Джон Смит

Легко сказать – возвращайся! Сказать легко, вернуться – трудно, больно, мучительно. Страшно. Как это – вернуться? И я тяну время, придумываю причины и оправдания, почему никак, ну никак не могу вернуться в Полперро Виллидж. И снова мечусь ночами в смятой постели, снова бегу куда-то, зову, спешу – и не успеваю. И сны... сны мои! Кошмары мои драгоценные – пусть хоть так, пусть хоть во сне. Ох, Поттер, Поттер, что ж ты с собой делаешь?

- Хозяин Гарри опять кричал во сне, - говорит мне Кричер, когда я вяло ковыряюсь в тарелке с овсянкой.

- А ты подслушивал, что ли?

- Кричеру не нужно подслушивать, Кричер и так знает. Хозяин Гарри видит во сне чёрного человека. Давно видит.

Вот откуда лопоухий знает, что я во сне вижу, а? И какое ему, интересно, до снов моих дело?

- Хозяину Гарри плохо. Кричер страдает, когда хозяину плохо. Хозяин должен найти своего чёрного человека. Кричер не хочет, чтобы хозяин Гарри уходил, но чёрный человек ждёт.

- Кричер, - я сползаю со стула, опускаюсь на корточки возле старого эльфа, который пять лет доставал меня своим брюзжанием. – Кричер, ты чего? Ты откуда вообще всё это знаешь, а? Про меня и про... ну, про него? Стой, ты плачешь, что ли?

- Хозяину Гарри плохо, - повторяет эльф, поднимая на меня слезящиеся затуманенные глаза. – Кричер не может помочь. Хозяин Гарри должен вернуться к своему чёрному человеку. А Кричер будет ждать обоих хозяев.

И этот туда же, романтик хренов! Психолог доморощенный! Но слово это, короткое такое, простое совсем слово, стучит в висках, бьётся вместе с сердцем где-то под рёбрами, крутится на кончике языка... Вернуться. Вернуться. Я обещал вернуться... Ну, раз обещал, то придется исполнять – но я только посмотрю, ладно? Только удостоверюсь, что всё в порядке, а то и правда, после того сна с Кэт как-то на душе неспокойно. Только взгляну ещё раз, последний. Ну да, вот такой я дурак.

А в Полперро Виллидж – весна. В Лондоне тоже весна, но я её как-то не заметил, пропустил, в своих мыслях, в снах своих запутался. А тут – зелёная завесь на деревьях, нежная такая, холмы дымкой зелёной покрыты, и возле каждого дома в палисаднике – цветы белые весенние, забыл, как называются. И морем пахнет. И весной.

Аппарировал-то я к дому Смитов, но вот идти сразу туда не решаюсь. Все мое пресловутое гриффиндорское геройство куда-то испаряется так, что, потоптавшись на улице и посмотрев на плотно зашторенные окна, я отправляюсь в магазин Питерса. Поболтаю с Тедом, расспрошу, как дела. А потом... ну, потом как-нибудь само собой все решится.

Теда не видно, за прилавком стоит его жена, та самая, для которой профессор готовил какие-то капли и «поднял её на ноги». Худенькая, с тугим пучком седоватых волос, строгими глазами и доброй улыбкой – они с Тедом потрясающая пара! Миссис Питерс так радуется моему появлению, что мне даже становится неловко – уехал, понимаешь ли, и даже не попрощался толком ни с кем! Я расспрашиваю её про местные новости, и глупое моё сердце замирает от пронзившей его догадки, когда она меняется в лице и бормочет:

- Давайте-ка я Теда лучше позову, он расскажет.

Мы с Тедом, в бороде которого, кажется, прибавилось седых волос, берём кофе (за счёт заведения) и садимся за самый дальний столик. Меня слегка потряхивает – аврор, блин, герой недоаваженный, распустился, как первокурсница- хаффлпаффка! Так, Поттер, взял себя в руки и выслушал Теда внимательно, паниковать потом будешь, понял?

- Гарри, тут такое дело... Вы ж с Кэт вроде как подружились, да? В общем... померла она, Гарри.

- Когда? – спрашиваю я помертвевшими губами.

- А в аккурат под Рождество. Кровотечение внезапно открылось. Джон пытался остановить, скорую вызвал. До больницы довезли как-то, а там... Сердце не выдержало – у неё сердце больное было. Мне племяшка рассказала, она в той больнице медсестрой работает. Сказала, быстро ушла, светло. Муж за руку держал, она ему что-то сказала, улыбнулась – и как уснула.

- А... а ребёнок?

Тед молча качает головой, по морщинистой щеке скатывается слезинка, теряется в бороде.

- Гарри, ты, это... сходил бы ты к нему, а? К Джону. Он на похоронах как каменный был, стоял весь в чёрном, как статуя какая. Берта моя и Джуди к нему подходили, предлагали с поминками помочь... Никаких поминок, сказал. И после похорон... Гарри, сходи к нему, ты говорил, он жизнь тебе спас, учил тебя. Он поначалу ещё вроде как держался, а потом... Месяц уже не видно. Чарли на той неделе продукты отвозил, так Джон его чуть не придушил и бутылкой в него кинул, хорошо, не попал... Чарли сказал, больше туда не пойдёт.

- Какой бутылкой, Тед? – я начинаю медленно закипать. – Он же не пьёт. Совсем.

- Теперь пьёт.

Тед не смотрит на меня, отводит глаза в сторону.

- Тед, Джон Смит вылечил вашу жену. Спас вашего внука. Да он всю деревню лечил! Нашли себе бесплатного доктора, да? А теперь? Теперь – пусть себе спивается в гордом одиночестве, так? Да вы знаете, через что он в жизни прошел?

Меня трясёт всё сильнее, ещё немного – и я разнесу тут все к чертовой матери, но вовремя вспоминаю, что Тед тут ни при чём. Никто ни при чём. Винить простых жителей крохотной маггловской деревушки в том, что они испугались человека, который держал в страхе поколения Хогвартских студентов? Так что вопрос решается сам собой. Иди, Поттер, спасай. Мир ты уже спасал – теперь попробуй спасти человека, которого ты... который тебе... который потерял жену и ребёнка – что там у нас, конец апреля? почти четыре месяца назад – и на которого, как всегда, всем плевать. Который пьёт один в пустом доме и швыряется в непрошенных помощников пустыми бутылками.

Судьба, злая ты, жестокая сука, зачем ты с ним опять так? Неужели мало, неужели тебе опять мало – на тебе, Северус Снейп, держи в обе руки, рано расслабился? Отнимаешь, снова и снова, то, к чему душой прикипел, то, что своим счёл – за что? Ну за что?

Дверь не заперта. Я долго стучусь, потом, плюнув на неприкосновенность жилища, толкаю дверь и вхожу в тёмный пустой дом. С кухни выбивается полоска света, пахнет застарелым табаком и какой-то кислятиной, слышен звон стекла. Войдя в кухню, я вижу Снейпа. Он пьян – не сильно, но глубоко, так бывает, когда человек пьёт не первый день. Когда-то чистенькая аккуратная кухонька выглядит так, словно там несколько месяцев гуляли бравые авроры, причем вместе с пожирателями. Бутылки, пустые и ополовиненные, какие-то чашки, полные окурков, ошмётки еды на полу. И он. Сидит, опираясь на стол. Лицо немытыми волосами завешено, стакан в руке держит. А на столе, среди всего вот этого... На столе портрет, мой, зеленоглазый, тот самый, который Кэт тогда рисовала и который мне так и не отдала. Снейп поднимает голову – глаза совсем безумные, бешеные и почему-то трезвые. И магия его, которую он столько лет в себе давил, висит в воздухе прозрачным облаком, клубится вокруг него, заполняя всё пространство...

- Поттер?! Какого дьявола?.. Вон. Вон, Поттер! Убирайся вон, я сказал!

Пустой стакан летит в мою голову, как та чёртова банка с чёртовыми тараканами, но я успеваю увернуться и делаю шаг вперёд, к нему. Он встаёт, нетвердо держась на ногах, и в меня летит бутылка – ах, ты ж, профессор, сэр, так твою растак, не прикасаясь, без палочки, невербально! Сейчас рванёт, точно – он больше трех лет магию сдерживал, а тут еще алкоголь... Да если у него будет выброс, от дома точно ничего не останется! Я понимаю, что он на грани, что он вот-вот сорвётся, и, ведомый не то безумием, не то наитием – безумным наитием, так будет точнее – я бросаюсь к нему, обхватываю руками, прижимаю его к себе, прижимаюсь к нему. Какой худой – он что, совсем не ел эти четыре месяца? Я держу его крепко, до боли, вот только попробуй меня сейчас оттолкнуть!

Но Снейп не отталкивает. Тело, сначала показавшееся каменным, вдруг оживает под моими руками, я слышу его хриплое дыхание, ощущаю всполошенный стук сердца под выпирающими рёбрами. Он отвечает мне, дракклова мать, он мне отвечает! Снейп – он по-прежнему чуть выше меня, но ненамного, видимо, я вырос за последние годы, Поттер, чёрт, о чём ты думаешь! – чуть опускает голову, и наши губы встречаются, сливаются, склеиваются. Я об этом мечтал? Об этом? Да я и представить себе не мог, что от поцелуя может так срывать даже не крышу, а весь чердак, что тело может трястись, как в лихорадке, что в ушах будет шуметь, а под закрытыми веками закружатся разноцветные спирали – от поцелуя. Никакой нежности, ни намека на неё – мы кусаем, пьем, высасываем друг друга. Губы начинает ломить, не хватает воздуха – но разорвать нельзя, потому что я задохнусь, если выпущу его.

Меня несёт, тащит, крутит, больше всего я боюсь, что сейчас, вот сейчас он меня остановит, и я толкаю его, прижимаю спиной к стене, втискиваю колено между ног – хочешь? Хочешь меня, Северус? Хочешь! Вот что я делаю, а? Рву на нём рубашку, рыча от нетерпения расстегиваю ремень на джинсах, мы не говорим ни слова, только тяжело дышим, как два пойманных в ловушку зверя и целуемся, как ненормальные... хотя почему как, мы и есть сейчас два безумца, два зверя, которым очень надо быстрее заполучить друг друга. И я сильнее, слышишь, Снейп? Дальше – о, дальше ты будешь сверху, я знаю, но сегодня – сегодня я получу тебя всего, потому что я знаю, откуда-то знаю, что тебе сейчас нужно. Я разворачиваю его спиной к себе, одним рывком стаскиваю джинсы, заставляю его выгнуться в пояснице, упереться руками в стену. Прелюдия? Какая уж тут прелюдия! Меня хватает лишь на то, чтобы смазать слюной напряженный член. Только не останавливай меня, только не сейчас!

Когда я вхожу в него одним толчком, он резко выдыхает сквозь стиснутые зубы, ещё сильнее выгибается, прижимаясь ко мне ягодицами. Мааать-перемать, я чуть не кончаю сразу, от одного проникновения. Застываю, давая себе и ему время привыкнуть, и начинаю двигаться, сначала медленно, потом всё убыстряя темп. Интересно, слухи, которые ходили о слизеринском декане, всё-таки правда? И о пожирательских оргиях? О чём ты думаешь, Поттер? Да о чём угодно, хоть о Хаггридовых лукотрусах – иначе всё завершится слишком быстро, меня вот-вот сорвёт в оргазм от его тесной задницы, так плотно обхватывающей меня, от его хриплого дыхания, от его движения – подо мной, вместе со мной, его член в моём кулаке, от одной мысли, что я делаю ЭТО, что я занимаюсь... А, все к чёрту! Я трахаю своего профессора! А он... он втягивает меня в себя – что там магглы рассказывают про чёрные дыры в космосе? – вот именно так, без остатка, и, хотя сверху вроде бы я, темп, безумный, бешеный, задаёт он, и мне так горячо в нём, так правильно, как ни с кем и никогда. Я стягиваю с него рубашку, провожу ладонями по белой спине, прижимаюсь губами к следам от укусов Нагини – почему не я убил гадину? – на шее, впиваюсь в плечо зубами. Это безумие. Это бред. Это то, что ему сейчас нужно. Это то, что мне даже не снилось.

Я запускаю пальцы в чёрные волосы, резко дёргаю, тяну его голову к себе, прикусываю мочку уха. За всё это время Снейп не издал ни стона, только хриплое, с приглушенными всхлипами, дыхание вырывается из приоткрытого рта.

- Не молчи, слышишь? - шепчу ему прямо в ухо. – Не молчи, отпусти себя. Отпусти, ну, давай!

И он отпускает, дёргается, содрогается всем телом в судорогах оргазма, кричит, громко, запрокинув голову, выплёскивая из себя всё, ничего не оставляя:

- Гаррииииии!

И меня уносит вместе с ним.