум её молчал, отданный на растерзание поцелую Беллатрикс. Гермиона почувствовала проблеск чего-то, что могло бы быть, если бы мир не был таким жестоким.
Беллатрикс разорвала поцелуй. Не грубо, скорее, как будто прервала сложное плетение, нить которого внезапно оборвалась. В глазах, обычно алчных и безумных, плескалась нежность, почти неузнаваемая.
– Ты устала, – прошептала она, пальцы её осторожно коснулись покрасневшей щеки Гермионы. – Тебе нужно поспать.
Гермиона молчала, оглушённая внезапной сменой настроения Беллатрикс. Ещё секунду назад она тонула в бездне её поцелуев, боялась и желала одновременно, а теперь... забота?
Комната, тёмная и удушливая, казалась ещё более зловещей в контрасте с этим моментом.
Беллатрикс повернулась к кровати, её чёрное платье зашуршало в тишине. Она поманила Гермиону за собой.
– Ляг, – приказала она мягко, и Гермиона, против собственной воли, подчинилась. Она чувствовала себя сломленной, опустошённой, но сейчас, когда Беллатрикс накрыла её мягким одеялом, что-то внутри неё дрогнуло. Страх сменился растерянностью.
Беллатрикс села на край кровати, её тёмные глаза изучали лицо волшебницы. Впервые Гермиона увидела в них не только холод и безумие, но и что-то похожее на печаль. Что-то сломанное и отчаянно нуждающееся в починке.
– Спи, – повторила Беллатрикс, и её голос не выдавал привычной жестокости.
Беллатрикс, с тяжёлым сердцем, поправила одеяло на Гермионе. Лицо девушки, измученное и бледное, казалось особенно хрупким в полумраке сырой комнаты. Слабый свет факела отбрасывал причудливые тени, играющие на стенах и подчёркивающие каждый синяк на открытых участках кожи Гермионы.
Она сделала глубокий вдох, стараясь унять дрожь в руках. Это противоречило всему, во что она верила. Всему, чему её учили, но она больше не могла отрицать то странное чувство, которое поднималось в ней каждый раз, когда она видела Гермиону. Чувство... защиты? Жалости? Она не знала. И боялась узнать.
– Спокойной ночи, – прошептала Беллатрикс, её голос был сломанным и неуверенным. Она повернулась, намереваясь как можно скорее покинуть эту комнату, покинуть эту девочку, которая так странно на неё влияла.
– Беллатрикс... – слабый голос Гермионы прозвучал в тишине, как треснувшее стекло. Беллатрикс замерла, не смея дышать.
– Останься... – Гермиона с трудом выговорила это, и её глаза, полные слез, умоляюще смотрели на Беллатрикс. – Пожалуйста...
Беллатрикс колебалась. Это было безумие. Недопустимо. Но что-то в её взгляде, в этом слабом, уязвимом шёпоте сломало последнюю преграду. Медленно, не отрывая взгляда от Гермионы, Беллатрикс опустилась на край большой кровати. Тишина снова обрушилась на них, но теперь она не казалась такой тяжёлой.
Беллатрикс поёрзала на кровати, чувствуя себя неуютно. Гермиона лежала рядом, затаив дыхание, чувствуя каждое движение. Воздух был пропитан густым ароматом неловкости.
– Иди ко мне, – прошептала Гермиона, её голос дрожал от напряжения.
Беллатрикс резко повернулась и, не говоря ни слова, притянула Гермиону к себе. Объятия были сначала неуклюжими, полными острых углов и затаённой враждебности. Но постепенно, словно лёд весной, напряжение начало отступать. Гермиона почувствовала, как горячее дыхание Беллатрикс опаляет её шею.
Они лежали, сплетясь, подобно двум лозам. Сначала жёстко и колюче, но постепенно, поддаваясь, теплу друг друга, они смягчились. В этих неожиданных объятиях было странное, почти невыносимое облегчение. Молчаливое признание того, что они обе устали от вечной борьбы, от масок и ролей, которые им приходилось играть.
Беллатрикс склонилась ближе, чувствуя тепло кожи Гермионы.
Внезапно, Беллатрикс нежно укусила Гермиону за шею, совсем легко, почти ласково. Гермиона ахнула, и выгнулась навстречу телу Беллатрикс. Женщина не отрываясь, провела языком по месту укуса. Дразня девушку. Затем, не давая Гермионе опомниться, Беллатрикс вовлекла её в поцелуй. Это был поцелуй, полный противоречий: нежность и власть, страсть и контроль смешались. Гермиона вся отдалась губам женщины и этому поцелую. В этом поцелуе было что-то запретное, что-то что манило и одновременно пугало. Комната наполнилась лишь тихим дыханием и стуком их сердец. Ведьмы прижались лбами друг к другу и отдышались.
Сознание Гермионы начало ускользать, унося её в зыбкий мир снов. Она чувствовала, как Беллатрикс ослабила хватку, и её дыхание стало ровным и глубоким. Даже во сне на лице Беллатрикс застыла тень строгости, хотя в уголках губ мелькнула почти неслышная нежность. В этом странном, хрупком убежище, созданном из усталости и неожиданной близости, обе женщины заснули, окутанные покоем, которого они давно уже не знали. Завтра их разбудит мир, полный ненависти и вражды, но это будет завтра.