Глава II | Таси
«Театр начинается с вешалки, но настоящая страсть — с необъяснимого трепета перед кулисами» — Константин Сергеевич Станиславский.
На следующий день закатное солнце мягко ложилось на крыши и узкие улицы Рима, окрашивая каменные фасады зданий в теплые оттенки янтаря.
Я медленно шла по мостовой, ощущая, как тепло дневного солнца еще хранится в старых плитах под ногами. В руке бумажный стаканчик с кофе — уже остывший, но все еще ароматный, с легким привкусом корицы. Я купила его в одном из крошечных кафе, куда заглянула случайно, чтобы передохнуть, и теперь лениво делаю маленькие глотки, наслаждаясь вкусом и тянущимся вечером.
Воздух наполнен городскими звуками: обрывками итальянской речи, редким смехом, гулом мотороллеров, что то и дело мелькают среди хаотичного движения. Ветер доносит ароматы свежей выпечки, пряностей, ванили, смешанные с прохладным воздухом наступающей ночи. Все это кажется мне частью картины, живой и подвижной, в которую я только начинаю вливаться.
Мой взгляд выхватывает витрины: блеск украшений, мерцающий в вечернем свете, яркие ткани, афиши, рассказывающие о спектаклях и концертах. Я замираю у одной из них, ненадолго забывая о всем. Каково это — стоять на сцене, зная, что сотни глаз прикованы к тебе? Когда каждая твоя эмоция становится реальной, когда ты растворяешься в роли настолько, что на мгновение забываешь, кто ты?
Я перевожу взгляд ниже и замечаю дату ближайшего спектакля. Неизвестный мне театр. Театр. Само это слово заставляет внутри что-то перевернуться.
Я двигаюсь дальше, пытаясь не зацикливаться на этом чувстве, но через пару минут вдруг снова останавливаюсь. Еще одна афиша — старая, немного выцветшая, но в ней есть что-то притягательное. Я замечаю название: театр неподалеку.
Меня охватывает странное волнение.
Внутри меня словно спорят два голоса. Один говорит, что не стоит терять время, что у меня есть более важные заботы, что еще будет возможность. Второй же, более смелый, шепчет, что шанс нужно хватать сразу, пока он не ускользнул.
Я заглядываю в небольшой переулок рядом с театром и замечаю дверь — черный вход, над которым мерцает тусклый свет. Почти незаметная в полумраке, старая, с потемневшими от времени деревянными панелями.
Мои пальцы чуть сильнее сжимают стаканчик с кофе. Это, наверное, не самая лучшая идея. Но сердце уже колотится быстрее.
Что, если там сейчас идет репетиция? Что, если удастся хотя бы на мгновение увидеть, как живет этот мир изнутри?
Я уже сделала шаг к ней, когда позади раздался звук. Быстрые, рваные шаги. Нет, не шаги — цокот когтей по каменному полу.
Собака.
Я замерла на мгновение, сердце застучало громче, чем следовало. Не знала, какой там пес — большой, маленький, добрый или злой, но проверять не собиралась.
Я рванула к двери и налегла на нее всем телом, но она даже не шелохнулась.
— Давай же, — пробормотала я, дергая ручку вниз.
Позади цокот приближался. Еще рывок, плечо врезается в дверь, но она упорно не поддается. В панике я навалилась на дверь изо всех сил, и она наконец распахнулась. Я проскользнула внутрь, едва не потеряв равновесие, но в последний момент все-таки перехватила стаканчик с кофе, который уже накренился в моей руке.
Дыхание сбилось.
Позади дверь с тихим щелчком захлопнлась, оставив снаружи возможную угрозу. Я оперлась о стену и сделала глубокий вдох, слушая громкий лай.
В воздухе был запах старого дерева, пыли и чего-то театрального — то ли грима, то ли тяжелых костюмов, хранивших в себе истории десятков постановок. Вокруг было темно, только редкие лампы под потолком отбрасывали длинные тени на пол.
Я осторожно двинулась вперед, чуть ссутулившись, как будто это могло сделать меня незаметнее.
— Гениальная идея, просто великолепная, — пробормотала я себе под нос. — Пробраться в театр через черный вход, едва не став ужином для пса, а потом застрять в коридорах. Браво, Таси. Настоящая звезда.
Эхо моего голоса глухо прокатилось по длинному коридору.
С каждым шагом пространство становилось все более запутанным. Проходы пересекались, стены сжимались, а узкие дверные проемы казались черными провалами, ведущими в неизвестность.
— Если меня кто-то найдет, скажу, что... что я...
Но договорить не успела.
Что-то твердое внезапно возникло на моем пути, и я врезалась в это с силой, от неожданности отшатнувшись. Кофе в очередной раз опасно качнулся в моей руке.
— Черт! — вырвалось у меня прежде, чем я осознала, что передо мной стоит человек. — Scusate. (Прошу прощения) — выдохнула я по-итальянски, машинально.
Я резко подняла голову. Передо мной стоял высокий парень, силуэт которого терялся в полумраке. Свет из-за спины отбрасывал тень на его лицо, но даже в темноте я могла различить напряженную линию его плеч. Его взгляд, холодный и недовольный, скользнул по мне, будто пытаясь решить, стоит ли вообще тратить на меня силы.
— Scusate. — повторила я, чуть отступая назад.
Ответа на этом языке не последовало, что удивило меня.
— Уж слишком поздно для извинений, — его голос был низким и хрипловатым, с нотками раздражения.
Я нахмурилась.
— Я не сделала ничего плохого.
— Конечно, — сухо усмехнулся он. — Одна из тех, кто думает, что правила для других.
Я вздрогнула, но не отступила.
— Что?
— Думаешь, я поверю, что тебя сюда пустили официально? — в его голосе прозвучала насмешка. — Или ты считаешь, что можешь просто так пройти, как будто тебе все дозволено?
Я почувствовала, как в груди вспыхивает упрямство.
— Я просто хотела посмотреть репетицию. Это театр, а не секретная лаборатория.
— Нет, это рабочее место, куда не ломятся посторонние. — его взгляд впился в меня.
— Я не ломилась! Дверь открылась сама... почти, — пробормотала я, но тут же выпрямилась, не желая показывать смущение.
— Ага, конечно.
— Послушай, если ты так волнуешься за театр, тебе стоило бы уделить больше внимания заднему входу.
Его глаза блеснули в тусклом свете.
— А тебе — дверям, которые плохо открываются.
На секунду повисла тишина. Я крепче сжала стаканчик с кофе, ощущая, как в жилах все еще пульсирует остаточный выброс адреналина.
— Я просто хотела посмотреть, — упрямо повторила я.
Он чуть склонил голову, изучая меня.
— Слишком большая цена за пустое любопытство.
Что-то в его голосе заставило меня замереть. Казалось, он говорил не только про этот момент.
Но это было неважно.
Я не собиралась уходить. Сделала шаг в сторону, но в этот момент он резко двинулся мне наперерез. Я не успела среагировать — и вдруг почувствовала, как стаканчик в руке накренился.
Остывший кофе выплеснулся, пропитывая ткань его куртки. На меня, к счастью, не попало ни капли.
— Да ты издеваешься?! — его голос стал резче, а челюсть заметно напряглась.
— Ой... — вырвалось у меня. Я виновато посмотрела на пятно, быстро расплывающееся по ткани. — Ну, это... случайность.
— Конечно, — сухо бросил он, когда в глазах вспыхнуло раздражение с новой силой, — Ты просто не могла не добавить финальный штрих.
— Эй, я же не специально! — возмутилась я, хотя внутри меня уже закрадывалась паника.
Парень тяжело выдохнул, сжав руки в кулаки, будто силясь сдержать раздражение.
— Отлично. Просто замечательно.
— Послушай, ты сам на меня налетел, — попыталась я оправдаться.
— Ага, и я же в этом виноват, — он покачал головой, отстраняясь.
— Ну... в какой-то мере да, — буркнула я.
— Лучше уходи, пока я не попросил кого-нибудь тебя вывести. — его голос звучал ровно, но взгляд выдавал усталость и злость.
Я стиснула зубы.
— Не дождешься.
Я резко развернулась и направилась дальше, в глубину театра. Он не стал меня останавливать — может, просто устал спорить.
Вскоре коридоры вывели меня к зрительному залу. Я незаметно проскользнула на первый свободный ряд и затаила дыхание.
Сердце все еще билось быстро — от пробежки по коридорам, от перепалки с этим невозможным типом... и от предвкушения.
Сначала сцена выглядела пустой, но для меня она дышала. Каждый скрип досок отзывался эхом в груди, а пыльные лучи света фонарей, пробивающиеся через высокие окна, казались почти священными.
После появилась женщина в строгом черном платье медленно шагнула вперед, ее фигура казалась тонкой и хрупкой в этом сиянии. На лице застыла печать боли. Она сжимала в руках письмо — бумага дрожала в пальцах.
— Non puoi farmi questo... (Ты не можешь так поступить со мной...) — голос прозвучал приглушенно, но каждый слог был полон отчаяния.
С другого края сцены мужчина в темном костюме стоял, опустив голову. Он не двигался, словно боялся разрушить момент.
— Io non posso più restare... (Я больше не могу здесь оставаться...) — его ответ прозвучал твердо, но в голосе скользнуло сомнение.
Каждое слово, каждая интонация ударяли прямо в сердце. Я ловила их, вбирала, ощущая, как они проходят сквозь меня.
Где-то в глубине зала кто-то прошел мимо, раздался тихий скрип кресел, но я не отвлеклась.
Женщина сделала еще шаг — ее взгляд горел.
— Ma io ti amo... (Но я люблю тебя...)
Он поднял голову.
— Anch'io... (Я тоже...)
Едва слышный выдох.
Между ними оставалось всего несколько шагов. Напряжение в зале сгущалось, казалось, воздух стал плотнее.
Я не могла оторваться.
Они стояли на расстоянии вытянутой руки, но казалось, будто между ними — целая бездна. Затем протянули руки почти одновременно — но тут же, как по команде, отдернули их, словно обжегшись.
— Allora, addio... (Тогда прощай...)
Мужчина развернулся и ушел, его шаги глухо отдавались по сцене.
Она осталась стоять, не двигаясь. В ее руках письмо задрожало еще сильнее, и вдруг...
Бумага сжалась в кулаке, смялась.
Женщина запрокинула голову, но не издала ни звука.
Просто стояла в луче света.
Замерла.
Мгновение — и свет погас.
Я не сразу поняла, что задержала дыхание. Воздух вернулся в легкие рывком. Мне пришлось моргнуть, чтобы вернутся в реальность. И вдруг почувствовала, как тепло разливается внутри, заполняя каждую клеточку.
Вот оно.
Вот что я искала.
Не просто сцена. Не просто слова.
Этот момент — когда эмоции достигают зрителя. Когда они проникают в самое сердце.
Я не ошиблась.
Я буду здесь.