Глава III | Айзек
«Величайшая битва разворачивается не снаружи, а внутри» — Эрнест Хемингуэй
С жутким треском доска падает на пол в нескольких метрах от меня, поднимая облако искр. Воздух пропитан едким дымом, и каждое дыхание обжигает горло. Я отшатнулся, вжался спиной в обугленную стену, чувствуя, как горячая сажа оставляет следы на коже. Мои руки дрожат, тянутся к двери, за которой слышны голоса — нет, — крики. Они пронзают сознание, цепляются за каждую мысль, умоляя меня помочь.
Я делаю шаг, но ноги словно приросли к полу. Раскаленные балки скрипят под потолком, угрожая обрушиться в любой момент, но это кажется неважным — настоящий ужас сдавливает грудь изнутри. Я не могу сдвинуться. Тело парализовано, а сердце колотится так громко, что я едва слышу звуки пожара.
Я тону в страхе. Он засасывает, как трясина, и чем сильнее пытаюсь выбраться, тем глубже погружаюсь. Пламя жадно облизывает стены, поглощая пространство, и я знаю, что у меня почти не осталось времени. Но я стою. Стою и смотрю на дверь, за которой продолжают кричать.
И не могу двинуться с места.
Просыпаюсь еще до того, как зазвонит будильник.
Грудь вздымается резко, как после долгого погружения под воду, а по вискам стекают капли холодного пота. В комнате темно, но перед глазами все еще вспыхивают алые блики огня. Я сжимаю пальцы в простынях, пытаясь вернуть себя в реальность, но кошмар держит меня крепко. И только резкий звон будильника разрывает тишину — я дергаюсь так, словно меня ударили током. Звук режет слух, но, как ни странно, именно он выдергивает меня из плена сна. Я сажусь на кровати, тяжело дыша, тру лицо ладонями, ощущая, как липкая влага пота впитывается в кожу. Это мерзкое ощущение заставляет меня поскорее подняться.
Я встаю и направляюсь в ванную, где умываю лицо ледяной водой. Смотрю на свое отражение: темные круги под глазами, упрямо сжатые губы, каштановые волосы, растрепанные после сна.
«Трусишка»
Я скриплю зубами, вспоминая этот голос из сна.
«Потому что ты — трусишка», — шепчет внутренний голос, и я посылаю его к черту. Ведь там ему самое место.
На кухне пахнет вчерашним ужином. Я бросаю кусок пиццы на тарелку, запускаю микроволновку, и теплый свет внутри кажется болезненно знакомым. Горячий воздух начинает просачиваться из щелей, и на секунду мне кажется, что снова чувствую запах гари. Я моргаю, отгоняя наваждение, и выдергиваю тарелку, не дождавшись сигнала — просто чтобы избавиться от этого ощущения. Затем плюхаюсь на стул и лениво перекатываю кусок пиццы во рту. Ее вкус приятный, но горечь сна все так же преследует меня, отравляя пищу. Я смотрю в окно, наблюдая, как город просыпается, как солнце медленно пробивается сквозь плотные облака.
Я работаю в службе курьерской доставки. Катаясь по всему Риму, успеваю забыть, как больно бывает по утрам. Но пока до выхода еще далеко, я сижу на кухне и тупо уставляюсь в стену. Жую пиццу, пытаясь убедить себя, что мне не снятся кошмары каждую ночь. Что я не чувствую запаха гари, даже когда дом окутывает тишина.
Моя реальность — коробки с заказами, часы в пути и чужие голоса по телефону. Иногда кажется, что я существую только в этих промежутках между точкой А и точкой Б. Но сейчас — до первой доставки — я застрял в неподвижности. Будто день еще не начался, а ночь не отпустила.
Я цепляюсь за каждое мелкое действие, чтобы не утонуть в мыслях. Протираю стол, вытираю крошки, готовлю чай, второй год старательно пытаюсь забыть о кофе. Смотрю на экран телефона, не читая сообщения. И снова возвращаюсь к окну — там, где Рим просыпается, а я продолжаю собирать себя по кусочкам.
Через пять минут я выхожу на улицу и бегу сквозь утренний Рим, ощущая, как прохладный воздух ударяет в лицо. Асфальт под ногами слегка шершавый, и каждый шаг отзывается легкой болью в мышцах. Но я продолжаю. Пробежка — единственное время, когда мне удается заткнуть голову. Солнце медленно поднимается, золотя старые фасады, но я почти не замечаю красоты.
Люди спешат по делам: кто-то несет свежий багет, кто-то уже пьет кофе на летней террасе, смех разносится в воздухе. Я вижу девушку с высоким хвостом, ее карие глаза цепляются за меня, но я лишь равнодушно отвожу взгляд. Все это неважно. Главное — бежать, пока дыхание не собьется окончательно.
Когда возвращаюсь домой, футболка прилипает к телу. Я быстро принимаю душ, сбиваю остатки сна ледяной водой, а потом набрасываю на себя рабочую одежду. Неспешно завязываю кроссовки, на автомате брызгаю духами на шею и хватаю рюкзак. В голове пустота — и это приятно.
Дорога до работы проходит в молчании. В метро я втыкаю в телефон, вглядываясь в экран, но не придаю ничему значение. Поездка — как еще одна пауза между мыслями. Когда я выхожу на нужной станции, солнце уже вовсю жарит. Я иду к зданию службы доставки, где начинается мой день.
Внутри пахнет картоном, кофе и чем-то кислым, будто кто-то оставил старую еду в углу. Я захожу в раздевалку, ставлю рюкзак в шкафчик, и тут же слышу знакомый голос приятеля.
— Айзек, — Ной хлопает меня по плечу. — Я ставлю на то, что ты опять не тусил. Смотрю, совсем опустился?
Я закрываю шкафчик.
— Утренние пробежки лучше любой вечеринки, — бурчу я, натягивая кепку.
— Да ну? Я вот даже утром бегаю по девушкам, — ухмыляется он. — У тебя все еще есть шанс присоединиться, знаешь? А то мне уже стыдно за твою скучную жизнь.
Я ухмыляюсь краем губ, но не отвечаю. Мы выходим к стоянке фургонов, и Ной продолжает:
— Слушай, серьезно, ты не можешь просто работать, бегать и читать свои книжки. Надо хоть иногда выбираться. Хоть в бар. Или в клуб.
Я пожимаю плечами.
— В следующий раз.
Ной смеется.
— Это ты уже год говоришь.
Он уходит к своему фургону, а я остаюсь стоять, вглядываясь в график доставок на сегодня. Очередной день начался. И он обещает быть долгим.
Когда я подъезжаю к адресу, меня сразу настораживает район — аккуратные особняки, кованые ворота, идеально подстриженные кусты. На фоне моего пыльного фургона это выглядело как сцена из фильма, где курьер случайно попадает в чужую жизнь.
Я подошел к двери и нажал на звонок. Спустя минуту она распахнулась, и передо мной возникла миниатюрная женщина в бежевом костюме, с аккуратно уложенными волосами и маленькой собачкой на руках.
— Добрый день. Доставка для синьоры Лауры.
Она смерила меня взглядом с ног до головы, явно недовольная моей мятой футболкой.
— Вы опоздали.
Я посмотрел на часы — был на месте точно в назначенное время.
— Извините, но я прибыл вовремя.
Женщина не удостоила это ответом, зато ее собачка — крошечный белый комок с бантиком — начала извиваться у нее на руках. Вдруг она выскользнула и приземлилась на землю, тут же вцепившись в мои ботинки.
— Успокойся, Лулу! — женщина ахнула, но даже не попыталась ее остановить.
Собака визжала, носилась вокруг моих ног и кусала шнурки. Я попятился, пытаясь не наступить на нее.
— Все в порядке, я справлюсь.
Я протянул сверток, надеясь, что это закончится быстрее. Но стоило мне наклониться, как Лулу с лаем подпрыгнула, ухватила пакет зубами и бросилась бежать.
— Dio mio! (Боже мой!) — закричала женщина. — Почему вы не смотрите за ней?!
Я бросился за собакой, а хозяйка бежала следом, выкрикивая проклятия. Лулу устроила гонки по саду, а я чувствовал себя персонажем нелепого мультфильма. В конце концов, она сама выронила сверток, усталая, но довольная. Я поднял его и, отдышавшись, протянул женщине.
— Вот ваша посылка.
Она вырвала его из моих рук, что-то пробормотала сквозь зубы и захлопнула дверь, оставив меня стоять на крыльце в полной тишине. Я тяжко вздохнул и пошел к фургону.
Один из следующих адресов — квартира в обычном жилом комплексе. Поднимаюсь на третий этаж, огромная коробка в руках давит на плечи. Звоню в дверь.
Она распахивается так резко, что я едва не роняю груз. На пороге — парень в майке, полностью мокрой от пота, с широкой улыбкой.
— О! — восклицает он по-русски, выпучив глаза. — Наконец-то мои гантели!
Он буквально вырывает коробку из моих рук, вскрывает ее голыми руками, разбрасывая картон по полу, и тут же вытаскивает два блестящих снаряда.
— Смотри! — радостно кричит он. — Пятнадцать кило каждый! Хочешь попробовать?
Я делаю шаг назад.
— Эм... нет, спасибо. Мне нужно на следующую доставку.
— Ну, хотя бы подстрахуй! — Он уже начинает качать, мышцы напрягаются, лицо краснеет. — Давай-давай, просто встань сзади!
Я вздыхаю, встаю за ним, держу руки на случай, если он выронит вес. Парень делает пять повторений, потом бросает гантели на пол с грохотом.
— Фууух! — вытирает лоб. — Ты классный. Давай, забегай как-нибудь, потренируемся вместе!
Я киваю, пятясь к выходу.
— Конечно. Когда-нибудь.
Выбегаю в коридор и поспешно закрываю за собой дверь, пока он не придумал что-нибудь еще.
Незаметно вечер опустился на Рим. Улицы постепенно теряли насыщенные краски дня, погружаясь в мягкую полутьму. Я устало потер глаза и сверился со списком — оставалась последняя доставка.
Я подъехал к старенькому театру, припарковал фургон и вытащил коробку с костюмами. Театр жил своей жизнью: снаружи все выглядело спокойно, но стоило войти внутрь — я оказался в самом центре хаоса. Люди метались по коридорам, кто-то что-то кричал, хлопали двери. Запахи грима и лака для волос смешивались с ароматом пыльных кулис. Я с трудом протиснулся между суетящимися актерами, стараясь не задеть костюмы, которые нес.
Как только я открываю дверь закулисья, меня окутывает хаос. Актеры снуют туда-сюда, костюмеры переносят вещи, громко переговариваясь, а кто-то отчаянно кричит в сторону сцены. Я перехожу на шаг быстрее, стараясь миновать суету, но кто-то все равно задевает меня плечом, даже не извинившись. Челюсти сжимаются.
Когда костюмы были успешно доставлены я пробираюсь к служебному коридору, где должно быть спокойнее, но тут же сталкиваюсь с фигурой, которая выскакивает из-за угла. Удар, и я инстинктивно отступаю.
— Черт! — вздрагивает девушка, а потом быстро, словно на автомате, выдыхает: — Scusate. (Прошу прощения)
Я моргаю, переводя дыхание. Девушка поднимает голову, и наши взгляды сталкиваются. Серые глаза — ясные, но немного испуганные — сверкают в полумраке. Свет позади нее создает ореол, выделяя темные волосы.
— Scusate, — повторяет она, делая шаг назад.
Она попыталась оправдаться, но мои нервы к тому моменту уже были натянуты до предела. Ее голос, хоть и мягкий, звучал для меня как очередная капля, переполнившая чашу. Я сухо ответил, что извинения уже бесполезны, но она не отступала. Упрямство, словно зеркальное отражение моего собственного, начинало раздражать еще сильнее.
Она пыталась объяснить, что просто хотела посмотреть репетицию, а я лишь фыркнул, предположив, что она пробралась без разрешения. Щеки темноволосой вспыхнули, но она не отвернулась, не сбежала.
— Это театр, а не секретная лаборатория, — выпалила она.
Повисает напряженная тишина. Я замечаю, как она сильнее сжимает стаканчик с кофе. Вены на ее руках слегка проступают под кожей, и я вдруг ловлю себя на том, что изучаю каждую деталь — как дрожат ее пальцы, как учащенно вздымается грудь.
Зачем я вообще с ней разговариваю?
— Я просто хотела посмотреть, — вдруг упрямо повторяет она, и голос девицы цепляет что-то в моей груди.
Я наклоняю голову, пристально ее разглядывая.
— Слишком большая цена за пустое любопытство, — бросаю я, и сам чувствую, как голос звучит слишком горько.
Тишина на секунду повисла между нами. Я почти почувствовал, как ее сердце колотится так же быстро, как мое. Но потом она вдруг сделала шаг в сторону, будто решив, что я больше не преграда. Я машинально двинулся, чтобы преградить ей путь — и это стало последней каплей.
Кофе. Прямо на куртку.
Я стиснул зубы, пытаясь не сорваться, но в голосе уже прорвалась злость. Девушка залепетала что-то про случайность. Пыталась оправдаться, но мое терпение истощилось. Я отстранился, бросив, что ей лучше уйти, пока я не попросил кого-нибудь ее вывести.
Она стиснула зубы, злобно сверкая глазами.
— Не дождешься.
И, резко развернувшись, она уходит в глубину коридора, а я так и остаюсь стоять, смотря ей вслед.
Что, черт возьми, произошло?
Я тру рукой куртку, в которую впился кофе. Пахнет корицей. Ненавижу корицу. Пятно не становится меньше, как назло. Поэтому я отпускаю эту затею.
Снаружи сетует ветер, и мне едва удается зажечь сигарету. Огонек дрожит на кончике, а дым горчит на языке.
Ночь уже практически опустилась на город. Лампочки на стенах театра мерцают теплым светом, но мне от этого не теплее. Я прислоняюсь к холодному кирпичу, вдыхая пропитанный дождем воздух. На улице полно людей: кто-то смеется, держась за руки, кто-то болтает, не замечая времени. Я наблюдаю за ними, как за чужаками из другого мира.
В груди что-то сжимается. Как давно я сам смеялся вот так, беззаботно? Или хотя бы чувствовал, что принадлежу какому-то месту? Словно вся моя жизнь — это одно длинное закулисье, где я просто подношу костюмы, пока остальные играют свои роли.
Я выпускаю дым в сторону темного неба и прикрываю глаза. Перед ними тут же вспыхивает образ — серые глаза, вспыхнувшие упрямством. Глупая, настырная девчонка.
Я встряхиваю головой, словно пытаясь вытряхнуть эти мысли. Но они возвращаются с каждой новой затяжкой. Возвращаются, как неприятный привкус на языке — или запах корицы, который, кажется, въелся в кожу.
Сигарета догорает, оставляя на пальцах слабый ожог. Бросаю окурок в лужу и, не оглядываясь, шагаю к фургону.
Возможно, я просто устал. Возможно, нужно перестать пытаться сбежать от всего. Но как, черт возьми, это сделать?